Текст книги "Влюбленный в жизнь. Размышления о «Заратустре» Фридриха Ницше"

Он говорит: «Я – будущее, потому что я его вижу. Для меня оно почти что настоящее. Я вижу, что до рассвета осталось недолго, и я делаю все, чтобы приблизить его. Я – мост между нынешним человечеством и грядущим сверхчеловеком, но я также калека. Я не могу быть сверхчеловеком. Я могу только быть мостом, и через меня человечество перейдет в новый век, в новое пространство, в более красивое и блаженное существование». Все это есть Заратустра.

И вы также часто спрашивали себя: «Кто для нас Заратустра? Как должны мы называть его?» И как мои, ваши ответы были вопросами.

Есть ли он обещающий?

Подобно другим, которые много обещали, но ничего не дали…

Или исполняющий? Завоевывающий? Или наследующий? Осень? Или плуг? Врач? Или выздоравливающий?

Поэт ли он? Говорит ли он истину? Освободитель? Или покоритель? Добрый? Или злой?

[…] И в том мое творчество и стремление, чтобы собрать и соединить воедино все, что является обломком, загадкой и ужасной случайностью.

Он говорит: «Не стоит забывать, что я вам ничего не обещаю. Я не называю себя мессией или посланником. Я могу лишь сказать следующее: „В том мое творчество и стремление, чтобы собрать и соединить воедино все, что является обломком, загадкой и ужасной случайностью“».

Я хочу соединить человека воедино. И это все мое творчество и стремление. Я хочу соединить все разбросанные обломки и сделать людей целостными. Я против всякого разделения, всякой двойственности, и я хочу, чтобы человек просто был подобен ребенку, чтобы он наслаждался жизнью без страха, от всего сердца.

«Воля» – так называется освободитель и вестник радости: так учил я вас, мои друзья! А теперь научитесь еще: сама воля еще пленница.

До этого Заратустра учил воле к власти. Теперь же он идет еще немного дальше. Он говорит: «Даже воля к власти становится тюрьмой».

Человек становится ее пленником. Ее тоже необходимо превзойти. За волей к власти должно следовать расслабление. Забудь о воле, забудь о власти, просто будь ребенком, играющим на морском берегу, – невинным, любознательным, ничего не боящимся, полностью доверяющим существованию. Это будет твоим освобождением.

Он разделил сознание на три стадии: верблюда – сознание раба, который желает быть навьюченным, который всегда готов преклонить колени и взять на себя тяжесть; льва, то есть воли к власти; и ребенка. Наивысшая стадия – невинность ребенка. Невинность ребенка – единственное, что делает тебя религиозным.

«Хотеть» освобождает; но как называется то, что и освободителя заковывает еще в цепи?

«Было» – так называется скрежет зубовный и сокровенное горе воли. Бессильная против того, что уже сделано, – она злобная зрительница всего прошлого.

Воля освобождает, но она не может забыть прошлое. Поэтому, хотя воля к власти освобождает человека, он все еще остается тайно отягощенным воспоминаниями о прежних днях рабства и тьмы. И воля не может избавить от прошлого – что случилось, то случилось. С этим нельзя ничего поделать. Прошлое исчезает только в невинности ребенка.

Проводили ли вы когда-нибудь такой простой эксперимент? Если вы попробуете вспомнить свою жизнь в обратной последовательности, до какого возраста вы дойдете? До четырех, максимум до трех лет. Вы помните все, что было после четырех лет. В чем дело? Почему вы не можете вспомнить первые четыре года? – ведь вы же жили, у вас должен был быть какой-то опыт.

Дело в том, что невинность не накапливает воспоминаний. Невинность остается гладкой, на ней ничего не записывается.

Именно поэтому вы можете вспомнить все свое прошлое, но вдруг останавливаетесь на возрасте четырех лет, если вы мужского пола, или трех лет, если женского, – потому что девочки взрослеют быстрее мальчиков. Они взрослеют на год быстрее. Девочки достигают половой зрелости в тринадцать лет, мальчики – в четырнадцать. Мальчики всегда отстают; девочки более собранные.

Опытные матери – родившие двух или трех детей – знают, носят ли они под сердцем девочку или мальчика, потому что девочки всегда очень тихие; даже на протяжении девяти месяцев беременности они ведут себя очень тихо. Мальчики же начинают пинаться – они начинают играть в футбол! Для мужчин кажется естественным что-нибудь делать. Просто тихо сидеть для них очень сложно; они непоседливы.

