Текст книги "Пьесы"

ДЖУДИТ. Ты не думаешь, что это все нам только снится?

АНДЕРСОН (оглядывается на нее с тревогой, но продолжает весело и сосредоточенно хлопотать над чайником). Может быть, голубка, может быть. Но пусть уж тогда тебе заодно приснится чашка чаю.

ДЖУДИТ. Перестань, перестань шутить! Ты не знаешь… (Закрывает лицо судорожно сцепленными руками.)

АНДЕРСОН (выдержка изменяет ему, он оставляет чайник и подходит к ней). Дорогая моя, что случилось? Я не могу больше, ты должна мне сказать. Это все моя вина; безумие было довериться ему.

ДЖУДИТ. Нет, не говори так. Ты не должен так говорить. Он… нет, нет! Не могу! Тони, не говори со мной. Возьми мою руку, обе возьми.

Он берет ее руки, недоумевая.

Заставь меня думать о тебе, а не о нем. Опасность грозит, страшная опасность. Она грозит тебе, а я не могу заставить себя думать об этом, не могу, не могу! У меня все время он на уме. Его надо спасти… Нет, это тебя надо спасти… Тебя, тебя, тебя. (Вскакивает, как будто намереваясь что-то делать, куда-то идти.) О господи, помоги мне!

АНДЕРСОН (не поднимаясь с места, мягко, но решительно удерживает ее руки в своих). Спокойней, спокойней, голубка… Ты точно не в себе.

ДЖУДИТ. Может быть… Что мне делать! Что мне делать! (Вырывая у него руки.) Я должна спасти его. (Она бросается к двери.)

Андерсон, увидя это, поспешно встает. Но дверь в эту минуту стремительно распахивается, и в комнату, задыхаясь, вбегает Эсси. Это неожиданное появление настолько неприятно Джудит, что сразу приводит ее в себя.

(Резко и неприветливо она спрашивает.) Что тебе нужно?

ЭССИ. Мне сказали, чтоб я шла к вам.

АНДЕРСОН. Кто сказал?

ЭССИ (вытаращив на него глаза, как будто его присутствие кажется ей удивительным). Вы тут?

ДЖУДИТ. Разумеется. Что еще за глупости!

АНДЕРСОН. Не надо так сурово, дорогая моя. Ты ее испугаешь. (Становясь между ними.) Поди сюда, Эсси.

Эсси подходит к нему.

Кто тебя прислал?

ЭССИ. Дик. Он мне это передал через солдата. Чтоб я сейчас же шла сюда и делала то, что велит миссис Андерсон.

АНДЕРСОН (осененный догадкой). Солдат? О, теперь я все понял. Они арестовали Ричарда.

Джудит заламывает руки в отчаянии.

ЭССИ. Нет. Я спрашивала солдата. Никто Дика не трогал. Но солдат сказал, что взяли вас.

АНДЕРСОН. Меня! (Озадаченный, поворачивается к Джудит, ища у нее объяснения.)

ДЖУДИТ (вкрадчиво). Да, да, милый, я все понимаю. (Эсси.) Спасибо тебе, Эсси, что пришла, но ты мне пока не нужна. Можешь идти домой.

ЭССИ (подозрительно.) А вы верно знаете, что с Диком ничего не случилось? Может, он нарочно велел сказать, что это священника взяли? (С тревогой.) Миссис Андерсон, как вы думаете, может это быть?

АНДЕРСОН. Если это так, Джудит, скажи ей правду. Все равно она узнает от первого встречного на улице.

Джудит отворачивается и закрывает рукой глаза.

ЭССИ (жалобно). Ой, что же ему теперь будет? Что ему теперь будет? Они его повесят?

Джудит конвульсивно вздрагивает и бросается на стул – тот, на котором сидел у стола Ричард.

АНДЕРСОН (треплет Эсси по плечу и старается ее утешить). Не думаю. Не думаю. Может быть, если ты наберешься мужества и терпения, мы как-нибудь найдем способ помочь ему.

ЭССИ. Да, да, помочь ему… Да, да, да… Я буду умницей.

АНДЕРСОН. Джудит, я сейчас же иду к нему.

ДЖУДИТ (вскакивал). Нет, нет! Ты должен уехать… уехать куда-нибудь далеко, где тебе не грозит опасность.

АНДЕРСОН. Ха!

ДЖУДИТ (страстно). Ты хочешь убить меня? Ты думаешь, я могу так жить – день за днем цепенеть от страха при каждом стуке в дверь, при каждом шорохе шагов, ночь за ночью проводить без сна, прислушиваясь в смертельном ужасе – вот они идут за тобой?!

