Текст книги "На Сибири мы сибиряки"

Результаты наших исследований коррелируют свидетельства современников и исследователей о том, что в конце XIX в. старожилы все более замыкаются в своих мирах. Доказывается и факт углубления тенденции к заключению браков внутри нескольких старожильческих родов. Так, вплоть до 1920-х гг. в с. Балахтон Ачинского уезда старожилы Патрушевы, Вараксины, Мамаевы, Тяжельниковы, Марьины предпочитали «родниться между своими». В селениях Имисское, Бугуртак, Жербатское Минусинского уезда в конце 80-х гг. XIX в. усилились противоречия между крупными родами крестьян-старожилов. В с. Имисском словесные перепалки на сходах между представителями семейных «кланов» иногда доходили до открытых столкновений. Несколько родов сохраняли нейтралитет, но большинство отдельных семейств вынуждены были под давлением сторон определяться с выбором. Поэтому «раскол» проходил через все сельское «общество». Однако в земельных спорах с соседними можарскими крестьянами все старожилы выступали сообща. В том же с. Имисском Минусинского уезда вплоть до 1890-х гг. на ключевые должности избирались члены старожильческих «кланов» (Евдокимовы, Хохловы, Скурихины, Поповы). Позднее избираются переселенцы из бывших помещичьих крестьян (Евлюковы, Журавлевы и др.).

Результаты исследований подтвердили и факт изменения отношения к выборным должностям и нарастание внутреннего раскола между старожильческими родам[280]280
  Данные информаторов-старожилов: Л. С. Алешичкина, Д. П. Глушкова, С. С. Евлюковой (Скурихиной), Н. И. Евдокимова, С. М. Левахина, Ф. С. Пружинина, А. И. Пружининой (с. Имисское Курагинского района); Н. И. Вараксина, П. И. Мамаева, Т. И. Вараксиной, В. А. Аристова и др. (с. Балахтон Козульского района Красноярского края).


[Закрыть].

Таким образом, в течение первой половины XIX в. в представлениях картины мира сибирских крестьян продолжали сохраняться ментальные установки ценности «однопородной деревни», выросшей из большой патриархальной семьи. В правилах отношений между членами общины отражались выраженные оценки традиционного сознания о корпоративности и иерархичности сообщинников, прежде всего, «по родству». Характер мотивированных ценностей картины мира крестьян-старожилов выстраивал систему алгоритмов позитивного социального поведения в среде «своих».

Во второй половине XIX в. также нарастает тенденция консолидации старожилов в целях борьбы с нарушителями традиций. Резкое увеличение количества выселенных из старожильческих селений ставило задачу усиления воспитывающей роли семьи. В последней четверти XIX в. в ценностных воззрениях все более превалируют ценности семьи, отдельного домохозяина, но не коллективные и общинные в целом. Границы корпоративной ментальности «мы» сужаются до размеров семьи и круга родственников.

В картине мира приенисейских крестьян сохранялись сострадание и установки помощи по отношению к тем сообщинникам, кто нуждался в социальной поддержке. Выборная власть неосознанно воспринималась частью компонента «условий» благополучия «общества». Одновременно коллективная ментальность влияла на психику крестьян-переселенцев, психологически социализируя в сообщество «своих». Выборная власть в общине все более воспринимается как тягость, вид повинности, и к концу XIX в. снижается ценность самой службы в воззрениях крестьян. Однако по-прежнему в представлениях крестьян община продолжает выполнять важнейшую функцию корпоративного органа, защищавшего отдельные домохозяйства от посягательств со стороны.

Очерк седьмой
Традиции обычного права

Ключевой особенностью жизни общества в традиционное время всегда было неукоснительное следование предписаниям обычаев и «заветам предков». Они воспроизводились из поколения в поколение, охранялись общественным мнением и содержали широкий комплекс правовых, нравственных, религиозных и социальных представлений. Правила регулирования трудовой деятельности, общественного, семейного и межличностного бытия находят свое отражение в традициях обычного права.

Обычное право – совокупность норм неписанных старинных традиций, обычаев, правил поведения, регулирующих отношения в социуме.

Обычное право входит в перечень высших достижений народной культуры любого этноса. Многие историки и ученые-правоведы подчеркивают, что даже сейчас, в XXI в., «существуют важные области права, в которых в силу различных причин вообще отсутствует правовое регулирование либо оно ограничивается общей отсылкой или рамочными нормами»[281]281
  Подольская Н. А. Является ли судебная практика источником российского права? // Журнал российского права. 2000. № 12. С. 80.