Девочки более собранны. Возможно, они ближе к природе, потому что они будущие матери, а природа – это мать. Мальчики же более отдалены от нее. Девочке проще погрузиться в медитацию, чем мальчику; девочки по своей природе более тихие и спокойные. Мальчики же везде и всюду, они постоянно бегают. Все мальчики американцы – им нравится скорость. Не спрашивайте, идут ли они, спросите лишь, идут ли они на полной скорости.

Когда вы вспоминаете прошлое, вы доходите до возраста четырех или трех лет. Что случилось с этими тремя годами? В памяти не осталось ни следа. Вы были настолько невинными, что не накапливали никаких воспоминаний. Вы переживали каждое мгновение во всей его полноте, и оно не оставляло никакого осадка.

Воспоминания состоят из непрожитых мгновений; воспоминания состоят из незавершенных переживаний, которые продолжают цепляться за вас. Они просят завершения; они становятся вашими снами. Они постоянно беспокоят ваш ум: «Нужно что-то сделать, оно еще не завершено». Но невинный ум переживает каждое мгновение настолько полно, что оно не оставляет следов. Это подобно летающим в небе птицам – они не оставляют следов.

Хотя воля к власти освобождает, в глубинах ваших воспоминаний еще остаются цепи.

«Было» – так называется скрежет зубовный и сокровенное горе воли. Бессильная против того, что уже сделано, – она злобная зрительница всего прошлого.

Обратно не может воля хотеть; что не может она победить время и остановить движение времени, – в этом сокровенное горе воли.

«Хотеть» освобождает: чего только не придумывает сама воля, чтобы освободиться от своего горя и посмеяться над своим тюремщиком?

[…] Дух мщения: друзья мои, он был до сих пор лучшей мыслью людей; и где было страдание, там всегда должно было быть наказание.

«Наказание» – именно так называет само себя мщение: с помощью лживого слова оно притворяется доброй совестью.

Кто-то совершает убийство, и ваши суды, законы и полиция убьют убийцу. Но они сделают это по определенному методу: с великим судом и зрелищем: «Должно свершиться правосудие». Но все это вздор. Действительность такова, что общество жаждет мести. Но оно хочет замаскировать ее под красивые слова правосудия.

Что это за правосудие? Один человек убит. Отправляя другого человека на виселицу, вы не воскресите первого. Когда вы отправляете второго человека на виселицу, вместо одного убийства мы имеем два. Это правосудие!

И уверены ли вы, что этот человек, совершивший убийство… ведь у него еще есть будущее, он может измениться. Он может стать великим святым. Возможно, само совершенное убийство преобразит его бытие.

Вы отбираете такую возможность и называете это правосудием. Это самая настоящая месть – чистая стопроцентная месть. Но это совершается с большим ритуалом, в красивом храме правосудия, в суде, где слуги общества, получающие жалованье слуги общества, восседают как судьи. Получающие жалованье слуги общества проводят торжественный обряд – они называют это судом, – и наконец человека отправляют на виселицу. Согласно Ницше, это всего-навсего месть.

«Наказание» – именно так называет само себя мщение: с помощью лживого слова оно притворяется доброй совестью…

Пока, наконец, воля не избавится от себя самой и не станет отрицанием воли, – но ведь вы знаете, братья мои, эту басню безумия!

Люди назовут тебя безумцем.

Он говорит: «Жизнь преодолевает саму себя». То же правило применимо и к воле. Воля также должна преодолеть саму себя. Воля также должна исчезнуть в безмолвии – только тогда лев превратится в ребенка. Многие удивлялись, как лев может стать ребенком; ведь они кажутся полными противоположностями.

Однако подобные вопросы задают те, кто не понимает диалектику жизни. Только лев может стать ребенком, потому что для обретения невинности в этом искусном мире необходима невероятная смелость – смелость льва. Трус не может стать доверчивым в этом обманчивом мире, это возможно только для льва; ведь ребенок невинен, доверчив.

Одна из тайн жизни заключается в том, что если ты будешь невинным и доверчивым, то тебя будет очень сложно обмануть. Сама твоя невинность, само твое доверие будут препятствовать обманщику.