АНДЕРСОН. А ты думаешь, легче будет сознавать, что я бросил свой пост и убежал при первом признаке опасности?

ДЖУДИТ (в отчаянии). Ты не уедешь. Я знаю. Ты останешься здесь… а я сойду с ума.

АНДЕРСОН. Дорогая моя, твой долг…

ДЖУДИТ (исступленно). А, что мне долг!

АНДЕРСОН (потрясенный). Джудит!

ДЖУДИТ. Я исполню свой долг. Я верна своему долгу. Долг велит мне сделать так, чтобы ты уехал, спасти тебя, предоставить его собственной судьбе.

У Эсси вырывается крик отчаяния; она бессильно валится на стул у очага и тихо плачет.

Чувство подсказывает мне то же, что вот ей, – спасти его во что бы то ни стало, хоть для него самого гораздо лучше было бы умереть! Гораздо возвышеннее! Но я знаю: ты поступишь по-своему, как и он. Я бессильна. (Тяжело опускается в кресло с резной спинкой.) Я ведь только женщина. Я могу лишь одно – сидеть тут и мучиться. Но ты скажи ему, что я пыталась тебя спасти, что я все делала для того, чтобы тебя спасти.

АНДЕРСОН. Дорогая моя, боюсь, что он гораздо больше беспокоится о собственном спасении, нежели о моем.

ДЖУДИТ. Замолчи! Или я возненавижу тебя.

АНДЕРСОН. Ну, ну, ну! Мне надо уходить, а как я тебя оставлю в таком состоянии? Ты ведь не помнишь, что говоришь. (Поворачивается к Эсси.) Эсси!

ЭССИ (поспешно встает и вытирает глаза). Да?

АНДЕРСОН. Будь умницей, ступай на улицу и подожди меня там; миссис Андерсон не вполне здорова.

Эсси смотрит на него недоверчиво.

Не бойся; я сейчас выйду; и я пойду к Дику.

ЭССИ. А вы верно к нему пойдете? (Шопотом.) Вы ее не послушаете?

АНДЕРСОН (с улыбкой). Нет, нет, все будет в порядке. В полном порядке.

Эсси идет к двери.

Ну вот, умница. (Закрывает за ней дверь и возвращается к Джудит.)

ДЖУДИТ (она сидит, прямая и неподвижная). Ты идешь на смерть.

АНДЕРСОН (шутливо). Тогда, пожалуй, нужно надеть парадный сюртук. (Поворачивается к шкафу, принимаясь стягивать один рукав.) А где же… (Секунду смотрит в недоумении на пустой гвоздь, потом быстро оглядывается на очаг, идет к нему торопливым шагом и берет со стула куртку Ричарда.) Что это, голубка? Он ушел в моем парадном сюртуке?

ДЖУДИТ (по-прежнему не шевелясь). Да.

АНДЕРСОН. Верно, солдаты ошиблись?

ДЖУДИТ. Да, они ошиблись.

АНДЕРСОН. Так ведь он мог сказать им. Должно быть, очень растерялся, бедняга?

ДЖУДИТ. Да, он мог сказать им. И я тоже могла.

АНДЕРСОН. Странно, странно это вышло… даже, можно сказать, забавно. Удивительно, как такие вот пустяки действуют на нас даже в самых… (Обрывает фразу и принимается натягивать куртку Ричарда.) Надо, пожалуй, отнести ему его куртку. Знаю, что он скажет! (Передразнивая язвительный тон Ричарда.) «Что, пастор, забеспокоились о моей душе, а заодно и о своем сюртуке?»

ДЖУДИТ. Да, именно так он и скажет. (Рассеянно.) Неважно. Больше я никогда не увижу ни тебя, ни его.

АНДЕРСОН (поддразнивая ее). Та-та-та! (Садится с ней рядом.) Это ты так держишь обещание, что мне не придется краснеть за свою храбрую жену?

ДЖУДИТ. Нет, это я так его нарушаю. Я не в силах сдержать обещание, данное ему; почему же мне держать обещание, данное тебе?

АНДЕРСОН. Оставь эти туманные фразы, моя дорогая. Они производят впечатление неискренних.

Она глядит на него с невыразимым укором.

Да, да, дорогая, вздор всегда неискренен; а моя милая девочка сейчас говорит вздор. Именно вздор.

Ее лицо темнеет; с безмолвным упорством она смотрит прямо перед собой и больше уже не поворачивается к нему, поглощенная мыслями о судьбе Ричарда.

(Он наблюдает за ней, видит, что его шутливый тон не оказал на нее никакого действия, и оставляет его, больше не пытаясь скрыть свою тревогу.) Я все-таки хотел бы знать, что так напугало тебя. Была борьба? Он сопротивлялся?