[Закрыть]. Для современной науки обращение к народным традициям характерно в контексте социальной истории, истории повседневности, микроистории.

Традиции обычного права играли заметную роль в повседневной жизни и даже в значимых событиях отечественной истории с древности: «Имяху бо обычаи свои и законъ отець своих и преданья кождо свои нравъ. Поляне бо своих отець обычаи имуть кротокъ и тихъ и стыдѣние». И спустя полтысячи лет в Сибири, в условиях отдаленности от центра, локальной замкнутости, экономической независимости и большей личной свободы, обычное право продолжало выполнять свои функции в социумах русских старожилов.

В сочинениях XVIII–XIX и даже начала XX в. подробно описан русский старожил, чья жизнь отличается особенностями жесткой регламентации установок поведения, традициями и обычаями. Авторы едины в признании полного господства обычного права в отдаленных общинах и селениях. В советский и постсоветский периоды по максимуму были изучены правовые традиции русских крестьян Западной Сибири с анализом влияния на повседневную жизнь[282]282
  Арефьев В. В низовьях Ангары // Сиб. сб. Иркутск, 1900–1901. Вып. 1–2; Виноградов Г. Поверья и обряды крестьян-сибиряков // Сибирский архив. Иркутск, 1915. Кн. 3; Костров Н. А. Юридические обычаи крестьян старожилов Томской губернии. Томск, 1876; Кривошапкин М. Ф. Енисейский округ и его жизнь. СПб., 1865. 2 т.; Латкин Н. В. Красноярский округ Енисейской губернии. СПб., 1890; Макаренко А. А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. СПб., 1913; Потанин Г. Н. Из записной книжки сибиряка // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1986; Щапов А. П. Собрание сочинений. Дополнительный том. Иркутск, 1937; Громыко М. М. Мир русской деревни. М., 1991; Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII – первая половина ХIX в.). Новосибирск, 1975; Зверев В. А. Дети отцам замена. Новосибирск, 1989; Миненко Н. А. Живая старина: будни и праздники сибирской деревни в XVIII – первой половине XIX века. – Новосибирск, 1989; Сабурова Л. М. Быт и культура русского населения Приангарья (конец ХIX–XX в.). Л., 1967.


[Закрыть].

Изучение проблемы обычного права в субэтнической культуре русских старожилов Приенисейского края и его отражение в ментальности отражено в монографии о традиционном сознании сибиряков. В ряде публикаций нами был представлен опыт изучения особенностей обычного права в общине крестьян Приангарья в тех сферах, где были слабы или не действовали нормы законов Российской империи, но судебные дела решались по традиции[283]283
  Андюсев Б. Е. Материалы волостного суда фонда А. А. Савельева как источник по изучению правовых традиций приангарской деревни // Девятые Байкальские международные чтения. Материалы: в 2 томах. Иркутск, ФГБОУ «Иркутский государственный университет». 2016. С. 88–96.; Андюсев Б. Е. Отношения собственности в нормах обычного права в крестьянской общине Приангарья второй половины XIX – начала XX в. // Гришаевские чтения. Материалы II национальной научной конференции, посвященной памяти д. и. н., проф. Василия Васильевича Гришаева. Красноярск, КрасГАУ, 2019. С. 40–46. и др.


[Закрыть]. Применительно ко всем локальным территориям «Русской Сибири» мы представляем в данном очерке действие обычного права в приангарской деревне второй половины XIX – начала XX в., зафиксированного в документах личного фонда известного этнографа ИРГО Антона Александровича Савельева[284]284
  Антон Александрович Савельев родился в 1883 г. в семье крестьян Витебской губернии. В период политической ссылки в 1908–1917 гг. в Пинчугской волости Енисейского уезда Енисейской губернии им были сделаны записи примет, обычаев, поверий старожилов. Он собирал отписки судебных дел 1880–1890-х гг., делал записи в ходе судебных заседаний, щепетильно фиксировал отдельные нюансы местного судопроизводства, казусы, касающиеся противоречий между нормами законов и местными традициями.


[Закрыть].

Его личный фонд в Государственном архиве Красноярского края насчитывает 33 единицы хранения, из которых нами использованы документы единицы хранения № 21 «Материалы волостного суда Пинчугской волости Енисейской губернии, собранные Антоном Александровичем Савельевым, бывшим в течение года секретарем волостного суда[285]285
  Личный фонд А. А. Савельева. ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21.


