Текст книги "Автобиография духовно неправильного мистика"

Иначе было невозможно. На том собрании несколько сот человек меня поддержали по-настоящему. И потом у меня было очень много саньясинов из Бихара.

Таким образом я путешествовал по стране и искал «своих». Я выступал на разных религиозных конференциях и собраниях, и многие принимали мои идеи. И как только в том или ином городе появлялась группа моих последователей, я прекращал выступать там на религиозных собраниях. Мои люди сами проводили свои собственные конференции и собрания. Но на это ушло немало времени…

* * *

Однажды меня пригласили на конференцию вместе с Чандан Муни, известным и очень уважаемым среди джайнов монахом. Он выступал первым и говорил о нашем истинном «Я», о его постижении и блаженстве. Я сидел рядом и наблюдал за ним. Его слова были пустыми, они не отражали его собственные переживания. А в глазах его не было никакой глубины.

Я выступал сразу после него. Первым делом, выйдя на сцену, я сказал: «Все, что говорил Чандан Муни, – бессмысленное повторение священных писаний. Он, конечно, неплохо потрудился. У него отличная память, но сам он ничего подобного не испытал».

После такого моего заявления в воздухе повисло напряженное молчание, ведь это было собрание джайнов. Некоторые уже встали со своих мест, чтобы уйти. Но я добавил: «Постойте! Уйти вы всегда успеете. Я для вас человек новый, я здесь впервые. Дайте мне пять минут. Я расскажу немного о себе и о своих взглядах. Когда вы поймете, кто перед вами, то сможете решить, уходить вам или остаться».

И пяти минут мне хватило. Когда время вышло, я сказал: «Ну вот, а теперь все желающие могут уйти».

Но никто не ушел. Я говорил почти два часа. Вообще-то я не планировал выступать так долго. Меня просили произнести речь минут на десять. Но, видя, что люди слушают меня с интересом – даже Чандан Муни слушал меня довольно внимательно – и никто не собирается уходить, председатель собрания не решился прервать мое выступление, потому что знал меня как человека, с которым лучше не спорить. А я останавливаться вовсе не собирался и был готов, если понадобится, вышвырнуть председателя из зала. Он это понял и сидел тише воды ниже травы.

Выслушав мою двухчасовую речь, Чандан Муни передал мне записку, в которой говорилось: «Я хочу встретиться с вами наедине. Я не могу прийти к вам, потому что нам, джайнам, можно входить только в храм. Простите меня за это, но я очень прошу вас, придите ко мне».

«Хорошо, – передал я посыльному. – Скажите, что я приду».

И я пришел. У храма собралась толпа, человек двести, но Чандан Муни хотел говорить наедине. Он проводил меня внутрь, запер двери, сел рядом со мной на пол и сказал:

– Вы были правы. Я не осмелился признаться в этом при всех, но вам хочу сказать: вы совершенно правы. Я на самом деле не знаю, что такое истинное «Я», я никогда ничего подобного не испытывал. И я не знаю, существует ли оно вообще, это «Я». Вы были правы, я лишь, как попугай, повторяю слова, прочитанные в книге. Но, прошу вас, – продолжал он, – помогите мне. Я чувствую себя будто в тюрьме. Мне некуда идти. Я – глава этой общины, но при них боюсь задать даже самый невинный вопрос. Они считают, что я уже познал себя, а значит, не должен задавать вопросов, ведь у познавших уже есть все ответы. – В его глазах я увидел слезы.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал я. – Я видел много высокопоставленных священников, но никто из них не был таким искренним, как вы. Я знаю, что вы уже больше не можете выносить эти оковы. Вы, наконец-то, встретились с опасным человеком. Между прочим, вы сами его пригласили!

И через два года это случилось. Все это время после нашей встречи он писал мне письма, изучал и практиковал медитацию и через два года покинул свою джайнскую общину. Он был там очень уважаемым человеком и жил в достатке… но он бросил все это и приехал ко мне.

