Текст книги "Влюбленный в жизнь. Размышления о «Заратустре» Фридриха Ницше"

Мне бы лишь хотелось добавить: иди к зверям, иди к деревьям – они более чувствительны. Человек стал почти бесчувственным, и чем выше цена, тем более он бесчувствен. Он понимает только язык денег, власти, престижа. Он забыл язык любви, язык радости, язык танца.

«Почему не хочешь ты быть, как я, – медведем среди медведей, птицею среди птиц?»

«А что делает святой в лесу?» – спросил Заратустра.

Святой отвечал: «Я слагаю песни и пою их; и когда я слагаю песни, я смеюсь, плачу и бормочу себе в бороду: так славлю я Бога.

Пением, плачем, смехом и бормотаньем славлю я Бога, моего Бога. Но скажи, что несешь ты нам в дар?»

Услышав эти слова, Заратустра поклонился святому и сказал: «Что мог бы я дать вам! Позвольте мне скорее уйти, чтобы чего-нибудь я не взял у вас!» – Так разошлись они в разные стороны, старец и человек, и каждый смеялся, как смеются дети.

Заратустра говорит: «Что мог бы я дать вам!» Вы поете, вы слагаете песни, вы радуетесь. В вашем уединении вы совершенно счастливы. Что мог бы я дать вам? Позвольте мне уйти, чтобы я чего-нибудь не взял у вас, я и так уже переполнен песнями и блаженством. Мы оба переполнены. Вы решили жить медведем среди медведей, птицею среди птиц, деревом среди деревьев. Я же решил вернуться к людям и жить человеком. Мне нечего вам дать. У вас все уже есть. Старец и Заратустра поняли друг друга и разошлись в разные стороны, смеясь, как дети.

Но когда Заратустра остался один, говорил он так в сердце своем: «Возможно ли это! Этот святой старец в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог умер!»

Это должен понять каждый, кто находится в поиске истины, в поиске религиозности, в поиске духовного роста: Бог – лишь гипотеза. Утверждение о том, что Бог умер – это лишь констатация того, что он никогда не жил. Это лишь удовлетворение человеческого любопытства: идею о Боге придумали хитрые умы. Это не откровение, это воображение, обусловленное многовековым воспитанием.

Но в сердце своем он говорил: «Возможно ли это, что такой хороший старец, который слагает песни и поет, который живет с птицами, деревьями и зверями, не слыхал еще в своем лесу о том, что Бог умер? Что он все еще говорит о любящем Боге?»

Я полностью согласен с Заратустрой и с Фридрихом Ницше. Я лишь по-другому это выражаю. Я хочу сказать, что Бог никогда не жил; никакого Бога никогда не было. Бог – это изобретение страха, алчности или разочарования в жизни. Бог – изобретение тех, кто не смог обучиться искусству жизни.

Они не умели танцевать и стали порицать танец. По сути, они были калеками, потому что не могли жить. Жизнь требует бдительности, интеллекта, терпения, терпимости. Так как они не могли воспроизвести эти качества в себе, они создали идею о том, что жизнь – это нечто неправильное: нечто, от чего нужно отказаться. Но невозможно от чего-то отказаться, если нет ничего большего, что можно было бы обрести после этого отказа. Таким образом, Бог – это величайшая проекция алчности: откажись от мира – и обретешь Бога. Откажись от мира – и обретешь рай.

Это изобретения эскапистов, калек, умственно отсталых; тех, кто не смог обучиться искусству любви, искусству жизни, кто не умеет петь, не умеет танцевать. Естественно, не умеющий танцевать будет порицать танец. Не умеющий петь будет порицать пение. Это защитное средство для сокрытия своей умственной отсталости, своего невежества.

Бог – творение глупцов, но не мудрецов. Это творение рабов, но не тех, кто любит свободу.

