Текст книги "Дитя Феникса. Часть 2"

Она долго стояла у входа в молельню. Было темно. Замок спал. Внутри перед скульптурным изображением Богоматери горела свеча. Перед тем как отправиться спать, священник нозжег ее, сменив старую, и аккуратно подрезал фитиль. Ощущая, как по ее спине побежали мурашки, Ронвен с опаской глянула на алтарь. Элейн спрятала подвеску где-то там, за алтарной перегородкой. Старуха нарушила древний запрет, – она вошла туда, куда дозволялось входить только носящим сан священника. Что с ней будет, если она дотронется до риз, которыми убрано это святое место? – думала она. Ее рука невольно потянулась к амулету, висевшему у нее на шее.

Пробормотав молитву богине гор ее родного Уэльса, старуха на цыпочках переступила порог и, затаив дыханье, сделала два шага к алтарю. В маленькой часовне чуть пахло ладаном. Запах давно впитался в камень, из которого она была сложена; он навсегда смешался с воздухом молельни. С сильно бьющимся сердцем она стала прокрадываться к алтарю у восточной стены, не отрывая глаз от распятия между двумя лампадами.

Оказавшись у алтарной перегородки, она запустила руку за створку и стала там шарить. Капли пота попадали ей в глаза, дыхание с хрипом вырывалось из ее открытого рта. Великая богиня, где же это? Подвески там не было. Ронвен упрямо шарила по углам, пытаясь засунуть руку поглубже между стенками, цепляясь одеждой за резную дубовую створку.

Пламя свечи замигало, и несколько капель расплавленного воска упали на подставку подсвечника; от свечи вверх ленточкой поплыл дымок. Нет, конечно, тень в углу за аналоем была не чем иным, как облачком дыма от свечи, успокоила себя Ронвен. Ее руки тряслись.

В панике она решилась сделать последнюю попытку и до предела запустила руку вниз, как можно дальше… Неожиданно ее пальцы нащупали что-то мягкое. Это было так неожиданно, что она вскрикнула от страха. Но тут ей на помощь пришла память: старуха вспомнила, что Элейн всегда заворачивала подвеску с фениксом в шелк. Она осторожно поддела скрюченными пальцами мягкий предмет и бережно, стараясь не выронить, достала из щели между внутренней и внешней стенками алтаря небольшой шелковый сверточек.

VII

Килдрамми

Элейн с Дональдом часто совершали путешествия верхом, чтобы полюбоваться красотой местной природы и познакомиться с обитателями окрестных деревень. Но иногда, когда Дональд был занят делами, связанными с управлением угодьями графства, Элейн выезжала одна. Ей так не хватало прежних одиноких прогулок верхом на лошади, когда единственными и неизменными спутниками ее были два преданных пса! Постепенно ее прогулки стали более продолжительными. Она уже не ограничивалась объездом полей и взгорков, лежавших вокруг замка; теперь путь ее пролегал вдоль берега реки Дон, которая извилистой лентой протекала по долине и дальше, в горы. Здесь Элейн ощущала себя так, словно вернулась в дорогой ее сердцу Уэльс, хотя горы в этих местах были не такие, как Эрири. У этих вершины под огромным куполом северного неба были сглаженные, округлые; их громады прочно опирались на лежавший внизу хребет Грампианских гор.

Здесь, среди пустынных горных лугов, куда Элейн полюбила ездить одна в сопровождении своих собак, она и встретила Морну. Женщина собирала у реки цветы, когда она остановилась, чтобы дать своей лошади напиться. Та выпрямилась и посмотрела на Элейн открытым, немного суровым взглядом, ничуть не удивившись тому, что с седла лошади спрыгнула жена молодого правителя Мара. Женщины глядели друг на друга с непонятной им обеим симпатией; между ними сразу возникло доверие, несмотря на то что они еще не обменялись ни словом. Элейн улыбнулась:

– Добрый день, хозяюшка. – Она заметила, что женщина была, судя по всему, на последнем месяце беременности, хотя на вид ей было чуть меньше лет, чем самой Элейн.

Морна с достоинством склонила голову.

