Текст книги "Пьесы"

Действие третье

Приемный день у миссис Хиггинс. Гостей еще нет. Гостиная в ее квартире на набережной Челси – большая комната с тремя окнами, выходящими на реку; в доме такого же типа, но более старом, потолок был бы выше. Окна французские, до полу; они раскрыты, и виден балкон, уставленный цветами в горшках. Слева, если стать лицом к окнам, – камин; справа в глубине – дверь.

Миссис Хиггинс – женщина, воспитанная на Моррисе и Берн-Джонсе; и ее квартира, совершенно не похожая на квартиру ее сына на Уимпол-стрит, не загромождена лишней мебелью, полочками и безделушками. Посреди комнаты стоит широкая тахта; ее подушки и парчовое покрывало, вместе с ковром на полу, моррисовскими обоями и моррисовскими же кретоновыми занавесками на окнах, составляют все декоративное убранство комнаты; и оно настолько красиво, что жаль было бы прятать его под массой бесполезных мелочей. На стенах несколько хороших картин, выставлявшихся в галлерее Гросвенор лет тридцать тому назад (берн-джонсовской, а не уистлеровской школы). Пейзаж только один: это Сесиль Лоусон в масштабах Рубенса. Здесь же портрет миссис Хиггинс в молодости, одетой, наперекор моде, в один из тех прелестных россетиевских костюмов, карикатурное подражание которым со стороны людей ничего не смыслящих привело к безвкусному эстетизму, популярному в семидесятых годах. Сама миссис Хиггинс – теперь ей за шестьдесят, и она давно уже избавила себя от хлопотливого труда одеваться не по моде – сидит в углу, наискось от двери, у простого и изящного письменного стола; тут же под рукой у нее пуговка звонка. Между столом и ближайшим к нему окном – чиппендейлевское кресло. Другое кресло, елизаветинское, с грубой резьбой во вкусе Иниго Джонса, стоит ближе к правой стене и дальше от окон. С этой же стороны рояль в узорном чехле. В углу между камином и окном – диванчик, обитый моррисовским кретоном. Время – пятый час дня. Дверь резко распахивается: входит Хиггинс в шляпе.

МИССИС ХИГГИНС (испуганно). Генри! (С упреком.) Зачем ты пришел? Ведь сегодня у меня приемный день, ты же обещал не приходить. (Он наклоняется поцеловать ее, она в это время снимает у него с головы шляпу и подает ему.)

ХИГГИНС. Ах ты господи! (Швыряет шляпу на стол.)

МИССИС ХИГГИНС. Иди сейчас же домой.

ХИГГИНС (целуя ее). Я знаю, мама. Я нарочно пришел.

МИССИС ХИГГИНС. И совершенно напрасно. Я не шучу. Генри. Ты отпугиваешь всех моих знакомых; встретившись с тобой, они перестают у меня бывать.

ХИГГИНС. Глупости! Я, правда, не умею вести светские разговоры, но это никого не смущает. (Усаживается на тахту.)

МИССИС ХИГГИНС. Ах, ты так думаешь? Светские разговоры! Интересно, как назвать разговоры, которые ты умеешь вести? Нет, серьезно, милый, ты лучше уходи.

ХИГГИНС. Не могу. У меня к вам дело… связанное с фонетикой.

МИССИС ХИГГИНС. Ничего не выйдет, милый. Мне очень жаль, но я никак не могу осилить твои гласные; я очень люблю получать от тебя хорошенькие открытки, стенографированные по твоей системе, но мне всегда приходится обращаться к подстрочнику, который ты так предусмотрительно посылаешь с той же почтой.

ХИГГИНС. Но мое дело не связано с фонетикой.

МИССИС ХИГГИНС. Ты ведь сам сказал.

ХИГГИНС. То есть оно связано, но не для вас. Я тут подобрал одну девушку.

МИССИС ХИГГИНС. Ты хочешь сказать, что одна девушка подобрала тебя?

ХИГГИНС. Ничего подобного. Любовь здесь ни при чем.

МИССИС ХИГГИНС. Как жаль!

ХИГГИНС. Почему?

МИССИС ХИГГИНС. Ты ни разу еще не влюбился в женщину моложе сорока пяти лет. Пора уже заметить, что среди молодых женщин тоже попадаются прехорошенькие.

