Текст книги "Влюбленный в жизнь. Размышления о «Заратустре» Фридриха Ницше"

Человек с бунтарским духом – а без бунтарского духа превращение невозможно – должен сказать: «Нет, я хочу. Я буду делать то, что мое сознание считает правильным, и не буду делать то, что мое сознание считает неправильным. Мне никто не укажет путь, кроме моего собственного бытия. Я не собираюсь верить ничьим глазам, кроме своих. Я не слеп и не глуп.

Я могу видеть и могу думать. Я могу медитировать и могу самостоятельно отличить правильное от неправильного. Моя нравственность будет лишь тенью моего сознания».

Чешуйчатый зверь «ты должен», искрясь золотыми искрами, лежит на его дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, «ты должен!».

Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: «Ценности всех вещей блестят на мне».

«Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность – это я. Поистине, „я хочу“ не должно более существовать!» Так говорит дракон.

Все религии, все религиозные предводители заключены в драконе. Все они говорят, что все ценности уже созданы и вам не нужно больше решать. Все было решено за вас теми, кто мудрее вас. Больше нет необходимости в «я хочу».

Но без «я хочу» нет свободы. Вы остаетесь верблюдом, и именно этого хотят от вас все заинтересованные стороны – религиозные, политические и социальные, – чтобы вы просто были верблюдом; безобразным, без чувства собственного достоинства, без благородства, без души, просто готовым служить, желающим быть рабом. Идея свободы им совершенно незнакома. И это не философские высказывания. Это истины.

Знакома ли идея свободы индуистам, христианам или мусульманам? Нет. Все они твердят в один голос: «Все уже решено. Нужно просто повиноваться. Повинующиеся благонравны, а неповинующиеся будут вечно гореть на кострах ада».

Братья мои, к чему нужен лев в человеческом духе? Чему не удовлетворяет вьючный зверь, воздержанный и почтительный?

Заратустра говорит, что ваши так называемые святые – всего лишь совершенные верблюды. Они сказали «да» мертвым традициям, мертвым условностям, мертвым писаниям, мертвым богам, и поскольку они совершенные верблюды, несовершенные верблюды их почитают – это естественно.

Создавать новые ценности – этого не может еще лев: но создать себе свободу для нового созидания – это может сила льва.

Лев не может создать себе новые ценности, но он может создать свободу, условия, в которых смогут быть созданы новые ценности. А что это за новые ценности?

К примеру, новый человек не может верить в какое-либо неравенство людей. Это новая ценность: все люди едины, независимо от цвета, расы, географии, истории. Достаточно просто быть человеком.

Новая ценность будет такой: не должно быть никаких наций, потому что это было причиной всех войн.

Не должно быть организованных религий, потому что они препятствуют индивидуальному поиску. Они дают людям готовые истины, а истина – это не игрушка, ее нельзя получить готовой. Нет фабрик, где бы ее производили, и нет рынка, где бы ее можно было купить. Ее нужно искать в глубочайшем безмолвии своего собственного сердца. И никто, кроме вас, не может туда заглянуть. Религия индивидуальна – это новая ценность.

Нации безобразны, религиозные организации нечестивы, церкви, храмы, синагоги и гурудвары просто смешны. Все существование священно. Все существование – это храм. И когда вы сидите в безмолвии, в медитации, в любви, вы создаете вокруг себя храм сознания. Вам не нужно никуда идти для поклонения, потому что нет никого выше вашего сознания, кому вы должны поклоняться.

Завоевать себе свободу и священное «нет» даже перед долгом – для этого, братья мои, нужно стать львом.

Вам постоянно повторяли, что долг – это великая ценность. На самом же деле это «непристойное, грязное» слово из четырех букв. Если вы любите свою жену, потому что это ваш долг, – значит, вы не любите. Вы любите свой долг, но не свою жену. Если вы любите свою мать, потому что это ваш долг, – значит, вы не любите свою мать. Долг разрушает в человеке все прекрасное – любовь, сострадание, радость. Люди даже смеются потому, что это их долг.

Мне рассказывали, что в одном офисе босс перед началом рабочего дня созывал всех сотрудников в свой кабинет. Он знал всего три шутки и каждый день рассказывал одну из них, и, разумеется, все должны были смеяться. Это был долг. Они устали от этих шуток, потому что слышали их тысячи раз, но все же они продолжали смеяться, как будто слышали их впервые. Однажды, когда он рассказал шутку, все засмеялись – кроме машинистки.