– Вам, наверное, тоже хочется пить. – У нее был низкий, богатого тембра голос. Она оглядела лошадь, Роулета с Сабиной и их взрослого щенка, Пирса. Животные жадно лакали холодную рыжеватую воду. Она, конечно, догадалась, кто эта всадница. Слух о жене лорда Дональда, которая одна, без сопровождающих, в шелках и бархате разъезжала повсюду верхом, в компании трех здоровых волкодавов, обошел всю округу.

– Я могу попить вместе с ними. – Элейн отпустила поводья и стала засучивать рукава платья.

Женщина улыбнулась:

– Я могу предложить кое-что получше. Если вы, миледи, не откажетесь завернуть ненадолго в мой дом, я угощу вас вином из черники. – И она пошла вперед, даже не потрудившись оглянуться и посмотреть, следует ли за ней Элейн. На руке она несла сплетенную из ивы корзину с цветами.

Ее дом стоял в некотором удалении от усыпанного галькой берега реки, на склоне невысокого холма. Это была небольшая, сложенная из камня хижина, крыша которой была покрыта дерном. Женщина провела Элейн внутрь и жестом руки указала, куда ей сесть; сиденьем для Элейн должен был служить настил из вереска, убранный пледом, который, очевидно, служил обитательнице дома постелью. В хижине не было ни пылинки; пол был очень чисто выметен метлой из вереска, стоявшей тут же, в углу. Мебель была самая незатейливая: сколоченный из дубовых досок сундук, лавка с ящиком внизу, стол, две табуретки и около очага – отполированный камень, на котором замешивают тесто для лепешек. Чаша с вином, предложенная женщиной, была из чистого серебра и тонкой работы. Элейн молча взяла ее из рук хозяйки, ни о чем не спрашивая. В женщине было столько достоинства, что Элейн даже и в голову не могло прийти, что столь изысканная чаша могла быть краденой, – уж очень она не соответствовала скудной обстановке дома. Улыбаясь, Элейн потягивала вино.

– Прекрасное вино.

– Да, хорошее, – кивнула женщина. – Лучшее во всем Маре. – Опираясь на руку, она грациозно уселась на земляной пол, взметнув поношенными клетчатыми юбками.

– Ваш муж пастух? – спросила Элейн, оглядывая комнату.

– У меня нет мужа, миледи. Я люблю жить одна. А ребенок… – Женщина нежно обняла свой живот, как будто это уже было ее рожденное дитя. – Будем считать, что мне принесли его феи. – Она весело засмеялась и замотала головой, притворно жалея себя. – Меня Морной зовут, миледи. Крестьяне считают меня женой эльфов.

– Вот оно что. Да, я слышала о вас, – заметила Элейн с улыбкой. – Люди в замке очень почитают вас за ваше мастерство.

Морна из горной долины и в самом деле пользовалась всеобщей любовью. С ее именем было связано множество рассказов об исцелении от болезней, чудесах и приворотных чарах. Поставив чашу на пол перед собой, Элейн обратилась к Морне:

– Вы можете мне помочь?

– Хотите знать свое будущее? – Казалось, женщина отказывалась верить своим ушам. – Обычно ко мне прибегают юные девушки, чтобы узнать, кто их суженый. У вас же есть муж.

– Но рожу ли я ему сына? – Она сама поразилась тому, сколько отчаяния было в ее голосе.

Наклонившись, женщина взяла руки Элейн и, повернув ладонями вверх, стала их рассматривать. В хижине наступила тишина, которую нарушала только песня жаворонка, вьющегося высоко в лучистом небе над горными лужайками, да журчание воды в речке. Элейн ждала, затаив дыхание. Ее руки в холодных руках женщины горели, словно она была в жару. Наконец, Морна подняла к ней улыбающееся лицо:

– Вы принесете своему мужу трех сыновей.

– Трех?! – воскликнула пораженная Элейн; она рассмеялась, то ли не веря услышанному, то ли от радости. – Я думала, что мой возраст больше не позволит мне рожать. У меня еще бывают месячные, но вот уже девять лет, как я бесплодна. Если то, что вы предсказываете, правда, я буду счастливейшей женщиной на свете!

– Надеюсь, миледи.

– А когда? Вы не можете сказать, когда это сбудется?

Женщина кивнула:

– Вы уже сейчас носите своего первого сына.

