Текст книги "На Сибири мы сибиряки"

Массовому разгулу в праздники способствовал, прежде всего, высокий уровень жизни старожилов. «Гульба» воспринималась сибиряками как форма сакрального залога: на всех «гулянках» пили за урожай будущего года. Праздник воспринимался в сознании и как итог определенного отрезка праведной жизни. Эти представления подтверждаются словами старого сибиряка: «Мне можно пить, у меня уже внуки работники»[122]122
  Щукин Н. С. Народные увеселения в Иркутской губернии // Записки ИРГО. Т. 2. С. 393.


[Закрыть].

Праздник нацеливал человека традиционного времени на «увеселения» и ритуальные действия по проигрыванию сценария «сотворения и спасения мира». Обращение к истокам народной культуры требовало обращение к гаданиям и магии в важнейших точках соприкосновения человека с силами зла в течение года. Но при этом непременными были установки действий по контролю над ситуацией социального хаоса на основе очистительных ритуалов, связанных с водой, огнем, постом, молитв и заговоров[123]123
  Ключевые точки года: в «Страшные дни» перед Крещением; на Масленицу (конец года и приход весны), «на Сорока Святых» («ночь с днем равняется»), на Ивана Купальника («середка лета»), на Петров день («Солнце на зиму – лето на жары»). См.: Макаренко А. А. Сибирский календарь в этнографическом отношении. СПб., 1913; информаторы полевых исследований: Пружинина А. И. (1900–1987); Алешечкин Л. С. (1927–1989 гг.).


[Закрыть].

Этнографический отдел Красноярского краеведческого музея: внутренний вид ангарской избы. 1922 г.

Фотограф А. Я. Тугаринов. КККМ ОФ 10426/402. ГК № 9282206

Мальчишеская драка (инсценировка для пионерпередвижки). 1932 г.

КККМ НЕГ 9989. ГК № 42693429

Среди многих традиций, олицетворявших представления о борьбе добра и зла в кризисных точках, мы выделили жесткие обычаи кулачных боев и силовых поединков во время праздника Масленицы. Они проходили практически во всех селениях и городах Енисейской губернии, часто «улица на улицу» или «край на край». Психологическая эмпатия позволяет сопоставить их с ежегодным погружением в хаотическое состояние накануне «конца света». Однако правила поединков напоминали о том, что в них принимают участие все «свои». Требовалось, чтобы участники бились только на кулаках, нельзя было ударять по лицу, запрещалось бить лежащего или упавшего, вдвоем нельзя бить одного[124]124
  Сидорчук О. Н. Сибирские ярмарки как культурно-зрелищные центры (XIX – начало XX в.) // Между прошлым и будущим: вопросы истории и исторического образования: Сб. науч. и публ. трудов / Под ред. В. А. Зверева. Новосибирск: Изд-во Новосиб. пед. ун-та, 2000. С. 67.


[Закрыть]. Данные обычаи выполнялись настолько скрупулезно, что нарушителей наказывали свои же участники кулачного поединка. Поэтому мы можем оценивать данные правила как действие контроля порядка («традиций») над «первозданным хаосом».

В праздничных «действах» воссоздание в реальности ситуации мнимого торжества сил зла с обильным винопитием сопровождалось отходом от порядка, от жестких норм общинной жизни. Однако жизненно важные этапы крайне жестко ограждались общественными порицаниями, наказаниями согласно предписаний традиций от проявлений «хаоса», пьянства и безделья в страдную пору[125]125
  «Дельному человеку» не полагалось сверх меры «бузыгать», «буркалы заливать», «выдулить», «назюзиться», «зенки заливать», «хлобыстать», «быть на развезях», «окосеть» (см.: Кривошапкин М. Ф.).


[Закрыть]. Все это было упорядочено согласно сезонам года, череды православных и народных праздников, разрешительных и запретных норм обычного права в проигрывании сценариев борьбы «хаоса и порядка».

В сознании русских старожилов факторам «хаоса и неупорядоченности» соответствовали традиции «архаичной мифологии» и праздничной обрядности. Благодаря выработанным рациональным оценкам и алгоритмам действий во взаимоотношениях с мифологическими и иррациональными объектами всегда побеждали рациональный порядок и контроль. Рациональное сознание сибиряка выработало алгоритмы действий выживания и благополучия: вначале навыки мгновенной оценки ситуации; далее анализ и систематизация информации в целях выбора действия; и, наконец, адекватное, рационально выраженное взаимодействие с объектом. Оценки и действия строго обуславливались критериями нравственности (совести), этики и «заветными традициями». Установки мышления и действий на основе духовных установок культуры закрепились в выраженном материалистично-рациональном характере русских старожилов Сибири.