[Закрыть]. Источники разнородны по степени информативности, но рождены крестьянской средой («так здесь принято», «согласно местным обычаям»). Здесь сохранены «приговоры» сельских и волостных сходов, волостного суда, представленные записями судебных заседаний или копиями-отпусками. В них показано, как «общество» разрешало споры, межевало землю, производило расчет повинностей, рассматривало жалобы, прошения, выносило наказания. В документах зафиксированы формулировки просьб, описания обстоятельств дел, условий их возникновения, а решения даны часто со ссылкой на «обычаи в нашем селении и волости». Взятые в совокупности с результатами наших полевых исследований, источники фонда А. А. Савельева позволяют достаточно полно и объективно изучить вопрос о роли традиций в среде крестьян-старожилов Енисейского Приангарья.

В основе обычного права русских лежал исконный принцип справедливости в спорных ситуациях; решение всех дел в большинстве случаев обуславливало примирение сторон на основе постулата – «так старики велели». На нормы обычного права в изучаемый период оказывали воздействие как замкнутые семейно-родовые связи «однопородного» превалирования старожильческих родов, так и начавшиеся процессы модернизации[286]286
  Сабурова Л. М. Быт и культура русского населения Приангарья (конец ХIX–XX в.). Л., 1967. С. 165.


[Закрыть]. Примечательно, что «общество» (община) всегда определяется как «наше», а старожилы именуют себя «нашего общества государственные крестьяне». В изучаемый период член «общества» предстает в лице налогоплательщика – «бойца», домохозяина, наделенного кругом прав и обязанностей. Особо подчеркивается высокий уровень нравственности старожила: «Мы избегаем порочных людей». Источники выделяют черты «порочности»: «дурное поведение», «ссорливость в обществе», «развратная жизнь», «ленивец» и «гуляка»[287]287
  Там же. С. 171–172.


[Закрыть].

Действие обычного права распространялось на всех жителей селения, на старожилов – членов общины и переселенцев. Контроль и разбирательство по искам осуществлялось общинным судом, одной из форм которого в селах Приенисейского края был «суд стариков». Суд состоял из старосты и трех-четырех крестьян-общественников с хорошей репутацией, не моложе 45–55 лет. Задача суда состояла в том, чтобы рассудить «по справедливости» дела, в которых не фигурировали покушения на жизнь и здоровье человека, посягательства на собственность в крупных размерах. Маловажные дела, такие как брань, драки, побои, ссоры, согласно обычаям, разбирали и сельские старосты. Иногда требуемое решение находили выборные «сотские» или «десятские» своего околотка или улицы.

В документах Пинчугской волости, собранных А. А. Савельевым, постоянно фигурируют требования, «каким человеком должно быть в общине», например, выборным на должность: «Домохозяин, семьянин… нравственного поведения… законопослушен… не моложе 30 лет». «Поведения хорошего, под судом и штрафах не бывал[288]288
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 2. Л. 9–11.


[Закрыть]. Подобные ценностные и значимые критерии «образцового домохозяина» служили примером в воспитании молодежи, для формирования самооценки крестьян в труде, в семье, в обществе. Самооценка была важной мотивацией на приобретение в глазах односельчан негласного «звания славутного человека», условием активной позиции в защите своего «честного имени». Самосознание мотивировало общинника на открытую борьбу за свои права против «ябед, обид, оскорблений и неправедных разбирательств», на умение дать отпор покушениям на достоинство и честь[289]289
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21.


[Закрыть]. Традиции «защиты себя, семьи и чести рода» были согласованы с общими нормами неписанного обычного права в виде запретов и конкретных мер наказания «по образцам», то есть по имевшим в старину прецедентам решений в хранившихся в памяти «блюдетелей старины». Здесь крестьянский мир взаимодействовал с человеком по «старине» на условиях паритетного равенства в честном соблюдении прав и обязанностей.

В реальной жизни обычно-правовые традиции были представлены в виде повторяющихся правил поведения, в основном разрешающих большую часть ситуаций, могущих возникнуть в повседневной практике. Во взаимосвязи традиций с рациональными представлениями и жизненным опытом крестьян воспроизводилась трудовая деятельность и этика хозяйственной жизни. Историк Н. А. Миненко отмечает: «В хозяйственной деятельности сибирский крестьянин ориентировался на тот комплекс традиций и правил земледелия, который был выработан предшествующими поколениями»[290]290
  Миненко Н. А. Культура русских крестьян Зауралья, ХVIII – первая половина ХIХ в. М., 1991.