Поднявшись, Элейн вышла из хижины и остановилась как вкопанная, глядя на текущую внизу речку. Известие так поразило ее, что она не могла прийти в себя. Морна пошла за ней.

– А почему вы спросили об этом у меня? Вы ведь сами способны провидеть будущее.

Элейн отрицательно повела головой:

– Мне видится совсем не то: и прошедшее и будущее, да, но только не мое. Я старалась научиться, но у меня не получалось. Меня посещают лишь смутные видения.

– Наверное, вы перестарались. – Морна уютно сложила руки на животе. – Вы слишком долго жили в замках и дворцах на юге. Если хотите, чтобы вас посещали вещие видения, горы Мара научат вас этому. Просто надо смиренно, с тихим сердцем наблюдать и слушать.

VIII

Прошло шесть недель, и Элейн сама убедилась в том, что предсказание сбылось. Только тогда она решилась сказать об этом Дональду. Он с благоговением раздел ее и, встав перед ней на колени, поцеловал ее живот, а потом преподнес ей витую нитку жемчуга.

– Только не говори своим родителям, Дональд. – Элейн пугало, что они узнают о будущем ребенке.

– Но почему? – Он усадил ее к себе на колени. – Они будут счастливы!

– А если что-нибудь случится?

– Ничего не случится. – Он снова осторожно дотронулся до ее живота. – Теперь уже ничего дурного не случится.

Это время они прожили как в сказке. Лето жаркой истомой опустилось на долины и горы Мара. Элейн с Дональдом предавались любви также часто, как раньше, но теперь он ласкал ее бережно, с восторгом наблюдая, как рос ее живот и наливалась грудь. Иногда они верхом уезжали в горы, и там близ ручейка, заросшего душицей, над которой порхал рой бабочек, он стелил поверх вереска свой плащ и, раздев ее, осыпал ее ласками.

Элейн продолжала совершать одинокие прогулки верхом, однако далеко не заезжала. Чаще всего она наведывалась к Морне и при этом всегда везла с собой подарки для женщины и ее будущего ребенка. Они садились рядом на берегу журчащей реки и подолгу беседовали, как подружки. Когда же моросил летний дождь, они устраивались у огня в ее хижине. Морна многое знала из гаданий и магии тех мест. Элейн заслушивалась рассказами доброй хозяйки; постепенно и она начала рассказывать об Эинионе и его пророчествах и об Александре.

Элейн все еще опасалась, что он может внезапно вернуться, когда они с Дональдом будут вместе. Пока что этого не произошло, – в Килдрамми он не появлялся.

– Возможно, он не может достичь этих мест, – тихо сказала она. – И наконец-то забыл меня.

Морна внимательно посмотрела на нее.

– Если его любовь была так сильна, как ты рассказываешь, он никогда не забудет тебя, – медленно промолвила она. – Он будет любить тебя через века; его любовь будет вечной.

Элейн молчала.

– А ты так же сильно его любила? – спросила Морна.

Элейн кивнула:

– Он был жизнью для меня. Если бы он очень захотел, то сделал бы меня своей женой, но он решил иначе. Он не думал о том, что наши сыновья незаконнорожденные. Для него честь Шотландии была превыше всего, превыше моей чести. – Подумав, она опять заговорила: – Малкольм Файф пошел на убийство, чтобы я смогла стать его женой. Разве это не доказательство самой пылкой любви?

– Ты меряешь силу любви убийствами и соображениями чести? – Голос Морны звучал резко; строгим тоном она продолжала: – Разве Малкольм встал из могилы, чтобы ты снова стала принадлежать ему? И будет ли способен на это лорд Дональд? Ведь не кто иной, как король, совершил невозможное, нарушив все земные и неземные законы, так ведь? И все ради тебя!

– Ты говоришь так, будто заставляешь меня сделать выбор между Дональдом и покойным королем, – ответила Элейн. – Этот выбор не для меня, свой я уже сделала.

– Возможно, настанет час, когда тебя никто не спросит. Выбор сделают за тебя боги: им решать, с кем тебе быть – с призраком или с земным существом, с королем или другим мужчиной.

Элейн побледнела.

– Не желаю ничего этого знать. Мой муж – Дональд. Ты меня пугаешь.