Итак, нашими исходными установками были: «душа рождает характер», а отсюда «загадочная душа сибиряка» рождает «сибирский субэтнический характер» согласно синонимичности выражений «по Н. А. Бердяеву». Выводом нашего осмысления стало понимание, что в процессе адаптации в Сибири нравственно-этические черты русского национального характера в его носителях качественно усилились в системе ценностей этнической картины мира. Установки поведения в характере сибиряков претерпели изменения в сторону выраженной рациональности и прагматичности. Мы установили, что в духовных традициях сибирских старожилов догматы и символы веры значительно смягчились в содержании духовных воззрений и обрядности. Одновременно все более прагматичными в условиях рыночной модернизации становились повседневные отношения сибирских крестьян и представителей иных сословий. Современники критиковали «безнравственность», «стяжательство» и «скупость» сибиряков. В общине все более проявлялся индивидуализм, рост зажиточности и соревновательности хозяйств, что является свидетельством реализованного социального идеала. Таким образом, физические и нравственные качества, нормы поведения и деятельности русских сибиряков были сформированы адаптацией и установками духовной ценностной картины мира, которые можно изучить в многообразии составляющих черт сибирского субэтнического характера.

Очерк четвертый
Мы русские с сибирским «карахтером»

С раннего детства и всю последующую жизнь человек мыслит и ощущает окружающий мир в единой системе оценок и критериев традиций своего народа, своей культуры, своих предков. Так было веками принято и на Руси. Былины, сказки, поговорки, нормы морали и «народного права» многие века были в числе основных звеньев ценностной картины мира. Критерии добра и зла, праведности и беспутства, правды и лжи в сознании личности являлись определяющими в оценивании «всего сущего», определяли мотивации и установки поведения в семье и обществе. Предания, обычаи, сложившаяся на основе накопленного опыта система представлений, норм, правил и образцов служили руководством к действию, были правилами поведения людей, относящих себя к определенному социуму. В данном виде они являлись традициями народа, передавались из поколения в поколение и выступали важным регулятором общественных отношений. Традиции исходят из ценностной картины мира, большей частью не осознаваемой, передающейся поколениями, зафиксированы в культуре мифов, обрядов и ритуалов. Это прежде всего образы и представления о народе в целом, о древних героях как примерах нравственности, героизма, поведения и смыслов жизни человека. Значительная часть традиций представлена в осознаваемых областях. Они не обсуждаются, не могут подвергаться критике, они воспринимаются как должное, как «заветы предков к исполнению». Ценности структурированы в иерархии духовной значимости и ответов на конкретные вызовы извне или вызовы инноваций по отношениям к вековым устоявшимся традициям.

Для русско-сибирской истории характерна ситуация непрерывной адаптации во взаимодействии с внешними и внутренними вызовами, начиная с далекого XVII в. и до настоящего времени. «Человек на Сибири» – субъект общества и культуры, отвечавший на вызовы среды активным ее преобразованием и изменениями себя, общества, культуры. Процесс психологической адаптации в иной природной и социокультурной среде сибирского края еще в XVII–XVIII вв. существенно изменил ценностную конфигурацию «модели мира» русских переселенцев. В сознании их потомков, сибирских старожилов, стереотипы-значения прежней культуры постепенно уходили, заменялись новыми или формировались здесь с чистого листа как ответы на суровые вызовы факторов среды. Видный этнограф Ю. В. Бромлей сделал вывод, что «утрата (или приобретение) членами социума какого-либо стереотипа-значения неизбежно влечет за собой определенное изменение общепринятых черт личности и стереотипов поведения»[126]126
  Бромлей Ю. В. К вопросу о влиянии культурной среды на психику // Советская этнография. 1983. № 3. С. 71.


[Закрыть]. Здесь под понятием «стереотипы-значения» и выступают базовые традиции в картине мира, на основе которых реализуются стереотипы-свойства. Следовательно, взаимная эволюция Сибири и психологии «человека на Сибири» («значений») не могла не отразиться в «свойствах» во внешних оценках поведения, речи, внешнего облика. Это значительно позднее, в 1860-х гг., безо всякого сомнения отметил литератор и этнограф Н. С. Щукин: «Опытный глаз сразу отличит сибиряка от русского»[127]127
  Щукин Н. С. Народные увеселения в Иркутской губернии // Записки ИРГО. Т. 2. 1869. С. 384.