Я очень удивился и поначалу даже не узнал его. Когда он вошел в дом и сказал: «Я – Чандан Муни», я воскликнул:

– Вы очень изменились!

– Наконец-то я освободился от тюремных оков, сбросил с себя ярмо чужих знаний. Это такое облегчение! Я снова чувствую себя молодым.

А ему было уже около семидесяти.

– Теперь я готов делать все, что вы скажите, – продолжал он. – Я поставил на карту все. Когда-то я был очень богат, но отрекся от того, что имел, и стал монахом. Теперь я отрекся от джайнизма и монашества, чтобы стать никем, но быть свободным и получать свой собственный опыт…

* * *

Когда люди сидят молча и внимательно слушают, впитывая каждое мое слово, когда они сосредоточены и медитативны, я могу говорить о гораздо более тонких и возвышенных явлениях и знаю, что они в состоянии меня понять.

Но если передо мной не мои друзья, то я всегда начинаю с самых азов, но тогда самолет не может взлететь. Ему приходится исполнять роль автобуса, потому как он сможет взлететь, только когда наберет скорость, а для этого нужны определенные условия.

В Индии я выступал перед миллионами людей. Иногда я говорил с несколькими тысячами сразу – на некоторые мои выступления собиралось тысяч по пятьдесят человек. Пятнадцать лет я скитался по стране, от края до края. И я устал. Устал от того, что каждый день мне приходилось начинать с самого начала, с самых азов: только «АБВ» и не больше. В определенный момент я понял, что так я никогда не доберусь до конца алфавита, и я перестал путешествовать.

Передавая непередаваемое: паузы между словами

Тридцать пять лет я говорю совершенно бесцельно. Я уже давно мог бы стать президентом или премьер-министром. Легко. Благодаря моим речам у меня не было бы никаких проблем. Я мог бы добиться чего угодно. Ну и чего же я добился?

Во-первых, я говорю, вообще не думая ни о какой выгоде, мне просто нравится разговаривать с людьми. Для меня это как писать картину или петь песню. Это моя поэзия. Когда я говорю, я чувствую единение со слушателями, когда я вижу, как загораются ваши глаза, когда я вижу, что вы меня понимаете… Эти моменты дарят мне столько радости, что мне больше нечего хотеть.

* * *

Вы ничего не знаете о тысячах просветленных, которые жили и ушли из этого мира. Они так и остались неизвестными лишь потому, что не обладали особым даром, заметным для обычных людей. Конечно, у них были какие-то необычные способности – например, поразительное умение молчать. Но на это люди редко обращают внимание.

Когда я был в Бомбее, то познакомился с одним таким просветленным. Его единственным талантом было умение создавать невероятно красивые песчаные скульптуры. Никогда прежде я не видел таких изумительных произведений искусства. Целыми днями он сидел на берегу и творил. Тысячи людей приходили к нему, чтобы полюбоваться его работами. То были несравненные статуи Гаутамы Будды, Кришны, Махавиры. К тому же этот человек работал не с мрамором, а с песком. Люди бросали ему деньги, но он не обращал на это никакого внимания. Я видел, как некоторые подходили и забирали брошенные ему монеты. Но это его тоже не волновало. Он был целиком поглощен работой. Однако его статуям был уготовлен недолгий век. В один прекрасный момент набегала волна, и на берегу больше не было ни Будды, ни Кришны, ни Махавиры.

До просветления он этим зарабатывал себе на жизнь: переезжал из одного приморского города в другой и создавал песчаные скульптуры. Они были такими чудесными, что трудно было не дать ему денег или еще чего-нибудь. И денег у него было много. Во всяком случае, вполне достаточно для одинокого человека.

А теперь он просветлел. Но у него так и остался всего лишь талант скульптора. Конечно, теперь его скульптуры стали поистине неземными, но это единственное, что он может предложить миру. И существованию нужны его работы. Теперь они более медитативны. Даже если вы просто будете сидеть рядом с его статуями и рассматривать их точные пропорции, любуясь формами и выражением лиц, что-то внутри вас изменится.