– Прости, я не хотела напугать тебя, – стала оправдываться Морна. – Конечно, Дональд твой муж, и ты принадлежишь ему. А пророчество Эиниона еще когда-нибудь исполнится. У тебя четверо детей, и пятый должен родиться. Кто-то из них может стать королем или произведет на свет будущего короля.

– Ты можешь это провидеть? – прямо спросила ее Элейн.

– У меня не хватит сил, чтобы заглянуть так далеко. Я могу предсказать, кто в кого влюбится здесь, в наших горах. Я могу увидеть женщину насквозь и предсказать ей, сколько ее чрево принесет детей. Но я не умею предсказывать судьбу и не знаю, когда и какой смертью человек умрет. – Морна погладила руку Элейн. – Забудь свое прошлое, забудь короля. Живи настоящим, ради своего ребенка, и будь счастлива. – Она улыбнулась доброй улыбкой. – А теперь поезжай к своему лорду. Он ждет тебя и очень волнуется, потому что ты уехала без него, а он не посмел тебе перечить.

Проведя в горах жаркий августовский день, Дональд с Элейн как-то поздним вечером возвращались в Килдрамми. Дональд, посадив ее на коня впереди себя, прижимал ее к себе. Кобылка Элейн трусила позади, свободная от ноши. Они ехали вдоль берега плавно несущей свои воды реки Дон, сильно обмелевшей из-за засушливого лета, затем миновали одиноко высившийся среди холмов монастырь, чьи каменные стены, казалось, дремали, разморенные летней жарой, и, наконец, свернули и оказались перед воротами сторожевой башни замка. Въехав во двор, они увидели, что он запружен людьми и лошадьми, впряженными в повозки. Дональд натянул поводья. У него упало сердце.

– Явилась моя мать!

– О нет! – Элейн в ужасе отпрянула от него.

– Да, это она. Видишь, это ее флаги, и на повозках ее гербы. – Спешившись, он снял с лошади Элейн.

– Ты сообщил ей о том, что я беременна! – с упреком сказала Элейн.

– Не я, любовь моя, но ведь нетрудно догадаться, что от людей этого не спрячешь. – Он с гордостью посмотрел на ее округлившуюся талию. – Пойдем узнаем, зачем она сюда прибыла.

Графиня встретила их в большом зале. Несмотря на жаркий вечер, она была в плаще и в перчатках. Элизабет с ужасом смотрела на пышные волосы невестки, свободно собранные в узел, и на ее загорелые руки и лицо.

– Итак, все верно. – Ее глаза буквально ощупывали живот Элейн. – Вы в самом деле носите ребенка моего сына. Я приехала как раз вовремя. – Повернувшись к Дональду, она продолжала: – Мне доложили, что вы спите в спальне графа. Пожалуйста, распорядись, чтобы ее освободили: там буду спать я. Ты со своей женой можешь спать где-нибудь еще. Я бы посоветовала вам, мадам, – сказала она, снова повернувшись к Элейн, – одеваться приличней и закрывать волосы головным убором. Можно себе представить, что думают о вас слуги в доме. Дональд, я слышала, ты совершенно не занимаешься нашими землями, – поворот в сторону сына. – К тому же ты забросил государственные дела. Теперь, когда я здесь, ты можешь посвятить себя и тому и другому. А я позабочусь о твоей жене.

Элейн никак не ожидала, что Дональд позволит матери говорить таким тоном. Молча выслушав ее до конца, он смущенно спросил Элейн:

– Ты не против того, чтобы переселиться в другую спальню, любовь моя?

– Нет, конечно, – ответила она самым надменным тоном, на какой была способна. – Я распоряжусь немедленно. Пожалуйста, извините меня, леди Map, но я должна уйти. Последую вашему совету и переодену платье.

Поклонившись Элизабет, она покинула зал. Дональд не последовал за ней.

– Никто не запретит мне ездить верхом, леди Map, – холодным тоном возразила Элейн свекрови, когда на следующее утро та вошла к ней в комнату и, отпустив служанок, начала разговор.

