Текст книги "Антарктида: Четвертый рейх"

54.

Октябрь 1943 года. Германия. Окрестности Падерборна, земля Северный Рейн-Вестфалия.

После совещания Гиммлер предложил Скорцени сесть в его лимузин и, устроившись рядом с ним на заднем сиденье, приказал водителю поднять за своей спиной пуленепробиваемое стекло. Теперь они могли говорить, не опасаясь, что водитель их услышит.

Какое-то время они ехали молча. Похоже было, что Гиммлер, не имевший достаточного опыта общения с «самым страшным человеком Европы», в самом деле, не знал, каким образом начать этот разговор, или же просто провоцировал его заговорить первым. Однако Скорцени прекрасно понимал, с какой целью рейхсфюрер СС пригласил его в машину: руководителю СС, по существу – второму человеку в государстве, нужны были правдивые сведения о том, что же на самом деле происходило во время встречи Гитлера с Посланником Шамбалы. Вот только, исходя из этики отношений, это свое любопытство он должен был удовлетворять в беседе с фюрером. И не он, Скорцени, виной тому, что отношения вождя СС с вождем нации в последнее время становились все более напряженными, что-то там у них не складывалось.

– Я понимаю, Скорцени, что фюрер потребовал от вас молчания, – наконец заговорил Гиммлер и, повернувшись к нему лицом, навел два свинцовых окуляра своих очков, словно два спаренных ствола.

– Потребовал, – жестко отрубил Скорцени, не желая делать ему снисхождения.

– Но если в самых общих чертах… Каково отношение гостя рейха и тех Высших Неизвестных, которые стоят за ним, к рейху и…

– В самых общих чертах высказать это невозможно. – Скорцени понимал, что ни пресекать этот разговор, ни лгать Гиммлеру не имеет смысла. Не исключено, что во время очередного перемирия фюрер сам разоткровенничается с вождем СС, и тогда уже Гиммлер не простит ему лжи. Не то чтобы Скорцени боялся Гиммлера, просто он давно решил для себя, что закаляться и добывать славу следует в борьбе с внешними врагами рейха, а не в кулуарной грызне с его высшими чиновниками.

– И все же, – более настойчиво поинтересовался рейхсфюрер СС, буквально наваливаясь на его правое плечо. – И можете не сомневаться, что все сказанное останется сугубо между нами.

– Вы ставите меня в очень сложное положение, господин рейхсфюрер.

– Понимаю. Но фюрер вел себя как-то странно.

– Фюрер – есть фюрер, – уклончиво ответил Скорцени. – Он неординарен, причем во всем.

– Я не об экстравагантности фюрера, я – о другом. Чутье подсказывает мне, что на самом деле встреча оказалась более сложной, нежели фюрер мог предположить.

«Он не отстанет, – понял Скорцени. – Дорога к Берлину станет дорогой пытки».

– Предчувствие вас не обмануло, рейхсфюрер.

– А в деталях? Хотя бы в самых общих выражениях.

– Если в самых общих, то ситуация сложная. Высшие Неизвестные – будем называть их так – уже не верят в нашу победу. И не позволят нам создать оружие возмездия до того, как русские и их союзники войдут в Берлин.

– А когда русские войдут, мы для кого будем создавать это оружие – для коммунистов?

– Для себя и своих потомков, но уже в Рейх-Атлантиде. О Германии времен Гитлера они говорят уже в прошедшем времени; интерес для них представляет только то, что мы успеем заложить и сотворить до конца войны в раю, открытом для нас подводными асами гросс-адмирала Деница.

– То есть Высшие Неизвестные уже не приемлют Гитлера как лидера европейской цивилизации… – наконец-то убрался Гиммлер с плеча Скорцени и даже отвел спаренные свинцовые стволы очков-велосипедиков.

– Можно предположить и такое объяснение того, что происходит между фюрером и неизвестными нам, но довольно властными господами.

– Они не согласны с методами его кровавого восшествия на европейский престол – вот в чем причина их охлаждения. Он возомнил себя богом, а те, истинные, боги такого не прощают. Можете не отвечать, Скорцени. То, что вы имели право сказать, вы уже сказали, и я признателен вам за откровенность. Теперь говорить буду я. Уверен, что разочарование Гитлером как полководцем и лидером нации не привело к разочарованию идеей мирового господства арийцев. Вы не согласны, штурмбаннфюрер?

– Не привело. Не следует забывать, что во Внутреннем Мире Антарктиды тоже господствуют арийцы, причем потомки тех арийцев, которые когда-то создали цивилизацию, известную у нас под названием цивилизации атлантов.