Босс спросил: «Что такое? Ты не услышала шутку?»

Она ответила: «Шутку? Я увольняюсь. Я нашла новую работу. Я больше не должна смеяться над шуткой, которую слышала не менее десяти тысяч раз. Пусть смеются все эти идиоты, потому что им, бедолагам, нужно оставаться в этом офисе».

Учителя хотят, чтобы ученики их уважали, потому что это их долг. Когда я был преподавателем, индийская образовательная комиссия пригласила нескольких профессоров со всей Индии для участия в конференции в Нью-Дели, посвященной важным вопросам, которые вызывали все больше беспокойства в каждом образовательном учреждении.

Первый из них: студенты не уважают преподавателей. Многие профессора высказывались на этот счет, говоря: «Необходимо срочно что-то предпринять, потому что без уважения вся образовательная система рухнет».

Я не понимал, в чем суть дискуссии, потому что никто не возражал и не оспаривал это мнение. Я был там самым молодым, и меня пригласили, потому что председатель образовательного комитета, Д. С. Котхари, слышал мое выступление во время его визита в мой университет. Он был выдающимся индийским ученым. Я был очень молодым, а это была конференция старых, пожилых людей.

Но я сказал: «Мне кажется, я должен высказаться по этому поводу, потому что все эти профессора настаивают на одном и том же: что долг каждого студента – уважать учителя, и никто не сказал, что учитель должен заслуживать уважения. Мой опыт в университете показывает, что ни один преподаватель не заслуживает уважения. И если студенты не выказывают уважения, то навязывать им это как долг – совершенно безобразно и по-фашистски. Я против этого. Мне бы хотелось, чтобы комиссия заключила, что учителя должны быть достойными, и тогда уважение будет автоматическим.

Если кто-то красив, глаза людей тут же признают красоту. Если кто-то имеет характер, имеет чувство собственного достоинства, то люди просто уважают его. Нельзя требовать от каждого студента уважения или устанавливать это как правило.

Университет – это не часть армии. Университет должен учить каждого студента быть свободным, бдительным, сознательным. И преподаватели сами должны доказать, что они достойны».

Они все разозлились на меня. Д. С. Котхари после конференции сказал мне: «Они были очень злы на тебя и спрашивали меня: „Зачем ты позвал его, хорошо зная, что он ни с кем ни в чем не будет соглашаться? И к тому же он очень молодой, а это конференция старших профессоров“».

Я сказал Д. С. Котхари: «Они старшие профессора, но никто из них не смог ответить на поставленный мною вопрос: „Почему вы жаждете уважения?“ На самом деле только тот, кто не заслуживает уважения, хочет, чтобы его уважали. Тот, кто заслуживает уважение, его и получает. Это естественно. Но превращать это в долг – это противно».

Заратустра прав:

Завоевать себе свободу и священное «нет» даже перед долгом – для этого… нужно стать львом.

Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного…

Как свою святыню, любил он когда-то «ты должен»: теперь ему надо видеть даже в этой святыне произвол и мечту, чтобы добыть себе свободу от любви своей: нужно стать львом для этой победы.

Но скажите, братья мои, что может сделать ребенок, чего не мог бы даже лев? Почему хищный лев должен стать еще ребенком?

Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово утверждения.

Да, для игры созидания, братья мои, нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит отрешившийся от него.

Три превращения духа назвал я вам: как дух стал верблюдом, львом верблюд и, наконец, лев ребенком.

Ребенок – вершина эволюции сознания. Однако ребенок – лишь символ; это не значит, что дети – наивысшее состояние бытия. Ребенок используется в качестве символа, потому что у него нет знаний. Он невинен, и из-за своей невинности он полон удивления; а потому, что его глаза полны удивления, его душа тоскует по неведомому. Ребенок – это начинание, игра; и жизнь всегда должна быть начинанием и игрой; всегда смехом и никогда – серьезностью.

Начальное движение, святое слово утверждения. Необходимо святое слово утверждения, «да»; однако священное «да» возможно только после священного «нет». Верблюд тоже говорит «да», но это «да» раба. Он не может сказать «нет». Его «да» не имеет значения.

Лев говорит «нет»! Но он не может сказать «да». Это против самой его природы. Это напоминает ему о верблюде. Он избавился от верблюда, и слово «да» естественным образом напоминает ему о «да» верблюда и о рабстве. Верблюд не может сказать «нет». Лев же может сказать «нет», но не может сказать «да».