[Закрыть]. В начале ХХ в. этнограф А. А. Макаренко находит по-прежнему у большей части ангарских крестьян в свойствах личности «необыкновенную терпимость в трудах, удивительную выносливость, настойчивость, мужество в опасностях». Такими же были, по утверждениям «местных стариков», их деды и прадеды[128]128
  Макаренко А. А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. СПб., 1913. С. 12.


[Закрыть].

Портрет сибирского старожила в комплексе физического облика, психологических свойств, темпераменте, речи, поведении в различных ситуациях представляет собой частный тип русского этнического характера. Мы даем себе отчет, что среди ученых нет единой позиции в признании термина «этнический (национальный) характер» в качестве предмета научного исследования. Многие считают его публицистическим, литературным, описательным образом народа в повседневной личной и общественной жизни. Однако на рубеже XIX–XX вв. русский историк В. О. Ключевский в лекции IV (о влиянии природы страны на историю страны и психологические черты русского народа) под национальным характером подразумевал как психические черты, так и выраженные особенности поведения.

На основе обобщения подходов и перечня содержательных элементов у разных авторов сформулируем дефиницию понятия на базе основных ключевых слов. Сибирский характер – это исторически сложившаяся совокупность устойчивых психологических черт, ценностей и традиций, темперамента представителей сибирского субэтноса, определяющих манеру их поведения и типичный образ действий и проявляющихся в их отношении к окружающему миру, стереотипах поведения в социуме[129]129
  Крысько В. Г. Этнопсихология и межнациональные отношения. М.: «Экзамен», 2002. С. 135; Платонов Ю. П. Этнический фактор. Геополитика и психология. СПб.: «Речь». С. 311; Кукушкин В. С. Этнопедагогика. М., Воронеж, 2002. С. 227; Кукушкин В. С., Столяренко Л. Д. Этнопедагогика и этнопсихология. Ростов-на-Дону: Феникс, 2002. С. 211; Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. М.: Аспект-Пресс, 2003. С. 133–136; и др.


[Закрыть].

Деревня Яркино, Ангарский промышленник-охотник. 1911 г.

Фотограф А. П. Ермолаев. КККМ НЕГ 4544. ГК № 38007825

Возвращаясь к тезису о том, что «черты сибирского характера» обобщаются в виде «системного набора свойств», мы представили себе абрис дальнейшего изучения и осмысления данного явления:

а) в максимальном выявлении личностных черт и качеств русских сибиряков, которые сложились в процессе взаимной адаптации с факторами окружающей среды Сибири;

б) обобщаем устойчивые психологические характеристики в источниках современниками, исследователей прошлого и настоящего времени;

в) выявляем причинно-следственную взаимосвязь психологических черт и стереотипов – «как должно» мыслить, рассуждать, вести себя в обществе;

г) делаем выводы о формировании психологических установок — алгоритмов действий в стандартных и неопределенных ситуациях.

Согласно выводам научных исследований этнопсихолога С. В. Лурье, представления человека о себе и «своих» всегда выступают как «источник добра», «положительного образа» социума. Эти «дóлжные» характеристики членов общности формировались в сознании с детства в системе критериев социализации в «свое общество». Комплекс качеств личности, черт характера можно разложить на составные подгруппы в виде физических, мыслительных, нравственных, трудовых, этических и иных оценочных характеристик. Весьма важными для полноты психологического портрета предстают оценочные категории темперамента. Темперамент – это тип высшей нервной деятельности в степени мыслительной, поведенческой, эмоциональной активности в различных областях жизнедеятельности личности и социума.

Психологические и деятельностные характеристики, сложившиеся на начальном этапе формирования социума, во взаимодействии с факторами окружающей среды далее эволюционируют в контактах с инновациями. Они безусловно составляют набор ценностей в оценках «человека на Сибири»:

Приведенные характеристики в источниках ряда столетий доказывают наши посылки о том, что сложившийся к середине XVIII в. комплекс качеств личности в старожильческом социуме почти не менялся в элементах содержания в течение последующих полутора столетий. Таким образом, в описаниях XVIII–XIX вв. налицо последовательность и устойчивость в перечислении ценностных черт «идеального человека» – человека «своего» сообщества. Важно подчеркнуть, что отмеченные стереотипы-свойства «призначивались» собранием «общества» в повторяющемся «реестре» наиболее важных качества земледельца, домохозяина, семьянина.