ХИГГИНС. Ну, я не могу возиться с молодыми. Мой идеал – это женщина, во всем похожая на вас. Молодые женщины мне никогда не будут нравиться; есть привычки, слишком глубоко вкоренившиеся, чтоб их можно было изменить. (Вскакивает и принимается шагать из угла в угол, побрякивая ключами и мелочью в кармане.) К тому же они все дуры.

МИССИСХИГГИНС. Если ты меня действительно любишь, Генри, ты должен сделать для меня кое-что.

ХИГГИНС. Ах ты господи! Ну что? Жениться, вероятно?

МИССИС ХИГГИНС. Нет. Вынуть руки из карманов и перестать маршировать по комнате.

Он повинуется с жестом отчаяния и садится на прежнее место.

Вот умница. А теперь расскажи мне про девушку.

ХИГГИНС. Она сегодня придет к вам в гости.

МИССИС ХИГГИНС. Не помню, когда я ее приглашала.

ХИГГИНС. Вы и не приглашали. Я ее пригласил. Если б вы ее знали, вы бы ее ни за что не пригласили.

МИССИС ХИГГИНС. Вот как! А почему?

ХИГГИНС. Понимаете, дело вот в чем… Она простая цветочница. Я ее подобрал на улице.

МИССИС ХИГГИНС. И пригласил ко мне в мой приемный день!

ХИГГИНС (встает и подходит к ней, стараясь уговорить ее). Все будет очень хорошо. Она уже вполне вошла в роль, и я дал ей строгие инструкции, как себя держать. Ей разрешено касаться только двух тем: погода и здоровье. Сегодня прекрасный день и как вы поживаете – вот и все, никаких общих разговоров. Это совершенно безопасно.

МИССИС ХИГГИНС. Безопасно! Она будет говорить о нашем здоровье. О наших внутренностях! Может быть, даже о нашей внешности! Как можно было сделать такую глупость, Генри!

ХИГГИНС (нетерпеливо). Но надо же ей о чем-нибудь говорить! (Вовремя овладевает собой и садится.) Да вы не беспокойтесь; все будет хорошо. Пикеринг тоже участвует в этом деле. Я с ним держал пари, что через полгода сумею выдать ее за герцогиню. Я уже не первый месяц над ней работаю, и она делает прямо сногсшибательные успехи. Пари можно считать выигранным. У нее прекрасный слух, и с ней гораздо легче, чем с моими учениками из буржуазных кругов, потому что ее учишь всему с самого начала, как учат чужому языку. Она сейчас говорит по-английски – примерно как вы по-французски.

МИССИС ХИГГИНС. Что ж, это не так плохо.

ХИГГИНС. И да и нет.

МИССИС ХИГГИНС. Не понимаю.

ХИГГИНС. Видите ли, произношение я ей уже поставил; но с этой девушкой приходится думать не только о том, как она произносит, но и о том, что она произносит; и вот тут-то…

Их перебивает появление горничной, докладывающей о гостях.

ГОРНИЧНАЯ. Миссис и мисс Эйнсфорд Хилл. (Уходит.)

ХИГГИНС. Ах ты черт! (Вскакивает, хватает шляпу со стола и спешит к двери, но не успевает дойти, как мать уже представляет его.)

Миссис и мисс Эйнсфорд Хилл – те самые мать и дочь, которые прятались от дождя на Ковент-гарден. Мать тактична, хорошо воспитана, но в ней чувствуется постоянная напряженность, свойственная людям с ограниченными средствами. Дочь усвоила себе непринужденный тон девицы, привыкшей к светскому обществу: бравада прикрашенной нищеты.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (миссис Хиггинс). Здравствуйте!

Здороваются.

МИСС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Здравствуйте.

Здороваются.

МИССИС ХИГГИНС (представляя). Мой сын Генри.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Ваш знаменитый сын! Я так давно мечтаю с вами познакомиться, профессор Хиггинс!

ХИГГИНС (мрачно, не двигаясь с места). Очень рад. (Облокачивается на рояль и коротко кивает ей.)

МИСС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (подходя к нему с доверчивой развязностью). Здравствуйте.