[Закрыть].

Например, это могло касаться нарушений в поземельных отношениях. Когда ангарскому крестьянину в результате неточного наделения землей «была нанесена обида», он подал иск на свое «сельское общество» в волостной суд. В ходе судебного разбирательства сельское общество признало свою ошибку. Итоговое решение волостного суда было таким: «В будущем 1889 году выдать истцу земли в удвоенном количестве в знак „признания вины общества“»[291]291
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 70.


[Закрыть]. Как видим, ответчик (сельское общество) не только возместил старожилу материальный ущерб, но и в виде второй половины «удвоенного» надела загладил вину за моральную «обиду» в попрании прав общинника.

Признание равенства юридических прав общины и старожила находим и в других судебных документах. Так, в 1891 г. при потраве посевов крестьянина по вине «сельского общества», что «не обеспечило сохранности поскотины вокруг деревни», оно по решению суда возместило домохозяину нанесенный ущерб[292]292
  Там же. Л. 74.


[Закрыть]. Здесь мы ясно видим не только стремление «общества» разрешить конфликт «по справедливости», но и публичное признание вины перед личностью. Человек добивался правды не только потому, что был прав, но и имел полное право «наказать общество» за ошибку путем дотошного подсчета меры ущерба и возмещения по подобным же нормам. «Судятся истец крестьянин деревни Заимской Н. Е. С. и ответчик сельское общество деревни Заимской. Истец заявил, что ответчик, производя передел земель, обделил его на ⅛ десятины. Ответчики объяснили и признали, что обдел произошел по ошибке, потому суд постановил: выдать истцу землю не ⅛ десятины, а ¼ десятины земли»[293]293
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 29.


[Закрыть].

В селениях Приангарья еще в конце XIX века условия землепользования регулировались «по старине»: «Истец крестьянин деревни Иркинеева М. С. Л. и ответчик П. П. Л. Истец показал, что ответчик пользуется ¾ десятины сенокоса, принадлежащему по обычному праву не ответчику, а ему истцу, так как эта земля была расчищена его дядей отставным солдатом М. Л., ныне умершим. Поэтому истец просит упомянутую землю отобрать у ответчика и возвратить ему. <…> Волостной суд постановил: ¾ сенокосной расчищенной земли отобрать у ответчика и возвратить истцу»[294]294
  Там же. Л. 35.


[Закрыть].

В большей части дел, рассматриваемых Пинчугским волостным судом, фигурируют изначально спорные, вызванные требованием истца возместить ущерб в полном соответствии с убытками по вине ответчика. Например: «Истец крестьянин деревни Каменской И. Т. и ответчик С. Н. Т. Истец показал, что ответчик скосил его траву на копеек 40, хотя и неумышленно, но возвратить скошенную траву отказался. Ответчик признал иск правильным, но удовлетворить добровольно отказывается. И потому Волостной суд постановил скосить истцу у ответчика травы на 40 копеек и дело считать поконченным». «Истец крестьянин села Рыбного Р. К. и ответчик С. Л. Истец заявил, что лошадьми ответчика потравлено хлеба в количестве (примерно) 18 пудов. И просит упомянутое количество взыскать в его пользу. Ответчик предъявленный иск признал правильным и спора не заявил. Волостной суд постановил взыскать с ответчика в пользу истца 18 пудов овса, что и было исполнено»[295]295
  Там же. Л. 37.


[Закрыть].

Принцип равного возмещения понесенного ущерба фигурирует и в возмещении вложенного труда. Яркое свидетельство тому следующее дело: «Крестьянин деревни Гонькиной А. Р. Т. и ответчик Н. Ч. Т. Истец объяснил, что ответчик поехал на заимку и по неосторожности сжег „ригу“, принадлежащую им обоим. Он просит суд принудить ответчика построить новую ригу с тем, чтобы она принадлежала обоим. Ответчик признал себя виновным, но просит истца помочь ему в постройке. Волостной суд постановил обязать ответчика выстроить новую ригу с тем, чтобы истец ею пользовался на равных основаниях с ответчиком[296]296
  Там же. Л. 47.


[Закрыть]. Здесь соблюдено требование «возмещения» и равенства вложенного труда на основе постройки новой риги ответчиком, но при участии истца.

