Текст книги "Влюбленный в жизнь. Размышления о «Заратустре» Фридриха Ницше"

Глава 6
Знание – дешево, познание – дорого

Об ученых

…Ушел я из дома ученых и еще захлопнул дверь за собою.

Слишком долго сидела моя душа голодной за их столом; не научился я, подобно им, грызть знание, как орехи.

Простор люблю я и воздух над свежей землей: лучше буду спать я на воловьих шкурах, чем на званиях и почестях их.

Я слишком горяч и сгораю от собственных мыслей: часто захватывает у меня дыхание. Тогда мне нужно на простор, подальше от всех запыленных комнат.

Но они прохлаждаются в прохладной тени: они хотят во всем быть только зрителями и остерегаются сидеть там, где солнце жжет ступени.

[…] Когда выдают они себя за мудрых, меня знобит от мелких изречений и истин их: часто от мудрости их идет запах, как будто она исходит из болота.

[…] Ловки они, и искусные пальцы у них: что моя простота при многосторонности их! Всякое тканье и вязанье знают их пальцы; так вяжут они чулки духа!

[…] Они зорко поглядывают друг другу на пальцы и не слишком доверяют один другому. Изобретательные на маленькие хитрости, подстерегают они тех, у кого хромает знание, – подобно паукам подстерегают они.

[…] Также в поддельные кости умеют они играть; и я заставал их играющими с таким жаром, что они при этом потели.

Мы чужды друг другу, и их добродетели противны мне еще более, чем лукавство и поддельные игральные кости их.

И когда я жил у них, я жил над ними. Поэтому и невзлюбили они меня.

Они и слышать не хотят, чтобы кто-нибудь ходил над их головами; и потому наложили они дерева, земли и сору между мной и головами своими.

Так заглушали они шум от моих шагов; и меньше всего слушали меня до сих пор самые ученые среди них.

[…] И все-таки хожу я со своими мыслями над головами их; и даже если бы я захотел ходить по своим собственным ошибкам, все-таки был бы я над ними и головами их.

Ибо люди не равны: так говорит справедливость. И чего я хочу, они не имели бы права хотеть!

…Так говорил Заратустра.

Среди самых важных вещей, которые необходимо различать, – знание и познание. Знание дешевое и легкое; познание – дорогое, рискованное, требует смелости. Знание доступно на рынке. Для знания есть свои рынки – университеты, колледжи. Познание не доступно нигде, кроме как внутри вас самих.

Познание – это ваша способность. Знание – это ваша память, а память – это функция ума, которую с легкостью может выполнять любой компьютер. Знание всегда заимствуется. Это не цветок, растущий в вашей душе, это пластиковый имплантат. У знания нет корней; оно не растет. Познание же – непрерывный рост, это живой процесс. Другими словами, познание принадлежит вашему сознанию и его эволюции, а знание – уму и его системе памяти.

Эти слова похожи, из-за чего возникало немало путаницы. Знание дешевое: его можно взять из книг, его можно взять у раввинов, у пандитов, у епископов; есть тысячи способов накопления знания. Но это мертвая куча; у него нет собственной жизни. И прежде всего необходимо помнить, что все ваше знание, каким бы большим оно ни было, не влияет на вашу невежественность. Ваша невежественность остается прежней. Знание лишь ее прикрывает. Вы можете делать вид, что вы больше не невежественны, но внутри вас по-прежнему лишь тьма. За заимствованными словами не стоит опыт.

Познание рассеивает невежественность; познание подобно свету, рассеивающему тьму. В связи с этим вспомните разницу между ученым и мудрецом. Мудрец не обязательно ученый, и наоборот – ученый не обязательно мудрец.

Чаще всего ученый не становится мудрецом по той простой причине, что у него есть так много знаний, что он может обманывать людей, а если он может обманывать много людей, то их обман обманывает его самого. Он начинает верить: «Если столько людей считают меня мудрецом, значит, так и есть. Так много людей не могут быть глупыми». Таким образом, в жизни ученого нет путешествий, нет исследований, нет открытий. Он живет в величайшем в мире заблуждении – он не знает ничего, но думает, что знает все.