ХИГГИНС (смотрит на нее, вытаращив глаза). Послушайте, я вас где-то видел. Понятия не имею, где и когда, но голос ваш я тоже слышал. (Насупившись.) Впрочем, это неважно. Что вы стоите? Сели бы куда-нибудь.

МИССИС ХИГГИНС. Как это ни грустно, но я должна сказать, что мой знаменитый сын совершенно не умеет вести себя в обществе. Вы уж его простите.

МИСС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (весело). Охотно. (Усаживается в елизаветинское кресло.)

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (несколько озадаченно). Разумеется, разумеется. (Садится на тахту, слева от дочери и справа от миссис Хиггинс, которая отодвинула свое кресло от письменного стола.)

ХИГГИНС. А что, я нагрубил кому-нибудь? Честное слово, не хотел. (Отходит к среднему окну и, став спиной к гостям, созерцает реку и цветники Бэттерси-парка на другом берегу с таким видом, как будто перед ним вечные льды.)

Горничная возвращается, за ней идет Пикеринг.

ГОРНИЧНАЯ. Полковник Пикеринг. (Уходит.)

ПИКЕРИНГ. Здравствуйте, миссис Хиггинс.

МИССИС ХИГГИНС. Очень рада вас видеть. Вы не знакомы? Миссис Эйнсфорд Хилл, мисс Эйнсфорд Хилл.

Обмен поклонами. Полковник ставит чиппендейлевское кресло между миссис Хилл и миссис Хиггинс и садится.

ПИКЕРИНГ. Генри вам рассказал, какое у нас к вам дело?

ХИГГИНС (у него за спиной). Черта с два: пришли вот и помешали.

МИССИС ХИГГИНС. Генри, Генри, пожалуйста!

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (приподымаясь). Мы, может быть, не вовремя?

МИССИС ХИГГИНС (встает и заставляет ее снова сесть). Нет, нет, что вы! Напротив, вы попали очень удачно: мы как раз ждем одну приятельницу, с которой хотим вас познакомить.

ХИГГИНС (обрадованный, поворачивается к ним). А ведь верно. Нам нужно, чтоб было несколько человек. Вы вполне можете сойти.

Горничная возвращается; за ней идет Фредди.

ГОРНИЧНАЯ. Мистер Эйнсфорд Хилл.

ХИГГИНС (забывшись, почти вслух). Что за дьявольщина? Еще один.

ФРЕДДИ (жмет руку миссис Хиггинс). Здрасссте.

МИССИС ХИГГИНС. Как это мило, что вы зашли. (Представляя.) Полковник Пикеринг.

ФРЕДДИ (кланяется). Здрасссте.

МИССИС ХИГГИНС. С моим сыном вы, кажется, тоже не знакомы – профессор Хиггинс.

ФРЕДДИ (подходит к Хиггинсу). Здрасссте.

ХИГГИНС (оглядывая его со всех сторон, как жулика). Даю голову на отсечение, что я и вас уже где-то видел. Но где?

ФРЕДДИ. Нет, я что-то не помню.

ХИГГИНС (покоряясь судьбе). Ну, это не так важно. Садитесь. (Пожимая Фредди руку, чуть ли не валит его на тахту, лицом к окнам; потом сам обходит тахту кругом.) Ну вот, значит так. (Садится на тахту рядом с миссис Эйнсфорд Хилл.) Чорт дери! О чем же нам теперь говорить, пока нет Элизы?

МИССИС ХИГГИНС. Генри! Ты, вероятно, неотразим на заседаниях Королевского общества, но, право же, в более скромных собраниях с тобой очень трудно.

ХИГГИНС. Правда? Мне очень жаль. (Внезапно просияв.) А ведь знаете, наверно и в самом деле трудно. (Шумно хохочет.) Ха-ха-ха-ха!

МИСС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (которая находит Хиггинса вполне приемлемым объектом для матримониальных устремлений). Ах, я вас понимаю. Я не любительница светских разговоров. Если б люди умели быть откровенными и говорить то, что думают!

ХИГГИНС (снова насупившись). Упаси бог!

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (перехватывая реплику дочери). Но отчего же?..

ХИГГИНС. То, что, как люди думают, они должны думать, уже достаточно скверно; но от того, что они на самом деле думают, у всех волосы дыбом стали бы. Вряд ли вам было бы приятно, если б я сейчас выложил то, что я на самом деле думаю.