ДЖУДИТ. Нет. Он улыбался.

АНДЕРСОН. Как тебе кажется, он понимал, что его ждет?

ДЖУДИТ. Он понимал, что ждет тебя.

АНДЕРСОН. Меня?

ДЖУДИТ (без всякого выражения). Он сказал: «Нужно сделать так, чтобы опасность не коснулась его». Я обещала… и не могу сдержать свое обещание. Он сказал: «Ни за что на свете не рассказывайте ему о том, что меня ждет». А я рассказала. Он сказал, что если ты узнаешь, тебе все равно не удастся его спасти – они повесят его, но не пощадят и тебя.

АНДЕРСОН (вставая, в порыве великодушного негодования). И ты думаешь, я допущу, чтобы человек с такой душой умер как пес, когда достаточно нескольких слов, чтобы он умер, как христианин? Мне стыдно за тебя, Джудит!

ДЖУДИТ. Он останется верен своей религии, как ты верен своей, и ты можешь положиться на него до конца. Так он сказал.

АНДЕРСОН. Да простит ему господь! Что он еще сказал?

ДЖУДИТ. Он сказал: «Прощайте».

АНДЕРСОН (в волнении шагает из угла в угол). Ах, бедняга, бедняга! Джудит, ты по крайней мере была с ним ласкова и сердечна на прощанье?

ДЖУДИТ. Я поцеловала его.

АНДЕРСОН. Что? Джудит!

ДЖУДИТ. Ты недоволен?

АНДЕРСОН. Нет, нет. Ты поступила правильно… ты поступила правильно. Бедняга, бедняга. (С глубокой печалью.) Погибнуть на виселице – в его годы! Ну, и потом что же, его увели?

ДЖУДИТ (устало). Потом ты оказался здесь; а до того я больше ничего не помню. Кажется, я лишилась чувств. Давай простимся, Тони. Я могу опять лишиться чувств. Как бы я хотела умереть.

АНДЕРСОН. Полно, полно, моя дорогая. Ты должна взять себя в руки и быть рассудительной. Мне не грозит никакая опасность, ни малейшая.

ДЖУДИТ (с силой). Ты идешь на смерть, Тони, на верную смерть, – если только господь допустит, чтобы умертвили невинных. Ты его не увидишь; тебя арестуют, как только ты назовешь свое имя. Солдаты приходили за тобой.

АНДЕРСОН (как громом пораженный). За мной!!! (Его кулаки сжимаются, на шее вздуваются жилы, лицо багровеет, мешки под глазами набухают горячею кровью; тихий, мирный человек исчезает, превратись в грозного и неукротимого воина.)

Но Джудит, по-прежнему поглощенная своим, не смотрит на него; ее глаза устремлены вперед с твердостью, которая – словно отсвет твердости Ричарда.

ДЖУДИТ. Он назвался твоим именем, он пошел на смерть, чтобы спасти тебя. Вот почему он ушел в твоем сюртуке. Вот почему я поцеловала его.

АНДЕРСОН (раздражаясь). Тысяча проклятий! (Голос его звучит властно и сурово, движения полны грубой силы.) Эй! Эсси! Эсси!

ЭССИ (вбегая). Я здесь.

АНДЕРСОН (стремительно). Беги в харчевню, живо, со всех ног! Скажи, пусть седлают самую сильную и быструю лошадь, какая только есть.

Джудит поднимается и смотрит на него, задыхаясь, не веря своим ушам.

Гнедую кобылу, если она в стойле. Только сейчас же, сию минуту. Сама ступай на конюшню и скажи там негру, что он получит серебряный доллар, если лошадь будет готова к моему приходу, и что я иду следом за тобой. Ну, беги.

Эсси, повинуясь напору его энергии, стремглав вылетает из дома. Он хватает свои сапоги, бросается на стул перед очагом и торопливо принимается надевать их.

ДЖУДИТ (у нее не укладывается в голове, что он способен на подобное). Ты не идешь к нему?

АНДЕРСОН. К нему? А что пользы в этом? (Бормоча себе под нос, с трудом натягивает, наконец, один сапог.) К ним, вот куда мне надо. (Джудит, повелительно.) Достань пистолеты, я их возьму с собой. И деньги, деньги; мне нужны деньги – все, что есть в доме. (Наклоняется над вторым сапогом, ворча.) Велика прибыль для него, если я ему составлю компанию на виселице. (Надевает сапог.)

ДЖУДИТ. Значит, ты его покидаешь?