Вместе с тем, согласно правилам волостного судопроизводства, адекватное возмещение суммы ущерба наступало только после его подсчета на основе тщательно проведенного расследования. Об этом говорит решение: «Истец И. Д. М. и ответчик крестьянин той же деревни Каменской П. М. Г. Истец показал, что лошади ответчика потравили овес истца в количестве до 17 пудов. При расследовании дела выяснилось, что потравлено 12 пудов овса. А посему Волостной суд постановил изыскать с ответчика 12 пудов и удовлетворить истца»[297]297
  Там же. Л. 22


[Закрыть].

Педантичность предписаний обычного права проявлялась особенно рельефно в ходе судебных разбирательств при оценке ущерба, нанесенного крестьянскому хозяйству. На основании архивных источников судебного секретаря А. А. Савельева мы можем выделить способы и денежные расходы на разрешение конфликтных ситуаций в селениях Богучанской волости Енисейской губернии. За потраву посевов лошадьми оюдносельчан могли потребовать компенсацию. В расчет брались площади «потравы», расчет будущего урожая с этой площади в ежегодном умолоте в пудах. Все это переводилось в денежную форму в рублях и копейках вплоть до «½ копейки». Когда истец и ответчик приходили к взаимному согласию, производился расчет. Часто добавлялась фраза «примирение запить вином и закрепить рукопожатием». Доходило до крайне мелочной росписи в оценках ущерба и соответственного дробного, но максимально полного возмещения. Например, «11 собак 7 крестьян… задавили 3 овец». Волостной суд взыскал с ответчиков каждой собаки: 1,09 руб., 1,09 руб., 1,09 руб., 54,5 коп., 54,5 коп., 1,09 руб., 54,5 коп.»[298]298
  Там же. Л. 20.


[Закрыть].

На рубеже XIX – начала XX в. отразились в ряде решений Пинчугского волостного суда и процессы вхождения старожилов в рыночные отношения. В подтверждение вхождения в обиход терминов купли-продажи земли А. А. Савельев приводит следующий документ: «Истец крестьянин деревни Заимской И. К. С. и ответчик В. А. С. Истец показал, что ответчик отобрал у него покосную землю в количестве 1⁄16 десятины, которая ранее того была продана ответчиком и его отцом истцу. А посему волостной суд постановил означенную землю передать истцу»[299]299
  Там же. Л. 39.


[Закрыть].

Вместе с тем А. А. Савельев приводит и доказательства смешения старинных норм обычного права на равное возмещение труда и собственности, со сложными расчетами учета в новых рыночных условиях купли-продажи земли. Разобраться в хитросплетениях аргументов и доказательств крайне сложно и нам, но для Пинчугского суда было вполне решаемо: «Истец крестьянин села Чадобского З. К. и ответчик крестьянин Б. Х. Истец показывает, что ответчик якобы захватил ⅜ десятины пахотной земли в новинах, причем выяснилось, что ответчик купил эту землю от племенника истца, крестьянина деревни Залидьевой Е. К., на неопределенное время, как его собственность. Но проситель пользуется тем случаем, что Е. К. теперь числится в селе Залидьевском и, следовательно, по закону лишен права на пользование землей, находящейся в дачах крестьянина села Чадобского – эту землю как наследственную от ответчика отобрать желают в свою пользу; но Е. К., когда продал свою землю, жил от дяди отдельно. А так как ответчик изъявил согласие взамен этих ⅜ десятины вычистить истцу в другом месте такое же количество земли, то Волостной суд определил землю в количестве ⅜ десятины, купленную ответчиком от Е. К., оставить в пользовании ответчика, который обязуется такое же количество земли вычистить для истца. Истец же, в свою очередь, половинную часть вычищенной ответчиком земли должен выделить племяннику своему крестьянину села Чадобского А. К., предъявившему также свой иск»[300]300
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 30.


[Закрыть].