– В таком случае, мадам, вы сами должны отказаться от этого, – Элизабет села в кресло у огня, – если вам дорога жизнь вашего ребенка. Было бы нелепо напоминать вам о том, что в вашем возрасте и в вашем положении не годится скакать галопом по лесам и долам. Вам нужен отдых.

– Мне не нужен отдых. – Элейн еле сдерживалась, чтобы не взорваться. – Я привыкла ездить верхом, и, уверяю вас, это ничуть мне не повредит. Я всегда ездила на лошадях, когда бывала беременна, и начинала воздерживаться от конных прогулок только за неделю до родов.

– Если мне не изменяет память, двух детей вы потеряли. – Леди Map, не моргая, смотрела Элейн прямо в глаза.

– Поверьте, умерли они не оттого, что я ездила верхом, – резко ответила Элейн и перевела разговор на другую тему: – Как долго вы пробудете в Килдрамми?

– Это мой дом. Я намерена здесь жить постоянно и управлять поместьями. – Глаза Элизабет вспыхнули торжествующим огоньком. – Возможно, вы поднаторели в деле управления вашими угодьями в Файфе и ожидали, что вам позволят завести тут свои порядки, но отныне здесь все будет по-другому, в чем вы очень скоро убедитесь. Не вы хозяйка этого замка и земель; хозяйка я. Здесь вы всего-навсего жена наследника графа Мара.

Глава двадцать пятая

I

Замок Фолкленд. Лето 1266

Колбан сидел за столом своего отца, безучастно глядя на гладкую дубовую доску перед собой.

– Все, что вы должны сделать, – отдать распоряжения, мой мальчик, – сказал сэр Алан Дервард. – Сделайте это сейчас.

Он вышел от комнаты, оставив Колбана грустно смотреть на слугу, застывшего в дверях. Колбан прокашлялся и сделал глубокий вдох.

– Пожалуйста, пригласите сюда леди Ронвен, – выговорил он наконец. Его голос неловко сорвался с тенора на фальцет, и слуга, скрывая улыбку, поклонился и ушел.

По-прежнему прямая и стройная, с белыми волосами, под чепцом, Ронвен медленно вошла. По ее подсчетам, она жила уже шестьдесят шесть лет и была ровесницей своего века.

Увидев Колбана, с официальным видом стоящего позади стола, она в душе улыбнулась. Он преуспел в своих усилиях заменить отца. Ему не хватало лорда Файфа; кроме того, она знала, что он был опустошен тем, что расценил как отступничество своей матери, хотя и не показывал этого. Он посвятил всего себя Анне и сыну и сосредоточился на обучении управлению поместьями Файфа. Если он обижался на властное вмешательство своего тестя, то не подавал виду.

– Вы посылали за мной, милорд?

Он кивнул, и она видела, что он нервно сглотнул.

– Леди Ронвен, мне очень жаль, но сэр Алан и леди Дервард полагают, то есть я считаю, что служить у нас няней пора кому-то чуть помоложе.

Она видела, как пот выступил на его верхней губе.

– Я, конечно, буду платить вам пенсию. И я буду всегда побить вас…

Эта часть его речи не была подготовлена им заранее, и Колбан покраснел.

– Но я думаю, что лучше будет, если вы уйдете.

Ронвен не была удивлена. Один за другим слуги и камеристки Элейн были понижены в должности и отправлены в отдаленные замки графства. Это было лишь делом времени.

Когда теперь это произошло, решение Колбана подошло к ее планам.

– Я рада, что вы сказали мне это, мой милый. Жаль только, что я не увижу, как растет маленький Дункан, и я буду скучать без вас и вашего брата, но, как вы сказали, я старею.

Она печально покачала головой.

– Что вы будете делать, Ронвен?

Внезапно Колбан снова стал мальчишкой. Он обежал вокруг стола и схватил ее руку.

– Поеду к вашей матери, конечно. Она позаботится обо мне.

– Моя мать… – Колбан отвернулся, подняв плечи; взгляд ого был несчастным. – Она забыла нас, она никогда не пишет нам.

– Она не забыла вас. – Голос Ронвен был кроток. – Вы никогда не думали о том, что, возможно, ее письма не доходят до вас?

Конечно, мальчик мог видеть, что Дервард никогда не позволит Элейн общаться с ее сыновьями.