Ребенок ничего не знает ни о верблюде, ни о льве. Поэтому Заратустра и говорит: «Дитя есть невинность и забвение…» Его «да» чистое, и он обладает полным потенциалом сказать «нет». Если он этого не скажет, то это потому, что он доверяет, а не потому, что он боится; не из страха, а из доверия. И когда «да» следует из доверия, это величайшее превращение, величайшее преображение, которого можно ожидать.

Стоит запомнить эти три прекрасных символа. Помните, что вы находитесь на уровне верблюда, что вы должны перейти ко льву и что вы не должны останавливаться на уровне льва. Вы должны продвинуться дальше, к новому начинанию, к невинности, к священному «да»: к ребенку.

Настоящий мудрец снова становится ребенком.

Круг замыкается – от ребенка обратно к ребенку. Однако разница большая. Ребенок сам по себе невежествен. Он должен пройти через верблюда и льва и вернуться к ребенку. И этот ребенок – не совсем прежний ребенок, потому-то он не невежествен. Он прошел через все испытания жизни: через рабство, свободу, бессильное «да», яростное «нет», – но он все это забыл. Это не невежественность, а невинность. Первый ребенок был началом путешествия. Второе детство – это завершение путешествия.

В те дни, когда Заратустра писал свои высказывания в Иране, в Индии сочинялись Упанишады, в которых содержится такое же понимание. В Упанишадах брамин – это тот, кто познает наивысшую реальность. Брамином не рождаются, им становятся только после познания брахмана, наивысшей реальности. Другое название брамина в Упанишадах – двидж, дважды рожденный. Первое рождение – рождение тела, второе – рождение сознания.

Первое рождение делает вас человеком, второе – богом.

…Так говорил Заратустра.

Глава 4
Любовь – танец твоей жизни

О любви и жизни

Что у нас общего с розовым бутоном, который дрожит, ибо капля росы лежит у него на теле?

Правда: мы любим жизнь, но не потому что к жизни, а потому что к любви мы привыкли.

В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.

И даже мне, влюбленному в жизнь, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье.

Смотреть, как порхают эти легкие, неразумные, красивые, подвижные маленькие души, – это доводит Заратустру до слез и песен.

Я бы поверил только в такого бога, который умел бы танцевать.

О войне и воинах

Мы не хотим пощады от наших лучших врагов, а также от тех, кого мы любим до глубины души. Позвольте же мне сказать вам правду!

Мои собратья по войне! Я люблю вас до глубины души; теперь и прежде я был с вами равным. И я также ваш лучший враг. Позвольте же мне сказать вам правду!

[…] Будьте такими, чей взор всегда ищет врага – своего врага. И у некоторых из вас сквозит ненависть с первого взгляда.

Своего врага ищите вы, свою войну ведите вы, войну за свои мысли! И если ваша мысль не устоит, все-таки ваша честность должна и над этим праздновать победу!

Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий мир – больше, чем долгий.

Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не к миру, а к победе. Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победою!

Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук: иначе болтают и ссорятся. Да будет ваш мир победою!

Вы говорите, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам, что благо войны освящает всякую цель.

Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасла доселе несчастных.

[…] Итак, живите вы своей жизнью повиновения и войны! Что пользы в долгой жизни! Какой воин хочет, чтобы щадили его!

…Так говорил Заратустра.

Заратустра влюблен в жизнь, и любовь его бескорыстна. Его подход к жизни уникален, и поэтому понимать его необходимо молча, без предрассудков. Он выступает против всех ваших предрассудков, против всех ваших религий, против всех ценностей, которые вы считали такими великими.

Когда кто-то выступает против всего, во что вы верили, ваш ум перестает слушать; ему становится страшно, он закрывается, принимает оборонительную позицию. Он боится – возможно, вы были неправы, а тот, кто выступает против вас, прав. Это задевает ваше эго.

Поэтому первое, что я хочу вам сказать: оставьте свои предрассудки. Это не значит, что вы должны соглашаться с Заратустрой; это всего лишь значит, что, перед тем как соглашаться или не соглашаться, дайте ему возможность объяснить свою точку зрения. Тогда вы свободны принимать или не принимать его.