МИСС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (весело). Неужели это так легкомысленно?

ХИГГИНС. Легкомысленно? Кой черт легкомысленно! Просто неприлично.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (серьезно). О мистер Хиггинс! Я уверена, что вы шутите.

ХИГГИНС. Поймите, все мы в известной степени дикари. Предполагается, что мы культурны и цивилизованы, что мы разбираемся в поэзии, философии, искусстве, науке и так далее. Но много ли среди нас таких, которые хотя бы знали толком, что означают все эти названия. (Мисс Хилл.) Ну, что вы понимаете в поэзии? (Миссис Хилл.) Что вы знаете о науке? (Указывая на Фредди.) Что он смыслит в науке, в искусстве, в чем бы то ни было? Что, черт подери, я сам знаю о философии?

МИССИС ХИГГИНС (предостерегающе). Или об искусстве держать себя в обществе…

ГОРНИЧНАЯ (раскрывая двери). Мисс Дулиттл. (Уходит.)

ХИГГИНС (вскакивает и бросается к миссис Хиггинс). Мама, это она. (Становится за креслом матери и, приподнявшись на цыпочки, знаками показывает входящей Элизе, которая из дам – хозяйка дома.)

Элиза, безукоризненно одетая, производит такое сильное впечатление своей красотой и элегантностью, что все невольно встают, когда она входит. Следя за сигналами, которые ей подает Хиггинс, она с заученной грацией направляется к креслу миссис Хиггинс.

ЭЛИЗА (говорит приятным, музыкальным голосом, с педантичной тщательностью выговаривая слова). Здравствуйте, миссис Хиггинс! Мистер Хиггинс сказал, что я могу навестить вас.

МИССИС ХИГГИНС (приветливо). Конечно, конечно! Я очень рада вас видеть.

ПИКЕРИНГ. Здравствуйте, мисс Дулиттл.

ЭЛИЗА (протягивая ему руку). Полковник Пикеринг, если я не ошибаюсь?

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Я уверена, что мы с вами уже встречались, мисс Дулиттл. Мне знакомы ваши глаза.

ЭЛИЗА. Очень приятно. (Грациозно опускается на тахту, на то самое место, откуда только что встал Хиггинс.)

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (представляет). Моя дочь Клара.

ЭЛИЗА. Очень приятно.

КЛАРА (с воодушевлением). Очень приятно. (Садится на тахту рядом с Элизой и пожирает ее глазами.)

ФРЕДДИ (подходит к тахте). Я, несомненно, имел уже удовольствие…

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (представляя.) Мой сын Фредди.

ЭЛИЗА. Очень приятно.

Фредди кланяется и садится в елизаветинское кресло, млея от восторга.

ХИГГИНС (внезапно осененный). Ах ты черт! Вспомнил, вспомнил!

Все недоуменно оглядываются на него.

Ковент-гарден! (С досадой.) Вот не было печали!

МИССИС ХИГГИНС. Генри, ради бога! (Видя, что он собирается усесться на ее письменный стол.) Пожалуйста, не садись на стол, сломаешь.

ХИГГИНС (сердито). Простите! (Идет к угловому дивану, по дороге спотыкается о каминную решетку и роняет щипцы; приводит все в порядок, ругаясь себе под нос, и, добравшись, наконец, до цели своего неудачного путешествия, бросается на диван с такой силой, что диван угрожающе трещит.)

Долгая томительная пауза.

МИССИС ХИГГИНС (прерывает молчание непринужденным тоном). Любопытно, будет ли сегодня дождь?

ЭЛИЗА. Незначительная облачность, наблюдавшаяся в западной части британских островов, возможно распространится на восточную область. Барометр не дает основания предполагать сколько-нибудь существенных перемен в состоянии атмосферы.

ФРЕДДИ. Ха-ха! Вот умора!

ЭЛИЗА. В чем дело, молодой человек? Я, кажется, все правильно сказала.

ФРЕДДИ. Потрясающе!

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Я надеюсь все-таки, что холодов больше не будет. Кругом столько случаев инфлюэнцы. В нашей семье все болеют инфлюэнцой регулярно каждую весну.

ЭЛИЗА (сумрачно). У меня вот тетка умерла, так тоже говорили – от инфлюэнцы.

