Текст книги "На Сибири мы сибиряки"

Обряды и ритуалы «на рождение младенца»

По описаниям, в Сибири было принято рождение младенца сопровождать определенными обрядами. Когда новорожденного мыли, то в воду клали серебряные деньги, которые брала потом себе бабка-повитуха. В отличие от «российских» обычаев («беречь дитя от зглазу»), о рождении извещали всех родственников, родителей, близких друзей: они приходили и приезжали навестить родительницу, при этом каждый одаривал новорожденного серебряными деньгами, которые клали под подушку матери ребенка или новорожденного.

Родительницу непременно, если позволяло здоровье, водили в баню через день. Сибиряки говаривали: «Банька – вторая мать». После бани поили взваром из ягод, из слабого пива с изюмом, черносливом, имбирем. Кормили родительницу кашей из цельного пшена с изюмом.

Этнографы отмечали, что в Сибири редко когда младенцев долго кормили молоком матери, чаще через 3–4 месяца начинали кормить коровьим молоком. Молоко давали младенцу, вливая его в рожок. Малыш подрастал, качаясь в колыбели – «зыбке», сплетенной из сосновых дранок на черемуховой дужке. Зыбка подвешивалась на кожаном ремешке к гибкому «очепу» – березовой жерди, продетой в потолочное кольцо. Зыбка сверху накрывалась специальной накидкой – «шатром». Она была тем «малым миром», из которого младенец шагал в жизнь…

Крестьянки с грудными детьми на руках. 1920-е гг.

КККМ НЕГ 8484. ГК № 21345224

Крестьянская семья. 1910-е гг.

Фотограф В. П. Ермолаев. КККМ НЕГ 6288. ГК № 20231960

Древний языческий обряд «размывания рук» исполняли на девятый день рождения ребенка по всей России. В Сибири он был таким: приносили кружку чистой воды, в которую предварительно на ночь клали серебряные деньги. Родительница поливала три раза бабке-повитухе воду на руки, а та ей обратно. Потом повитуху одаривали 15–20 руб. денег, несколькими фунтами хорошего масла и фунтом чая и несколькими аршинами полотна или холста.

Данный обряд должен был символизировать передачу ответственности за дальнейшую жизнь младенца от повитухи к матери. Одновременно вода выполняла очистительную функцию и символизировала промежуточный этап прихода младенца в этот мир.

Ребенок родился. Растет. Подходит время обязательного для русских крещенья по православным канонам. Великое таинство крещения было важнейшим условием приобщения к Богу. Согласно христианской традиции при крещении ребенок нарекался преимущественно именем святого дня крещенья (или святого дня рождения). Этот святой становился его небесным заступником и покровителем на всю жизнь. Крещение ребенка совершалось по вере восприемников, становящихся «крестными, духовными родителями» новокрещенного (крещаемого).

На крестины с утра в доме родителей ребенка собирались родственники, близкие друзья семьи, обязательно – «названые родители» (кум и кума), бабка-повитуха. Стол застилался новой белой скатертью, на нее ставили хлеб-соль. На лавку под иконы стелили шубу мехом вверх и укладывали младенца. Затем повитуха брала его и передавала куме, затем все шли в церковь для выполнения обряда крещения.

По окончании общепринятого в России православного обряда крещения ритуал с шубой повторялся. Крестная мать брала ребенка с шубы и передавала родной матери со словами: «Зовут вот (имя). С днем ангела тебя (имя), с новым счастьем. Дай Господь доброго здоровья на многие лета, а вас с сыном (дочерью) с радостью теперича». После общей молитвы родители приглашали «угощаться». Все поздравляли друг друга: отца – с «наследником», кума и куму – с «крестником», дядю – с «племянником», родителей – с сыном, бабушку – с внуком.

На «крестины» готовили кашу из «сарочинского» пшена, сваренную на молоке, а в постные дни – на воде. Кашу посыпали сверху сахаром. Всем собравшимся на крестины подносили вино, а затем кашу. По этому случаю в Сибири бытовала поговорка: «Я у него на крестинах кашу ел».