– Но в таком случае они не должны забывать, что в рейхе существуют и другие известные личности, другие вожди.

– Вы позволили мне не поддерживать этот разговор, рейхсфюрер.

– Откажетесь отвечать? – с ехидцей поинтересовался Гиммлер, очевидно вспомнив сейчас об одном из любимейших своих подчиненных – Мюллере, с его гестапо и гестаповской тюрьмой на Принц-Альбрехтштрассе, в которой обычно казнили высокопоставленных оппозиционеров фюрера. – Я понимаю – вы личный агент фюрера, национальный герой. Скажите прямо, я вас пойму.

И вот тут Скорцени почувствовал, как в нем вскипает ярость. Он прекрасно знал свою натуру: в тех случаях, когда люди обычно тушуются перед угрозами и шантажом власть предержащих, начинают паниковать или, по крайней мере, осторожничать, – он впадает в неудержимую ярость.

– С вашего позволения, – процедил он, – я ограничусь ролью благодарного слушателя.

– Не согласен, Скорцени. Вы, конечно, имеете право не реагировать на мои слова, но замечу, что роль у вас теперь вырисовывается куда более ответственная, нежели роль слушателя проповеди из церковной массовки.

– Я не терплю, когда меня заставляют выбирать между собой и фюрером, – молвил Скорцени, прежде чем успел вспомнить, кто является его собеседником. – Извините, конечно, господин рейхсфюрер… Но вы должны понять меня, – продолжил он далеко не извиняющимся тоном.

И тут Гиммлер прибег к тому единственному, что выводило из конфликтного штопора их обоих.

– Почему вы решили, что вас ставят перед выбором? Мы оба – люди фюрера, люди, преданные Германии и фюреру. И все, что предпринимаем, делается во имя фюрера. Разве не так?

– Это несколько меняет ситуацию, – благоразумно смягчил свою позицию и штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, не забывая, что как офицер службы безопасности СС он такой же подчиненный Гиммлера, как и гестаповский Мюллер.

– Когда вы отправляетесь в Тибет?

«Значит, он не догадывается, что на самом деле лететь мне придется не в Тибет», – понял Скорцени и решил для себя, что уж по этому поводу откровенничать он не станет. Даже с рейхсфюрером СС. И если вдруг эта беседа станет известной фюреру, сохранение тайны экспедиции в Рейх-Атлантиду ему зачтется.

– На подготовку мне отведена неделя. Думаю, что в реальности приказ на выступление в экспедицию последует дней через десять. Или чуть позже.

– От чего это может зависеть?

– Фюрер предупредил, что перед началом экспедиции он обязательно встретится со мной.

– То есть он будет ждать, когда вы доложите о готовности группы.

– Очевидно, да.

– В таком случае дата начала экспедиции зависит не от фюрера, а от вас. Это упрощает нашу задачу. Думаю, группа должна состоять не более чем из пяти человек. Чтобы придать экспедиции наукообразный вид, вам понадобятся два специалиста-востоковеда. Завтра же они будут подобраны.

– Это важный момент.

– Не волнуйтесь, контингент ученых будет состоять из проверенных людей, а значит, все то, что должны будем знать только вы и я, – останется между нами. Официальный отчет тоже будет таковым, каким мы его утвердим. Зато вы можете быть спокойны, что эти ученые не станут исповедоваться в застенках гестапо. Мало того, мы позаботимся о том, чтобы в нужное время ученые стали учеными-призраками. Вы понимаете, о чем идет речь.

Скорцени, естественно, понимал, что призраками ученые станут после того, как их, уже в качестве отработанного материала, отправят в концлагерь. Но это уже в не его компетенции.

– Двух других для этой экспедиции мне позволено будет подобрать самому?

– Естественно. Причем одним из тех офицеров, которых вы, Скорцени, подберете сами, могла бы стать одна известный вам унтерштурмфюрер СС.

– Кто именно? – безмятежно поинтересовался штурмбаннфюрер, не заметив подвоха.

– Ваш «меч судьбы», прекраснейшая из германок, Лилия Фройнштаг[102]102
  О довольно близких отношениях между Отто Скорцени и Лилией Фройнштаг, участвовавшей в нескольких операциях, проводимых первым диверсантом рейха, вы можете узнать из романов автора «Черный легион», «Ветер богов», «Странники войны» и других, входящих в эпопею «Война империй».


[Закрыть].