Миссис Эйнсфорд Хилл сочувственно прищелкивает языком.

(Тем же трагическим тоном.) А я так думаю, просто укокошили старуху.

МИССИС ХИГГИНС (озадаченно). Укокошили?

ЭЛИЗА. Да не иначе, можете мне поверить! С чего бы ей помирать от инфлюэнцы? Она прошлый год дифтеритом болела, и то ничего. Совсем синяя уже была. Я сама видела. Все думали, что она уже готова, а папаша мой взял ложку и давай ей в глотку джин вливать, она и опомнилась, да так быстро, что даже ложку откусила.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (испуганно). Боже мой!

ЭЛИЗА (нагромождая все новые улики). Такая здоровенная была – и вдруг помереть от инфлюэнцы! А вот где ее шляпа соломенная, новая, которая должна была мне достаться? Сперли! Вот и я говорю, кто шляпу спер, тот и тетку укокошил.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. А что это значит – укокошил?

ХИГГИНС (поспешно). О, это новый стиль светского разговора. Укокошить кого-нибудь, значит – убить.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (в ужасе, Элизе). Вы серьезно полагаете, что вашу тетю убили?

ЭЛИЗА. А чего ж! Вы не знаете, что там у них за народ, они ее и за булавку шляпную могли убить, не то что за шляпу.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Но ваш отец очень неосторожно поступил, вливая ей в горло алкоголь. Ведь это могло ее убить.

ЭЛИЗА. Кого, ее? Да она к нему с пеленок была привычная. А потом, сколько папаша этого джину себе в глотку перелил, так уж он в нем знает толк!

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Вы хотите сказать, что он пил?

ЭЛИЗА. Ого! Еще как! Запоем.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Как это, должно быть, ужасно!

ЭЛИЗА. Вот уж ничуть! Ему это только шло на пользу. Да и не всегда уж он пил. (Весело.) Так, знаете, погуляет недельку, а потом опять трезвый ходит. А под мухой он не в пример лучше. Когда он без работы сидел, так мать, бывало, даст ему четыре пенса и скажет: «Ступай и не приходи, пока не напьешься так, чтоб был веселый и ласковый». Многим так приходится. Есть такие мужья, что с ними только и житья, когда пьяны. (Окончательно разойдясь.) Такое уж это дело. Когда человек трезвый, его совесть грызет, вот он и куксится. А пропустит баночку, и все как рукой сняло. (К Фредди, который корчится от еле сдерживаемого смеха.) Эй, вы! Что вы тут нашли смешного?

ФРЕДДИ. Этот новый стиль! Он вам удивительно хорошо удается.

ЭЛИЗА. А хорошо, так и нечего смеяться. (Хиггинсу.) Я разве что-нибудь сказала лишнее?

МИССИС ХИГГИНС (предупреждая его ответ). Нет, что вы, мисс Дулиттл!

ЭЛИЗА. Ну и слава богу. (С увлечением.) Я ведь что говорю? Я…

ХИГГИНС (встает и смотрит на часы). Хм…

ЭЛИЗА (оглядывается на него, понимает намек и встает тоже). Ну, мне пора.

Все встают, Фредди идет к дверям.

Очень рада была с вами познакомиться. До свидания. (Протягивает руку миссис Хиггинс.)

МИССИС ХИГГИНС. До свидания.

ЭЛИЗА. До свидания, полковник Пикеринг.

ПИКЕРИНГ. До свидания, мисс Дулиттл. (Пожимает ей руку.)

ЭЛИЗА (кивнув остальным). И вам всем до свидания.

ФРЕДДИ (распахнув перед ней дверь). Вы, случайно, не через парк идете, мисс Дулиттл? Может быть…

ЭЛИЗА. Чего-о? Пешком? К чертовой бабушке!

Все потрясены.

Я на такси поеду. (Выходит.)

Пикеринг, раскрыв рот, валится в кресло. Фредди выходит на балкон, чтобы еще раз посмотреть на Элизу.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (пытаясь оправиться от потрясения). Нет, я положительно не могу привыкнуть к этому новому стилю.