Возможно, вы наблюдали это – я сам неоднократно это наблюдал, потому что я почти двадцать лет путешествовал по стране и часто ждал поезда на перроне. Когда вы хотите пойти в туалет или сходить выпить чаю, вы странным образом доверяете совершенно незнакомому человеку, сидящему рядом на лавке, и говорите ему: «Посмотрите за моим багажом. Я скоро вернусь». Вам никогда не приходило в голову, что вы ведь этого человека не знаете? Он же мог украсть ваш багаж.

Но этого никогда не происходит, незнакомцы вас не обманывают. Наверное, за этим стоит какой-то великий принцип. Само ваше доверие становится препятствием. Вы доверились ему, теперь ему следует доказать, что он заслуживает доверия, – хотя он незнакомец, он не должен ничего доказывать; он может просто бежать с вашим багажом, и вы больше никогда его не увидите. Ведь он может оказаться вором, преступником. Вы не знаете, кто он такой. Но почти все доверяют незнакомцам на перронах вокзалов: «Посмотрите за моим багажом. Я скоро вернусь». И я никогда не слышал, чтобы кто-то жаловался, что его доверием воспользовались.

Доверие создает вокруг вас определенную энергию с защитной аурой. Невинность мешает людям обманывать вас. Проще обмануть того, кто сам обманщик; проще надуть того, кто сам мошенник. Но того, кто доверяет, кто с невинностью готов к эксплуатации и надувательству, никогда не эксплуатируют и не надувают. Сама энергия невинности предоставляет сильную защиту. Доверие действует подобно щиту. Но мир назовет вас безумцем.

Прочь вел я вас от этих басен, когда учил вас: «Воля есть созидательница».

Стала ли уже воля избавительницей себя самой и вестницей радости? Забыла ли она дух мщения…

Пока воля не превзойдет себя, она не сможет забыть прошлое. Если ты не можешь забыть прошлое, ты прикован к нему. Последняя функция воли – преодолеть себя, превзойти себя.

Здесь Заратустра соглашается с Гаутамой Буддой. Они шли разными путями – Будда называет это состояние «отсутствием желаний», а Заратустра называет его «отсутствием воли».

Вы пришли домой. Больше нечего желать, нечего хотеть. Вы достигли завершения, реализации своего потенциала. В ваше бытие пришли цветы.

…Так говорил Заратустра.

Глава 8
Человек есть становление

Странник

Заратустра говорил в сердце своем:

– Я странник и скиталец по горам… Я не люблю долин, и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно.

И какова бы ни была моя судьба, то, что придется мне пережить, – всегда будет в ней странствование и восхождение на горы: в конце концов мы переживаем только самих себя.

Прошло то время, когда на моем пути могли еще становиться случайности; и что могло бы теперь еще случиться со мной, что бы не было моей собственностью?

Моя Самость только возвращается ко мне, она наконец приходит домой; возвращаются и все части ее, бывшие долго на чужбине и рассеянные среди всех вещей и случайностей.

И еще одно знаю я: я стою теперь перед последней вершиной своей и перед тем, что давно предназначено мне. Ах, я должен вступить на самый трудный путь свой! Ах, я начал самое одинокое странствование свое!

Но тому, кто подобен мне, не избежать этого часа – часа, который говорит ему: «Только теперь ты идешь своим путем величия! Вершина и пропасть – слились теперь воедино!

Ты идешь своим путем величия: что доселе называлось твоей величайшей опасностью, теперь стало твоим последним убежищем!

[…] Ты идешь своим путем величия: здесь никто не может красться по твоим следам! Твои собственные шаги стирали путь за тобою, и над ним написано: „Невозможность“.

И если у тебя не будет больше ни одной лестницы, ты должен будешь научиться взбираться на свою собственную голову: как же иначе хотел бы ты подняться выше?

На свою собственную голову и выше через свое собственное сердце! Теперь все самое нежное в тебе должно стать самым суровым.

[…] Чтобы видеть многое, надо научиться не смотреть на себя: – эта суровость необходима каждому, кто восходит на горы.

И если кто ищет познания назойливым оком, то как увидит он в вещах больше, чем внешние причины их?

Но ты, о Заратустра, ты хотел видеть основу и смысл всех вещей: и потому должен ты подниматься над самим собою, все выше и выше, пока даже твои звезды не окажутся под тобой!»

Да! Смотреть вниз на самого себя и даже на свои звезды: лишь это назвал бы я своей вершиной, лишь это осталось для меня моей последней вершиной!