Я как-то спросил его:

– Почему вы все время лепите Гаутаму Будду и Махавиру? Вы могли бы заработать больше денег. Ведь буддизм здесь не распространен, да и джайнов довольно мало. Вы могли бы создавать статуи Рамы или Кришны.

– Они не отражают того, что я хочу сказать. Они не указывают на луну, – объяснил он. – То будут просто красивые статуи. Раньше я их делал. Но теперь я творю лишь то, что чему-то учит, хотя, конечно, многие этого не замечают.

Когда я обосновался в Бомбее, тот скульптор уже умер. Но до этого каждый раз, когда я приезжал в этот город, я всегда его навещал. Он работал на берегу в местечке под названием Джуху. Днем там было очень тихо и уединенно, народ собирался лишь к вечеру, а к тому времени его скульптуры уже были готовы. Так что он мог работать, не отвлекаясь.

– Ты – потрясающий скульптор, – говорил я ему. – Почему же ты не работаешь с мрамором? Это увековечило бы твои произведения.

– Ничто не вечно, – отвечал он. – Так сказал Будда. И мои песчаные статуи отражают его слова лучше, чем если бы они были сделаны из мрамора. В мраморных скульптурах нет движения. А здесь оно присутствует всегда. Достаточно сильного ветра, чтобы они рассыпались, да и океанская волна может смыть их в любой момент. Иногда сюда приходят дети и рушат мои творения.

– А тебе не жаль своего труда? Ты работаешь целый день, а потом в один миг вся твоя работа насмарку? – поинтересовался я.

– Вовсе нет, – ответил он. – Все в этом мире преходяще. Тут не на что обижаться. Мне нравится их создавать. А если океану нравится их разрушать, что ж, пусть так. Зато нам обоим хорошо! Мне хорошо, когда я делаю скульптуры, а ему хорошо, когда он их разрушает. Чего ж мне расстраиваться. Волна имеет над песком не меньше власти, чем я. Может быть, даже больше.

Как-то раз во время нашей беседы он сказал: «Ты такой странный. Никто не разговаривает со мной. Люди только деньги бросают и наслаждаются моими скульптурами. Но никто не интересуется мною лично. А когда появляешься ты, я чувствую невероятную благодать оттого, что есть кто-то, кому нравлюсь я, а не только мои работы, кто хочет понять, что же именно я делаю и почему. Ничего другого я не умею. Всю свою жизнь я творю из песка, это единственное искусство, которому я обучился. И теперь я полностью отдался существованию, оно может пользоваться мною, как пожелает».

Такие люди всегда остаются незаметными. Буддой может оказаться и танцор, и певец, но мы ничего о них не знаем по той простой причине, что их способ выражения себя в этом мире не может стать определенным учением. Они не могут помочь людям очнуться ото сна. Но они делают все, что в их силах, все, на что они способны.

Очень немногие из просветленных за огромное количество жизней научились определенному красноречию. Немногие умеют понимать язык. Немногие чувствуют звучание слов, их симметрию и поэзию. И это совсем другое дело. Вопрос не в фонетике или грамматике. Тут нужно уметь в обычном слове найти необычную музыку, превратить земную прозу в неземную поэзию. Немногие знают, как играть словами, чтобы вы могли слышать то, что за ними стоит.

Дело не в том, что они сами решили стать Мастерами, и даже не в том, что существование выбрало именно их. На самом деле, это простое совпадение. До просветления они были хорошими учителями, а, просветлев, превратились в великих Мастеров. Теперь их учительский дар стал искусством. И это, конечно же, самое трудное.

Многие просто молчат и уходят с миром. И никто их не знает. Естественно, так проще. Однако я не из тех, кто ищет легких путей. Мне было тяжело, когда я был преподавателем. А теперь – вы думаете легче быть Мастером? Ничуть. Это всегда трудно и всегда будет трудно.