Как показывает мой личный опыт, если вы способны выслушать его молча, то вы удивитесь тому, что, несмотря на то что он выступает против всех ваших традиций, всех ваших условностей, всех ваших так называемых великих учителей, в его словах содержится невероятная истина. И при вашем молчании эта истина будет раскрыта без каких-либо трудностей.

Выслушав его, вы практически не сможете не согласиться, потому что он говорит истину, хоть истина и противоречит убеждениям толпы. Истина всегда противоречит убеждениям толпы.

Истина индивидуальна, и толпу истина не заботит. Ее заботит утешение; ее заботит комфорт. Толпа не состоит из исследователей, искателей приключений, тех, кто отправляется в неизвестное, бесстрашных – рискующих всей своей жизнью, чтобы найти смысл своей жизни и жизни всего сущего. Толпа лишь хочет слышать приятные, уютные и удобные вещи; не прилагая никаких усилий, они могут расслабиться в этой утешительной лжи.

Однажды…

Последний раз я был в родном городе в 1970 году. Один из моих старых учителей, с которым меня всегда связывали теплые отношения, находился при смерти. Поэтому первым делом я отправился к нему домой.

У двери меня встретил его сын и сказал: «Пожалуйста, не беспокой его. Он на пороге смерти. Он любит тебя, он вспоминал о тебе, но мы знаем, что само твое присутствие сделает всякое утешение бесполезным. Не делай этого в час его смерти».

Я сказал: «Я бы прислушался к твоему совету, если бы это не был час его смерти, – я должен его увидеть. Даже если перед смертью он отбросит ложь и утешение, его смерть будет иметь большую ценность, чем имела его жизнь».

Я оттеснил сына и вошел в дом. Старик открыл глаза, улыбнулся и сказал: «Я вспоминал о тебе и одновременно боялся. Я слышал, что ты прибываешь в город, и думал, что, возможно, перед смертью смогу еще раз тебя увидеть. Но в то же время у меня был большой страх, потому что встреча с тобой может быть опасной!»

Я сказал: «Определенно, она будет опасной. Я пришел как раз вовремя. Я хочу перед смертью забрать у тебя всякое утешение. Если ты умрешь невинным, то твоя смерть будет иметь огромную ценность. Отбрось свои знания, потому что все они заимствованы. Отбрось своего Бога, потому что это лишь убеждение, и ничего больше. Отбрось всякие мысли о рае или аде, ибо это лишь твоя алчность и твой страх. Всю свою жизнь ты цеплялся за эти вещи. Хотя бы перед смертью наберись смелости – теперь тебе нечего терять!

Умирающий человек не может ничего потерять: смерть разобьет все вдребезги. Лучше самому отбросить всякое утешение и умереть невинным, исполненным удивления и любопытства, ведь смерть – это последнее испытание жизни. Это самый ее пик».

Старик сказал: «Ты просишь меня именно о том, чего я боялся. Я всю свою жизнь поклонялся Богу, и знаю, что это лишь гипотеза, – я никогда его не встречал. Я молился небесам, и я знаю, что ни на одну молитву не было ответа – ответить некому. Но это служило утешением среди жизненных страданий и тревог. Что еще может сделать беспомощный человек?»

Я ответил: «Теперь ты больше не беспомощен, теперь нет ни тревоги, ни страдания, ни проблем; все это принадлежит жизни. Теперь жизнь выскользнула у тебя из рук; возможно, ты задержишься на этом берегу еще несколько минут. Наберись смелости! Не встречай смерть как трус».

Он закрыл глаза и сказал: «Я постараюсь».

Собралась вся его семья; они были злы на меня. Они принадлежали к высшей касте браминов и были очень ортодоксальными, поэтому они не могли поверить, что старик согласился со мной. Смерть была таким большим шоком, что вся ложь разбилась вдребезги.

В жизни вы можете верить в ложь, но перед лицом смерти вы знаете, что бумажные лодки в океане бесполезны. Лучше знать, что вам придется плыть без лодки. Цепляться за бумажную лодку опасно; это может помешать вам плыть. Вместо того чтобы добраться до другого берега, вы можете утонуть.

Они были злы, но не могли ничего сказать. А старик улыбнулся с закрытыми глазами и сказал: «Как жаль, что я никогда тебя не слушал. Я чувствую себя таким легким, неотягощенным. Я чувствую себя бесстрашным; я не только бесстрашен, мне интересно умереть и увидеть, в чем заключается тайна смерти».