КЛАРА (с недовольной гримасой бросаясь в елизаветинское кресло). Ну хорошо, мама, хорошо. Нельзя быть такой старомодной; люди подумают, что мы нигде не бываем и никого не видим.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Может быть, я и старомодна, но я надеюсь, Клара, что от тебя я никогда не услышу этого выражения. Я уже привыкла к твоей манере говорить на все «дрянь» и «свинство» и называть мужчин хамами, хотя, на мой взгляд, это и некрасиво и неприлично для молодой леди. Но это уж слишком! Вы не находите, полковник Пикеринг?

ПИКЕРИНГ. Меня вы не спрашивайте. Я несколько лет прожил в Индии, и за это время понятия о приличии так изменились, что порой я не знаю, где нахожусь – в светской гостиной или в пароходном кубрике.

КЛАРА. Это все дело привычки. Ничего тут нет ни хорошего, ни плохого. И ничего особенного это не значит. Просто это так необычно, что придает пикантность вещам, которые сами по себе ничуть не остроумны. Мне этот новый стиль очень нравится, и я в нем ничего такого не вижу.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (вставая). Я думаю, нам пора.

Пикеринг и Хиггинс встают.

КЛАРА (вставая). Да, да, нам еще сегодня в три дома с визитом. До свидания, миссис Хиггинс. До свидания, полковник Пикеринг. До свидания, профессор Хиггинс.

ХИГГИНС (со свирепым видом подходит к ней и провожает ее до двери). До свидания. Не забудьте во всех трех домах продемонстрировать новый стиль. Главное – смелее. Не смущайтесь и шпарьте.

КЛАРА (сияя улыбкой). Непременно. До свидания. Пора покончить с этой викторианской чопорностью.

ХИГГИНС (искушая). К чертям ее!

КЛАРА. К чертовой бабушке!

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (истерически). Клара!

КЛАРА. Ха-ха! (Уходит, сияя от приятного сознания, что сумела оказаться на высоте требований моды; с лестницы доносится ее звенящий смех.)

ФРЕДДИ (в пространство). Нет, вы мне скажите… (Махнув рукой, подходит к миссис Хиггинс.) До свидания.

МИССИС ХИГГИНС (протягивая ему руку). До свидания. Вы хотели бы снова встретиться с мисс Дулиттл?

ФРЕДДИ (поспешно). Да, да, очень.

МИССИС ХИГГИНС. Мои приемные дни вы знаете, милости просим.

ФРЕДДИ. Мерси, вы очень любезны. До свидания. (Уходит.)

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. До свидания, мистер Хиггинс.

ХИГГИНС. До свидания, до свидания.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (Пикерингу). Нет, нет. Я никогда не смогу заставить себя употреблять это ужасное выражение.

ПИКЕРИНГ. А вы и не старайтесь. Это не обязательно. Вы прекрасно можете обходиться без него.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Да, но Клара опять будет сердиться, – она требует, чтобы от меня так и несло модным жаргоном. До свидания.

ПИКЕРИНГ. До свидания.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ (миссис Хиггинс). Вы должны простить Клару.

Пикеринг, заметив, что она понизила голос, понимает, что дальнейшее не предназначено для его ушей, и деликатно отходит к окну, у которого стоит Хиггинс.

Мы так бедны! Ее так редко куда-нибудь приглашают, бедняжку! Она просто неопытна.

Миссис Хиггинс, видя, что глаза у гостьи влажны, сочувственно пожимает ей руку и провожает до двери.

Но Фредди вам понравился? Правда, славный мальчик?

МИССИС ХИГГИНС. Очень славный. Я ему всегда буду очень рада.

МИССИС ЭЙНСФОРД ХИЛЛ. Благодарю вас, дорогая. До свидания. (Уходит.)

ХИГГИНС (с нетерпением). Ну как? Можно показывать Элизу в обществе? (Он вцепился в мать и тащит ее к тахте.)

Миссис Хиггинс садится на то место, где сидела раньше Элиза; сын – слева от нее. Пикеринг снова усаживается в кресло справа.

МИССИС ХИГГИНС. Глупый ты мальчик! Конечно нет. Она шедевр твоего искусства и искусства своей портнихи. Но если ты действительно не замечаешь, что она выдает себя каждой своей фразой, значит ты просто с ума сошел.

ПИКЕРИНГ. И вы думаете, тут ничего нельзя сделать? Нельзя как-нибудь удалить из ее речи генеалогические ассоциации?