Авторы труда «Русские старожилы Сибири» обобщили результаты исторических, этнографических, антропологических и медицинских исследований современных сибиряков. Они отмечают, что старожилам свойственны «настойчивость в выполнении поставленных целей, осмотрительность в решениях, отсутствие поспешности в действиях, но без следов вялости, хорошая ориентировка в обстановке, ровное настроение без склонностей к повышенной чувствительности». Однако уникальность характера русских сибиряков не в сумме черт, но «выстроенной культурой и опытом адаптации структуре ценностей мира и позицирования себя в нем». Поэтому советский этнограф Ю. В. Бромлей считал в мыслеобразах «картины мира» наиболее важными «представления человека о себе самом, своих отношениях с действительностью и окружающими людьми»[130]130
  Русские старожилы Сибири… С. 166; Бромлей Ю. В. К вопросу о влиянии особенностей культурной среды на психику // Советская этнография. 1983. № 3. С. 71.


[Закрыть].

Достаточно полные образы поведения «своих» в иерархии позитивных стереотипов могут дать косвенные оценки субъектов – носителей культуры. Оценочные суждения, зафиксированные в речи, в словах говора сибиряков как продукте межличностной коммуникации внутри социума, воспринимались в виде «автоматизмов» как должно быть. Изменения уклада жизни и отношений в условиях Сибири инициировали появление адекватных слов местного говора. Ко второй половине ХIХ в. относится опубликование ряда словарей сибирского говора, насчитывающего до 3 тысяч местных слов и выражений. В них представлено значительное количество слов, характеризующих черты характера и поведения человека.

В процессе речевого взаимодействия члены крестьянского «общества» не только общались, но и регулировали свое социальное поведение, поведение сообщинников и «чужих» людей. Язык не только служил инструментом взаимодействия с миром, но придавал «о-смысл-енную» значимость «оцененных» элементов «картины мира». Изменившиеся стереотипы-свойства, иной тип отношений в оценочной иерархии часто не могли поддерживаться традиционно русским языком. Естественно, многие позитивные и негативные черты характера и привычки человека более обостренно начинают выражаться придуманными здесь адекватными словами.

В целях исследования эволюции черт национального характера нами были выделено и проанализировано 130 слов говора старожилов. Мы считаем, что системность слов в иерархии, отражающих свойства личности, способна косвенно выявить характеристики черт личности русского старожила[131]131
  Авдеева Е. А. Записки и замечания о Сибири (Приложение: Словарь говоров). М., 1837; Кривошапкин М. Ф. Енисейский округ и его жизнь. Кн. 1–2. (Приложение IV. Словарь сибирского говора). СПб., 1865; Словарь сибирского говора – Андюсев Б. Е. Сибирское краеведение. Красноярск, КГПУ, 2006. С. 278–284.


[Закрыть].

Проведенный нами анализ и систематизация его результатов в таблице выявили следующее: первое место по количеству позитивных черт личности занимают коммуникативные. На втором-третьем местах среди позитивных следуют стереотипы-свойства и связанные с ними привычки поведения в процессе общения людей (речь, темперамент). В иерархии «похвальных» последние места занимают слова о внешний облике, о смелости, выдержке.

Отличается от данного порядка иерархия слов с негативными стереотипами-свойствами. На первом месте количественно выделяются слова, порицавшие как поведенческо-речевые негативы (вопить, ботать, бунчать, горлопанить, тараторка, хайлать, зехлать и пр.), так и слабый темперамент (нюнить, вошкаться, няло, галяма и пр.). Естественно, адаптация к суровым условиям Сибири отрицала плач, нытье. Можно привести ряд критикуемых негативных стереотипов свойств данного порядка: гнусить, брыла распускать, бунчать, бухтеть, веньгать, канючить, кукситься, моркотить, нюнить, реветь, суслить, уросить, устна распускать, фырчать, хинькать.

Примечательно, что и негативные привычки, и наклонности человека количественно занимают второе место (халда, жила, алырник, зюзя, бузыгать, взъендывать и пр.). При этом малейшие нюансы слов достаточно адекватно оценивали стереотипы-свойства человека. Так, выпившему дельному человеку «быть на развезях» было простительно по сравнению с «вечным подтурахом, зюзей». В отличие от минимального количества позитивных стереотипов-свойств, значительно больше слов, негативно оценивавших трусость, предательство, обман, невыполнение долга.

На последнем, 5-м месте среди негативных представлены свойства, характеризующие внешний облик и умственные способности человека (маганый, плехатый, тунтук и др.). В этом проявилось понимание, что данные недостатки врожденные, природного типа.