Он умер с улыбкой на лице. Он умер не как верблюд, а как ребенок.

За эти несколько мгновений он очень быстро проделал шаги от верблюда ко льву и от льва к ребенку. Это не зависело от времени.

Превращение, о котором говорит Заратустра, зависит от глубокого понимания.

Прислушайтесь к его словам, потому что это не обычные слова: это слова человека, знающего жизнь от самых ее корней, человека, не идущего на компромиссы, человека, не принимающего ложь, какой бы успокаивающей и утешительной она ни была.

Это слова души, знающей свободу. Эти слова подобны рычанию льва. Это также лепет ребенка, совершенно невинного. Эти слова не основаны на знании, они исходят не из головы – они исходят непосредственно из его бытия.

Если вы способны слушать их в безмолвии и с глубокой симпатией, позволив возникнуть взаимному доверию, только тогда вы сможете понять этого странного человека, Заратустру.

Иисуса понять легко; Гаутаму Будду понять легко; намного сложнее понять Заратустру, потому что никто не говорил так, как он. Никто не мог говорить так, как он, потому что все они искали последователей.

Он не искал последователей. Он искал компаньонов, друзей, попутчиков. Он не искал верующих: он не говорил ничего, что бы просто вас привлекало, что бы подходило вашему предубежденному уму. Он говорил лишь то, что соответствовало его опыту. Даже если никто с ним не согласен, даже если ему приходится идти одному, без компаньонов и попутчиков, он все равно будет говорить правду, и ничего кроме правды.

Что у нас общего с розовым бутоном, который дрожит, ибо капля росы лежит у него на теле?

Видели ли вы когда-нибудь ранним солнечным утром розовый бутон с каплей росы, которая переливается в мягких лучах солнца, почти как жемчужина, – и розовый бутон танцует на ветру?

Он спрашивает: «Что у нас общего с розовым бутоном, который дрожит, ибо капля росы лежит у него на теле?» Без какого-либо значения, без цели в том смысле, какой цель имеет на базарной площади. Но розовый бутон выражает огромную радость – как и капля росы, и восходящее солнце, и утренний бриз. Это драгоценный момент; это момент танца.

Этот танец не принесет денег, не принесет славы, не сделает розовый бутон уважаемым. Этот танец не для кого-то другого; он не ждет аплодисментов зрителей. Этот танец ценен сам по себе; это радость, целеустремленность, содержательность. Это не товар.

Именно это у нас общее с розовым бутоном. Мы тоже должны наслаждаться мгновением. Мы тоже должны танцевать под солнцем, на ветру, под дождем. Сам танец – награда. Вы не должны спрашивать: «За что?» Мы забыли все внутренние ценности, и Заратустра напоминает нам, что ценности – не снаружи, а внутри нас.

Во время учебы в университете я просыпался рано, в три часа утра. Университет был окружен горами, и в три часа на дорогах никого не было. Я выходил на длительную пробежку. Постепенно студенты стали спрашивать: «Какова цель этого?»

Я отвечал: «Цель? Это же так радостно, быть открытым ветру тихой звездной ночью, когда дороги пусты; когда на обочинах крепко спят деревья. Это сказка – танцевать с ветром…»

Некоторые заинтересовались, исключительно из любопытства: «Я приду хотя бы один раз». Постепенно собралась группа из двух десятков студентов, которые стали танцевать на дорогах. Ко мне подошел заведующий университетским буфетом и сказал: «Я не буду брать с тебя денег за еду, за молоко, за чай – даже за твоих гостей. Только прекрати это! Эти двадцать парней съедали по два, от силы три чапати; теперь же они съедают по двадцать чапати. Ты меня убьешь, я всего лишь бедный подрядчик: теперь двадцать парней съедают столько еды, сколько раньше хватало на две сотни студентов. Сжалься».

Я сказал: «Будет сложно их остановить, потому что они вкусили радости».

Но он отвечал: «Нужно что-нибудь предпринять, иначе я обанкрочусь. Подумай о моих детях, о моей жене, о моих пожилых родителях».

Я сказал ему: «Я не могу их остановить, поэтому пойдем со мной к ректору. На самом деле их число должно возрасти, потому что они рассказывают другим: „Мы были идиотами, тратили самое ценное время на сон; а танцы под звездами на легком утреннем ветру так прекрасны, что мы никогда не испытывали ничего настолько экстатического. Здоровье – лишь побочный эффект этого. Мы чувствуем, как наш интеллект обостряется, но это тоже лишь побочный эффект. Мы выходим на этот утренний танец в темноте не для того, чтобы отточить интеллект или улучшить тело, сделать его более спортивным“».