АНДЕРСОН. Придержи язык, женщина, и достань мне пистолеты.

Джудит подходит к шкафу и достает кожаный пояс, к которому прикреплены пара пистолетов, пороховница и патронташ. Она бросает все это на стол, потом отпирает один из ящиков и вынимает кошелек.

(Андерсон хватает пояс и, надевая его, продолжает.) Если он в моем платье сошел за меня, почему бы мне в его платье не сойти за него? (Застегивает пряжку и оправляет пояс.) Похож я на него?

ДЖУДИТ (повернувшись к нему с кошельком в руке). Совсем не похож.

АНДЕРСОН (вырывает у нее кошелек и высыпает его содержимое на стол). Гм! Увидим!

ДЖУДИТ (беспомощно опускается в кресло). Может быть, помолиться? Как ты думаешь, Тони?

АНДЕРСОН (пересчитывая деньги). Молиться! Как будто молитвой можно отвести петлю от шеи Ричарда!

ДЖУДИТ. Бог может смягчить сердце майора Суиндона.

АНДЕРСОН (пряча в карман деньги, презрительно). Что ж, пусть попробует. Я не бог, и я должен действовать иначе.

У Джудит дух захватывает от такого кощунства.

(Он бросает кошелек на стол.) На, убери. Я взял двадцать пять долларов.

ДЖУДИТ. Неужели ты совсем позабыл о том, что ты священник?

АНДЕРСОН. А, ко всем… Тьфу! Шляпа, где моя шляпа? (Хватает шляпу, плащ, в лихорадочной спешке надевает то и другое.) Вот что, слушай. Если тебе удастся проникнуть к нему под видом жены, скажи, пусть придержит язык до утра; этого времени мне хватит.

ДЖУДИТ (мрачно). Ты можешь положиться на него до конца.

АНДЕРСОН. Ты глупа, Джудит, просто глупа. (На мгновение обуздав свою бурную стремительность, говорит почти прежним тоном спокойной и внушительной уверенности.) Ты не знаешь человека, с которым живешь.

Возвращается Эсси.

(Он сразу набрасывается на нее.) Ну что, готова лошадь?

ЭССИ (задыхаясь). Будет готова, как придете.

АНДЕРСОН. Отлично. (Направляется к двери.)

ДЖУДИТ (встает и невольным движением протягивает руки ему вслед). Ты даже не хочешь проститься со мной!

АНДЕРСОН. И потерять еще полминуты? Вздор! (Со стремительностью горной лавины исчезает.)

ЭССИ (подбегает к Джудит). Он пошел спасать Ричарда, да?

ДЖУДИТ. Спасать Ричарда! Нет, это Ричард его спас. Он пошел спасать себя. Ричард умрет.

Эсси отчаянно вскрикивает и падает на колени, закрыв руками лицо. Джудит не замечает ее; она неподвижно смотрит прямо перед собой – туда, где ей чудится Ричард, идущий на смерть.

Действие третье

На следующее утро, едва рассвело, сержант отпирает дверь маленькой пустой приемной в городской ратуше, где разместился штаб английских войск, и приглашает Джудит войти. Она провела мучительную ночь, вероятно полную лихорадочных видений, потому что даже сейчас, в реальной обстановке серенького, пасмурного утра, как только внимание ее перестают привлекать посторонние вещи, у нее вновь появляется тот же неподвижный, вперед устремленный взгляд. По мнению сержанта, ее чувства заслуживают уважения, и он относится к ней с добродушной участливостью солдата. Ладно скроенный мужчина, гордый своим чином и своим мундиром, он чувствует в себе все данные для того, чтобы, оставаясь в рамках почтительности, утешить и подбодрить ее.

СЕРЖАНТ. Вот, мэм, здесь вы можете поговорить с ним спокойно и без помех.

ДЖУДИТ. Мне долго придется ждать?

СЕРЖАНТ. Нет, мэм, минутку, не больше. Ночь он у нас пробыл в тюрьме, а сейчас его привели сюда, на суд. Вы не беспокойтесь, мэм: спал он как дитя малое, а утром позавтракал на славу.

ДЖУДИТ (недоверчиво). Он в хорошем настроении?

СЕРЖАНТ. В самом что ни на есть лучшем, мэм. Вчера вечером наш капеллан заходил к нему, и он у него выиграл семнадцать шиллингов в «три листика». И все поделил между нами, как настоящий джентльмен. Служба службой, мэм, это, конечно; но вы тут среди друзей.

Слышен приближающийся солдатский шаг.

Ну, вот и он.

Входит Ричард, непринужденно, без тени тревоги или подавленности. Сержант кивает сопровождающим его конвойным и показывает на ключ от комнаты, который он держит в руке. Конвойные уходят.