Человек познания прежде всего отрекается от знания, потому что знание – это препятствие; это фальшивая монета. Прежде чем будет постигнуто подлинное, необходимо убрать фальшивое. Он отрекается от всего, что ему не принадлежит. Лучше быть невежественным, чем всезнающим, потому что невежество, по крайней мере, ваше собственное. Для этого нужно больше смелости, чем при отречении от богатств, от царств, от семьи, от общества, потому что все это внешнее. Знание накапливается в вашем уме. Куда бы вы ни пошли, даже в Гималаи, оно всегда с вами.

Отречение от знания означает глубокое внутреннее очищение, и это как раз то, что я понимаю под медитацией. Медитация – не что иное, как отречение от заимствованного знания и полное осознание своего невежества. Это вызывает метаморфоз. В тот миг, когда вы осознаете свое невежество, невежество подвергается огромной, невероятной перемене. Невежество становится вашей невинностью. Мудрец также говорит: «Я не знаю».

Согласно Заратустре, наивысшая стадия сознания – сознание ребенка. Вы рождаетесь ребенком, но тогда вы невежественны. Вы обретете много знаний, много памяти, и, если вам повезет, однажды вы увидите, что все это фальшь, потому что это не ваше.

Возможно, Будда знал, Иисус знал, Кришна знал; но их знание не может стать моим познанием, их жизнь не может стать моей жизнью, их любовь не может стать моей любовью. Как может их знание стать моим знанием? Я должен искать самостоятельно. Я должен стать искателем приключений, искателем неизвестного. Я должен идти по непроторенным путям к морям, которых нет на карте. И я должен рисковать всем с решительностью, ведь если другие нашли истину, то нет никаких причин для того, чтобы существование оказалось ко мне неблагосклонным.

Лишь немногие счастливцы начинают избавляться от заимствованного знания. И когда они избавляются от заимствованного знания, они начинают возвращаться к детству. Когда остается чистая невежественность, круг завершается. Когда невежественность встречается с осознанностью, во всем опыте человека происходит величайший взрыв: ваше эго исчезает. Вы становитесь чистым невинным существованием – чистым бытием, ни на что не притязающим.

В такой момент Сократ сказал: «Я ничего не знаю». В таком же состоянии Бодхидхарма заявил: «Я не знаю ничего. Более того, мое „я“ – это всего лишь лингвистическая условность. Во мне нет существа, которое могло бы сказать „я“. Я использую это лишь потому, что иначе вы бы не смогли меня понять. Действительность же такова, что я исчез, и есть только чистое небо, чистое бытие – совершенно невинное, свободное от облаков знания».

Отречься от знания – трудная задача, потому что знание дает вам уважение, делает вас великим человеком, приносит вам Нобелевскую премию. Вы известны миллионам людей, но вы ничего не знаете о себе. Это очень странное состояние: вас знает весь мир, кроме вас самих. Отречься от знания – значит пасть в глазах людей, потерять уважение, славу, известность. И эго противится этому, потому что без уважения, славы и знания эго начинает умирать. Оно может жить только за счет заимствованного. Само оно – самая фальшивая вещь в вашей жизни.

Высказывания Заратустры требуют очень глубокого понимания:

…Ушел я из дома ученых и еще захлопнул дверь за собою.

Дело не только в том, что он ушел из дома – следует запомнить, что ударение здесь делается на том, что он захлопнул за собой дверь. Он покончил с ученостью. Это не то место, где можно найти истину. Это место, где истину обсуждают, где выдвигают тысячи гипотез об истине, где никогда не приходят к какому-либо заключению.

Ученые тысячелетиями занимались подробнейшими обсуждениями, но никогда не делали заключений. Ученые – это пустышки; они создают много шума, но этот шум лишен смысла. Они много спорят, но гипотеза, о которой они спорят, остается лишь гипотезой; никакие доводы не превратят гипотезу в действительность. И главное, как можно обсуждать то, чего сам не испытал?