Заратустра глубоко влюблен в жизнь и во все, что жизнь предлагает. Он – единственный мистик, безмерно утверждающий жизнь. Не нужно ни от чего отказываться, жизнь – это дар существования. Научитесь наслаждаться ею! Получайте от нее удовольствие. Танцуйте с деревьями и со звездами. Любите без ревности. Живите без соревнования. Принимайте каждого без суждения. И тогда не будет потребности ни в каком Боге. Не будет потребности ни в каком рае. Мы можем превратить жизнь на этой земле в божественное существование. Наша жизнь может стать проявлением божественности.

Я всецело за божественность, потому что божественность – это качество, которому можно обучиться, которое можно развить. Бог – лишь мертвая идея. Чем скорее вы от нее избавитесь, тем лучше, потому что она лишь отнимает у вас время.

Миллионы обитателей Земли молятся, не зная, что их молитвы никто не слышит. Миллионы поклоняются каменным изваяниям. Если они не могут любить живых людей, как могут они любить каменные изваяния? Но каменные изваяния удобны. Они не создают проблем. Можно делать все, что захочешь: обливать их водой или молоком, подносить им гнилые кокосы, и они даже не возразят. Каменному изваянию можно говорить что угодно, на любом языке, правильное или неправильное, это не имеет значения.

Для любви нужен живой объект. Но этому искусству нужно обучиться. Глупо, что ни один из университетов мира не учит людей искусству жизни, искусству любви, искусству медитации. И я считаю, что все другое стоит намного ниже любви, жизни, медитации, смеха. Вы можете быть великим хирургом, великим инженером, великим ученым – но вам все равно нужно чувство юмора, вам нужно искусство любви, вам нужно искусство жизни, вам в жизни нужны все эти великие ценности.

Но вы удивитесь. Я учу только этим вещам: любви, жизни, смеху и дополнительно ко всему этому – медитации, – но индийское правительство отказывается признавать эту школу образовательным учреждением. Они бы признали ее образовательным учреждением, если бы я преподавал географию, историю, химию, физику – будничные предметы.

Я не говорю, что их не нужно преподавать, но образование не должно ими ограничиваться. Они должны составлять низшее образование, и при каждом университете должен быть факультет высшего образования, где бы учили настоящим жизненным ценностям, потому что география не сделает из вас лучшего человека, история не сделает из вас лучшего любовника, а химия не научит вас медитировать.

Ничто из того, чему учат в университетах, не даст вам чувства юмора. Вы не можете смеяться, не можете танцевать, не можете петь. Ваша жизнь становится подобной пустыне.

Заратустра хочет, чтобы ваша жизнь стала садом, где поют птицы, где цветут цветы, где деревья танцуют, куда солнце приходит с радостью. Заратустра всецело за жизнь, и именно поэтому у него нет большого числа последователей. У отравителей, деструктивных людей, есть миллионы последователей. А уникальному учителю и мистику, все послание которого сводится к любви и жизни, досталась самая малочисленная в мире религия.

Религия Заратустры должна быть единственной религией. Все другие религии должны быть погребены на кладбищах, потому что нет Бога кроме жизни и нет молитвы кроме любви.

…Так говорил Заратустра.

Глава 3
Верблюд, лев и ребенок

О трех превращениях

Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его.

Что есть тяжесть? – вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.

Что есть трудное? – так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей.

Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие?

[…] Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя?…

[…] Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и простирать руку привидению, когда оно хочет пугать нас?

Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.

Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и господином быть в своей собственной пустыне.

Своего последнего господина ищет он здесь: врагом хочет он стать ему, и своему последнему богу, ради победы он хочет бороться с великим драконом.

Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты должен» называется великий дракон. Но дух льва говорит «я хочу».

Чешуйчатый зверь «ты должен», искрясь золотыми искрами, лежит на его дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, «ты должен!».

Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: «Ценности всех вещей блестят на мне».

«Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность – это я. Поистине, „я хочу“ не должно более существовать!» Так говорит дракон.

Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не удовлетворяет вьючный зверь, воздержанный и почтительный?

Создавать новые ценности – этого не может еще лев: но создать себе свободу для нового созидания – это может сила льва.

Завоевать себе свободу и священное «нет» даже перед долгом – для этого, братья мои, нужно стать львом.

Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного.

[…] Как свою святыню, любил он когда-то «ты должен»: теперь ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой победы.

Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком?

Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения.

Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит отрешившийся от него.

Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом верблюд и, наконец, лев ребенком.

…Так говорил Заратустра.

Заратустра разделил эволюцию сознания на три символа: верблюда, льва и ребенка.

Верблюд – вьючное животное, готовое служить, никогда не проявляющее непокорность. Он никогда не говорит «нет». Он верующий, последователь, верный слуга. Это низшая стадия человеческого сознания.

Лев – это революция. Начало революции – это священное «нет».

В сознании верблюда всегда присутствует потребность в ком-то, кто бы его вел, кто бы говорил ему: «Ты должен делать это». Ему нужны Десять заповедей. Ему нужны все религии, все священники и все священные писания, потому что он не доверяет себе. У него нет смелости, нет души, нет стремления к свободе. Он покорный.

Лев – это стремление к свободе, желание разрушить тюрьму. Лев не нуждается в предводителях; он самодостаточен. Он не позволит никому говорить ему: «Ты должен», – это оскорбляет его гордость. Он может лишь говорить: «Я хочу». Лев – это ответственность, это грандиозная попытка вырваться из оков.

Но даже лев – не наивысшая вершина человеческого роста. Наивысшая вершина – это когда лев тоже проходит через превращение и становится ребенком. Ребенок – это невинность. Это ни покорность, ни непокорность; это ни вера, ни неверие – это чистое доверие, это священное «да» существованию, жизни и всему, что в ней заключено.

Ребенок – это вершина чистоты, искренности, подлинности, восприимчивости и открытости перед существованием. Это очень красивые символы.

Мы по очереди рассмотрим смысл этих символов, описываемых Заратустрой.

Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его.

Заратустра не благосклонен к слабым, к так называемым смиренным. Он не согласен с Иисусом: «Блаженны кроткие», «Блаженны нищие», «Блаженны смиренные, ибо унаследуют они Царство Божье».

Заратустра полностью на стороне сильного духа. Он против эго, но не против гордости. Гордость – это человеческое достоинство. Эго – это ложная сущность, и нельзя считать их синонимами.

Эго – это нечто, лишающее вас достоинства, лишающее вас гордости, потому что эго нужно зависеть от других, от мнения других, от того, что говорят люди. Эго очень хрупкое. Мнение людей может измениться, и эго растворится в воздухе.

Я вспомнил о великом мыслителе Вольтере…

В дни Вольтера во Франции существовал обычай – давнее поверье, – согласно которому, если тебе удастся получить что-нибудь от гения, пусть даже лоскут ткани, это поможет тебе раскрыть собственные таланты, если не самому стать гением.

Вольтера настолько почитали и уважали как великого мыслителя и философа, что он не мог даже совершить утреннюю прогулку без полицейской охраны. Когда он отправлялся на железнодорожный вокзал, ему нужна была полицейская охрана. Полицейская охрана нужна была потому, что вокруг него толпились люди, желавшие оторвать кусочек одежды. Бывали случаи, когда он возвращался домой практически голым, с царапинами на теле, с сочащейся кровью, и он был очень встревожен славой и известностью.

Он писал в дневнике: «Я думал, что известность – это нечто замечательное, теперь же я знаю, что это проклятие. Мне хочется снова стать обычным, безымянным; чтобы меня никто не узнавал, чтобы я мог ходить, не привлекая к себе внимания. Я устал быть известным, быть знаменитым. Я стал пленником в собственном доме. Я не могу даже выйти погулять, когда небо такое разноцветное и закат такой красивый. Я боюсь толпы».

Той толпы, которая сделала его великим человеком.

Через десять лет он с большой подавленностью и грустью отмечает в дневнике: «Я не думал, что мои молитвы будут услышаны». Мода проходит, мнение людей меняется. Сегодня кто-то известен, а завтра о нем никто не помнит. Сегодня о ком-то никто не знает, а завтра он вдруг поднимается на вершину славы.

Это произошло и в случае Вольтера. Постепенно на горизонте стали появляться новые мыслители, новые философы. В частности, место Вольтера занял Руссо, и люди забыли о Вольтере. Человеческая память не очень надежна.