Хозяйка ваша, сэр.

РИЧАРД (направляясь к ней). Как! Моя жена! Моя милая женушка! (Берет ее руку и целует с развязной, преувеличенной галантностью.) Сколько же времени вы дадите безутешному супругу на последнее прощанье, сержант?

СЕРЖАНТ. Сколько можно будет, сэр. Мы вас не станем тревожить, покуда не соберется суд.

РИЧАРД. Но ведь уже время.

СЕРЖАНТ. Время-то время, сэр, но вышла задержка. Только что прибыл генерал Бэргойн – Джонни-джентльмен, как он у нас прозывается, сэр, – а ему не меньше получаса понадобится, чтобы во всем найти непорядки. Уж я его знаю, сэр; я с ним в Португалии служил. Двадцать минут верных у вас есть, сэр, и, с вашего разрешения, я больше ни одной из них не отниму. (Выходит и запирает дверь.)

Ричард тотчас же оставляет свой развязный тон и обращается к Джудит с сердечной искренностью.

РИЧАРД. Миссис Андерсон, вы очень добры, что прибыли. Как вы себя чувствуете после вчерашнего? Мне пришлось уйти, когда вы еще лежали без памяти, но я дал знать Эсси, чтобы она пошла помочь вам. Поняла она, что от нее требовалось?

ДЖУДИТ (задыхаясь и торопясь). О, забудьте про меня; я не для того пришла сюда, чтобы говорить о себе. Скажите мне, они в самом деле вас… (Она не договаривает: «повесят».)

РИЧАРД (с усмешкой). Ровно в полдень. По крайней мере именно в этот час они разделались с дядюшкой Питером.

Джудит содрогается.

Что, ваш муж вне опасности? Где он?

ДЖУДИТ. Он больше не муж мне.

РИЧАРД (широко раскрывает глаза). Что?

ДЖУДИТ. Я ослушалась вас. Я рассказала ему все. Я думала, он придет сюда и спасет вас. А он бежал.

РИЧАРД. Но ведь именно на это я и рассчитывал, что толку, если бы он остался? Они повесили бы нас обоих, и только.

ДЖУДИТ (серьезно и укоризненно). Ричард Даджен, скажите мне по всей совести, что сделали бы вы на его месте?

РИЧАРД. То же самое, конечно.

ДЖУДИТ. Ах, почему вы не хотите говорить со мной попросту – честно и откровенно! Если вы так своекорыстны, зачем же вы допустили, чтоб вас арестовали вчера?

РИЧАРД (весело). Честное слово, миссис Андерсон, я и сам не знаю. Со вчерашнего вечера задаю себе этот самый вопрос и не могу никак найти причину – зачем я это сделал.

ДЖУДИТ. Нет, вы знаете – вы сделали это ради его спасения, потому что считали, что он достойнее вас.

РИЧАРД (смеясь). Ого! Ну нет! Это было бы очень возвышенно, слов нет, но я не настолько скромен. Нет, я сделал это не ради него.

ДЖУДИТ (после паузы, во время которой она смотрит на него со смущением во взгляде и медленно, мучительно краснеет). Тогда – ради меня?

РИЧАРД (рыцарски). Да, пожалуй, что и вы тут не совсем сторона. Отчасти это было ради вас. Кстати сказать, вы дали им арестовать меня.

ДЖУДИТ. О, вы думаете, я не твердила себе это целую ночь? Ваша смерть будет у меня на совести. (В невольном порыве протягивает ему руку и говорит с глубоким чувством.) Если бы я могла спасти вас, как вы спасли его, самая жестокая казнь меня не испугала бы.

РИЧАРД (улыбаясь, берет Джудит за руку, но удерживает ее на расстоянии вытянутой руки). Я бы вам никогда этого не позволил.

ДЖУДИТ. Но ведь я могу спасти вас.

РИЧАРД. Как? Обменяться со мной платьем?

ДЖУДИТ (высвобождает руку и прикладывает палец к его губам). Не надо… (Она хочет сказать: «Не надо шутить».) Нет – открыть суду, кто вы такой на самом деле.

РИЧАРД (нахмурившись). Бесполезно: меня все равно не помилуют, а ему это может помешать уйти. Они твердо решили вздернуть тут сегодня кого-нибудь на страх всем нам. А мы вот, на страх им, покажем, что умеем стоять друг за друга до самого конца. Это единственная сила, которая может прогнать Бэргойна обратно за океан и сделать Америку свободной страной.

ДЖУДИТ (нетерпеливо). Какое все это имеет значение!