Скорцени напрягся и удивленно посмотрел на рейхсфюрера СС. Вот уж чьего имени он не ожидал услышать сейчас, так это имя Фройнштаг.

– «Меч судьбы», говорите?

– О нет, избавьте меня от каких-либо подозрений! Уж кто-кто, а Фройнштаг – не мой человек, – редко Скорцени приходилось видеть улыбку на лице этого, поражавшего своей жесткостью, рейхсфюрера СС. Но сейчас Гиммлер явно не поскупился. – Наоборот, ваш. Во всех отношениях.

– Но, видите ли, – явно смутился первый диверсант рейха, прекрасно понимая, какой подтекст заложен был рейхсфюрером в этом определении – «ваш человек». – Наши былые отношения с госпожой Фройнштаг…

– А я знаю, – не дал ему договорить Гиммлер, – что она прекрасно заявила о себе и во время подготовки к операции по похищению папы римского[103]103
  Речь идет об операции «Черный кардинал» по похищению папы Римского Пия XII, которую Скорцени готовил по личному приказу фюрера. Однако в последний момент, когда Скорцени и его люди уже провели соответствующую работу в Ватикане и готовы были к основной акции, Гитлер не решился (вернее, его отговорили) идти на эту авантюру, опасаясь гнева всего католического мира. Этой операции посвящен роман автора «Черный легион».


[Закрыть], и в ряде других ситуаций.

– Не возражаю, она действительно показала, что достойна мундира офицера СС.

– Мы убедились в этом еще тогда, когда она была офицером охраны женского концлагеря гестапо. Не зря ее назначили командовать взводом надзирательниц. Как записано было в послужном деле, «ее истинно арийская твердость, – все еще не сгонял улыбку со своего лица Гиммлер, но только теперь она уже становилась по-настоящему садистской, – проявлялась с безупречной жесткостью и преданностью фюреру». Иное дело, что проявлялась эта жесткость не только по отношению к заключенным, но и по отношению к подчиненным ей надзирательницам. И порой это уже была не жесткость, а настоящая жестокость, причем… ну, скажем так, с некоторыми сексуальными склонностями.

– Мне известна ее биография, господин рейхсфюрер, – резко напомнил ему Скорцени. Уж он-то хорошо знал, что под сексуальными склонностями Гиммлер имеет в виду те лесбиянские забавы, которым в женском концлагере предавалась не только Фройнштаг и прелестям которых сама Лилия была подвержена менее остальных. К тому же, они никак не повлияли на ее сексуальную ориентацию.

– Смею надеяться, что известна. Иначе вы не были бы офицером СД. Кстати, пора бы ее повысить в чине. Если, конечно, вы не станете возражать.

– Почему я?

– Потому что только вам известен самый страшный ее недостаток.

– Как у всякой уважающей себя женщины, у Фройнштаг их несколько.

– Я говорю о самом страшном. При этом я имею в виду не пухлость ее бедер и изысканность талии и даже не ее былые лесбиянские пристрастия, – все же не отказал себе вождь СС в удовольствии напомнить Скорцени, что же на самом деле представляет собой его «меч судьбы».

– В таком случае речь идет о ревности.

– О немыслимо жестокой, беспощадной, вплоть до выхватывания пистолета, – ревности. Да не тушуйтесь вы, Отто. Любой диверсант может позавидовать вам: иметь такую женщину для прикрытия и разведывательно-диверсионной легенды!..

– Оберштурмфюрер Фройнштаг будет включена в группу.

– Мудрое решение, Скорцени. Это не женщина – это меч судьбы. И учтите: «меч судьбы» – это ее выражение.

– Кажется, однажды я слышал его.

– Тогда вам несказанно повезло, Скорцени. Обычно она произносит эти слова как окончательный, обжалованию не подлежащий приговор. Правда, после того как встал вопрос: то ли, за исключительную жестокость в обращении с заключенными, отдавать ее под суд, то ли за эту же жестокость награждать ее, Фройнштаг стала крайне осторожной с подобными приговорами.

– Так вы советуете включать ее в состав экспедиции, или же, наоборот, отговариваете от этой затеи?

– Рекомендую, Скорцени; но рекомендую, предупреждая. Хотя вряд ли Фройнштаг догадывается, что сама она и есть не что иное, как меч судьбы.

Тема была исчерпана, и какое-то время оба эсэсовца молча смотрели каждый в свое боковое окно, за которыми неспешно проплывали обрамленные холмами и скудными перелесками деревушки Вестфалии, за которыми вот-вот должны были возникнуть предместья Падерборна[104]104
  Замок-монастырь рыцарского ордена СС Вебельсберг располагался неподалеку от города Падерборна, ныне – земля Северный Рейн-Вестфалия, ФРГ.