МИССИС ХИГГИНС. Едва ли это возможно, пока она в руках Генри.

ХИГГИНС (обиженно). Что ж, по-вашему, я разговариваю не так, как принято в обществе?

МИССИС ХИГГИНС. Нет, милый, отчего же; это смотря в каком обществе. На грузовой пристани, например, вероятно так именно и принято; но на званом обеде в Челси обычно разговаривают иначе.

ХИГГИНС (глубоко оскорбленный). Ну, знаете ли…

ПИКЕРИНГ (прерывая его). Ну, ну, Хиггинс, вы сами за собой не замечаете. Таких словечек, как ваши, я не слыхал уже лет двадцать – с тех пор, как обучал волонтеров в Гайдпарке.

ХИГГИНС (надувшись). Если вам угодно, я готов признать, что не всегда изъясняюсь, как епископ с амвона.

МИССИС ХИГГИНС (успокаивая его движением руки). Полковник Пикеринг, может быть вы мне расскажете толком, что происходит на Уимпол-стрит?

ПИКЕРИНГ (радостно, как будто это совершенно меняет тему разговора). Я теперь там и живу, у Генри. Мы вместе работаем над моей книгой об индийских диалектах, и мы решили, что так нам будет удобнее…

МИССИС ХИГГИНС. Да, да. Это я все знаю; это действительно прекрасная мысль. Но где живет эта девушка?

ХИГГИНС. Как где? У нас, конечно. Где же ей еще жить?

МИССИС ХИГГИНС. Но на каком она положении в доме? Прислуга, горничная? А если не горничная, так что же она?

ПИКЕРИНГ (с расстановкой). Я, кажется, понимаю ваш вопрос, миссис Хиггинс.

ХИГГИНС. Ну, а я ни черта не понимаю. Я только знаю, что почти три месяца изо дня в день работал над этой девушкой, чтобы научить ее тому, что она теперь умеет. А потом – от нее вообще есть прок. Она знает, где лежат мои вещи, и помнит, куда мне нужно пойти, и тому подобное.

МИССИС ХИГГИНС. А как уживается с ней твоя экономка?

ХИГГИНС. Миссис Пирс? Да она очень рада, что у нее теперь хлопот меньше; раньше ведь ей приходилось отыскивать мои вещи и напоминать мне, куда я должен идти. Но у нее какой-то заскок насчет Элизы. Она постоянно твердит: «Вы ни о чем не думаете, сэр». Верно ведь, Пикеринг?

ПИКЕРИНГ. Да, это неизменная формула: «Вы ни о чем не думаете, сэр». Так кончаются у нее все разговоры об Элизе.

ХИГГИНС. А я только и думаю, что об этой девушке и об ее проклятых гласных и согласных. Даже устал – столько мне приходится о ней думать. И не только думать, но и изучать каждое движение ее губ, ее челюстей, ее языка, не говоря уж об ее душе, – а это самое непонятное.

МИССИС ХИГГИНС. Дети вы, дети! Завели себе живую куклу и играете с ней.

ХИГГИНС. Хороша игра! Да это самая трудная работа, за какую я когда-либо брался, помните это, мама. Но если б вы знали, как это интересно – взять человека и, научив его говорить иначе, чем он говорил до сих пор, сделать из него совершенно другое, новое существо. Ведь это значит – уничтожить пропасть, которая отделяет класс от класса и душу от души.

ПИКЕРИНГ (придвигая свое кресло к миссис Хиггинс и в пылу разговора даже наклоняясь к ней). Да, да, это замечательно. Уверяю вас, миссис Хиггинс, мы очень серьезно относимся к Элизе. Каждую неделю, можно сказать, каждый день в ней появляется что-нибудь новое. (Придвигается еще ближе.) Каждая стадия у нас фиксируется. Мы уже сделали сотни фотографий, десятки граммофонных записей…

ХИГГИНС (штурмуя другое ее ухо). Да, черт побери! Такого увлекательного эксперимента мне еще никогда не удавалось поставить! Она заполнила всю нашу жизнь. Верно, Пикеринг?

ПИКЕРИНГ. Мы постоянно говорим об Элизе.

ХИГГИНС. Учим Элизу.

ПИКЕРИНГ. Одеваем Элизу.

МИССИС ХИГГИНС. Что?