Повивальной бабке, которая считалась особо почетной гостьей, на кашу клали немного серебряных денег. Куму и куме дарили полотенца, полотно. Если ребенок был в семье первым («первородным»), то часто, подшучивая над отцом малыша, старались подсунуть ему ложку каши с солью и перцем. При этом говорили, что отец должен разделить страдания матери. Бывало и так, что бабушка специально обливала свой фартук вином – по поверью, внук быстрее начнет ходить. Далее год за годом ребенок рос «в круге жизни», по пути своих прадедов, дедов и родителей…

От рождения до ухода из жизни, год за годом, изменения, потери и приобретения этап за этапом приближали смерть физическую, но не смерть духовную. Нашими предками уход из жизни воспринимался в смыслах традиционной философии мудрости. По старине считалось, что «смерть» – это «смена мерности». Мерность – точка зрения, мышления. Перед страхом смерти древние породили мечту о бессмертной душе человека, обретающей вечную жизнь. Прагматичная точка зрения гласит, что человек умирает физически, но не умирает социально, духовно: остается в своих делах, детях, результатах творчества, памяти людей. Достойно умереть в глубокой старости означает то же, что и жизнь прожить «достойно в чести и уважении общества».

Смерть и прощание с усопшим

Жизненный путь человека завершается смертью, и к ней сибиряки относились уважительно, мудро и спокойно. Величайшим благом было умереть, не намаявшись самому и не доставив маеты и страданий родным и близким. Обычно, вступая в преклонные годы, люди заранее готовились «к своему уходу». Женщины шили «смертные одеяния» непременно иглой с нитью «от себя». В Сибири было принято, чтобы «смертное» шилось только из холста и не было покупным. Обувь покойника называлась «калишки», «босовики» и шилась из 2–3 слоев плотного белого холста. Мужчины заранее готовили материал для домовины-гроба; считалось естественным, если крестьянин сам любовно и аккуратно мастерил себе домовину. И стояла она потом на амбаре или под крышей сарая «до востребования» многие годы.

Как и везде на Руси, умершего человека – «грешно тело» – обмывали и одевали в чистые, желательно новые одежды. Омовение умершего рассматривалось как очистительный обряд и совершалось строго в бане, а на «упокойника» было принято поливать только «через руку, оборотя кулак пальцами кверху». «Смертное мыло, обмылок» приобретало магические свойства для отдельных ритуалов. Омовение ни в коем случае не должны были совершать родственники. Затем покойника одевали в «смертное».

«Обряженного» покойника укладывали в горнице на широкую скамью в «красном углу» головой к «божнице». Скамья украшалась ковром, вышитым полотном, кисеей. Пол устилали еловыми или, чаще, пихтовыми «лапками»-веточками. Икону в Сибири было принято ставить не на грудь усопшему, а в голове. Покойника прикрывали полотном, парчою. На столик или полку в изголовье обязательно ставили чашку с водой. «Чтобы душа смогла умыться», – говорили знающие люди. Свечку ставили в сосуд с зерном. В гроб стелили кудель и веничные листья.

У тела дни и ночи непременно сидели дети, внуки, близкие усопшего. Обряд обмывания, прощания сопровождался причетами, причитаниями, рыданиями, плачем, приговорами. В семье покойника все женщины повязывали голову черным платком, а незамужные девушки под платком дополнительно распускали по плечам волосы.

К усопшему ходили все, знакомые, чужие, обязательно съезжались из окрестных селений даже самые дальние родственники. Все выражали чувство сострадания, соболезнования близким, соблюдали традиционное приличие. Современники отмечали, что в Сибири прощаться приходит множество чужих, посторонних людей, приходят, чтобы «посмотреть, как одет, какою парчою покрыт, плачут ли родные». Всякому входящему в дом подавали рюмку водки или стакан чаю. Все трое суток, пока покойник лежал дома, ворота обязательно оставляли открытыми. Несколько человек обслуживали приходящих, помогали раздеться, подавали с утра до вечера чай, грели самовар, а один из них подавал милостыню нищим.