[…] Человек же самое мужественное животное: этим победил он всех животных. Победной музыкой преодолел он всякое страдание; а человеческое страдание – самое глубокое страдание.

Мужество побеждает даже головокружение на краю пропасти: а где же человек не стоял бы на краю пропасти! Разве смотреть в себя самого – не значит смотреть в пропасть?

Мужество – лучшее смертоносное оружие: мужество убивает даже сострадание. Сострадание же есть наиболее глубокая пропасть: ибо насколько глубоко человек заглядывает в жизнь, настолько глубоко заглядывает он и в страдание.

Мужество – лучшее смертоносное оружие, – мужество нападающее: оно убивает даже смерть, ибо оно говорит: «Так это была жизнь? Ну что ж! Еще раз!»

Но в этих словах громко звучит победная музыка. Имеющий уши да слышит…

…Так говорил Заратустра.

Одна из главных вещей, которые следует понять всем тем, кто находится в поиске – в поиске пути, в поиске направления, в поиске смысла, в поиске себя, – это то, что им придется стать странниками. Они не могут оставаться статичными. Им следует научиться быть процессом, а не событием.

Главное различие между предметами и человеком, между животными и человеком, заключается в том, что предметы остаются одинаковыми; они не могут стать странниками. Животные тоже рождаются завершенными – они не растут, они только стареют. Олень рождается оленем и умрет оленем. Между рождением и смертью нет процесса, нет становления.

Человек – единственное существо на Земле, – а возможно, и во всей вселенной, – которое может стать процессом, движением, ростом. Он может не только стареть, но также расти к новым уровням сознания, к новым стадиям осознанности, к новым пространствам опыта. И человек обладает потенциалом преодолеть себя, превзойти себя. Это логическое завершение процесса.

Другими словами, мне бы хотелось, чтобы вы запомнили, что человека не следует понимать как существо, потому что слово существо дает неверное представление – как если бы человек был завершенным.

Человек есть становление.

Человек – единственное незавершенное животное. И в этом его великолепие, а не проклятие; это его благословение. Он может родиться человеком, а умереть Заратустрой, или Гаутамой Буддой, или Иисусом Христом – превзошедшим человечество и достигшим нового пространства, которое можно назвать просветлением, пробуждением, божественностью, чем-то сверхчеловеческим. Человек есть становление. Заратустра передает эту фундаментальную истину о человеке с помощью аллегории странника.

Заратустра говорил в сердце своем…

И, естественно, когда кто-то, подобный Заратустре, говорит в сердце своем, его слова более самобытны, более правдивы, чем когда он обращается к другим. Обращаясь к другим, он должен уступать им и идти на компромисс; в противном случае его речь просто не поймут. Он должен спуститься со своих вершин в темные долины тех, к кому он обращается.

Но когда он обращается к себе, он может говорить на солнечных вершинах, без каких-либо компромиссов. Он может говорить именно то, что хочет сказать, потому что он говорит это себе, а не кому-то другому; не существует опасности быть непонятым. Монолог и диалог – это два совершенно разных феномена.

Один из самых выдающихся еврейских философов двадцатого века, Мартин Бубер, предложил мировой мысли идею о диалоге. Согласно ему, диалог – самая важная вещь. Но, возможно, он не знает, что монолог обладает вершиной, которую не может иметь ни один диалог. Таким образом, когда Заратустра обращается к себе, слушайте внимательнее, потому что его слова исходят из самого источника его сердца, – и без каких-либо компромиссов, без забот о том, что его могут понять или не понять.

Он обращается к себе, и это самые важные его высказывания.

Заратустра говорил в сердце своем:

– Я странник и скиталец по горам… Я не люблю долин, и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно.

Его слова представляют самое потаенное стремление людей. Все они странники, хоть они и не решились путешествовать и скитаться по горам. Наверно, это одна из основных причин, почему они несчастны: их величайшее стремление остается неудовлетворенным; они привязаны к долинам.

Они привязаны к долинам, потому что так комфортнее, удобнее, менее опасно, надежнее. Но это не соответствует потаенному стремлению души. Душа хочет парить в небесах, она хочет отправиться в неведомые земли, она хочет скитаться по непроторенным путям. Она хочет взбираться на горы, которые ранее никто не покорял.

Это некая неотъемлемая часть человека; она рождается с человеком. Можно ее подавлять, но тогда вы будете грустным, несчастным и будете постоянно чувствовать, что чего-то не хватает. Вы можете накопить деньги, вы можете накопить власть, вы можете стать очень уважаемым, но внутри вас будет оставаться что-то неудовлетворенное, жаждущее звезд.