* * *

Почти все, кто когда-либо слышали мою речь, задумываются о том, что я говорю как-то странно. Ни один оратор на свете так не говорит. Я говорю технически неправильно, выражаю мысль вдвое дольше необходимого! Но у обычных ораторов иные цели. Моя цель совершенно особая. Ораторы готовятся к выступлениям и просто повторяют заученную речь. Кроме того, они пытаются навязать слушателю свою идеологию, какие-то свои идеи. Наконец, для них ораторство – это искусство, в котором они совершенствуются.

Что же касается меня, то я никогда не был оратором в общепринятом смысле. Для меня это не искусство и не ремесло, которым я могу зарабатывать на жизнь. Технически мои выступления с каждым разом становятся только хуже! У нас совершенно разные цели. Я не пытаюсь произвести на вас впечатление, чтобы потом вами манипулировать. У меня нет цели в чем-то вас убедить. Я не хочу обращать вас ни в христианство, ни в индуизм, ни в ислам. Мне все равно, верите ли вы вообще во что-нибудь. Это меня не волнует.

Речь для меня – это инструмент медитации. Никто еще не использовал выступления для таких целей. Я говорю не для того, чтобы поделиться с вами какими-то мыслями, я как раз говорю для того, чтобы вы перестали думать, чтобы работа вашего ума прекратилась.

Мои выступления абсолютно спонтанны. Я даже не знаю, каким будет мое следующее слово. Поэтому я никогда не ошибаюсь. Ошибки допускают только те, чья речь подготовлена заранее. Я никогда ничего не забываю, потому что мне нечего помнить. Моя речь льется совершенно свободно. Возможно, никто до меня не говорил настолько раскованно.

Меня не интересует даже то, насколько я последователен, потому что цель не в этом. Последовательным должен быть тот, кто хочет в чем-то убедить слушателей, донести до них свои взгляды. Тут уж, хочешь не хочешь, нужно быть логичным и рациональным, иначе не удастся завладеть вашими умами. А если это необходимо, то этого можно добиться посредством слов.

Одна из самых известных книг Дейла Карнеги написана именно об искусстве говорить и убеждать других людей. Между прочим, по популярности она уступает разве что Библии. Так вот, на его экзаменах я бы с треском провалился. Когда-то он проводил в Америке обучающие курсы для миссионеров, преподавателей и ораторов. И я, без сомнения, потерпел бы неудачу по всем статьям. Прежде всего, у меня совершенно нет цели кого-то в чем-то убедить, нет желания производить нужное впечатление. Я даже не помню, о чем говорил вчера. Соответственно, о последовательности не может быть и речи. Мне не хочется тратить на это силы. Я очень часто сам себе противоречу, потому что в своих речах обращаюсь совсем не к интеллекту и не к рациональному мышлению.

Моя цель уникальна – я использую слова лишь для того, чтобы создавать между ними паузы, дабы вы могли слушать тишину. Неважно, что я говорю. Я действительно могу сказать что-то очень противоречивое или вовсе абсурдное, что-то совершенно не относящееся к теме, потому что главное для меня – это тишина, которая звучит между словами. Моя речь – это способ дать вам почувствовать, что такое медитация. И как только вы уловили эту тишину, дальше вы можете путешествовать в свой внутренний мир сами, потому что и так уже прошли немалый путь.

Большинство людей в мире считает, что мышление остановить невозможно. А раз так, значит, и нечего пытаться. Я же начал выступать, потому что хотел дать людям возможность почувствовать вкус медитации. Поэтому я могу говорить бесконечно – неважно, о чем. Самое главное – я помогаю вам ощутить внутреннюю тишину, потому что это всегда трудно в самом начале.