РИЧАРД (смеясь). В самом деле, какое это имеет значение? И что вообще имеет значение? Видите ли, миссис Андерсон, у мужчин иногда бывают чудные идеи, но женщины сразу видят их нелепость.

ДЖУДИТ. Женщины из-за них теряют тех, кого любят.

РИЧАРД. Ну, всегда можно полюбить других.

ДЖУДИТ (возмущенная). О! (С силой.) Вы понимаете, что идете на самоубийство?

РИЧАРД. Это единственный вид убийства, на который я имею право, миссис Андерсон. Не огорчайтесь: с моей смертью ни одна женщина не потеряет любимого человека. (Улыбаясь.) Обо мне, слава богу, некому пожалеть. Вы слыхали, что моя мать умерла?

ДЖУДИТ. Умерла!

РИЧАРД. Сегодня в ночь, от болезни сердца. Ее последним словом, обращенным ко мне, было проклятие. Что ж, вряд ли я предпочел бы ее благословение. Другие родичи не слишком станут сокрушаться по поводу моей смерти. Эсси поплачет день или два, но я позаботился о ней – я вчера тоже составил завещание.

ДЖУДИТ (после паузы, глухо). А я?

РИЧАРД (изумленный). Вы?

ДЖУДИТ. Да, я. По-вашему, мне все равно?

РИЧАРД (весело и грубовато). Ну разумеется! Вы вчера довольно откровенно говорили о своих чувствах ко мне. То, что произошло потом, быть может несколько смягчило их, но поверьте мне, миссис Андерсон, ни капли моей крови, ни волоска на моей голове вам не будет по-настоящему жаль. Вы еще порадуетесь, что избавились от меня, – вчера ли, сегодня ли, разница невелика.

ДЖУДИТ (голос у нее дрожит). Что мне сделать, чтоб вы поняли, как вы ошибаетесь?

РИЧАРД. Не беспокойтесь. Я готов вам поверить, что теперь вы ко мне относитесь чуть получше, чем прежде. Я только хочу сказать, что сердце ваше не разобьется оттого, что я умру.

ДЖУДИТ (почти шепотом). Вы думаете? (Кладет руки ему на плечи и пристально смотрит на него.)

РИЧАРД (пораженный – он угадал истину). Миссис Андерсон!

На городских часах бьет четверть.

(Он овладевает собой, снимает ее руки со своих плеч и говорит почти холодно.) Простите, сейчас за мной придут. Слишком поздно.

ДЖУДИТ. Нет, не поздно. Вызовите меня как свидетельницу. Они не посмеют убить вас, когда узнают, как геройски вы поступили.

РИЧАРД (почти с насмешкой). В самом деле! Но если я не доведу дело до конца, где же тут героизм? Они увидят, что я просто-напросто провел их, и повесят меня за это как собаку. И поделом мне будет!

ДЖУДИТ (вне себя). Нет, вы просто хотите умереть!

РИЧАРД (упрямо). Совсем не хочу.

ДЖУДИТ. Так почему же не попытаться найти путь к спасению? Я умоляю вас! Послушайте! Вы только что сказали, что спасли его ради меня, – да, да (хватает его за руку, уловив его отрицательное движение), отчасти ради меня. Так спасите же теперь самого себя ради меня. И я пойду за вами на край света.

РИЧАРД (взяв ее за обе руки и слегка отстранив от себя, смотрит ей прямо в лицо). Джудит!

ДЖУДИТ (едва дыша, радостно вздрогнув при звуке своего имени). Да?

РИЧАРД. Если я сказал, желая доставить вам удовольствие, что то, что я сделал, я сделал хотя бы отчасти ради вас, – я солгал, как все мужчины лгут женщинам. Вы знаете, я много жил среди недостойных мужчин, да и среди недостойных женщин тоже. И вот я видел, что каждый из них становится порой и лучше и добрее, – именно тогда, когда он влюблен. (Он произносит это слово с чисто пуританским презрением.)Это научило меня не слишком ценить людей за то добро, которое делается только сгоряча. То, что я сделал вчера, я сделал с холодной головой, и сделал не столько для вашего мужа или (с беспощадной прямотой) для вас, сколько для самого себя.

Она поникает, сраженная.

Никаких особых причин у меня не было. Могу сказать только одно: когда дело обернулось так, что надо было снять петлю со своей шеи и надеть ее на чужую, я попросту не смог. Не знаю, почему, – я сам себе кажусь дураком после этого, – но я не мог; и теперь не могу. Я с детства привык повиноваться закону собственной природы, и я не могу пойти против него, хотя бы мне угрожали десять виселиц, а не одна.