Ученые напоминают пятерых слепцов из басни Эзопа, которые пошли потрогать слона. Так как они были слепы, они не могли увидеть слона, поэтому они стали его трогать. Кто-то потрогал его ноги, кто-то – его большие уши, кто-то – какую-то другую часть, и каждый заявил: «Я теперь знаю, что такое слон». Тот, который трогал его ноги, сказал: «Слон похож на колонну». А тот, который трогал уши, сказал: «Ты идиот, мой опыт показывает, что слон похож на большое опахало». И так далее. Они не могут прийти ни к какому заключению. И то, что они говорят, кажется абсурдным: слон не похож на колонну, но у него есть что-то, похожее на колонну, – ноги. Но они хотя бы потрогали часть слона.

Ученые находятся в еще худшем положении. Они не прикоснулись к истине, к любви, к безмолвию, к медитации, к экстазу – у них не было даже частичного опыта, – и при этом они очень активно спорят. Они создали много шума; они кричат друг на друга. Они делали это столетиями.

Заратустра говорит: «Ушел я из дома ученых…» Это сумасшедшее место – люди говорят о том, чего не знают. Слепцы подробно обсуждают свет, тьму, цвета. Глухие говорят о музыке. Люди, не познавшие ни единого мгновения безмолвия, создают великие философские системы, основанные на безмолвии. Они очень выразительны в своих словах, в речи, грамматике, но это не то, чего ищет Заратустра.

Он захлопнул за собой дверь, навсегда. Ученость, накопление знаний – это не его путь, это путь ни для кого, кроме глупцов, обманывающих себя.

Слишком долго сидела моя душа голодной за их столом; не научился я, подобно им, грызть знание, как орехи.

Простор люблю я и воздух над свежей землей: лучше буду спать я на воловьих шкурах, чем на званиях и почестях их.

Я слишком горяч и сгораю от собственных мыслей: часто захватывает у меня дыхание. Тогда мне нужно на простор, подальше от всех запыленных комнат.

Но они прохлаждаются в прохладной тени: они хотят во всем быть только зрителями и остерегаются сидеть там, где солнце жжет ступени.

Ученый уютно живет в своих изобретенных гипотезах, в своем заимствованном знании, в своем уважении. Он не стремится жить собственной жизнью. Он слишком сильно любит комфорт и уважение, что для настоящего искателя ничего не значит. Что может дать уважение – уважение со стороны людей невежественных, ничего не знающих? Они тебя уважают, считая тебя мудрым – ты можешь цитировать писания. Но сама мысль об уважении со стороны невежд противоречит гордости настоящего человека.

Комфорт – это медленная смерть. Скоро смерть постучится в вашу дверь; тогда вас не спасет ни комфорт, ни уважение. Единственное, что может вас спасти, – ваше собственное осознание истины, ваше собственное познание смысла жизни. Только то, что вы изведали сами.

Но ученые недостаточно смелые, чтобы отказаться от всего комфорта, всего уважения и объявить миру: «Я пока еще не мудрец. Я отправляюсь на поиски и готов рисковать всем, чтобы хотя бы краешком глаза увидеть красоту и экстаз реальности. Я слишком долго жил словами, теперь я хочу получить настоящий опыт».

А настоящий опыт лишен слов. Это вкус, это пища, он вас наполняет. Слово любовь не есть любовь. Любовь – это глубокий танец вашего сердца, радость вашей души, преизбыток ваших соков жизни, разделение с теми, кто восприимчив и доступен. Но слово любовь тут ни при чем.

Когда выдают они себя за мудрых, меня знобит от мелких изречений и истин их: часто от мудрости их идет запах, как будто она исходит из болота.

Она плохо пахнет, она воняет, она действительно отвратительна. Если вы что-нибудь познали самостоятельно, то вы способны понять, что все так называемые ученые носятся с трупами. И они хвастаются, чей труп древнее. Чем сильнее прогнил труп, чем древнее писание, тем более велик ученый.