Мнение меняется так же, как и мода. Однажды он был модным, а сегодня модным стал кто-то другой. Руссо противостоял каждой идее Вольтера; его слава полностью уничтожила Вольтера. Мольба Вольтера была удовлетворена; он стал безымянным. Ему больше не нужна была полицейская охрана. Теперь никто с ним даже не здоровался. Люди все забыли. Только тогда он понял, что быть пленником было лучше. «Теперь я свободен передвигаться как угодно, но это больно. Рана становится все больше и больше – я жив, но кажется, будто люди подумали, что Вольтер умер».

Когда он умер, в последний путь его провожали только три с половиной человека. Вы удивитесь, почему три с половиной? – потому что трое были людьми, а его пса можно посчитать только как половину. Пес возглавлял процессию.

Эго – побочный продукт общественного мнения. Общественность вам его дает; она же может его у вас забрать. Гордость – совсем другой феномен. У льва есть гордость. Посмотрите только, у оленя в лесу есть гордость, достоинство, благородство. Танцующий павлин или улетающий в небо орел – у них нет эго, они не зависимы от вашего мнения; они благородны сами по себе. Их достоинство порождено их собственным бытием. Это необходимо понять, потому что все религии учили людей не быть гордыми – быть смиренными. Они создали неправильное представление по всему миру, будто быть гордым и быть эгоистом – это синонимы.

Заратустра ясно дает понять, что он на стороне сильного человека, смелого человека, искателя приключений, который бесстрашно отправляется в неизвестное по непроторенному пути. Он на стороне бесстрашия. И – о чудо! – гордый человек, и только гордый человек, может стать ребенком.

Так называемое христианское смирение – это лишь эго, поставленное на голову. Эго перевернуто, но оно здесь, и вы можете увидеть, что ваши святые более эгоистичны, чем простые люди. Они эгоистичны из-за их набожности, их самоограничения, их духовности, их святости и даже их смиренности. Нет никого смиреннее их. Эго способно незаметно проникать через черный вход. Вы можете вышвырнуть его через переднюю дверь – но оно знает, что есть еще черный вход.

Мне рассказывали, как один человек как-то ночью напился в баре и стал создавать неприятности: разбрасывать предметы, бить людей, кричать, оскорблять их и требовать еще больше выпивки.

Наконец, владелец бара сказал ему: «Хватит. Сегодня ты уже достаточно выпил». И он приказал своим слугам вышвырнуть его через переднюю дверь.

Несмотря на сильное опьянение, тот все же вспомнил про черный вход. Пробираясь ощупью в темноте, он зашел через черный вход и заказал выпивку.

Владелец заявил: «Опять? Я же сказал тебе, что сегодня ты больше ничего не получишь».

Мужчина ответил: «Странно. Разве тебе принадлежат все бары в городе?»

Эго не только знает про черный вход, оно может зайти даже через окна. Оно даже может зайти, отодвинув небольшую черепицу на крыше. Если говорить об эго, то вы очень уязвимы.

Заратустра не учит о смирении, потому что все учения о смирении потерпели неудачу. Он учит о человеческом достоинстве. Он учит о человеческой гордости и о сильном человеке, а не о слабом, нищем и покорном. Те учения удерживали человека на стадии верблюда. Заратустра же хочет, чтобы вы прошли через превращение. Верблюд должен превратиться во льва, и он выбрал красивые символы, очень содержательные и примечательные.

Верблюд – это, наверное, самое уродливое из всех животных. Его невозможно сделать более красивым. Что вы можете поделать? Это такое безобразие. Кажется, будто он вышел прямиком из преисподней.

Выбрать верблюда как символ низшего сознания – совершенно правильно. Низшее сознание человека искалечено; оно желает быть порабощенным. Оно боится свободы, потому что боится ответственности. Верблюд готов быть навьюченным как можно большей тяжестью. Он радуется тяжести, как низшее сознание – тяжести заимствованного знания. Человек с чувством собственного достоинства не позволит навьючить себя заимствованным знанием. Им навьючивает нравственность, переданная мертвыми живым. Это господство мертвых над живыми. Человек с чувством собственного достоинства не позволит мертвым им управлять.