В общем количественном соотношении позитивных и негативных стереотипов-свойств в словарях большинство негативных, порицаемых (66,2 %). Позитивных – всего 33,8 %. Следовательно, можно сделать вывод о сдержанном отношении сибиряков к похвале и выраженном стремлении открыто порицать неприемлемые стереотипы-свойства. Естественно, в процессе социализации человек стремился заслужить редкую, но значимую оценку членов общины. Но главное было не попасть под «обстрел» метких и нелицеприятных слов предосудительного порядка. Ибо малейшие отклонения от нормы тут же порицались соответствующими словами. Идентичность свойств личности общепринятым нормам являлась показателем успешной социализации в общество («заслужил право гордиться похвалой»).

Системный набор определенных стереотипов-свойств выступал как в качестве фактора социализации человека в старожильческом социуме, так и в качестве механизма воспроизводства субэтнической идентификации молодежи. Одновременно ценностная позиция слов-свойств выступала в качестве фактора формирования стереотипов поведения переселенцев в старожильческой общине. Повторим высказывание Н. М. Ядринцева о механизме социализации российских переселенцев в старожильческую общину: «Откуда бы ни были новоселы, они подвергаются беспрерывной критике и иронии, сопровождаемой и положительными советами…» Конечно, критиковалось не только негативное поведение, но и прежние, «российские» стереотипы-свойства. Оценка сибиряками говора российских переселенцев также подмечена Ядринцевым. Старожилы советовали, «как говорить, не возбуждая смеха». Под гнетом этих насмешек и советов, подтверждаемых собственным опытом, новые колонисты быстро уступают местным обычаям…»

Таким образом, как в поведении, так и в говоре крестьян Приенисейского края зафиксировались стереотипные привычки, определяемые нормами традиций. Основная функция традиций была в том, что они через общественное признание воспроизводили «трудовые и нравственные качества достойного домохозяина» и его «должного» поведения. Набор определенных качеств личности и алгоритмов поведения, выраженных словами «своего, сибирского» говора, оформились в картине мира в качестве «должных» характеристик членов крестьянского старожильческого социума. Естественно, характеристики воспринимались в качестве позитивных для «своих» и негативных – для «чужих».

Далее зададим себе следующие вопросы: действительно ли установки «должных» норм поведения претерпели существенные изменения в условиях адаптации к факторам Сибири? Насколько эффективными были результаты воздействия традиций на соотношение позитивных и негативных качеств у старожилов, переселенцев и ссыльнопоселенцев? Являлись ли позитивные характеристики уникальными чертами отдельных крестьян или были характерны для всего социума старожилов?

Одним из важных показателей общественного уважения и самоуважения была законопослушность старожила-общинника. Императив ценности закона в традициях сибиряков можно увидеть и на основе косвенных источников. Так, избирательное право и участие в «общинной сходке» напрямую зависели от поведения, соблюдения законов и традиций крестьянами. Статистика «лишения права голоса» в селениях различных волостей и уездов Енисейской губернии характеризует эффективность позитивного воздействия традиций на крестьян и переселенцев.

В целях обобщения результатов воздействия традиций «обычного», общинного права мы изучили именные списки крестьян 17 селений Ачинского и Минусинского уездов Енисейской губернии за 1882–1886 гг., имевших право голоса на сходах. Мы ясно видим здесь в сравнении уровень нравственности крестьян из старожилов и детей ссыльнопоселенце[132]132
  ГАКК. Ф. 595. Оп. 46. Д. 18. Именные списки крестьян, имеющих право голоса на сходах.


[Закрыть].

Выше мы представили наши выписки из источников и неизменные оценки в течение столетия: «В штрафах, под следствием и судом не был». Данные качества личности выражены в поговорке «Преступное не может быть нравственным, нравственное – преступным». Анализ списков крестьян вполне подтверждает ситуацию «как должно быть». В 13 селениях из 17 анализируемых не отмечено крестьян, лишенных права голоса за преступления или за «дурное поведение». Лишь в 4 селениях проживали крестьяне, «бывшие под судом» или имеющие «дурное поведение». Из старожилов нарушили закон менее одного на сотню крестьян. Одновременно данные таблицы показывают, что каждый третий крестьянин из «поселенческих детей» был лишен права голоса за серьезные проступки.