Ученые, конечно же, плохо пахнут. Однако невинного человека – который больше не отягощен запыленными книгами, который больше не живет в запыленных комнатах учености, который вышел под открытое небо, – окружает благоухание. Невинность благоухает, тогда как знание отвратительно пахнет, потому что знание исходит от трупов, а познание – от живого источника жизни.

Ловки они, и искусные пальцы у них: что моя простота при многосторонности их!

Заратустра говорит: «Я простой человек, я не искусен – ни один мудрец не искусен». Искусность – бедный заменитель мудрости; искусность – это даже извращение. Невинный человек ни ловок, ни искусен; но в нем есть чрезвычайная красота и великолепие.

Я знал одного очень необычного человека, старца, Магга Бабу. Эти слова Заратустры напоминают мне о нем. Никто не знал его имени. У него не было ничего, кроме кружки; а на языке хинди кружка – магга. Поскольку все, чем он владел, – это кружка, из которой он пил и ел, люди стали называть его Магга Баба. Он был настолько простым, что люди могли бросать деньги в его маггу – он никогда не просил, – а другие могли брать деньги из его магги, и он никогда не препятствовал этому. Его это не волновало.

Вы мне не поверите; возможно, он единственный человек, которого многократно похищали. Человек! – и он этому не препятствовал. Люди просто брали его и сажали на рикшу. И он не говорил: «Куда вы меня везете? И зачем?» – он просто ехал с ними. Его отвозили в другую деревню. И когда там, где он жил, узнавали, что Магга Бабу похитили, то отправлялись на поиски и возвращали его обратно. И он опять ничего не говорил; достаточно было просто посадить его в машину или на рикшу.

Однажды он пропал почти на двенадцать лет, потому что какие-то люди увезли его далеко на поезде. Его последователи обходили деревни, но не могли его найти, потому что их с ним разделяли тысячи миль. Его нашли случайно – один бизнесмен отправился в то место, где был Магга Баба, и увидел его. Он бросил свои дела, взял Магга Бабу, посадил его в поезд и отвез обратно в город. Все в городе очень обрадовались: Магга Баба нашелся. Двенадцать лет! О нем почти забыли.

Он был очень простым, как ребенок. Он очень редко говорил – лишь одно слово, причем оно не было ответом на ваши вопросы и т. п. Однажды, когда он был один, он рассказал мне… Он жил под навесом, под открытым навесом, и ночью его ученики делали ему массаж. Массаж мог продолжаться всю ночь. Он говорил мне: «Мне тоже нужно спать, а эти мои ученики, они не понимают, что если они будут делать мне массаж…» И ему делал массаж не один человек – пять или шесть людей. Кто-то массировал голову, кто-то ноги.

Он сказал: «Как мог я спать? Я не спал почти двадцать лет, потому что эти влюбленные мне мешали».

Меня это не переставало беспокоить, эту глупость необходимо было прекратить, поэтому я сказал владельцу навеса: «Приделайте к навесу какие-нибудь двери, потому что для бедняги это слишком. Люди находятся рядом с ним весь день и всю ночь – и они называют это „служением мастеру“. Всегда есть толпа служащих мастеру, и никого из них не волнует то, что ему нужен отдых. Приделайте двери, закрывайте их в десять вечера и открывайте утром».

Он сказал: «Я думал об этом».

Я сказал: «Не нужно думать, это просто».

В конце концов он приделал двери. Но к тому времени Магга Бабу успели похитить. Его ученики, увидев, что приделывают двери, унесли его к другому навесу.

Я сказал ему: «Похоже, в этой жизни тебе нельзя поспать. Я могу попросить владельца и этого навеса, но твои ученики снова тебя унесут. Они хотят служить тебе. Ты не говоришь…» Его никто никогда не спрашивал, что он любит есть, он ел то, что ему приносили. Однажды я увидел, как он курит две сигареты.

Я сказал: «Магга Баба!»

Он ответил: «Что поделать? Двое учеников…»

«Но, – сказал я, – ты куришь?»