ТИПИЧНЫЙ ПРИМЕР НАКАЗАНИЯ НА ТРАДИЦИЯХ ОБЫЧНОГО ПРАВА ОБЩИНЫ

Особые усилия начинают прилагаться «мирами» по сохранению нравственности молодежи в условиях размывания принципов и ценностей традиционного общества на рубеже XIX–XX вв. Крайне интересен в данной связи неопубликованный источник об общественном наказании «крестьянских детей Василия Прилепова 20 лет и Григория Аржанова 17 лет», иллюстрирующий представления о способах борьбы за нравственные устои молодежи традиционными мерами. Вышеназванные молодые крестьяне обратились в суд с жалобой, что «когда в пьяном виде и по глупости… обрезали хвосты у 14 лошадей нашей Моисеевой деревни», то «крестьяне, чем отправить нас к приставу, собрали народ 150 домохозяев, повешали нам на шеи обрезанный… конский волос и повели нас с барабанным боем по всей деревне… два раза, издеваясь над нами, а вся громадная толпа гоготала…» (ГАКК. Ф. 5956. Оп. 53. Д. 530. Л. 54). Даже при осознании серьезности проступка правонарушители посчитали данный вид наказания «слишком обидным и оскорбительным», предпочтя «лутший» выход – «отправить к приставу». При этом традиции стремились не наказанием родителей, а мерой «позора» самих молодых людей предупредить их более серьезные проступки в будущем.

Оценка обстоятельств со всеми мельчайшими нюансами характеризует и такое решение волостного суда, опять же, по местным правилам. «Истец крестьянин села Чадобского В. К., ответчики крестьяне деревни Мадуйской Д. и З. П. Истец заявил, что ответчик устранил его без всякого повода от участия в мельнице, 16-й пай которой они приобрели покупкой от крестьянина деревни Мадуйской Я. П., компаньона ответчиков. И, следовательно, истец имеет право пользования мельницей 1 раз через 15 дней. Вследствие отказа ответчиков принять его в участие мельницей истец просит суд просьбу его удовлетворить. Ответчики говорили, что истец не имеет права пользоваться мельницей, но так как опровергнуть доводы истца не могли, то по запрошенным у стариков старым правилам согласились дать ему просимый в мельнице пай»[301]301
  Там же. Л. 69.


[Закрыть].

Подробные словесно-образные оценки качества индивидуального мелочного учета при выработке решения начинают подкрепляться мелочными, денежными расчетами. Источники А. А. Савельева отразили новые представления крестьян даже в оценке «трудовых» качеств животных.

Например, согласно иску ангарского крестьянина А. М. к Ф. Р. по факту убийства ответчиком беспривязной охотничьей собаки вместо требуемых истцом 5 рублей волостным судом было взыскано 1 рубль 50 копеек. Мотивировка решения суда гласила: «Собака была не из удачных, не из „добычливых“ на охоте»[302]302
  Там же. Л. 49.


[Закрыть]. В оценке по другому делу стоимость погибшей лошади вместо требуемых истцом 10 рублей была оценена волостным судом в 8 рублей, учитывая, что «была ленива в работе»[303]303
  Там же. Л. 117.


[Закрыть].

Две ситуации разбирательств между «своими» и «своими и чужими» зафиксированы на одном листе «савельевских» документов о потраве посевов. В первом разбирательстве истец показал, что лошади ответчика «своего селения» потравили у него ярицу приблизительно на 4 пуда. Дознание показало, что лошади ответчика прошли через его же огород и что огород его был в неисправном виде. Поэтому суд постановил взыскать ясный ущерб в пользу истца. В выписке из другого дела узнаем, что истцы – крестьяне д. Карабульской показали, что лошади ответчиков из села Богучанского потравили хлеба в количестве: ржи – 20 пудов и овса – 5 пудов. Ответчики означенное количество согласились оплатить сполна[304]304
  Там же. Л. 17.


[Закрыть].

В условиях контактов с другими «крестьянскими мирами» и справедливого посредничества при возникновении межобщинных споров представления крестьян-старожилов о функциональном предназначении волостного суда тем более базировались на постулате «пользы». И вновь согласно традициям – «как раньше было принято у стариков», противоречия разрешались по справедливости на основе обычного права без попыток «подыграть» одной из сторон. Вот одно из подобных разбирательств в документах фонда А. А. Савельева. «Истец доверенный от крестьян деревни Гольтявиной крестьянин В. Е. К. Ответчики из других селений в количестве 45 человек ввиду того, что самовольно разбили рыболовные ямы гольтявинцев». Пинчугский волостной суд, имея в виду, что было нарушено не менее семи условий пользования ямами, определил «с поименованных крестьян взыскать 100 руб. в пользу Гольтявинского общества» за моральную и материальную обиду[305]305
  Там же. Л. 37.


[Закрыть]. Как видим, в последней четверти XIX в. на Ангаре только по условиям пользования «рыбными ямами» действовали десятки неписанных правил, из которых семь были нарушены и в сумме стали мерой возмещения «гольтявинцам» материального и морального ущерба.