Рассмотрим уровень нравственности среди крестьян Балахтинской волости Ачинского округа. Так, в с. Тюльковском из 68 крестьян-старожилов имели право голоса 65 человек. Лишены были данного права трое старожилов, что составляло 4,4 %. Но из 13 детей ссыльнопоселенцев с. Тюльковского были лишены на сходах права голоса 6 человек, то есть 46 %. В Крюковском сельском обществе той же волости все крестьяне – 71 человек – имели право голоса, а из 45 поселенческих детей лишались права голоса 7 человек (15 %) «за кражи», «драки», «пьянство и убийство», «оскорбления и обиды». В селе Дербинском все 32 крестьянина-старожила имели право голоса. В этом селении были лишены права голоса один крестьянин из западно-польских переселенцев и трое из семей ссыльнопоселенцев (42,8 %).

Таким образом, уровень поведения старожилов был следствием позитивной нравственной и обычно-правовой установки на «праведную» жизнь в сознании и поведении 99,3 % общинников. Наши подсчеты одновременно показывают сохранение негативного поведения у 31 % представителей второго поколения ссыльнопоселенцев. Однако 69 % крестьян из детей ссыльнопоселенцев были социализированы в общинную жизнь, имели позитивные нравственно-правовые установки.

В системе согласования общественных требований и личных установок поведения наряду с оценками человека «со стороны» занимала собственная самооценка личности. Осознание себя полноправным членом старожильческого «общества» предполагало наличие представлений о правах личности в Сибири и установок на их защиту. Источники XVIII– ХIХ вв. отмечают жесткую реакцию сибиряков в ответ на покушения на права и достоинство личности, судебные разбирательства «за обиды, оскорбления»[133]133
  ГАКК. Ф. 344. Оп. 1. Д. 603, 530; там же: Ф. 595. Оп. 39. Д. 221, 225, 733 и др.


[Закрыть]. К наиболее серьезным выступлениям в защиту своих прав относятся «красноярские шатости». Служилые и посадские люди Красноярска поднялись в 1695 г. на бунт против злоупотреблений и притеснений воевод А. и М. Башковских и С. Дурново. Красноярцев успокоили только в 1700 г. справедливые разбирательства присланного воеводы П. Мусина-Пушкина.

В 1767 г. в каждом из 32 «наказов енисейских крестьян в Уложенную комиссию» отражены явные «обиды» за постоянное унижение личности свободного крестьянина служивыми людьми. Крестьяне писали: «Чинят обиды, чего нам не повелено»; «Нас… били смертельно»; «Претерпевали немалое телесное наказание и напрасных нападок»; «Просим… в неволю нас не нарежать». Крестьяне обращались к «Матушке Императрице» прежде всего с «ябедой» за «не повеленное» ею нарушение служивыми границ воли свободного сибиряка. Одновременно мотивация самоценности прав и достоинств в картине мира старожила формировала установки защиты личности от унижения и неправомерного наказания. Приенисейские крестьяне высказывали пожелания, чтобы «должности» исправляли «выбранные из нашеи собратий, переменяись кащьгодно»[134]134
  «Наказы крестьян Енисейской провинции в Уложенную комиссию». Л. 96 // Источниковедение и археография Сибири. Новосибирск, 1977. С. 212.


[Закрыть].

В дальнейшем в системе представлений о позитивных установках личности и «условиях» защищенности продолжает сохраняться ценностная позиция свободной личности в картине мира сибирских крестьян. Князь П. Д. Горчаков, генерал-губернатор Западной Сибири, вполне логично обосновал в 1840-х гг. взаимосвязь представлений крестьян-старожилов о компонентах свобод: «Здешние поселяне, взросшие в полной независимости, мало знакомы с нуждой[135]135
  Цит. по: Миненко Н. А. Живая старина… С. 9–10.


[Закрыть]. Всякое близкое посредничество начальства в их хозяйстве для них странно». Декабрист Н. В. Басаргин в «Записках», написанных в 1857 г., определил значение свободы для формирования позитивных представлений о правах и достоинстве личности: «Он [сибирский крестьянин] более понимал достоинство человека, более дорожил правами своими»[136]136
  Басаргин Н. В. Записки. Красноярск, 1985. С. 99–100.


[Закрыть].

Историк А. П. Щапов в 1860-х гг. конкретизировал круг представлений сибирских крестьян о свободе. По его мнению, они включали в себя комплекс экономических, политических, социальных, духовных возможностей. Ученый выделял установки выраженного стремления к организации миропорядка на основе данных представлений: «Сибиряки склонны жить без излишнего вмешательства властей и закона… они порицают те нововведения… что ограничивают свободы»[137]137
  Щапов А. П. Собрание сочинений. Дополнительный том. Иркутск, 1937. С. 171.