Он сказал: «Я не знаю, но они положили сигареты мне в рот, так что же мне оставалось? Я курю – я никогда раньше не курил. Всего лишь соревнование между двумя учениками». Такая простота.

Заратустра должен был быть очень простым человеком, потому что это доказывает его проницательность. Только очень простое сердце, совершенно невинное способно познать глубины жизни, вершины сознания и тайны существования. Невинность – дверь, ведущая ко всем мистериям и тайнам жизни.

Всякое тканье и вязанье знают их пальцы; так вяжут они чулки духа!

[…] Они зорко поглядывают друг другу на пальцы и не слишком доверяют один другому. Изобретательные на маленькие хитрости, подстерегают они тех, у кого хромает знание, – подобно паукам подстерегают они.

[…] Также в поддельные кости умеют они играть; и я заставал их играющими с таким жаром, что они при этом потели.

Мы чужды друг другу, и их добродетели противны мне еще более, чем лукавство и поддельные игральные кости их.

Все это он говорит об ученых, о тех, кого мир признает великими людьми. Все мистики чужды ученым по той простой причине, что мистик не верит, мистик не думает; мистик испытывает. Думать о воде – это одно… Можно написать трактат о воде и стать великим ученым, получить докторскую степень. Но ваша книга или ваше знание не утолят жажду; и человеку, пьющему воду, не нужно знать, что ее химическая формула – H2O, потому что «H2O» не утолит жажду.

Мистик стремится утолить свою жажду, насытить свое бытие, исследовать свой внутренний мир и прийти в гармонию с существованием и всем, что в нем заключено. А в нем заключена вся радость, вся красота, все блаженство и все благословение. Ученый довольствуется лишь размышлениями обо всем этом. Он не испытывает настоящей жажды; иначе он искал бы воду, а не трактат о ней; он пошел бы к колодцу, а не в библиотеку. Мистик идет к колодцу, а ученый – в библиотеку. Они совершенно чужды друг другу.

Мы чужды друг другу, и их добродетели противны мне еще более, чем лукавство и поддельные игральные кости их.

Ученый не может говорить истину, потому что он ничего о ней не знает. Даже те, кто о ней знает, не могут ее произносить, но они хотя бы могут на нее указать; они могут дать несколько подсказок, несколько ориентиров. Они могут взять вас за руку и подвести к окну, чтобы показать небо и звезды. Но ученый слишком занят языком, теологией, философией – у него даже нет времени, чтобы выглянуть в окно. Он забыл о том, как жить; он умеет лишь думать.

Размышление фальшиво, потому что вы думаете только тогда, когда не знаете. Когда вы видите красивый закат, думаете ли вы? Скорее всего, по старой привычке, вы начинаете думать. Вы начинаете говорить себе: «Какой красивый закат». Но ваши слова становятся препятствием. Так вы не установите контакт с закатом; всякое мышление необходимо остановить. Тогда вы будете здесь – в совершенной гармонии с закатом, вы будете практически частью его. И тогда вы познаете его красоту. Не повторяя: «Это красиво», – это заимствованные слова. Вы их слышали и говорите их лишь для того, чтобы показать, что обладаете замечательным эстетическим чувством.

Но вы не здесь; ваш ум где-то блуждает. Если красота не может остановить ваш ум, то вы не знаете, что такое красота. Если великолепный танец не погружает вас в медитацию – значит, вы не умеете наблюдать за танцем. Мы полны фальши.

Заратустра говорит: «Их добродетели противны мне еще более…» Их добродетели очень странные. У разных ученых есть разные добродетели, поскольку они пренадлежат к разным стадам. Я поведаю вам один случай из жизни великого индийского философа – Шанкарачарьи, Первого (Ади) Шанкарачарьи, потому что сейчас появились преемники, своего рода папы, которых тоже называют шанкарачарьями. Он учил, что мир иллюзорен, что это лишь видимость, что он не существует. Он состоит практически из той же материи, что и сновидения…

Он выступал с речами об иллюзорности мира в Варанаси, оплоте индуизма. Однажды утром – было темно, солнце еще не взошло… Он был монахом-брамином и, согласно традиции, омывался в Ганге. Он поднимался по лестнице, вокруг никого не было, и вдруг появился человек и прошел рядом с ним, коснувшись его тела. Человек остановился и сказал: «Извини, возможно, в темноте ты меня не узнал, но я узнал тебя; я шудра, неприкасаемый».