– Подумайте, как она любит Джоанну и Хавизу, даже при том, что они решили вычеркнуть ее из своей жизни. Никогда не поступайте так с ней, Колбан. – Она потянулась и коснулась его плеча, чувствуя, как он напрягся. – Скоро вы будете сам себе хозяин, милый. Тогда вы сможете посещать ее так часто, как захотите, и увидите, что она все еще любит вас.

– Но почему она ушла с Дональдом Маром так скоро? – Он выглядел изумленным. – Почему она не подождала и не простилась должным образом?

Ронвен знала ответ. Его мать сбежала, потому что иначе она бы не смогла противостоять Александру.

– Она уехала быстро, потому что слишком много людей хотели помешать ее свадьбе. Если бы она ждала, им бы это удалось, а ваша мать полагала, что это сделало бы ее несчастной.

– Но она теперь счастлива?

– Не знаю. – Ее застывшая улыбка выдала ее истинные чувства. – Надеюсь, так.

II

Замок Килдрамми. Август 1266

Элизабет Map позвала к себе сына, пока Элейн отсутствовала, посещая Морну.

– Ты счастлив со своей женой, Дональд? – спросила она сомнительно.

– Вы же знаете, что счастлив. – Дональд подобрался. – Элейн – это лучшее, что я когда-либо встречал в жизни. – Он распрямлял плечи, подсознательно готовясь к атаке, которая, как он знал, приближалась. Мать всегда заставляла его чувствовать себя непослушным ребенком, и он ненавидел ее за это.

Элизабет видела своего сына как на ладони. Она скрыла улыбку, садясь на ближайший к камину стул.

– Возможно, ваш отец и я были не правы, отговаривая вас от бракосочетания с ней. Для своего возраста она кажется здоровой женщиной, и у нее оказалась неплохая вдовья часть наследства от Файфа. Говорят, она легко вынашивает детей. – Элизабет сделала паузу. – Поэтому ты, кажется, не понимаешь, в каком деликатном положении она сейчас оказалась. – Она с усмешкой наблюдала за сыном. – Я уверена, что Элейн беспокоится о том, как порадовать тебя любым известным ей способом, но, для ее же пользы, ты должен оставить ее в покое. Странно, что ты не понял, что тебе нельзя сейчас делить с ней ложе.

– Это не ваше дело…

– А я думаю, мое. Очевидно, у нее не хватает воли или ума, чтобы сказать это тебе, так что я должна сделать это за нее. Обычно мужчина не спит со своей женой в последней стадии беременности. Развлекись на стороне. Переспи с той распутной рыжеволосой девкой, которая строит тебе глазки в зале. Твоя жена все поймет. Она лишь попросит сделать это тайно. Она будет только рада, что ты освободил ее от того, что, по всей вероятности, страшно тяготит ее. – Элизабет снова сделала паузу. – То, что ты делаешь, Дональд, является смертным грехом.

Она прошипела эти слова внезапно и была удовлетворена, увидев, как он вздрогнул, словно она ударила его.

Лицо Дональда побелело, а затем медленно стало багроветь.

– Я никогда не думал.

– Мужчины никогда об этом не думают. – Она наблюдала за ним с мрачным удовлетворением. Как только она удалит его от ложа жены, безумное увлечение Дональда будет обречено. Было слишком поздно аннулировать брак, и ребенок мог бы все же быть мальчиком, но, по крайней мере, она с удовольствием убедится, что была права, а ее сын осознает ужасную ошибку, которую совершил.

III

Ребенок Морны родился на рассвете, в праздник урожая.

Она родила девочку без посторонней помощи и завернула ее в кружевной платок, который Элейн принесла за неделю до этого. Она назвала ее Мейри, и когда Элейн пришла уже не одна, ради спокойствия домашних ее сопровождала теперь камеристка, ребенок мирно спал в плетеной тростниковой колыбели. Элейн склонилась над ребенком и улыбнулась. Вдруг ее улыбка погасла. Только на мгновение, в тенях дома, она думала, что видела языки пламени вокруг колыбели. Она протянула руку, как будто желая защитить ребенка, но огонь отступил. Морна не видела то, что произошло.