Человек, определенно, очарован луной. В глубине души каждый из нас лунатик. Слово лунатик происходит от слова луна. Каждый хочет достичь луны. Вопрос не в том, чтобы что-нибудь там найти, а в том, чтобы к ней добраться. Блаженство доставляет не цель, а само странствие.

Цель – это, возможно, всего лишь оправдание путешествия, потому что, когда человек достигает цели, он тотчас же начинает готовиться к новому путешествию, новому странствию. Цель выполнила свою задачу. Все цели лишь помогают вам продолжать движение.

Движение – это большая радость, потому что движение – это жизнь. Движение – экстаз, потому что, когда вы прекращаете двигаться, вы мертвы. Вы можете продолжать дышать, но это не означает жить. Движение дарит вам все возможные песни и танцы.

Рабиндранат Тагор написал очень странную поэму. Эта поэма очень важна для понимания странствующего духа человека.

Рабиндранат говорит, что он пребывает в поиске Бога. Наверное, Бог – это в конечном счете тоже оправдание путешествия, возможно наилучшее оправдание, потому что вы никогда его не найдете; путешествие будет вечным. В этом красота Бога – можно стремиться к нему, но вы не сможете его найти; его никто никогда не находил. Отрицающие Бога не осведомлены о глубинной психологии, стоящей за вымыслом Бога. Они не знают, что, когда ты отрицаешь Бога, когда ты отрицаешь рай, когда ты отрицаешь загробную жизнь, ты отрицаешь движение человека.

Когда ты отрицаешь душу, когда ты отрицаешь сознание, когда ты говоришь, что сознание – это лишь побочный продукт материи, как это говорят коммунисты… Карл Маркс определял сознание как всего лишь побочный продукт материи. Вопрос не в том, прав он или нет, а в том, что, если вы это принимаете, вы разрушаете для себя всякую возможность движения. Вы отказываетесь от исследования неизвестного и непознаваемого.

Рабиндранат говорит: «Я искал Бога, и порой я видел его вдали, рядом со звездой. Но когда я достигал этой звезды, проходили жизни и Бог переносился в другое место, и поиски продолжались. Однажды я вдруг оказался перед прекрасным дворцом с вывеской „Дом Божий“ золотыми буквами. Меня сразу охватило возбуждение – ведь я наконец нашел, – и я бросился к лестнице, ведущей к двери дворца.

Но когда я уже собирался постучать в дверь, меня парализовала внезапная мысль – моя рука застыла перед дверью, не коснувшись ее, – мысль о том, что если это действительно дом Божий и он откроет дверь, то мне конец. Вся моя радость была в поиске, вся моя радость заключалась в стремлении к Богу. Что я буду делать после того, как встречу Бога?»

Его объял сильный страх. Он снимает башмаки и, неся их в руке, спускается обратно по лестнице. Он боится – хоть он и не постучал в дверь, услышав его шаги, звуки башмаков, Бог может открыть дверь и сказать: «Ты куда? Я здесь».

«И тогда я бежал от того дома, бежал быстрее, чем когда-либо. Теперь я снова ищу Бога. Я знаю, где он живет, поэтому я могу избегать того места и продолжать поиски по всей вселенной. Поиски продолжаются, мои приключения продолжаются, мое возбуждение продолжается, завтрашний день сохраняет смысл – мне повезло, потому что я знаю, что даже случайно не могу прийти к его дому. Я видел его дом, и я также видел, что он – всего лишь оправдание; на самом деле я хочу исследовать неизвестное.

Бог был лишь именем, я никогда не думал обо всех его значениях. Если ты действительно встретишь его, что ты будешь делать? Это будет очень неловкая ситуация. Что ты скажешь? Не будет больше завтрашнего дня; ты достигнешь конца, потому что нет ничего дальше Бога; Бог есть наивысший предел».

Мне очень понравилась эта небольшая поэма; она позволяет понять человеческий дух. Человеческий дух есть не что иное, как стремление – стремление к неизвестному, стремление узнать больше, стремление стать большим, стремление исследовать неизведанные моря, непокоренные горы, недостижимые звезды.

И радость не в достижении; радость в приложении усилий, ревностных усилий, опасных усилий. Достигнув цели, придется искать новое оправдание; иначе это станет вашей могилой, это будет самоубийством.