Индуизм – старейшая фашистская религия. Индусы обрекли четверть своего общества на практически животное существование. Они назвали их неприкасаемыми, потому что их прикосновение, или даже прикосновение их тени, оскверняет тебя. Необходимо тут же искупаться, чтобы очиститься. Они пять тысячелетий мучили этих бедных людей, которые выполняли в обществе всю грязную работу. Им нельзя жить в городах; они должны жить вне городов. Они беднейшие из бедных, самые эксплуатируемые, самые попираемые.

Шанкарачарья был одним из величайших индуистских философов и принадлежал к высшей касте браминов. Он очень разозлился. Он сказал: «Ты неприкасаемый, и ты узнал меня, но все же коснулся меня. Мне придется вернуться к реке и снова омыться».

Но неприкасаемый сказал: «Перед тем как ты пойдешь, ты должен ответить на несколько вопросов, иначе я останусь здесь и снова тебя коснусь».

Поблизости никого не было, поэтому Шанкарачарья оказался в затруднении – что делать? Если он омоется и его снова коснутся, то ситуация будет такой же. Поэтому он сказал: «Ладно, какие у тебя вопросы? Ты, похоже, очень мерзкий и упрямый человек».

Тот сказал: «Мой первый вопрос: реален ли я или иллюзорен? Если я иллюзия, то тебе не нужно снова омываться; ты можешь пойти в храм, чтобы выполнять свои обряды. Если же я реален, тогда откажись от того вздора, который ты говорил».

Шанкара некоторое время молчал – что сказать этому человеку? Он обсуждал свою философию по всей стране. Он победил всех индуистских философов. Существует даже книга – «Шанкара Дигвиджайя», «Победа великого Шанкары». Куда бы он ни пошел, он логически доказывал, что мир иллюзорен. Но что делать с этим неприкасаемым?

Он продолжал стоять. Неприкасаемый сказал: «Я иллюзорен, река иллюзорна, твое омовение иллюзорно, ты иллюзорен – все это согласно твоей философии. Я хочу спросить еще кое о чем. Ты называешь меня неприкасаемым. Тело ли мое неприкасаемо? Думаешь ли ты, что твое тело состоит из других ингредиентов? Можно ли найти разницу между костями неприкасаемого и костями брамина, или кровью, или кожей, или черепом? Я могу принести черепа, а ты скажешь мне, какой из них череп брамина. Определенно, тела состоят из одинаковых ингредиентов; нет никакой разницы между высшим и низшим.

Тогда, может, неприкасаем наш ум. Но можешь ли ты прикоснуться к моему уму? То, к чему невозможно прикоснуться, не должно называться неприкасаемым. Или же ты думаешь, что моя душа неприкасаема? – я ведь слышал, как ты говорил, что во всей вселенной есть лишь одна душа, брахман, наивысшая душа, и все мы – части ее. А как насчет неприкасаемых? Есть ли у них души или нет? И если есть, являются ли они частью твоей единой высшей души или же у них есть отдельное место где-то за городом?»

Шанкара, великий логик, впервые почувствовал себя побежденным. Он сказал: «Прости меня, ты пробудил меня от глубокого сна. Я жил словами; ты же бросил мне вызов реальности».

Люди, привыкшие жить словами, живут в воздушных замках. Они забывают о реальном мире, о реальных существах. Их добродетели, их религии проистекают из их воздушных замков. Их добродетели не исходят из реальности, в которой они существуют. Именно поэтому Заратустра говорит: «Их добродетели противны мне еще более».

Они просто вербальные, логические, лингвистические; они не имеют ничего общего с реальностью. Что угодно можно превратить в добродетель – нужно лишь привести доводы.