Еще более неприятная и поучительная для ответчиков ситуация вскрылась в другом решении Пинчугского волостного суда. «Истцы крестьяне доверенные Залидьевского сельского общества, ответчики доверенные Клименского сельского общества. Истцы просят взыскать 33 рубля с ответчиков за 33 овцы, потравленных собаками последних…» Судьи учли, что в ангарских селениях со старины действовал ежегодно возобновляемый на сходах словесный «выговор о цепном содержании собак в летнее время» (то есть общинный договор). На основании вскрытой на суде халатности клименовских крестьян в содержании собак «не должным образом» и массовой «потраве овец» ответчики были вынуждены заплатить «по одному рублю за каждую голову»[306]306
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 43.


[Закрыть].

Община в случаях посягательства на права и имущество строго подходила к притязаниям истцов с требованием неоспоримых доказательств их правоты. «Истец солдатская жена Иркутской губернии Алзамайской волости И. З. П. и ответчик крестьянин Пинчугской волости деревни Березиной П. Д. Н. Истица просит суд взыскать с ответчика 36 руб. за покупку товара, но истица доказательств не представила, и ввиду этого в просьбе было отказано[307]307
  Там же. Л. 64.


[Закрыть]. Документы фонда А. А. Савельева содержат достаточно подобных дел о «разбирательствах» с непременными свидетельскими показаниями. Так, в споре крестьян села Рыбного О. И. С. и И. Л. Т., на основе показаний свидетеля А. Т. суд постановил взыскать с ответчика 50 руб. вместо требуемых им 100 руб.[308]308
  Там же. Л. 66.


[Закрыть]

Как пример для наших современных непростых ситуаций в условиях кризиса служат выходы, найденные крестьянскими судьями в ситуациях затруднений с выплатой долга. В первой ситуации ответчик признал иск правильным, но от уплаты отказался за неимением средств. Волостной суд постановил взыскать с ответчика все 47 руб., но частями в разные сроки[309]309
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 37.


[Закрыть]. Во втором случае, по иску в 31 рубль, «за неимением средств» было решено ответчика «отдать в работу на 6 месяцев»[310]310
  Там же. Л. 68.


[Закрыть]. В третьем случае для достижения «миролюбивого соглашения» по иску в 60 руб. была дана рассрочка на 3 года[311]311
  Там же. Л. 1.


[Закрыть].

Казенная винная лавка в одном из селений Канского уезда. 8 сентября 1904 г.

Фотограф Г. М. Ковтунов. КККМ НЕГ 4603. ГК № 38007501

Среди дел, решаемых Пинчугским волостным судом на основе обычного права, есть и два о регулировании найма работника. По обычаю, в ангарских селениях наем на сроковую работу производился «по рукобитию». В одном из них работник нарушил заключенный договор и вынужден был выплатить хозяину «принятую в таких случаях в селении» сумму в 3 руб.[312]312
  Там же. Л. 2 об.


[Закрыть]

Весь уклад быта крестьянского населения, сложившийся исторически, объяснял стремление крестьян подчиниться суду своих односельчан, если оно вполне соответствовало традиционным понятиям совести и справедливости. Даже если оно и часто не имело ничего общего с формальным судом, «писаным законом». В качестве наиболее значимой оценочной категории в решении спорных дел не только о праве собственности, но и даже оценок личных качеств человека, в материалах судебных решений Пинчугского волостного суда выступает труд. Ценность личности и общественная оценка у сибирских старожилов определялась оценками крестьянского труда и трудолюбия. При этом наиболее значимым и почетным признавался труд земледельца. Так, в разбирательстве по наследственному делу в Богучанской волости выборные в 1874 г. признали: «Наследовать имущество сыну К., так как он в труде заслужил право достойного домохозяина, а его братья М. и П. шлялись по разным селениям как бездомные»[313]313
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 51.


[Закрыть].

Также подобные традиции обусловили существование в больших патриархальных семьях «судов семейных» или «судов сродственников». Конечно, они рассматривали исключительно проступки, совершенные членами семейства как в домашнем обиходе, так и вне его. При этом патриархальные обычаи допускали полную власть домохозяина над своими «домочадцами». Если дела получали огласку, выходили за пределы семьи, то «ни один суд не принимал от сына жалобу на отца, а на сына пожалуйста», – отмечали исследователи культуры ангарских крестьян[314]314
  Арефьев В. В низовьях Ангары // Сибирский сборник. Иркутск, 1900–1901. Вып. 1–2. С. 128–130; Сабурова Л. М. Быт и культура русского населения Приангарья (конец ХIX–XX в.). Л., 1967. С. 170.