Низшее сознание остается невежественным, бессознательным, неосознанным, крепко спящим, потому что оно постоянно принимает яд верований, веры, запрета сомнений, запрета говорить «нет». А человек, неспособный сказать «нет», утратил чувство собственного достоинства. Человек, неспособный сказать «нет», – его «да» ничего не значит. Вы поняли, что здесь подразумевается? «Да» имеет смысл только тогда, когда вы способны сказать «нет». Если вы неспособны сказать «нет», ваше «да» бессильно, оно ничего не значит.

Поэтому верблюд должен превратиться в прекрасного льва, готового умереть, но не стать рабом. Льва невозможно сделать вьючным животным. У льва есть чувство достоинства, на которое не может претендовать никакой другой зверь; у него нет ни сокровищ, ни царств. Его достоинство в его стиле бытия – он бесстрашен, он не боится неизвестного, он готов сказать «нет» даже перед лицом смерти.

Эта готовность сказать «нет», это бунтарство очищает его от всей грязи, оставленной верблюдом, – от всех следов, оставшихся после верблюда. И только после льва, после великого «нет», возможно священное «да» ребенка.

Много трудного существует для духа, для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию: ко всему тяжелому и самому трудному стремится сила его.

Что есть тяжесть? – вопрошает выносливый дух, становится, как верблюд, на колени и хочет, чтобы хорошенько навьючили его.

У верблюда, у низшего сознания, существует внутреннее желание ставать на колени и быть навьюченным как можно большей тяжестью.

Что есть самое трудное? – так вопрошает выносливый дух; скажите, герои, чтобы взял я это на себя и радовался силе своей.

Но для сильного человека, для льва внутри вас, самое трудное обретает другой смысл и другое измерение:…чтобы взял я это на себя и радовался силе своей. Радость верблюда лишь в том, чтобы подчиняться, служить, быть рабом.

Не значит ли это: унизиться, чтобы заставить страдать свое высокомерие?

Или это значит: бежать от нашего дела, когда оно празднует свою победу? Подняться на высокие горы, чтобы искусить искусителя?

Или это значит: тех любить, кто нас презирает, и простирать руку привидению, когда оно хочет пугать нас?

Все самое трудное берет на себя выносливый дух: подобно навьюченному верблюду, который спешит в пустыню, спешит и он в свою пустыню.

Низшему сознанию известна лишь жизнь пустыни: где ничто не растет, где ничто не зеленеет, где не цветут цветы, где все мертво и вокруг только просторное кладбище.

Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух…

Даже в жизни тех, кто блуждает в темноте и бессознательности, существуют мгновения, когда, подобно молнии, какой-нибудь случай пробуждает их и верблюд перестает быть верблюдом: происходит превращение, преображение.

Гаутама Будда оставил свое царство в двадцать девять лет, и причина этого – внезапная молния, превращение верблюда во льва.

Когда он родился, были созваны все великие астрологи царства, потому что он был единственным сыном великого императора, и на момент его рождения император уже был стар. Он всю жизнь молился, всю жизнь хотел иметь ребенка; иначе кто сменит его? Всю жизнь он сражался, завоевывал и строил великую империю. Для кого? Он очень обрадовался рождению Гаутамы Будды и захотел узнать подробности будущего ребенка. Во дворце собрались все великие астрологи. Они много часов дискутировали, и царь снова и снова спрашивал: «Каково ваше заключение? Почему так долго?»

Наконец, поднялся самый младший – потому что все старые были в замешательстве: «Что сказать?» Ситуация была такова, что все они пришли к единому выводу. Но самый младший поднялся и заговорил: «Эти старые люди не хотят говорить ничего, что бы причинило вам боль. Но кто-то должен это сделать.

У вас очень странный ребенок. Его будущее невозможно предсказать определенно, потому что у него есть два будущих. Мы много часов спорили, какое из них тяжелее; но у них одинаковый вес. Мы никогда не встречали подобного ребенка».