Один человек…

Он всегда очень поздно приходил домой, и его жена постоянно говорила ему: «Я знаю, куда ты ходишь, и когда-нибудь ты пожалеешь». Но он не слушал – он ходил к проституткам.

Той ночью жена была очень злой, и когда он вошел в дом, она отрезала ему нос ножом. Мужчина сказал: «Что ты делаешь?» Но к тому времени его нос уже валялся на земле. Мужчина сказал: «Ты с ума сошла? Как я теперь буду жить? Что я скажу людям?»

Женщина сказала: «Теперь это твоя проблема. Я достаточно мучилась, теперь твоя очередь…»

Мужчина подумал: это действительно очень неприятная ситуация. Все в городе будут спрашивать: «Что с твоим носом?» Лучше бежать из этого города. Но в другом городе тоже будут спрашивать: «Что с твоим носом?»

Этот человек немного интересовался философией и религией. Он нашел выход: ночью он бежал в другой город и там сел под деревом в позу лотоса и закрыл глаза. Пришли люди. Они видели многих святых, но этот святой был особенным – у него не было носа, и он сидел точь-в-точь как Будда.

Наконец кто-то спросил: «Вы здесь новенький, и мы счастливы иметь такого великого святого», – потому что он сидел очень неподвижно и безмолвно; хотя внутри него не было никакого безмолвия, это была лишь поза.

Он сказал: «Я нашел Бога».

Они сказали: «Вы нашли Бога? Тогда мы бы хотели стать вашими учениками».

Он сказал: «Есть одно условие: если вы не отрежете себе нос… Нос – это препятствие. Как только отрежете нос, вы тут же увидите перед собой Бога».

Это было непросто. Люди долго думали… Но идиоты везде найдутся. Какой-то идиот вышел и сказал: «Ладно! Я готов».

Мужчина принес с собой нож. Он отвел его в сторону и отрезал ему нос. Тот посмотрел по сторонам, но Бога не увидел. Он сказал: «Но где же Бог?»

Мастер ответил: «Не говори о Боге, потому что Бога нет и отрезание носа тут ни при чем. Но если ты расскажешь людям, что не видишь Бога, они будут над тобой смеяться – потому что ты идиот, ты зря лишился носа. Лучше пойди к людям – пританцовывая – и скажи: „Это простой метод, великолепно. Как только нос был отрезан, передо мною явился Бог“». Мужчина подумал и решил, что это единственный способ спастись от позора.

Мастер сказал: «Со мной произошла такая же ситуация. Я ничего не знаю о Боге, но ты мой главный ученик, и мы найдем много учеников – просто наберись храбрости».

Итак, мужчина пошел к людям и сказал: «Я делал все, но Бога не находил. Этот человек нашел верный ключ: всего лишь небольшое жертвоприношение носа, и тотчас же как будто открывается занавес и появляется Бог. Я его видел», – и он пританцовывал.

Люди сказали: «Мы никогда о таком не слышали… Ни в одном писании не говорится: отрежь нос – и увидишь Бога».

Но этот мужчина был из их городка. Он сел рядом со своим мастером в позу лотоса, и их ряды стали пополняться. Трюк был все тот же: он отводил их в сторону, отрезал нос и сообщал: «Вопрос не в Боге, теперь вопрос в том, чтобы спастись от позора. Ты свободен, ты можешь им все рассказать, но они назовут тебя идиотом. Если послушаешься меня, то тебя будут почитать как великого святого, как почитают всех моих последователей».

Это стало настолько заразным, что скоро в этом городе были сотни людей без носов, и каждый касался их стоп и приглашал к себе в дом, чтобы дать еду и одежду. Слухи дошли даже до царя.

Он был очень заинтересован в религии. Он сказал: «Но я никогда не слышал, никогда не читал… однако столько людей не могут лгать. Если бы это был один человек, то это другое дело, но сотни людей из нашей столицы увидели Бога. Оставаться без познания Бога, лишь чтобы спасти свой нос, кажется неправильным. Я иду!»