В традиционной похоронной обрядности старой Сибири важное место занимали старинные причеты. Печальная песня-плач служила средством психологической разрядки в страшном горе. Долгие длинные причитания безутешных вдов, матерей, родных складывались с древности в прощальные песнопения: горестные, торжественные и строгие, берущие за душу. Лишь однажды услышанная мной песня-плач запомнилась на всю жизнь…

Этнограф и заток старой Сибири Мария Васильевна Красноженова записала в начале ХХ в. в селениях Енисейской губернии плачи во время прощания с умершими:

Плач матери по умершей дочери

 
Ой, да ты моя доченька!
Ой, да ты моя милая!
Где ты, моя красавица?
Куда ты делась, пташечка?
Да за што же ты на меня обиделась?
Да за што же ты рассердилась?
Ой, да зачем ты меня покинула,
Сироту-то меня горе-горькую.
К кому я теперь пойду?
Кому печаль мою расскажу?
Ой, да ты моя доченька…
 

Плач жены по умершему мужу

 
На кого же ты нас оставил, сокол ты наш ясный?
Отлетаешь ты от нас в дальную сторонушку,
ничего ты не ведаешь,
не чувствуешь, как мы здесь, горькие,
в слезах убиваемся!
Не воротишься ты к нам к горе-горьким,
не поглядишь ты больше
на нашу жизнь несчастную.
Не придешь-то ты больше на пиры и беседушки,
не взглянешь-то ты больше на свои поля-на колосыньки,
на свою на скотинку на сиротскую,
не войдешь-то ты больше в свою избу теплую…
Избрал-то ты себе холодное гнездышко…
…Соберутся-то у нас сейчас гости званые,
гости званые-приглашенные,
не на радость-то они соберутся к нам,
а на слезы-то, да на сетованья,
все родны наши, все знакомые…
 

Хоронили покойника на третий день. Только перед выносом из дома покойника укладывали со скамьи в гроб-«домовину». «Вязки» от рук и ног покойника клали в гроб с левой стороны. Из дома гроб выносили на руках, а особо чтимого несли на руках до «могилок». После выноса тела тут же переворачивали скамью, а в передний угол, где лежал усопший, клали камень – «серовик», верили – «покойника в этом доме больше в ближайшее время не будет». Камень лежал шесть недель. Сразу после выноса тела в доме мыли полы, а ворота дома сразу закрывались.

ОБРЯДОВАЯ КУЛЬТУРА СТАРОЖИЛОВ ИРКУТСКА

«При рождении младенцев были обряды следующие: в то время, когда новорожденного мыли, клали в воду серебряные или золотые деньги, которые брала бабка. Между тем извещали родных, и они приезжали навестить родильницу. Каждый посетитель или посетительница привозили серебряные деньги, иногда ассигнации, а у бедных медные деньги, которые и клали под подушку родильнице или ребенку. В крестины по окончании духовного обряда был обед, ужин или закуска; но во всяком случае подавали кашу из сарачинского пшена, вареную на молоке, а в пост – на воде. Сначала подносили вина, а потом кашу; и от этого есть пословица: я у него на крестинах кашу ел. На кашу повивальной бабке клали деньги. Если дитя было перворожденное, то часто, подшучивая над отцом, старались приготовить ему ложку каши с солью и с перцем и говорили, что он должен разделить страдания матери».

Описывая, как умею, разные обряды, наконец, я приступаю к тому неизбежному к концу жизни обряду^ я говорю о похоронах и опишу, как они отправляются в домах достаточных. Известно, что у бедных бывает то же самое, только в малом виде. По окончании религиозных обрядов умершего кладут на стол, который убирают полотном или кисеей и черными лентами, ставят подсвечники, пол устилают ельником, этим северным кипарисом. Дети и ближние родственники бывают попеременно при теле усопшего. Прежде жена и дочери непременно должны были сидеть при теле усопшего и причитать со слезами, высчитывая все добрые качества его. Если кто не соблюдал этого, то говорили, что рады и не жалеют о смерти его; надобно было, если нет слез, закрыть глаза платком, положить голову на стол, где лежит покойник, и приговаривать. У девиц при смерти отца или матери распускали волосы по плечам, завязывали голову черным платком. Даже при этом случае видно гостеприимство сибиряков: к покойнику ходили все знакомые, многие и чужие; знакомые из приличия, а посторонние – посмотреть, как одет, какою парчою покрыт и плачут ли родные; но всякому приходящему подавали рюмку вина и чаю. Для того приставлены были особые люди, и под их надзором самовары кипели с утра до вечера. Один из верных людей подавал милостыню; рассылали по возможности подаяния по монастырям, богадельням, в острог и в больницу; служили два раза в день панихиду. Между тем приготовлялись к похоронам, которые обыкновенно бывали в третий день.