[Закрыть]. Стереотипы независимого поведения сибирских крестьян на основе установок мотивационных представлений о свободе описаны и Н. М. Ядринцевым[138]138
  Ядринцев Н. М. Сибирь как колония… С. 109.


[Закрыть].

В течение всего ХIХ в. рапорты сельских старшин Енисейской губернии непременно завершались выражением, отнюдь не являвшимся формальным в контексте приведенных свидетельств: «О чем волостному правлению честь имею донести»[139]139
  ГАКК. Ф. 546. Оп. 1. Д. 33. Л. 11, 101 и др.


[Закрыть]. Не забудем, что такое обращение было естественным правом и центром мировоззрения дворянского сословия – «Честь имею!».

В оценках качеств характера нравственной личности в картине мира рядом с понятием «честь» стояло «достоинство». Они отражали связь оценки «честной» личности с представлениями о должных действиях по защите личностью своего достоинства. В 1886 г. крестьянин с. Уринского Канского округа Андрей Коратаев обратился с жалобой енисейскому губернатору на незаконное наказание его розгами по решению волостного суда «в обвинение в покраже и зарезании теленка». Действительно, в результате расследования выяснилось полное отсутствие вины крестьянина. Отстояв самоуважение, он добился того, чтобы волостному суду было «объявлено серьезное внушение»[140]140
  ГАКК. Ф. 595. Оп. 46. Д. 15. Л. 1–7.


[Закрыть]. Наказание розгами крестьянин посчитал «унижением» и все сделал, чтобы смыть «сей позор».

В подобных случаях наряду с ценностными установками самоуважения фигурировало «устремление сохранить уважение и статут» односельчан. (Говоря «статут», сибиряки подразумевали «статус». – Б. А.)

Источники позволяют говорить, что в понятие «уважаемый человек» включалось множество составляющих, и в первую очередь честность.

Туруханский староста с семьей. 1907–1908 гг.

Фотограф А. Я. Тугаринов. КККМ НЕГ 4781. ГК № 38061744

Писатель А. П. Чехов свидетельствовал в письмах из Сибири: «…по всему тракту не слышно, чтобы у проезжего что-нибудь украли. Нравы здесь в этом отношении чудесные, традиции добрые. Я глубоко убежден, что если бы я обронил в возке деньги, то нашедший их вольный ямщик возвратил бы мне их, не заглянув даже в бумажник»[141]141
  Чехов А. П. Из Сибири. Собр. соч. В 12 т. Т. 11. М., 1985. С. 14.


[Закрыть]. Ряд источников волостных правлений Енисейской губернии конкретизируют проявления ментальных установок честности в сознании крестьян. В условиях возможного сокрытия попадавших им в руки ценностей в сознании крестьян не возникло сомнения в вариантах дальнейших действий: они принимали нравственно оправданные решения.

Крестьянка д. Мосиной Балахтинской волости Татьяна Григорьева в июле 1856 г. «на берегу р. Чулым нашла бумаги, о которых, не утаив», сообщила вместе с мужем в волостное правление. В связке бумаг были финансовые документы на 709 рублей «о заключении договоров на поставки хлеба», расписки и квитанции губернского чиновника[142]142
  ГАКК. Ф. 344. Оп. 1. Д. 238. Л. 25.


[Закрыть]. «Крестьянская дочь с. Еловского Балахтинской волости девица Ефросинья Метелкина 1873 г. июня 8 дня» нашла на дороге золотой полуимпериал достоинством 5 рублей и отдала сельскому старшине. «Учиненный розыск неизвестно кому принадлежащего полуимпериала» владельца не определил. Поэтому волостное собрание приняло решение: «Означенные деньги выдать нашедшей их девице». Факт розыска денег позволяет подтвердить высочайшую честность всего старожильческого сообщества Балахтинской волости в 1870-е гг. Архивное «Дело об отыскании хозяина золотого полуимпериала…» содержит 19 документов о многомесячной истории выявления хозяина монеты по всем деревням волости. Поразительно, но ни один крестьянин «бесчестно» не заявил своих прав на эти деньги[143]143
  Там же: Д. 605. Л. 1–19.


[Закрыть].

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА

В войне 1812 г. впервые прославились своими мужеством и стойкостью сибирские полки. Когда началась война, из Сибири было выведено 7 регулярных полков и 2 артиллерийские роты, в том числе 94‐й пехотный Енисейский полк.