Он сказал первому министру: «Устрой все. Я иду. Однажды все равно придется умереть – с носом или без, – поэтому если, всего лишь отрезав нос, можно увидеть Бога, то оно того стоит».

Первый министр был очень умным человеком. Он сказал: «Подождите. Не стоит спешить. Вы можете отрезать себе нос завтра. Позвольте мне сперва навести справки, узнать, что происходит».

Он пошел и позвал «великого мастера» – ведь тот теперь стал великим мастером, нашедшим кратчайший путь к Богу. Более короткий путь невозможно представить. Он пригласил его во дворец, и мастер очень обрадовался; он пришел во дворец. Его отвели в комнату, где стояли наготове четыре силача; он не понимал, что происходит.

Первый министр сказал: «Говори правду, иначе эти четверо будут тебя бить, пытать, переломают тебе все кости, пока ты не скажешь правду».

Мужчина понял свое положение. Он сказал: «Действительность такова, что моя жена отрезала мне нос. Я не видел никакого Бога. Пожалуйста, не пытайте меня, я покину город».

И первый министр спросил: «А как насчет твоих учеников?»

Тот сказал: «Никто не видел… но когда твой нос отрезан, у тебя два варианта: стать святым или стать дураком. Весь город будет смеяться, потому что этот идиот лишился носа, а ведь ему все говорили: „Не делай этого“, – но он не послушался».

Его отвели к царю, и когда царь выслушал, он сказал: «О Боже! Если бы я пошел вчера, к этому времени я бы тоже увидел Бога!»

Можно найти любую глупость и подкрепить ее хитростью, искусностью; в мире так много идиотов, что вы всегда найдете последователей. Все существующие религии – это лишь разные версии той же истории. Никто не видел Бога, но подвергшись самоистязанию, ты становишься святым. И тогда стыдно признаться, что самоистязание было бессмысленным, что ты не увидел Бога. Лучше молчать. Тебя стали очень уважать – видел ты Бога или нет. Ты был бесполезным, тебя никто не уважал; теперь же тебя уважают тысячи людей. Лучше молчать и наслаждаться уважением.

Логика, аргументы, философия в руках ловких и искусных людей могут создать любую добродетель или мораль, в которой невозможно увидеть, что именно делает ее таковой. Но они могут привести доказательства, они всегда могут привести свидетелей, которые скажут: «Да. Это правда».

Индуистские монахи носят деревянные сандалии. Это причиняет сильные муки, потому что у них нет крепления – их нужно держать между большим и вторым пальцами ноги. Они тяжелые, и ходьба превращается в ненужную пытку. Но спросите у индуистских монахов: «Зачем вы это делаете, если есть более удобные, комфортные сандалии?»

Один великий индуистский святой, Карпатри, сообщил мне, что в этом есть секрет. Я просил: «В чем же секрет?»

Он сказал: «Секрет в том, что так мужчина остается целомудренным».

Я сказал: «Замечательно! И все дело в деревянных сандалиях?»

Он сказал: «Ты не понимаешь. В большом пальце ноги есть нерв, контролирующий сексуальность».

Я сказал: «Но ведь теперь изучили всю физиологию мужчины – там нет нерва, который бы контролировал сексуальность. Можно даже полностью отрезать ногу, но это не повлияет на сексуальность». Но миллионы индуистских монахов верят в это. Есть еще одна штука: каждый индус носит вокруг шеи священную нить; и когда он идет мочиться, он должен повязать эту нить на ухо.

Я спросил Шанкарачарью из Дварики (я как-то гостил в Дварике): «Я не вижу, в чем смысл». Я вынужден был его спросить, потому что он сам поставил человека в глупое положение. Молодой человек поднялся и хотел что-то спросить, но Шанкарачарья сказал: «Перед тем как ты что-нибудь спросишь, ответь на несколько моих вопросов». Мужчина носил западную одежду – длинные брюки, пиджак и галстук, – и это разозлило Шанкарачарью.