Я не могу заставить ваш ум замолчать, но я могу дать вам инструмент, используя который, вы вдруг, совершенно спонтанно, ощущаете тишину. Я говорю и неожиданно останавливаюсь на полуслове… Вы ждете, что я скажу дальше, но дальше ничего нет, есть только пауза, есть тишина. Вы слушаете внимательно, ждете, что будет дальше, не хотите ничего упустить, и естественным образом ваш ум замолкает. А что еще ему, бедняге, остается? Если бы вы знали заранее, в какой момент я остановлюсь, если бы вам сказали, что вот тогда-то и тогда-то ждите тишины, то именно в эти моменты вы продолжали бы думать. Вы бы знали: «Ага, вот сейчас он замолчит, и я смогу поболтать сам с собой». Но лишь потому, что мои паузы случаются совершенно неожиданно, спонтанно… Да я и сам не знаю, когда остановлюсь, просто почему-то вдруг перестаю говорить.

Когда замолкает обычный оратор, все спешат его осудить. Если его речь все время прерывается, значит, он плохо подготовился, не выполнил домашнего задания. Память его подводит, он не может подобрать подходящего слова. Но я не стремлюсь стать хорошим оратором, и меня не волнуют люди, которые меня осуждают. Меня волнуете вы.

Кстати, происходит это не только здесь. Повсюду, где будут слушать аудиозаписи или смотреть видео с моими выступлениями, наступит такая же тишина. Моя цель – не убеждать, а помочь вам ощутить новый вкус, помочь вам поверить в медитацию, пережить на своем опыте, что она – никакой не вымысел, что безмолвие ума – не просто философская идея, а самая настоящая реальность. И вы тоже способны медитировать, причем это не требует особой подготовки.

Вы можете быть грешником или святым, нет никакой разницы. Грешник точно так же может стать осознанным, как и святой.

Существование вовсе не так мелочно, как учат нас религии. Оно не похоже ни на КГБ, ни на ФБР, оно не следит за тем, что вы делаете. Ему все равно, с женой или с любовницей вы ходили в кино. Ему на это наплевать. Люди сами делают из этого проблему. Для существования нет такого понятия, как брак. Крадете ли вы деньги, берете ли вы их из чужого сейфа или из своего – вселенной все равно. Есть лишь факт, что вы взяли деньги, но кому принадлежит сейф, ей безразлично.

Бернарда Шоу как-то спросили: «Может ли человек жить без забот, просто сунуть руки в карманы и радоваться?» – «Может, – ответил Бернард Шоу, – если карманы – чужие».

Нельзя выжить, сунув руки в собственные карманы! Факт состоит в том, что практически все лезут в чужие карманы. А тот парень, в чьем кармане сейчас лежит ваша рука, не может вам возразить, потому что сам залез в чей-то карман. Вот он и сидит тише воды ниже травы. А если он при этом залез в очень богатый карман, так ему вообще не до вас. «Давайте, делайте, что хотите, только шума не поднимайте».

Существование не знает нравственности. Оно аморально. Оно не разделяет явления на правильные и неправильные. Для него правильно только одно: ваша бдительность, ваша осознанность. И тогда вы испытываете блаженство.

Как ни странно, но ни одна религия не считает «блаженство» чем-то «праведным» или «благим». Да они и не могут так считать, иначе все поймут, что грешники намного счастливее святых! Вы заметили, что святые всегда выглядят несчастными? Если критерием хорошего или плохого считать блаженство, то вся религия просто рухнет. Святые окажутся грешниками, и наоборот!

Но это мой собственный критерий. Мне все равно, что написано в разных священных книгах, мне все равно, что говорят пророки, меня не волнует прошлое – все это их дела и их заботы. У меня есть свои глаза, зачем мне чужие? У меня есть свое собственное сознание, зачем мне полагаться на Гаутаму Будду, или на Бодхидхарму, или на Иисуса Христа? Они жили давно, и у них было свое понимание действительности. Я же живу исходя из того, что я вижу, из того, что чувствую и переживаю. У меня есть собственный опыт.

Все, что я хочу, – дать вам возможность понять, что вы тоже можете выйти за пределы ума, как Гаутама Будда. Это не какое-то особое достоинство небольшой кучки людей, для этого не нужно иметь какой-то необычайный дар или способности. Конечно, не каждый может быть художником или поэтом. Для этого нужен талант. Не каждый может стать гением – все это качества, дающиеся человеку от рождения. Но просветлеть может любой, здесь все равны. Это единственное, в чем коммунисты были правы. Однако, как ни странно, именно это явление они и отрицали.