[Закрыть]. Скорцени не очень нравились эти места, ему больше импонировали суровость Баварских Альп или украшенные миниатюрными рыцарскими замками роскошные долины чешской Шумавы, по которым он будет тосковать где-то там, под километровой толщей антарктического льда, который даже сравнить нельзя с альпийскими ледниками его родной Австрии.

– Поскольку речь зашла о формировании состава экспедиции, – первым нарушил затянувшееся молчание Скорцени, – то сразу же должен уточнить: Тибет, чаша Грааля и зов священной крови, о которых начнут писать наши газеты, возвещая о мирной, сугубо научной экспедиции рейха, – все это лишь прикрытие. На самом деле мне предстоит побывать на «Базе-211», в Рейх-Атлантиде.

Услышав это, Гиммлер оторвал взгляд от видового стекла и с грустью взглянул на Скорцени.

– Я терпеливо ждал, когда вы решитесь на это признание, Скорцени. Я не мог знать с достоверностью, однако прекрасно понимал, что вряд ли фюрер решился бы рисковать вами ради какой-то совершенно не нужной сейчас, после визита в Вебельсберг Консула Внутреннего Мира, погибельной экспедиции в Шамбалу. Одним из условий Повелителя Внутреннего Мира было: ни один из побывавших в Рейх-Атлантиде не должен вернуться в Германию. Я так понимаю, что для вас сделали исключение.

– Иначе пришлось бы пробиваться с оружием в руках. И двое ваших аненербистов мне по-прежнему нужны, только уже для создания ложной экспедиции.

– Почему ложной? Как и предвиделось, в Тибет отправятся пятеро, и все под вымышленными именами. И нет ничего странного в том, что под одним из псевдонимов в Тибете будет находиться некий Отто Скорцени. Только сумасшедший решится доказывать, что в действительности Скорцени в это время развлекался с красотками из Внутреннего Мира в несуществующей Стране атлантов.

– Благодарю вас, рейхсфюрер, за понимание.

– А мы должны учиться понимать друг друга, Скорцени, мы должны этому учиться. Это прекрасно, прекрасно, что вы сумеете побывать там. Мы должны знать, что нас будет ждать в этих подземельях. Причем важно все: климат, пейзажи, общая атмосфера в колонии, царящий там психологический климат, отношения рейх-атлантов с аборигенами и пленными.

– Вы забыли спросить, почему вдруг такая спешка с активизацией «Базы-211».

55.

Февраль 1939 года. Перу. Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.

Кодар умолк и некоторое время стоял, задумчиво оглядывая склоны гор, словно желал убедиться, что там нет никого, кто бы мог угрожать им. Потом подошел к плитам, которые лежали под дощатым навесом, и попросил подойти туда же доктора Микейроса.

– Вас заинтересовали эти послания? – глухо проговорил хозяин «Андского Гнездовья», приближаясь к нему.

– Все, что я мог сообщить вам о своем ордене, я уже сообщил. Теперь хотелось бы, чтобы вы столь же охотно ответили на мои вопросы. Скажите, вот эти три плиты… Что, по-вашему, на них изображено? Какая информация закодирована?

– Почему вас заинтересовали именно эти? «Ты становишься слишком подозрительным и неучтивым, – упрекнул себя Микейрос. – Это не оправдывает тебя даже со ссылкой на старость».

– Хочу убедиться, что не ошибаюсь.

– Я уже говорил о них в интервью одному из парижских еженедельников и могу лишь повторить то, что в нем уже было написано. Посмотрите на изображение, выбитое вот на этой плите. Не подлежит сомнению, что здесь схематично изображен процесс переливания крови от донора к больному. То есть то, чему наши медики научились сравнительно недавно.

– Чтобы установить это, не нужны никакие эксперименты, – подтвердил Кодар, пристально всматриваясь в пиктограмму. – Но все же я хотел бы убедиться, что наша с вами фантазия не подводит нас. Вы показывали эту плиту медикам?

– В том числе и крупнейшему специалисту США по проблемам болезней крови профессору Ронарду.

– Авторитетно.

– А еще плиты могут открыть нам тайны запуска ракет, лечения рака, способны поведать множество других изобретений и открытий древней цивилизации. В сущность некоторых из них наши технократы проникнут разве что в будущем столетии.