Когда Заратустра говорит: «Я странник и скиталец по горам», – он говорит нечто о каждом из нас. Он говорит нечто о самом человеческом духе.

…Я не люблю долин, и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно.

И какова бы ни была моя судьба, то, что придется мне пережить, – всегда будет в ней странствование и восхождение на горы…

Я не приму никакую другую судьбу, потому что любая другая судьба будет не чем иным, как смертью. Я приму лишь ту судьбу, в которой будет странствование и восхождение на горы, в которой я буду продолжать свое скитание и передо мной все еще будут новые и более высокие горы и более далекие звезды.

…в конце концов мы переживаем только самих себя.

Когда вы продолжаете искать истину, искать Бога, искать смысл, – все это лишь разные имена, потому что нельзя искать ничто. Для этого нужно совершенно другое понимание.

Если вы поймете, что странствие само по себе есть цель, что нет цели, ради которой существует странствие, – все цели существуют ради странствия; само странствие есть цель, – то вам больше не нужны будут цели. Вам не нужно будет думать о смысле, об истине, о Боге; вы можете продолжать поиски.

Но это будет несколько трудным. И это будет выглядеть немного иррациональным, если кто-то спросит: «Чего ты ищешь?» Если вы не сможете ответить и лишь скажете: «Я просто искатель, неважно, что я ищу». Чтобы не чувствовать себя неловко, выберите любое название: вы ищете освобождение, просветление, наивысшую истину – красивые слова, вполне удовлетворяющие задающего вопрос. Ни он, ни вы не будете чувствовать себя неловко.

Но что вы найдете в этом странствии, в этом поиске, в этом восхождении на горы? Заратустра говорит, что вы найдете лишь себя.

Конечно, если вы не странствовали, то, наверное, не нашли себя – потому что все эти экстазы, все эти новые пространства, с которыми вы встречаетесь, помогают вам раскрыть себя. Вы постепенно осознаете, что все цели – это лишь оправдания.

Я есть лишь стремление, желание невозможного. Это познание себя – желание невозможного.

Возможное – для посредственных умов, для людей среднего класса. Невозможное – для настоящих гигантов. Они знают, что его невозможно найти, и именно поэтому так важно найти его. Полное осознание того, что его никогда не находили и не найдут, приносит сильное возбуждение.

Невозможное поднимает человеческое сознание на высшие планы. Быть может, вы ничего не найдете, но вы станете сверхчеловеком.

…в конце концов мы переживаем только самих себя.

Прошло то время, когда на моем пути могли еще становиться случайности; и что могло бы теперь еще случиться со мной, что бы не было моей собственностью?

Теперь он не встречается со случайностью – что Заратустра имеет в виду? Случайности происходят в вашей жизни, потому что вы выбрали определенную цель, и когда вы сбиваетесь с пути, вы не достигаете цели. Вы хотели сесть на поезд, но опоздали на вокзал, и поезд ушел. Но если у вас нет цели, кроме странствия, то вы не можете сбиться с пути. Если вы не планируете успеть на поезд – какой-нибудь конкретный поезд, – то и поезд от вас не уйдет.

Случайности происходят, потому что мы хотим, чтобы наша жизнь шла определенным образом, и что-то идет не так, что-то мешает, что-то препятствует, что-то встает на пути. Вы хотели, чтобы все было по-другому, но оказывается иначе; именно поэтому происходят случайности.

Заратустра говорит:

Прошло то время, когда на моем пути могли еще становиться случайности…

Теперь ничто для меня не может быть случайным, потому что я принимаю все. Даже случайность – это замечательно, сбиться с пути – это замечательно. Я ведь все равно не шел к какой-то конкретной цели.

Здесь очень глубокий смысл: человек может найти общий язык с жизнью, прийти к такому глубокому согласию и гармонии с ней, что все, что бы ни произошло, будет верным. Он не просил чего-то конкретного, он просто был открыт – все, что бы ни произошло, будет правильным, будет тем, чего он хотел.

Превзойти случайность – означает достичь чрезвычайного согласия с существованием. Невозможна неудача, невозможно расстройство планов. Ваше безмолвие и спокойствие невозможно нарушить.