Она медленно подняла голову и теперь смотрит ему прямо в лицо.

То же самое я сделал бы для кого угодно и для чьей угодно жены. (Отпускает ее руки.) Теперь вам ясно?

ДЖУДИТ. Да. Вы хотите сказать, что не любите меня.

РИЧАРД (он возмущен; с бесконечным презрением). И это все, что вы поняли из моих слов?

ДЖУДИТ. Что же еще я могла понять… и что может быть хуже для меня?

Сержант стучит в дверь. Этот стук отдается у нее в сердце.

О, еще одну минуту! (Бросается на колени.) Умоляю вас…

РИЧАРД. Тсс! (Кричит.) Войдите.

Сержант поворачивает ключ в замке и отворяет дверь. Конвойные стоят у порога.

СЕРЖАНТ (входя). Пора, сэр…

РИЧАРД. Я готов, сержант. Ну, моя дорогая. (Хочет поднять ее.)

ДЖУДИТ (цепляясь за него). Еще только одно – молю вас, заклинаю вас! Позвольте мне присутствовать на суде. Я была у майора Суиндона; он сказал, что меня пустят, если вы попросите. Вы сделаете это. Это моя последняя просьба. Я никогда больше ни о чем не попрошу вас. (Обнимает его колени.) Вы должны, вы не можете мне отказать!

РИЧАРД. А если я сделаю это, вы будете молчать?

ДЖУДИТ. Буду.

РИЧАРД. Обещаете?

ДЖУДИТ. Обещаю… (Рыдания одолевают ее.)

РИЧАРД (наклоняется и берет ее под руку). Сержант, прошу вас, помогите мне.

Выходят все трое: Джудит посредине, судорожно всхлипывая, мужчины ее поддерживают с обеих сторон. Между тем в зале совета все уже приготовлено для военного суда. Это большая комната с высокими стенами; посреди, на почетном месте, стоит кресло под балдахином красновато-коричневого цвета, на котором вытканы золотом корона и королевский вензель G. R.1 Перед креслом стол, накрытый сукном того же красновато-коричневого цвета; на нем колокольчик, массивная чернильница и письменные принадлежности. Вокруг стола несколько стульев. Дверь находится по правую руку от сидящего в почетном кресле – когда кто-нибудь в нем сидит: сейчас оно пустует. Майор Суиндон, бесцветный блондин лет сорока пяти, по виду судя – добросовестный, исполнительный служака, сидит у стола сбоку, спиной к двери, и пишет. Некоторое время он один в комнате; затем сержант докладывает о прибытии генерала, и по его приниженному тону можно догадаться, что Джонни-джентльмен успел сделать свое пребывание здесь довольно ощутительным.

СЕРЖАНТ. Генерал, сэр.

Суиндон поспешно встает. Генерал входит, сержант выходит. Генералу Бэргойну пятьдесят пять лет, он очень хорошо сохранился. Это светский человек, достаточно галантный, чтобы прославиться в свое время романтической женитьбой с похищением; достаточно остроумный, чтобы писать комедии, пользующиеся успехом; с достаточными аристократическими связями, чтобы сделать блистательную карьеру. В его лице особенно примечательны глаза – большие, блестящие, умные и проницательные; без них, пожалуй, тонкий нос и маленький рот наводили бы на мысль о несколько большей разборчивости и меньшей твердости, чем требуется для первоклассного генерала. В данный момент глаза смотрят гневно и мрачно, губы сжаты, ноздри раздуваются.

БЭРГОЙН. Майор Суиндон, я полагаю?

СУИНДОН. Так точно. Генерал Бэргойн, если я не ошибаюсь?

Церемонно раскланиваются.

Очень рад именно сегодня получить поддержку в вашем лице. Не очень веселое занятие – вешать этого злосчастного священника.

БЭРГОЙН (с размаху усаживается в кресло Суиндона). Да, сэр, совсем не веселое. Публичная казнь – слишком большая честь для него; даже будь он служителем англиканской церкви, вы не могли бы придумать ничего более лестного. Мученичество, сэр, как раз по вкусу таким людям, – это единственный способ прославиться, не обладая никакими талантами. Но, так или иначе, вы нам предписываете повесить его; и чем скорее он будет повешен, тем лучше.

СУИНДОН. Казнь назначена на двенадцать часов дня. Все уже готово, остается только судить его.

БЭРГОЙН (глядя на него с плохо сдерживаемым гневом). Да, только это – и еще, пожалуй, спасти собственную шкуру. Как вам нравятся спрингтаунские новости?

СУИНДОН. Ничего заслуживающего внимания. Последние донесения были удовлетворительны.