В Иркутске нет готовых гробов и нет людей, которые бы делали из этого промысел; траура не отпускают напрокат, и даже всех покойников носят на носилках, покрытых сукном или ковром. Гроб заколачивают на кладбище. В этот день большой обед, который называют горячим. Кроме священников и причетников приглашаются на него родственники и знакомые; кому угодно из посторонних, всякий может прийти и обедать: никому не отказывают. Траур носят ближние родные целый год».

Авдеева Е. А. Записки и замечания о Сибири: [с] приложением старинных русских песен / соч. …ы…ой [Е. А. Авдеевой]. – Москва, 1837.

Шествие на «могилки» строилось определенным образом: впереди шел человек с иконой, за ним священник, потом несли крышку, покрытую ковром, затем гроб, обшитый бархатом или атласом (красной тканью). Если позволяло состояние, гроб накрывали парчой. Нужно отметить, что в Европейской России, в отличие от Сибири, гроб обычно не обшивался тканью. Умершего отпевали в церкви, а затем несли на кладбище.

Вдова крестьянина Низовского общества Дудинского участка Туруханского края Лукерия Панова с ребенком. Около 1905 г.

Фотограф священник Попов. КККМ НЕГ 4441. ГК № 36117366

В могилу гроб опускали на холсте, который затем делился пришедшим нищим. По старинному полуязыческому обряду в Сибири священник-батюшка первым бросал на крышку гроба горсть земли, затем все пришедшие на кладбище бросали по три горсти: «Царствия Небесного; пусть земля будет пухом». На крест по обычаю повязывали холщовое полотенце. По завершении обряда погребения служили панихиду, раздавали милостыню нищим, одаривали всех платочками или полотенцами и возвращались домой.

Далее в доме покойного проходил обряд поминок, «горячий обед». Сюда мог прийти любой, никому не отказывали. А все, кто был на кладбище во время похорон, обязаны были прийти. Величайшим «грехом» сибиряки считали говорить об умершем «худое». Поминать начинали с кутьи или меда. Потом подавались кушанья «во множестве». Перемен блюд было много, но обязательны были блины. Если покойника хоронили в «постный день», то подавали холодную рыбу, рыбный студень, похлебку, пряженики, каши и разные кисели. В «скоромные дни» подавали на столы холодное мясо, студень мясной, студень рыбный, разнообразные каши и кисели, молоко. Поминки обязательно сопровождались разнообразием подаваемых каш. Перед каждой переменой блюд молились Богу и желали усопшему «Царства Божьего». Подача на стол киселя, часто со сливками, означала завершение «горячего обеда».

В Енисейской губернии был еще ряд общепринятых обрядовых действий на похоронах. Многие старушки завещали похоронить себя в венчальных платьях. Покойника хоронили опоясанного поясом. К внешнему углу дома умершего сразу после смерти прикрепляли маленький лоскуток из белой ткани, чтобы «душа могла в 40 дней прилетать к дому и вытирать слезы». У покойника ни в коем случае нельзя было стричь ногти и волосы. После похорон одежда усопшего раздавалась друзьям и близким. Покупались также новые платья и дарились для поминовения.

Этнографами отмечается, что нигде более в России не существовало обряда посещения кладбища на второй день. Сибиряки же на второй день обязательно шли на «могилки», причем только близкие родственники, «спрашивали у захороненного, как первая ночь прошла». «Ничто, самое удивительное, не удержит их от поездки на могилу: ни проливной дождь, ни метель, ни сильный мороз». Данный обряд второго дня «посещения усопшего» сохраняется и поныне…

По православному обряду лишались церковного отпевания и даже погребения на общем кладбище лица, сознательно лишившие себя жизни – самоубийцы. Это считалось величайшим грехом. К таковым относили и погибших участников «разбойного нападения» – преступников.

Те, кто был на «горячем обеде», в течение шести недель по 1–2 раза в день били поклоны покойнику. В домах многих зажиточных крестьян в течение 40 дней после похорон родного человека кормили всех приходящих нищих. На 9-й день поминали умершего только близкие родственники, а на 40-й день устраивался «званый обед». Во многих селениях на Ангаре было принято поминать в 6, 9, 20, 40-й дни. Повсеместно в Сибири поминали в день именин и в годовщину смерти. В течение года близкие родственники носили траур.