Гаутама Будда назвал это понимание переживанием «таковости». Что бы ни произошло, он говорит: «Так должно было произойти». Если вы ожидали другого, то вы, определенно, огорчитесь и расстроитесь – жизнь не была к вам благосклонна. Но для Гаутамы Будды жизнь всегда благосклонна, существование всегда сострадательно, потому что всегда происходит то, что должно произойти. У Гаутамы Будды нет другого желания, кроме самого существования.

Его слово очень красивое. В оригинале это слово татхата, и из-за этого слова – из-за того, что он постоянно его использовал… Ученик умирает, а он говорит: «Это совершенно нормально, его час пришел». Никто не умирает раньше времени, хотя на каждой могиле можно найти надпись: «Этот бедный парень преждевременно нас покинул». Никто не умирает преждевременно, каждый умирает как раз в срок, именно тогда, когда он должен умереть. Из-за того, что он использовал слово татхата, «такова природа вещей», он получил имя Татхагата – тот, кто верит в таковость.

Такого человека невозможно расстроить. Он примет расстройство как нечто желанное. Без сопротивления, без нерасположения. Он не принимает его кое-как, он принимает его полностью.

При полном принятии случайности перестают происходить и жизнь становится совершенно другим опытом, где нет расстройств, нет случайностей, нет катастроф, где все происходит так, как должно происходить. Вы собранны, спокойны и невозмутимы. Внутри вас полный покой. Только в такой собранности, в таком спокойствии, в такой невозмутимости можно познать себя.

Моя Самость только возвращается ко мне, она наконец приходит домой; возвращаются и все части ее, бывшие долго на чужбине и рассеянные среди всех вещей и случайностей.

Теперь я собираю все те части себя, которые были разбросаны. Я наконец возвращаюсь домой.

Но помните, его дом не означает, что он будет сидеть на месте. Его дом – это странствование, это восхождение на горы. Он обнаружил свое чистейшее стремление – это не что иное, как желание преодолеть себя. Это он называет «возвращением домой» и становлением единым: собирание всех разбросанных частей и создание органичного единства.

И еще одно знаю я: я стою теперь перед последней вершиной своей и перед тем, что давно предназначено мне. Ах, я должен вступить на самый трудный путь свой! Ах, я начал самое одинокое странствование свое!

До этого момента он был со своими учениками. Теперь он совершенно один, и он начал свое самое долгое путешествие – путешествие, которое, возможно, никогда не закончится, у которого есть начало, но нет конца.

Но тому, кто подобен мне, не избежать этого часа – часа, который говорит ему: «Только теперь ты идешь своим путем величия! Вершина и пропасть – слились теперь воедино!»

Он говорит: «Тот, кто подобен мне, кто готов один отправиться в самое долгое путешествие, зная, что, возможно, оно никогда не закончится, в глубине души чувствует, что только теперь он идет путем величия. Вершина и пропасть – самое высокое и самое низкое – слились воедино, потому что теперь для меня нет ни высокого, ни низкого.

„Если я упаду в самую глубокую пропасть, это будет странствием; если я взберусь на наивысшую вершину, это будет странствием. Мое странствие больше не имеет никакой цели“. Вершина и пропасть неразделимы: они „слились теперь воедино!“.

Когда происходит подобное, вы обретаете целостность, собранность: ваше глубинное „я“ и ваше высшее „я“ едины. Вы – весь диапазон цветов радуги, от одного конца до другого.

Ты идешь своим путем величия: что доселе называлось твоей величайшей опасностью, теперь стало твоим последним убежищем!

Что раньше считалось величайшей опасностью – быть одному в путешествии, которое может не иметь конца, которое может никуда не вести, это всегда было опасностью. Именно поэтому люди остаются в толпе. Они не ходят по одному, они остаются христианами, индуистами, мусульманами; они остаются индийцами, немцами, британцами.

Они всегда цепляются к какой-нибудь толпе – нации, религии, организации, политической идеологии, – лишь бы избежать одиночества, потому что мы внушили себе, что миллионы людей не могут ошибаться. Но проблема в том, что все думают так же.

В житии одного из индийских императоров, Акбара, – в его автобиографии, „Акбар-наме“, – рассказывается, что в его саду был сооружен красивый мраморный бассейн специально для лебедей, которых должны были привезти с Гималаев, потому что это лучшие лебеди в мире – самые белые и самые красивые. Один из его друзей предложил: „Вместо воды наполни его молоком, чтобы почтить этих великих лебедей, которые прибудут с Гималаев“. Они очень редко спускаются в долины; они остаются на самом высокогорном в мире озере, Манасароваре.