– А народ, оставивший эти ныне забытые письмена? Каковой могла быть его судьба? Помню, что уже спрашивал вас об этом, но теперь мы с вами более откровенны в своих высказываниях.

– Точной информации, как вы понимаете, нет. Есть предположение. Судя по всему, правители и жрецы знали о неминуемой гибели своих подданных – отсюда и страсть к увековечиванию знаний на плитах. Незадолго до трагедии узкий круг правящей элиты улетел в космос. Туда, откуда пришло предупреждение о гибели. Не исключено, что это потомки улетевших наведываются сейчас на Землю на летающих дисках.

– У вас имеются аргументы в пользу этой версии?

– Нет, ни один из дисков визита нам не наносил.

– В любом случае вы, профессор, могли бы стать одним из самых образованных и уважаемых членов нашего ордена, в число которых уже входит несколько известных ученых.

– Вынужден вас огорчить: я никогда не буду принадлежать ни к одной организации, ни к одному ордену или масонской ложе, – мрачно ответил Микейрос. – Это мой принцип. В моем возрасте отказываться от своих принципов – просто смешно.

– Понимаю, – вежливо склонил голову Кодар. – Кстати, по мнению некоторых членов нашего Ордена, в этих космических кораблях летают не сами инопланетяне, а созданные ими биологические роботы, скопированные с нас, землян. И то, что на сегодня зафиксировано несколько типов астронавтов, лишь подтверждает нашу версию: речь идет всего-навсего о нескольких поколениях роботов. На мой взгляд, пилоты последнего поколения наиболее совершенны. По существу, по внешним признакам они не отличаются от физически более совершенных из нас. Не исключено, что они скопированы с потомков тех людей, которые стартовали когда-то с Земли в поисках новой планеты обитания.

– Если учесть, что роботы неприхотливы, не поддаются влиянию земных вирусов, их легко запрограммировать на определенный круг действий, избавив от ненужных эмоций… – соглашаясь с ним, размышлял Микейрос. – А следовательно, отпадает множество проблем, связанных с моральным климатом на кораблях, проявлением инстинктов…

– Да гибель такого экипажа ни у кого особой печали не вызывает, – процедил Кодар. – Вскоре человечество будет запускать в космос точно таких же фантомов.

Выслушивая Кодара, доктор Микейрос краем глаза наблюдал за тем, как от водопада с кувшином воды возвращается Оливейра. Грэг не мог видеть ее лица, но знал, что сейчас оно влажное и раскрасневшееся. Каждое утро жена ходила с этим высоким, по-лебяжьи изогнутым кувшином, подаренным ей каким-то мастером на рынке в Рабате, к водопаду, долго умывалась ледяной водой и, не утираясь, медленно возвращалась в дом. Она почему-то считала, что вода из этого водопада каким-то чудодейственным образом сохраняет красоту женского лица.

Микейрос как-то поинтересовался у сведущих людей из городка, существуют ли на сей счет какие-либо легенды или предания, но оказалось, что не существует. Ни о каких-то целительных свойствах его никто никогда не слышал. Родник как родник, каких в окрестных предгорьях множество. Если через год-второй сюда начнут сходиться девушки со всей округи, то автором легенды, созывающей их сюда, следует признать Оливейру.

– Допустим, вы ликвидируете эту группу «Стражи Земли»… – проговорил Микейрос, все еще наблюдая за Оливейрой. – Уверены ли вы, что не пришлют сюда другую группу?

– Не стану успокаивать, – довольно сурово молвил Кодар. – Угадать трудно. Одно знаю: если нам удастся ликвидировать посланную к вам группу или посадить ее за решетку, на какое-то время «Стражи Земли», наверное, успокоятся. У них не так уж много боевиков, подобных Оранди, чтобы продолжать поединок с нами. К тому же, они побоятся огласки. Если пресса узнает – а она, конечно же, узнает, это я “стражам” могу гарантировать – о методах их деятельности, всем станет понятно, что появилась еще одна террористическая, экстремистская группа, еще одна коза ностра. В то время как они во что бы то ни стало стремятся предстать в ипостаси принципиально новой общественной силы.

– Ваш орден пытается создавать себе точно такой же имидж, – довольно бестактно заметил доктор Микейрос.

– Если откровенно – то да, тоже, – передернул плечами Кодар. – Но, как бы вы ни относились к «Стражам Земли» и к нам, помогать все-таки придется нам. Уже хотя бы потому, что это в ваших интересах, интересах вашей страны, а главное – в интересах науки. Мы исходим именно из этих соображений.