Просветление – вот единственное, в чем все равны, на что все способны в равной степени. И оно не зависит от того, что вы делаете: молитесь ли вы каждый день, верите ли вы в бога, или все это вам чуждо, и вы занимаетесь чем-то совершенно другим. Просветление зависит лишь от умения ощутить его вкус – и тогда вы вдруг понимаете, что все получится, все возможно. Вот я и беседую с вами, чтобы дать вам эту уверенность. Я могу говорить о чем угодно, могу рассказать притчу, могу анекдот – неважно. Главное здесь не слова!

Интеллектуалы и логики меня не любят. «Ну у него и речь!» – восклицают они. Только они не понимают, что это не подготовленное выступление и не лекция. Это просто средство, которое помогает вам наполниться уверенностью в том, что однажды вы тоже сможете услышать тишину. И чем увереннее вы становитесь, тем легче вам это дается. Без моих разговоров вы нашли бы другое средство. Например, вы можете слушать пение птиц – они то умолкают, то вновь начинают щебетать. А вы просто слушаете… вон, та ворона каркает и умолкает без всяких причин. Она просто дает вам шанс. Ищите любую возможность. Как только вы ощутите вкус внутреннего безмолвия, вы сможете слышать тишину даже на базаре, где царит постоянный гул и хаос, от которого можно сойти с ума.

Итак, мои выступления – это отнюдь не произведения ораторского искусства. Я не проповедую и не навязываю вам никаких доктрин. Моя речь – это лишь инструмент. С ее помощью вы можете почувствовать вкус тишины и узнать, что для просветления не нужен особый талант, что этому не нужно специально учиться, что не только обученные люди могут просветлеть, что для этого не нужно быть аскетом и соблюдать строжайшую дисциплину, не нужно быть праведником и избегать грехов. Просветлеть может любой, нужно только это осознать. Вот в чем цель моих бесед с вами.

Стоит только поверить, что ваш ум способен молчать, – и все тут же меняется. Вопрос не в дисциплине, не в молитвах, не в вере в бога и прочей ерунде. Главное – ощутить в себе эту способность. А когда вы уверены в себе, вся картина сразу приобретает иную окраску.

Я убедился на своем опыте, что если умеешь молчать, если можешь отстраниться от мыслей и расширить свое сознание, то совершенно неважно, что при этом делать. Ваши поступки никого не волнуют, важно лишь ваше сознание. Поступки – это вообще мелочь. Но все религии оценивают человека лишь по его делам и вовсе не учитывают уровень его осознанности. Религии учат вас, что делать и как поступать. Но никто не говорит о том, что, пока вы не станете осознанными, вы не сможете быть по-настоящему религиозным.

Меня самого удивило, что когда ум замолкает и человек становится более осознанным, более бдительным, меняются и его поступки, – но не наоборот. Вы можете изменить образ жизни, но это никак не изменит вашего сознания. А вот осознанность изменяет вас настолько, что вы и действовать начинаете по-другому. Это очень просто и, между прочим, вполне научно. Вы совершаете кучу глупостей, но когда вы внимательны и осознанны, вы просто не можете поступить неверно.

И дело не в поощрении и наказании. Просто вы осознанны, ваш ум молчит, вы испытываете внутреннее умиротворение и соответственно видите больше и глубже. Вы видите все свои действия и их последствия. Вы уже просто не можете кого-то обидеть, не в силах быть жестоким, не в состоянии злиться, жадничать или тешить свое самолюбие. Осознанность приносит столько блаженства! А что может дать жадность, кроме лишнего беспокойства? Что вы получите от своих амбиций? Только бесконечную борьбу в попытках забраться на очередную ступеньку.