После Смоленского сражения 4–5 августа 1812 г. французы заговорили о сибиряках с уважением и страхом. Командовал сибиряками генерал‐майор Антон Антонович Скалон, француз по крови, алтайский сибиряк по рождению, погибший в бою за Смоленск. В 1812 г. Антон Антонович Скалон, шеф Иркутского драгунского полка, командовал тремя полками в 3‐м резервном кавалерийском корпусе.

«Русские драгуны на 2‐й день Смоленского сражения 5 августа 1812 года не выдержали кавалерийской атаки дивизии Брюйера и в полном беспорядке бежали в город. Артиллерийские позиции и пехота остались без прикрытия. Командовавший резервом генерал А. Скалон решился на отчаянный шаг. Сразу за последним залпом русских батарей последовала молниеносная контратака сибирских драгунских эскадронов во фланг наступавшим. Это было против всех правил. Французские артиллеристы замерли с зажженными фитилями у своих орудий, но не смели сделать ни единого выстрела, чтобы не угодить в своих. С поля боя доносились только звон клинков и душераздирающие крики.

В течение четверти часа сибиряки рубили и кололи врага с отвагой и жестокостью обреченных. Опешив от безумной ярости кавалеристов Скалона, неприятель дрогнул, смял ряды и утратил порыв. Предпринятый Скалоном маневр сорвал попытку французов ворваться в Смоленск.

Едва противники разошлись, французы пустили в ход артиллерию. По традиции российского офицерства, генерал‐майор оставался, прикрывая отход. „Внезапно рядом разорвалось несколько гранат, и все скрылось в густом пороховом дыму…“ <…> По личному указанию Наполеона 8 августа герой был предан земле у Королевского бастиона „с отданием всех почестей, приличествующих его воинскому подвигу, с ружейными и артиллерийскими залпами“. Французский император сам присутствовал при погребении…

В Бородинском сражении 24-я пехотная дивизия сибиряков практически полностью пала на Бородинском поле, защищая батарею генерала Раевского. Генерал‐ майор Петр Гаврилович Лихачев, раненый, исколотый штыками и повергнутый на землю прикладами, еле живой был взят в плен и представлен Наполеону… Командир 3‐го кавалерийского корпуса генерал‐майор Крейц получил в бою шесть ран, дважды под ним убивали коня_ Генерал-майор Понсет, искалеченный в боях, стоял перед своей бригадой на костылях и говорил, что умрет, но не отойдет ни на шаг.

Томский и Тобольский пехотные полки, построившись в каре, отбили шесть атак неприятельской кавалерии, задержав до ночи продвижение французской конницы, потеряли более половины личного состава. Сибирский и Иркутский драгунские полки участвовали в кавалерийской схватке за ключевую позицию – Курганную батарею. К вечеру в Сибирском драгунском полку осталось 125 рядовых и три офицера. После боя в Иркутском драгунском полку осталось не более 50 рядовых с одним обер-офицером, поручиком. 95-й Красноярский полк потерял 20 офицеров и 712 нижних чинов. После сего полки участвовали еще в общей атаке. Можно судить, сколько их под вечер осталось».

Этнограф Н. А. Ровинский, будучи прекрасным знатоком сибирского фольклора, подчеркивал: «Говоря “не мылися, бретья не будешь”, – сибиряк прямо намекает: “Не рассчитывай никогда на чужое”». Он выделял в местных пословицах глубокий назидательный смысл, формировавший одновременно установки на уважение личного достоинства человека: «Обманешь в рубле, не поверишь и в игле»; «Честь чести и на слово верит» и другие[144]144
  Ровинский Н. А. Замечания об особенностях сибирского наречия и словарь // Известия Сиб. отдела ИРГО. Т. IV. Кн. 1. Иркутск, 1873. С. 19.


[Закрыть]. Установки соответствия общепринятым критериям достойной личности наиболее системно отразились в поговорке «К двадцати годам не умен, к тридцати не женат, к сорока не богат – всю жизнь [будет] так»[145]145
  Зверев В. А. Крестьянское население Сибири в эпоху капитализма. Новосибирск, 1988. С. 49.


[Закрыть]. Как видим, последовательность качественных стереотипов-значений воздействовала динамично на достижение определенного набора свойств. В данном случае к двадцати годам было необходимо обрести интеллектуальные, нравственные, коммуникативные черты характера. К тридцати годам молодой человек должен был остепениться, обрести семью, быть примером для детей, к сорока – стать крепким домохозяином, хлебосольным и авторитетным членом общины. Следовательно, системный набор позитивных стереотипов-свойств выступал в качестве фактора социализации человека в старожильческий социум и механизма воспроизводства идентификации молодежи как «своих».