Царь сказал: «Не беспокойтесь. Скажите мне все, но скажите правду».

И астролог заговорил с согласия всех присутствовавших: «Ваш ребенок либо станет величайшим императором, какого когда-либо видел мир, чакравартином, или же он отречется от царства и станет нищим. Именно поэтому мы медлили, мы не могли найти подходящие слова, чтобы сказать вам это. Обе вероятности имеют равный вес».

Царь был сильно озадачен и спросил: «Можете ли вы дать мне совет? Как можно сделать так, чтобы он не отрекся от мира и не стал нищим?» Они предложили всевозможные меры; в частности, чтобы он не знал о болезнях, старости, смерти, санньясинах. Его следовало держать в неведении относительно этих реальностей, поскольку что угодно могло вызвать идею об отречении от мира. Царь сказал: «Не беспокойтесь. Я об этом позабочусь».

Для него было построено три больших дворца для разных времен года, чтобы он никогда не видел ни жары, ни холода, ни слишком сильного дождя. Были устроены всевозможные удобства. Садовникам было приказано: «Ему нельзя видеть мертвый листок, увядающий цветок, поэтому ночью вы должны убирать из сада все старые цветы и листья. Он должен знать лишь о молодости, о молодых цветах». Когда он достиг зрелости, его окружали все красивые девушки царства. Все его время было посвящено удовольствиям, развлечениям, музыке, танцам, красивым женщинам – и он никого не видел больным.

Когда ему исполнилось двадцать девять лет, проводилось ежегодное мероприятие, своего рода праздник молодости, и принц должен был его открывать. Он открывал его каждый год; дороги перекрывались, людям не разрешалось выпускать на улицу своих стариков. Однако в этом году… Это очень красивая история: до этого момента она казалась более-менее правдивой. Но дальше в нее вмешивается какая-то доля мифологии, тем не менее мифология важнее исторических фактов.

Предание говорит, что боги на небе… Вы должны знать, что джайнисты и буддисты не верят в единого бога, они верят, что каждое существо рано или поздно станет богом. Заратустра согласился бы с ними: стать богом – потенциал каждого. Когда это произойдет – зависит от вас самих, но таково ваше предназначение. И миллионы людей достигли этого; у них нет физических тел, они живут в вечности, в бессмертии.

Боги на небе заволновались, потому что прошло почти двадцать девять лет; человеку, который должен стать великим, просветленным существом, мешает его отец. Быть великим императором ничего не значит в сравнении со становлением величайшим пробужденным человеком в истории, потому что последнее ведет к повышению уровня сознания человечества и всей вселенной.

Я говорю, что это не исторические факты, но мифология важнее, потому что это показывает, что все существование заинтересовано в твоем росте, существование не безразлично к тебе. И если ты очень близок к цветению, существование постарается максимально приблизить твою весну. Существование заинтересовано в твоем пробуждении, потому что твое пробуждение пробудит других людей.

И, как правило, это повлияет на все сознание человечества. Это оставит отпечаток величия на каждом разумном человеке. Возможно, во многих это вызовет желание того же; возможно, семена начнут давать побеги. Быть может, дремлющее станет активным, динамичным.

Поэтому я и говорю, что мифологическая часть важнее исторических фактов. Возможно, это чистая выдумка, однако она очень символична.

Итак, дороги были перекрыты, и боги решили, что один из них появится в виде больного человека, который должен зайтись кашлем рядом с золотой колесницей, в которой Гаутама Будда будет открывать ежегодный праздник молодости. Будда не мог поверить тому, что произошло с этим человеком. За ним ведь так внимательно ухаживали; за ним присматривали величайшие лекари того времени, и он не знал ни одной болезни. Он никогда не видел больных рядом с собой.

Другой бог вошел в колесничего, ибо Будда спросил того: «Что случилось с этим человеком?»

Бог ответил устами колесничего: «Это случается с каждым. Рано или поздно человек становится слабым, больным, старым». Когда он это говорил, они увидели старика – еще одного бога, – и колесничий сказал: «Гляди, это происходит с каждым. Молодость не вечна. Она преходяща».