– Пресвятая Дева, да хранит тебя, – прошептала она беззвучно. Возможно, это было ее собственное рождение, она видела образ, который вдруг всплыл из прошлого. Хотя был август и день стоял невыносимо душный, она начала дрожать.

Морна подошла сзади и посмотрела на ребенка.

– Скоро наступит и ваш черед, – она сказала мягко. – И у вас будет мальчик.

IV

Сентябрь 1266

Элейн сидела на краю высокой кровати и наблюдала, как Агнес и Беток повесили ее платье на крючок на стене, убрали ее туфли и подготовили комнату к ночи. Это была десятая ночь, которую она проводила без Дональда. Ее спина болела, и она чувствовала себя грузной, больной и усталой. Ей казалось, что беременность отрезала ее от мира, a Map, который она прежде любила, стал вдруг чужим. Элейн посмотрела на свой огромный живот и застонала.

Она больше не могла лгать себе, что Дональд находит ее привлекательной. Теперь, когда ее живот вырос, он ушел и больше не станет ее раздевать, чтобы поцеловать ее живот, прикоснуться к ней, разделить с ней ложе. Сокрушенная горем и одиночеством, она отвернулась, чтобы прислуга не увидела ее слезы.

– Агнес, – попросила она, – принеси мне горячего молока. Это поможет мне заснуть.

Она потеряла его. Он ушел. Ее ложе было пусто и холодно.

– Сейчас принесу, миледи. – Агнес сочувственно кивнула ей.

Отпустив Мэг и Беток, Элейн откинулась на подушки. Она чувствовала странное неудобство. Болела голова, глаза были утомлены. Она поглядела в узкое сводчатое окно. Обращенное на запад, оно отражало последние лучи багрового солнца, тонущего в черном облаке.

Александр.

Много недель прошло с тех пор, как она думала о нем, но внезапно она осознала, что жаждет его присутствия. Она была одинока без него и также потеряна для людей, которых она любила.

Когда Агнес вернулась, к удивлению Элейн, она была не одна – с нею была Ронвен.

С минуту Элейн смотрела на старуху в полной тишине, а затем приподнялась на кровати. Она поняла теперь, почему ее мысли возвратились к Александру, и почувствовала мгновенный приступ страха.

– У тебя опухло лицо, милая. И глаза у тебя усталые. Что ты делаешь с собой?

– Ты уже видишь, что я с собой сделала. – Элейн неловко села. – Зачем ты приехала в Килдрамми? Я не посылала за тобой. – Она не хотела видеть здесь Ронвен. Она не хотела страха, подозрения и ужаса.

Ронвен села около нее. Она очень устала от длинного странствия, в котором ее сопровождали двое слуг и трое вооруженных стражников. Ее имущество было погружено на двух мулов.

– Сэр Алан вынудил твоего сына отослать меня. Он не хочет, чтобы кто-либо из твоих друзей остался в Фолкленде.

– Понятно. – Элейн глубокомысленно посмотрела на нее. – А разве ты мой друг?

Ронвен была само отчаяние.

– Как ты можешь спрашивать? Конечно, я твой друг. Я люблю тебя и хочу, чтобы тебе было лучше.

– А мне никогда так не казалось, – резко парировала Элейн.

– Я делала то, что я была должна. – Ронвен пожала плечами.

– И ты все еще служишь Александру?

– Он не возвращается, с тех пор как ты уехала. – Ронвен отвернулась.

Феникс был в ее седельной сумке, тщательно завернутый в кусок овчины внутри коробки с высушенными цветами лаванды.

– Хорошо. – Элейн осторожно наблюдала за ней. – Если ты остаешься здесь, я хочу, чтобы ты была совершенно, безраздельно верна моему мужу. Александр мне здесь не нужен.

– Конечно, милая. – Ронвен ответила кротко. – Я буду служить тебе так, как ты хочешь. Александр все равно бы не явился, когда ты носишь ребенка другого мужчины.

Отпустив Агнес, Элейн налила два бокала вина и передала один Ронвен.

– Не надо больше говорить об этом. Выпей, а потом расскажи мне, что произошло в Фолкленде. Как мои мальчики?

Когда Ронвен наконец закончила рассказ, Элейн положила голову на ее руки.