Мне пришлось объяснить ректору, что этот бедный подрядчик в затруднении и что он должен позаботиться о том, чтобы ему выделили достаточный бюджет; танцующих студентов скоро будет намного больше двадцати!

Ректор сказал: «Это будет трудно. Если вы вовлечете в это всех студентов, то обанкротится не только подрядчик, но и весь университет. Двадцать чапати на студента!»

Я сказал: «Но что я могу сделать?»

Он спросил: «Но какова цель всего этого?»

Я ответил: «Придите как-нибудь, потому что цели как таковой нет».

Он сказал: «Я приду завтра».

И я сказал подрядчику: «Вы тоже приходите».

Они оба присоединились к нам и сказали: «О Боже, это действительно прекрасно. Эта тишина, эти звезды, пустые дороги, не нужно бояться, что кто-то на тебя смотрит, – можно просто танцевать, как малый ребенок».

Ректор сказал подрядчику: «Я все устрою. Ты не останешься в убытке, не беспокойся. Я понимаю, что тех, кто почувствовал вкус, нельзя остановить».

Ректор время от времени присоединялся к нам. С ним к нам присоединились и несколько преподавателей, и это стало престижным.

Когда шел дождь, я выходил на пустынную улицу; и вскоре со мной стали выходить несколько человек, без зонтов – чтобы просто насладиться дождем.

Ректор сказал мне: «Теперь ты создаешь новые проблемы. Скоро придет человек, занимающийся стиркой. Откуда у тебя эти идеи? Дождь идет каждый год. Я здесь десять лет, и раньше никто не выходил под дождь; а ты распространяешь идею о том, что гулять под дождем – это такое экстатическое переживание».

Я сказал: «Приходите как-нибудь».

Он ответил: «Ты отличный маркетолог! Я не приду, потому что знаю, что ты, должно быть, прав».

Но он пришел. Я спросил: «Что случилось?»

Он ответил: «Я не смог противостоять соблазну, ведь, быть может, я что-то теряю. Я никогда в жизни не ходил под дождем, под тучами, под молниями».

Он был стар, но ему очень понравилось. Он обнял меня, отвел к себе домой и сказал: «Ты немного сумасшедший, в этом не стоит сомневаться; однако твои идеи важны. Но, пожалуйста, не распространяй эту новую идею в университете, иначе студенты уйдут с лекций под дождь».

Это было так красиво, потому что вокруг университета были холмы, высокие деревья и не было уличного движения. Это было за городом, и танцы с дождем и с ветром…

Жизнь не имеет цели. Это то, что объединяет ее с розовым бутоном. Этого не сказал бы ни Гаутама Будда, ни Махавира, ни Иисус, ни Моисей. Все они стали бы давать вам причины, цели, смысл, потому что это то, что импонирует вашему уму.

Правда: мы любим жизнь, но не потому что к жизни, а потому что к любви мы привыкли.

Следует запомнить это… Мы любим жизнь, но не потому что к жизни мы привыкли. Нельзя сказать: «Я прожил семьдесят лет, теперь это превратилось в старую привычку – поэтому я продолжаю жить, поэтому я хочу жить дальше, ведь от старых привычек очень трудно избавиться».

Нет, жизнь – не привычка. Вы любите жизнь не потому, что привыкли к ней… а потому что к любви мы привыкли.

Без жизни не было бы любви. Жизнь – благоприятная возможность: почва, на которой расцветают розы любви. Жизнь ценна сама по себе, у нее нет цели, нет смысла. У нее есть огромная выразительность, у нее есть большая радость, у нее есть собственный экстаз; но ничто из этого не является смыслом. Любовь – это не бизнес, где имеет значение цель, смысл.

В любви всегда есть немного безумия.

И что это за безумие? Это безумие вызвано тем, что вы не можете доказать, почему любите. Вы не можете дать никакого разумного объяснения своей любви. Вы можете сказать, что занимаетесь каким-то делом, потому что вам нужны деньги; вам нужны деньги, чтобы купить дом; вам нужен дом, потому что где иначе вы будете жить?