Когда сознание укрепляется, меняется и весь образ жизни. Если говорить религиозными терминами, вы перестаете грешить, а то, что называется добродетелью, становится неотъемлемой частью вас самих и ваших поступков. Но религии все перепутали. «Сначала измени свои действия», – говорят они. Представляете, вы находитесь в темной комнате и постоянно натыкаетесь на разную мебель, и вам говорят, что свет в комнате не загорится до тех пор, пока вы не перестанете спотыкаться. Я же утверждаю обратное: «Зажгите лампу – и вам не нужно будет бродить в темноте на ощупь». Кто же станет спотыкаться о мебель, когда ее прекрасно видно? И, между прочим, удариться об угол шкафа довольно неприятно, иногда даже очень больно. Это уже само по себе наказание. Неверное действие ведет к боли. И при этом, заметьте, никто вас специально на шкаф не толкал, вы ударились сами. Так что вселенная не следит за каждым вашим поступком. А любой прекрасный поступок – сам по себе уже награда. Но сначала нужно озарить свою жизнь светом.

Медитация – это попытка обрести свет и радость, ощутить безмолвие и блаженство. В чудесном мире медитации вы просто не можете делать ничего плохого и неправильного.

Именно поэтому я настаиваю на обратном порядке. Религии преклоняются перед поступками, я же делаю акцент на расширении сознания. Но осознанность может расти только в тишине. Это самая благоприятная почва. Когда вы бдительны и осознанны, вы просто не можете шуметь. Шум и осознанность не уживаются вместе.

Поэтому мои выступления, мои беседы не подходят ни под одну категорию ораторского искусства. Это просто инструмент медитации. Так я помогаю вам набраться уверенности, которую отняли у вас религии. Вместо этого они навязали вам чувство вины, а оно давит и заставляет грустить. Как только вы поверите в то, что способны на великие свершения, так сразу перестанете испытывать чувство неполноценности – вместо этого придет ощущение благословения. Вы почувствуете, что существование великолепно подготовило вас к восхождению на вершины осознанности.

Конечно, чтобы вернуть уверенность, нужно время, вот поэтому я и говорю с утра до ночи уже почти тридцать лет. Возможно, за эти годы я и остановился раза два или три – просто потому, что чувствовал себя неважно. Но именно из-за того, что я не могу вам помогать постоянно, я хочу, чтобы вы взяли на себя ответственность и сами научились медитировать. Вам поможет вера в то, что вы действительно способны ощутить внутреннюю тишину. Зная, на что каждый из вас способен, а способности проверяются на практике, только так.

Будьте внимательны. Отмечайте, что помогает вам останавливать мысли. Не полагайтесь только на меня, практикуйтесь сами. Что вы будете делать, когда меня не станет? Мои беседы могут превратиться во что-то вроде наркотика, но я не хочу, чтобы вы от меня зависели. Я не хочу стать вашим героином.

Так называемые мастера и учителя разных религий… А уж я за свою жизнь повидал немало самых разных преподавателей, учителей, мастеров и гуру. Так вот эти мастера хотят, чтобы их ученики зависели только от них. Это дает им власть. Но мне власть не нужна. Я люблю вас независимо от того, со мной вы или нет. Я хочу, чтобы вы были уверенными в себе и независимыми, чтобы вы могли сами создавать для себя эти удивительные, драгоценные мгновения.

Раз вы можете достичь состояния внутренней тишины вместе со мной, значит, можете прийти к этому и вполне самостоятельно. Я тут не при чем. Вам нужно лишь понять, что происходит. Слушая меня, вы перестаете мыслить. Прислушиваясь к рокоту океана, или грому среди туч, или шуму ливня, вы забываете о себе, отодвигаете свое эго в сторону, оно вам просто не нужно… Океан не собирается на вас нападать, равно как и дождь, и деревья – им от вас ничего не нужно. Вот вы и не защищаетесь. И чем чаще вы доверяете жизни как таковой, доверяете существованию и открываетесь ему навстречу, тем лучше вы понимаете язык тишины, и в один прекрасный момент вы просто уже больше не выходите из состояния медитации, и внутренняя тишина оказывается самой вашей сутью.