– Бедный Колбан, бедный Макдафф. Я писала им обоим много раз. Они действительно думают, что я забыла их?

Ронвен покачала головой.

– Они уже знают, что сэр Алан перехватил бы все, что ты пошлешь. Ты должна посылать вести так, чтобы они могли их получить. Пиши молодому королю, милая. Дарварды не смогут помешать ему передать твоим сыновьям твою любовь.

Ронвен сразу выяснила, куда исчез Дональд: он пропадал у симпатичной распутницы с молочной фермы замка; у нее были длинные блестящие рыжие волосы и белая кожа. Мэгги, горничная Элизабет Map, сказала Беток, а та в свою очередь доложила Ронвен, что Элизабет велела Дональду оставить жену в покое. Она решила, что спать с беременной женой – смертный грех, и подсунула Дональду эту рыжую, чем-то похожую на Элейн в юности. Ронвен прекрасно понимала: уйдя к этой стройной девушке, Дональд в отвращении отвернется от раздутого тела Элейн.

Ронвен обуревали самые противоречивые чувства: она и радовалась измене Дональда, и убеждала себя, что Александр не стал бы заниматься любовью с Элейн, пока она носила ребенка другого мужчины, а напротив, захотел бы утешить ее в горе.

Когда она сказала Элейн, где развлекается Дональд, Элейн зарыдала.

– Я знала это, я предполагала. Я видела их вместе, – рыдала она. – Он смотрел на нее так, как он всегда смотрел на меня. А как можно его винить! – Она прижала руки к туловищу. – Посмотри на меня! Я отвратительна.

– Ты красива, милая. Теперь ты знаешь, где твой муж проводит ночи. Ты также должна знать и то, что леди Map велела ему оставить тебя.

– Леди Map? – Элейн посмотрела на нее, слезы блестели на ее ресницах.

– А кто же еще? – Ронвен очень быстро составила неблагоприятное мнение о графине Map. – Он не оставил бы тебя, не скажи она ему, что это смертный грех – спать с беременной женой.

– Смертный грех? – Элейн была ошеломлена.

Ронвен кивнула.

– Скажи спасибо, что теперь, когда ты так погрузнела, он не в твоей постели. Он вернется, когда ты разрешишься от бремени. Вот увидишь.

V

Октябрь 1266

Гратни родился в полночь, когда первая большая буря осени штурмовала стены замка, завывая в бойницах юго-западных укреплений и превращая ручеек, вытекающий из реки Дон в ущелье позади замка, в бушующий поток.

Ребенок был крупным, с волосами и глазами отца. Роды были легкими и быстрыми, так что даже Элизабет была удовлетворена, что ее первый внук оказался крепким наследником.

Утомленная Элейн откинулась на ложе. Ее обмыли, и она лежала в свежем белье с запахом лаванды, ее расчесанные волосы свободно рассыпались по плечам. Только тогда она позволила впустить к себе Дональда. Он сел на кровать и взял ее руку.

– Моя прекрасная, моя любимая умница. – Он наклонился и поцеловал ее в губы.

Возле них в резной дубовой колыбели спал ребенок.

VI

Дональд стоял один на бойнице Снежной башни и смотрел на отдаленные холмы. Позади него дремал в лучах зимнего солнца замок. Большая крепость, построенная, в основном, его отцом во времена короля Александра более сорока лет назад, все еще достраивалась; башня на юго-западном углу стены была в этот момент покрыта подмостками, хотя рабочих не было видно.

Он пришел сюда из спальни, где он сидел с Элейн и ребенком, наблюдая их, спящих уютным, спокойным сном. Он облокотился на холодную каменную кладку, подперев подбородок рукой. Его сын был самым красивым ребенком, которого он когда-либо видел: крошечный, хрупкий, его фиолетовые глаза были окаймлены длинными темными ресницами, которые, когда он спал, оттеняли кожу, белую как снег. Это было неслыханно – писать поэму о ребенке, если только это был не сам Господь, но слова восхищения уже роились в его голове.

Прошло какое-то время, прежде чем он понял, что кто-то стоит позади него. Раздраженный тем, что ему помешали, Дональд не хотел ничего предпринимать в надежде, что пришедший поймет намек и уйдет; но затем словно шестое чувство заставило его обернуться.