В вашей повседневной жизни у всего есть какая-то цель, но для любви вы не можете привести никаких причин. Вы можете только сказать: «Не знаю. Я лишь знаю, что любить – значит переживать самое прекрасное пространство внутри себя». Но это не цель. Это пространство не пользуется спросом. Это пространство нельзя превратить в товар. Это пространство – это, опять же, розовый бутон с каплей росы, переливающейся, словно жемчужина. И розовый бутон танцует под утренним ветром, под солнцем.

Любовь – танец твоей жизни.

Поэтому те, кто не знает, что такое любовь, упустили сам танец жизни, упустили возможность вырастить розы. Именно поэтому мирскому уму, расчетливому уму, компьютерному уму, математику, экономисту, политику любовь кажется своего рода безумием.

В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.

Это очень красивое, очень примечательное высказывание. Другим, тем, кто никогда ее не переживал, любовь кажется безумием. Но для тех, кто знает любовь, любовь – единственное здравомыслие. Без любви человек может быть богатым, здоровым, известным, но не может быть здравомыслящим, потому что ему ничего не известно о внутренней ценности. Здравомыслие – не что иное, как благоухание роз, цветущих в вашем сердце. Заратустра говорит эти слова с особой проницательностью: «Но в этом безумии, в безумии, известном как любовь, всегда есть немного разума, это не обычное безумие».

Влюбленные не нуждаются в психиатрическом лечении. У любви есть собственный разум. На самом деле любовь – это величайшая целительная сила в жизни. Те, кто ее упустил, остаются пустыми, неудовлетворенными. В обычном безумии нет разума, однако в безумии, называемом любовью, есть немного разума. Что это за разум? Она делает вас радостными, превращает вашу жизнь в песню, дает вам великое благословение.

Наблюдали ли вы за людьми? Когда человек влюбляется, ему не нужно об этом заявлять. Вы можете увидеть, что в его глазах появилась новая глубина. Вы можете увидеть в его лице новое изящество, новую красоту. Вы можете увидеть в его походке едва заметный танец. Это тот же человек, но в то же время это другой человек. В его жизнь пришла любовь, в его бытие пришла весна, в его душе расцвели цветы.

Любовь вызывает немедленное преображение.

Человек, который неспособен любить, не может быть разумным; не может быть благородным; не может быть красивым. Его жизнь просто будет трагедией.

И даже мне, влюбленному в жизнь, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье.

Это сильно вас заденет, если вы не отбросите свои предрассудки, потому что все религиозные учителя говорили вам: «Ваша жизнь тщетна, потому что она подобна мыльному пузырю. Сегодня она есть, завтра ее нет. Ваша жизнь в этом мире, в этом теле не стоит и гроша, потому что она преходяща. Единственная ее польза в том, что вы может от нее отречься. И отрекшись от нее, вы можете обрести добродетель в глазах Бога».

Странная идеология! Тем не менее она столетиями господствовала над человеческим умом и никогда не оспаривалась. В частности, на Востоке мир считается иллюзорным, а почему он иллюзорен? – потому что он меняется; все, что меняется, бесполезно, оно не имеет никакой ценности. Только постоянное, то, что всегда остается одним и тем же, имеет значение. А в мире нет ничего, что бы всегда оставалось неизменным.

Естественно, людям нравится Ади Шанкара, который оказал самое большое влияние на Индию, – все индуистские монахи, которых вы встретите в Индии, являются последователями Шанкары. Весь его подход основан на подчеркивании того, что мир – иллюзия, потому что он непостоянен. «Ищите постоянное и откажитесь от непостоянного». В той или иной мере таково отношение всех религий мира.

Ницше, вслед за Заратустрой, является единственным современником, поднявшим великий вопрос о том, что идея о постоянстве – это всего лишь идея, потому что нет ничего, что было бы постоянным. Все меняется, кроме самого изменения, – разве только вы хотите сделать изменение Богом, потому что это единственная постоянная вещь в мире. Невозможно найти ничего другого, что хотя бы приблизительно напоминало бы постоянного Бога.

Заратустра очень странный. Его понимание очень ясное и чистое. Он говорит «влюбленному в жизнь», потому что жизнь меняется. Она течет. Когда вы вошли в этот Зал Чжуан-цзы[6]6
  Так называлась комната, в которой Ошо проводил свои беседы и где впоследствии был помещен его прах.


[Закрыть], вы были другим человеком; когда вы покинете этот Зал Чжуан-цзы, вы не будете прежним. Вы только кажетесь тем же.