ХИГГИНС. Придумываем каждый раз новую Элизу.

ХИГГИНС, ПИКЕРИНГ (говорят вместе). У нее совершенно исключительный слух…

Уверяю вас, дорогая миссис Хиггинс, эта девушка просто гениальна.

Настоящий попугай…

Она уже недурно играет на рояле…

Я ее испытывал на всех звуках, которые только встречаются в человеческой речи…

Мы водим ее на концерты классической музыки и в мюзик-холлы…

В континентальных диалектах, в африканских наречиях, в готтентотских говорах…

И, придя домой, она тут же подбирает на рояле…

Звуки, которые я сам годами учился произносить…

…любую слышанную мелодию…

…даются ей с такой легкостью, как будто она…

…будь то Бетховен и Брамс или Легар и Лайонель Монктон…

…всю жизнь только этим и занималась.

Хотя полгода назад она еще не знала, как подойти к роялю.

МИССИС ХИГГИНС (заткнув уши, так как теперь оба уже орут во все горло, стараясь перекричать друг друга). Шшш-шш!

Они замолкают.

ПИКЕРИНГ. Простите, пожалуйста. (Смущенный, отодвигает свое кресло.)

ХИГГИНС. Извините. Этот Пикеринг когда начинает кричать, так никому больше слова нельзя вставить.

МИССИС ХИГГИНС. Замолчи, Генри. Полковник Пикеринг, вам не приходит в голову, что когда Элиза явилась на Уимпол-стрит, вместе с ней явилось еще кое-что?

ПИКЕРИНГ. Там еще явился ее отец. Но Генри его быстро спровадил.

МИССИС ХИГГИНС. Естественнее было бы, если б явилась мать. Но я не об этом говорю. Вместе с ней явилась…

ПИКЕРИНГ. Что же, что?

МИССИС ХИГГИНС (невольно выдавая этим словом, к какому поколению она принадлежит). Проблема…

ПИКЕРИНГ. Ага, понимаю! Проблема, как сделать, чтобы она могла сойти за даму из общества.

ХИГГИНС. Эту проблему я разрешу. Я ее уже почти разрешил.

МИССИС ХИГГИНС. Да нет же! До чего может дойти мужская тупость! Проблема, что с ней делать после.

ХИГГИНС. Не вижу, где тут проблема. Будет жить, как ей хочется, пользуясь всеми преимуществами моей науки.

МИССИС ХИГГИНС. Да, так вот – как живет эта бедная женщина, которая только что вышла отсюда. Привычки и манеры светской дамы, но только без доходов светской дамы, при полном неумении заработать себе на хлеб, – это ты называешь преимуществом?

ПИКЕРИНГ (снисходительно; эти рассуждения кажутся ему скучными). О, это все как-нибудь устроится, миссис Хиггинс. (Встает, чтобы проститься.)

ХИГГИНС (тоже встает). Мы ей найдем какую-нибудь работу полегче.

ПИКЕРИНГ. Она очень довольна своей судьбой. Не беспокойтесь о ней. До свидания. (Пожимает руку миссис Хиггинс с таким видом, словно утешает испуганного ребенка, затем идет к двери.)

ХИГГИНС. И во всяком случае, сейчас уже не о чем говорить. Дело сделано. До свидания, мама. (Целует ее и идет за Пикерингом.)

ПИКЕРИНГ (обернувшись, в виде особого утешения). Есть масса возможностей. Мы сделаем все, что нужно. До свидания.

ХИГГИНС (Пикерингу, на пороге). Давайте свезем ее на шекспировскую выставку в Эрл-корт.

ПИКЕРИНГ. Давайте, очень хорошо! Представляю, какие она будет отпускать забавные замечания!

ХИГГИНС. А потом, когда мы вернемся домой, станет передразнивать всю публику.

ПИКЕРИНГ. Чудесно!

Слышно, как они оба смеются, спускаясь по лестнице.

МИССИС ХИГГИНС (порывисто встает с тахты и возвращается к своему письменному столу. Усевшись, отбрасывает в сторону лежащие в беспорядке бумаги; достает чистый лист из бювара и решительно берется за перо. Но, написав три строчки, она отказывается от своего намерения, бросает перо, сердито упирается ладонями в стол и восклицает). Ах, мужчины! Мужчины! Мужчины!!!