[Закрыть].

На основе анализа отдельных выписок А. А. Савельева также можно изучать гендерно-семейные отношения. Свобода женщины отражалась прежде всего в возможности самой решать судьбу; зафиксирована в нормах обычного права: «Нельзя силком отдавать замуж. Хуже нет, как не в любви жить». Когда истец с. Богучанского потребовал «вернуть истраченные на смотрины» деньги в сумме 17 руб. 70 коп., то ответчик заявил, что «он согласился на свадьбу дочери без ее согласия». Волостной суд, учитывая «право выбора дочери по местным обычаям», постановил взыскать с нее только 7 руб.[315]315
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 27 об.


[Закрыть]

Оценочные представления о правовом и имущественном статусе женщины обеспечивались продолжительностью замужества, наличием детей и ее равным с мужчиной участием в хозяйственной жизни семьи. Выписки из семейных или наследственных имущественных судебных тяжб Пинчугского волостного суда подробно свидетельствуют о материальной и финансовой формах оценки личной собственности женщины в семье[316]316
  Там же. Л. 19 об.


[Закрыть]. Чаще всего «по обычаю» в семье мужа приданое жены продолжало оставаться ее личной собственностью. Например, в случае трагичной ситуации смерти умершей дочери по решению суда муж возвратил личные вещи дочери истцам-родителям[317]317
  Там же. Л. 73.


[Закрыть]. В противоположной ситуации смерти мужа, согласно «местным обычаям», вдова «наследовала дом, скот, земли и прочее»[318]318
  ГАКК. Ф. 793. Оп. 1. Д. 21. Л. 29.


[Закрыть].

При разбирательстве тяжбы мужчины и женщины суд исходил из местных традиций, занимая сторону женщины. Так, один из документов А. А. Савельева свидетельствует об оправдании женщины, обвиненной в колдовстве по поводу «порчи» коровы. «Крестьянка А. А. была на моем дворе и что-то делала около коровы, которая после этого стала хиреть и потом пропала»[319]319
  Там же. Л. 24 об.


[Закрыть]. Так же поступил Пинчугский волостной суд, когда по иску крестьянки К. С. присудил некого «молодца И. Д.» к штрафу в размере 5 руб. и требованию публичного искупления вины за «срывание с нее платка и осрамления ее перед людьми». Согласно местному обычаю, в решении суда зафиксировано, что И. Д. «опозорил поведением свой род и родителёв»[320]320
  Там же. Л. 32–32 об.


[Закрыть].

Таким образом, как в общине, так и в патриархальной семье сохранялись и воспроизводились ценностные традиции. Система запретов и пожеланий базировалась на постулатах: «Предки велели», «старики нас учили», «старики на это так смотрели». Крестьянский мир Приенисейского края, и особенно таежных районов Приангарья, на рубеже XIX–XX вв. продолжал сохранять юридические обычаи, выработанные их предками еще в «России» и видоизмененные в Сибири («в нашей местности»). Позиция «общества», решения волостного суда или суда стариков вполне соответствовали нормам народной морали, дедовским традициям. Описанные нами юридические ситуации на основе местных обычаев народного права Пинчугской волости это вполне доказывают.

По мере развития товарно-денежных отношений в ангарских селениях, массовых разделов больших патриархальных семей, возросшей мобильности населения, роста грамотности и образованности традиционный уклад все более разрушается. Причинами угасания жесткого регулирования уклада жизни нормами обычного права также было влияние усиления притока новых российских переселенцев. Они несли с собой в Сибирь не только рыночные правила, но иные традиции и подчиненность юридическим нормам законов Российской империи. В конечном итоге в 1-й четверти ХХ в. процессы модернизации, участившиеся связи с городом, известные политические события постепенно включали крестьян в пространство государственных законов, существенно вытесняя из повседневного обихода народные юридические обычаи.

Человеческая природа такова, что даже в условиях идеальных законов в обществе на уровне повседневности во многом люди руководствуются обычаями и «традициями предков». Поэтому при разработке тех или иных законов важно учитывать степень взаимодействия их с обычно-правовыми аналогами. Это может быть условиями принятия новаций или, наоборот, правового «саботажа» с постоянными эксцессами и конфликтами с устоявшимися традициями. Поэтому не случайно мы видим незатухающее внимание к проблемам научного осмысления обычного права.