БЭРГОЙН (встает в изумлении). Удовлетворительны, сэр! Удовлетворительны!! (Секунду смотрит на него в упор, затем добавляет, зловеще подчеркивая свои слова.) Очень рад, что вы так расцениваете положение вещей.

СУИНДОН (озадаченный). Должен ли я понимать, что ваше мнение…

БЭРГОЙН. Я не высказывал своего мнения. Не в моих правилах употреблять те крепкие выражения, пристрастие к которым, увы, столь присуще людям нашей профессии. Если б не это, я, может быть, сумел бы высказать вам свое мнение о спрингтаунских новостях – новостях, о которых вы (строго), по-видимому, еще не слышали. Сколько времени вам требуется, чтобы узнать новости от ваших подчиненных? Вероятно, не меньше месяца?

СУИНДОН (обиженно). По-видимому, сэр, донесение было доставлено вам вместо меня. Что-нибудь серьезное?

БЭРГОЙН (достает из кармана донесение и показывает ему). Спрингтаун в руках мятежников. (Бросает донесение на стол.)

СУИНДОН (потрясенный). Со вчерашнего дня!

БЭРГОЙН. С двух часов ночи. Очень может быть, что сегодня к двум часам ночи в их руках окажемся и мы. Об этом вы не подумали?

СУИНДОН (твердо). Если б это случилось, генерал, британский солдат сумеет постоять за себя.

БЭРГОЙН (желчно). А потому, вероятно, британскому офицеру незачем знать свое дело: британский солдат исправит все его промахи своим штыком. На будущее, сэр, я просил бы вас несколько больше щадить жизнь ваших людей и несколько меньше щадить собственные умственные способности.

СУИНДОН. Прошу простить меня, сэр. Конечно, я не могу равняться с вами по уму и развитию. Я могу лишь делать все, что в моих силах, в остальном положившись на верность моих соотечественников.

БЭРГОЙН (внезапно впадая в тон утонченного сарказма). Позвольте спросить вас, майор Суиндон, вы не пишете мелодрам?

СУИНДОН (вспыхнув). Нет, сэр.

БЭРГОЙН. Какая жалость! Какая жалость! (Оставив саркастический тон и глядя ему прямо в глаза, веско и внушительно.) Сэр, отдаете ли вы себе отчет в том, что только два обстоятельства служат нам пока защитой от катастрофы – наша собственная бравада и неорганизованность колонистов? Но ведь они от того же английского корня, что и мы с вами; и их шестеро на каждого из нас (с ударением), – шестеро против одного, сэр. А наши войска наполовину состоят из гессенцев, брауншвейгцев, прусских драгун и индейцев с томагавками. Вот те соотечественники, на верность которых вы собираетесь положиться! Теперь представьте себе: вдруг у мятежников найдется вождь? Вдруг спрингтаунские вести означают, что такой вождь уже нашелся? Что мы тогда будем делать? А?

СУИНДОН (мрачно). Я полагаю, сэр, – исполнять свой долг.

БЭРГОЙН (с прежним сарказмом, махнув на него рукой, как на безнадежного дурака). Да, да, разумеется. Благодарю вас, майор Суиндон, благодарю вас. Вы вполне разрешили вопрос, сэр; пролили яркий свет на создавшееся положение. Как отрадно сознавать, что рядом со мною находится верный и опытный офицер, на которого я вполне могу опереться в столь серьезный момент. Я думаю, сэр, для нас обоих полезно будет, если мы без отлагательства приступим к казни вашего диссидента (звонит в колокольчик), – это даст выход нашим чувствам, тем более что мои правила лишают меня возможности отвести душу привычным для военного способом.

Сержант появляется на пороге.

Введите арестованного.

СЕРЖАНТ. Слушаю, сэр.

БЭРГОЙН. И скажите всем офицерам, которые вам попадутся по дороге, что суд больше не может их ждать.

СУИНДОН (сдерживаясь с большим трудом). Все члены суда давно готовы, сэр. Они уже больше получаса дожидаются, когда вам будет угодно открыть заседание. Все давно готовы, сэр.

БЭРГОЙН (кротко). И я тоже.

Входят несколько офицеров и занимают места за столом. Они садятся сбоку, напротив двери, и готовятся вести протокол судебного заседания. Судя по мундирам, здесь представлены 9-й, 20-й, 21-й, 24-й, 47-й, 53-й и 62-й британские пехотные полки. Один из офицеров в чине генерал-майора королевской артиллерии. Среди прочих есть и немецкие офицеры – из полков Брауншвейгского, Прусского драгунского и Гессенских стрелков.