В годовщину смерти также подавались традиционные перемены блюд: холодная рыба, рыбный студень, кутья пшеничная, кутья черемуховая, пирог рыбный, блины, пряженка, кисель. Все ритуальные каши и в дни поминок, и по иному поводу готовились из цельных немолотых зерен.

«Родителёв своих, ушедшего из жизни, почитали и вспоминали по всяко поводу. Мысленно разговаривали с ними, делились новостями, рассказывали о своих семейных, спрашивали совета, как поступить…»

Поминальная Радоница, или «Ихна родительска Паска»

Следующая после Пасхальной недели Фомина неделя была для сибирских старожилов одной из наиболее важных в обрядово-ритуальном цикле. Во вторник на Фоминой неделе отмечали Родительский день. Сибиряки называли его «Ихна родительска Паска».

Накануне «родительской пасхи» все обязательно мылись в бане, несмотря на то что был понедельник. Вечером, после того как все члены семьи помоются, в баню приносили определенный набор белья, вещей, мыло для умерших предков. Ставили шайку, наливали туда воду, раскладывали на скамьях вещи и уходили, оставив слегка приоткрытой дверь. Никто из живых не имел права после этого идти туда, это считалось величайшим грехом. А чтобы души предков помылись в своих банях, вечером в понедельник открывали ворота кладбища (в остальные дни они оставались закрытыми).

В Родительский день вставали до рассвета. Родня, члены семьи шли с кутьей в церковь, где служилась панихида и поминались умершие, другие оставались дома и готовили обильный обед.

После службы в церкви сибиряки посещали «могилки». В нарядных одеждах все жители селения сходились вместе, поминали умерших кутьей, яйцами, блинами, прикусками. «На могилках старожилы в этот день „христосуются“ с родителями: ставят кутью, раскрашенные яйца, поминают вином, затем приглашают помянуть встретившихся близких, соседей, односельчан. Многие берут на могилки самовар. Бывает и такое, что приносят вина: пьют сами и угощают „родителёв“, выливая из рюмки вино на могилу. Степенно посидят, помянут и уходят», – писал об этом обряде в конце XIX в. этнограф В. С. Арефьев.

По возвращении с кладбища крестьяне накрывали дома столы, выставляли обильные кушанья, в несколько рюмок наливали вино и накрывали их кусочками хлеба. Затем открывалось окно, через подоконник на улицу свешивалось полотенце – «дорожка» для душ умерших предков. Все домашние, родственники и приглашенные покидали комнату и выходили в переднюю избу или во двор, предварительно помолившись с поклонами перед иконой в переднем углу. Старожилы верили, что души умерших предков в это время пируют, общаются за накрытым столом. Считалось, что обильно накрытые столы доставляют им радость и показывают степень уважения и почитания их живущими. По прошествии некоторого времени все возвращались за столы и с молитвой приступали к поминальному обеду.

Не только в «Родительску Паску», но и повседневно старожил общался с предками, обращался за советом, мысленно разговаривал с ними о делах и проблемах, в сознании предки оставались частью этого мира.

Обощая сказанное, мы видим, что традиции народной культуры вплетены во все этапы и мгновения жизни человека, в межпоколенной преемственности, находят свое выражение в укладе жизни, обычаях, нормах поведения в семье и обществе. Передаваясь из поколения в поколение, обряды, ритуалы, «правила предков» помогали торжественно отметить наиболее важные события своей жизни от рождения до ухода из жизни.

Обычаи «круга жизни» уходят корнями в глубокую старину и крепко связаны с праздниками традиционными, в круге православного и народного языческого календаря. Торжествами и приуроченными обрядами народ встречал весну, лето, осень, зиму, заботясь об бурожае, благополучии рода. В центре русской культуры стояла преемственность христианских праздников от Рождества Христова и вновь до следующего Рождества.

Радоница на Троицком кладбище в Красноярске. 1924 г.

Фотограф А. В. Кудрявцев. КККМ НЕГ 6277. ГК № 20231403

Нищие на Троицком кладбище в Красноярске. 28 апреля 1925 г.

Фотограф А. В. Кудрявцев. КККМ НЕГ 6260. ГК № 20231391