Будда был сильно шокирован. Тогда они увидели третью группу богов, которые несли мертвеца, труп, в направлении кладбища, и Будда сказал: «Что случилось с этим человеком?»

И колесничий ответил: «Таков конец старости. Занавес падает. Этот человек мертв».

В конце той процессии шел санньясин в красном облачении, и Будда спросил: «Почему этот человек надел красное и обрил голову? Он выглядит очень радостным, очень здоровым, его глаза сияют, и он излучает какой-то магнетизм. Кто он такой? Что с ним произошло?»

Колесничий отвечал: «Этот человек, увидев болезни, старость и смерть, отрекся от мира. До того как придет смерть, он хочет познать истину жизни – есть ли жизнь после смерти или же смерть – конец всего. Он ищет истину. Он санньясин».

Это было подобно молнии. Двадцать девять лет усилий его отца просто испарились. Он сказал колесничему: «Я не буду открывать праздник молодости, ибо какой смысл в том, чтобы несколько лет быть молодым там, где есть болезни и смерть? Пусть это делает кто-нибудь другой. Поворачивай назад». И той же ночью он бежал из дворца в поисках истины.

Верблюд стал львом. Произошло превращение. Его может вызвать что угодно, нужен лишь разум.

Но в самой уединенной пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и господином быть в своей собственной пустыне.

Своего последнего господина ищет он здесь: врагом хочет он стать ему, и своему последнему богу…

Теперь он в поиске наивысшей божественности. Любой другой бог будет ему врагом. Он не станет преклоняться ни перед каким другим богом, он будет господином самому себе. Таков дух льва – абсолютная свобода, безусловно, означает свободу от Бога, свободу от так называемых заповедей, свободу от писаний, свободу от любой нравственности, насажденной другими.

Определенно, проявится добродетель, однако это будет нечто, исходящее от вашего собственного тихого внутреннего голоса. Ваша свобода породит ответственность, но эта ответственность не будет насаждена вам кем-то другим:

…ради победы он хочет бороться с великим драконом.

Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты должен» называется великий дракон. Но дух льва говорит: «Я хочу».

Теперь ему никто не может приказывать. Он больше не должен повиноваться даже Богу.

Заратустре принадлежит великое высказывание: «Бог умер, и человек впервые стал свободным». С Богом человек не может быть свободным. Он может иметь политическую, экономическую, социальную свободу, но в духовном плане он будет оставаться рабом, обычной марионеткой.

Сама идея о создании Богом человека разрушает всякую вероятность свободы. Если он вас создал, то может и уничтожить. Он вас собрал, и он может вас разобрать. Если он творец, то ему ничто не может помешать стать разрушителем.

Вы не можете ему помешать. Вы не смогли помешать ему вас создать, так как вы можете помешать ему вас уничтожить? Именно поэтому Гаутама Будда, Махавира и Заратустра, три великих мудреца мира, отрицали существование Бога.

Вы удивитесь. Их аргумент при отрицании Бога очень странный, но очень важный. Они говорят: «Пока Бог здесь, у человека нет возможности стать полностью свободным».

Свобода человека, его духовное достоинство, зависит от отсутствия Бога. Если Бог присутствует, человек будет оставаться верблюдом, поклоняясь мертвым изваяниям, поклоняясь тому, кого он никогда не знал, тому, кого никто никогда не знал, – чистой гипотезе. Вы поклоняетесь гипотезе. Все ваши храмы, церкви и синагоги – это лишь памятники гипотезе, не имеющей никаких доказательств. Не существует доказательств существования Бога как личности, создавшей мир.

Заратустра использует очень грубые слова. Он – человек грубых слов. Он называет Бога «великим драконом»:

Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? «Ты должен» называется великий дракон.

В этих двух словах – «ты должен» – заключены все религиозные писания. Ты должен делать то и не должен делать это. Ты не свободен выбирать, что для тебя правильно. Что правильно и что неправильно для всего будущего решили люди, умершие тысячи лет назад.