Текст книги "Космос – моя работа. Записки конструктора."

7.11. Реорганизация проектных служб ЦКБЭМ

После назначения К. Д. Бушуева на должность Технического директора проекта «Союз-Аполлон» с советской стороны стало ясно, что управлять параллельно с этим комплексом № 2 он не в состоянии. Перед В. П. Мишиным встал вопрос о реорганизации этого корабельного комплекса, а заодно и комплекса № 1, занимавшимся ракетой Н-1.

В июле 1972 года была утверждена новая схема ЦКБЭМ, предусматривающая назначение Главных конструкторов по темам. В соответствии с этим делением выделены были в отдельную тему и работы по кораблям экспедиции Л3, а также по перспективному кораблю ЛКМ, работы по которому по моему предложению и под моим руководством в качестве Руководителя разработки были проведены в 1970-71 годах.

Незадолго до выхода приказа секретарь парткома предприятия Михаил Степанович Хомяков вызвал меня к себе и сказал, что поскольку комплекс № 2 по этому приказу расформировывается, то расформировывается и партком при комплексе. «Не беспокойся, – сказал он, – ты без работы не останешься, Мишин собирается назначить тебя Главным конструктором по кораблям лунной экспедиции». Это не было для меня новостью, так как еще полтора года назад Василий Павлович выступал с этим предложением на Руководстве предприятия, Михаил Степанович на том Руководстве присутствовал.

7.12. И. О. заместителя Главного конструктора – начальник проектного отдела

Приказ по предприятию вышел в конце июля 1972 года. Все Главные конструктора были назначены с приставкой «И. О.» (видимо Министерством эта схема предприятия не была утверждена). Каково же было мое удивление, когда на должность и. о. Главного конструктора по кораблям Лунной экспедиции был назначен Владимир Андреевич Борисов.

Удивился я не тому, что назначен не я, как уговаривал меня сам Мишин, а тому, что на эту должность назначен чистый ракетчик, как и сам Мишин после смерти Сергея Павловича. Неужели Василий Павлович этого не понимает? Как будет Борисов руководить кораблями, если он в этом ничего не понимает?

На следующий день я пошел в партком, чтобы спросить, какими документами предполагается ликвидация парткома комплекса № 2. Получил ответ, что будет выпущено решение парткома предприятия. «Ну а как у тебя дела в новой должности, – спросил меня Михаил Степанович»? «В какой новой должности»? – задал я встречный вопрос. «Как, разве ты не назначен Главным конструктором»? «Нет, – ответил я, – Главным конструктором назначен Борисов». «Но он же ракетчик!» – воскликнул Михаил Степанович. «Мало того, – сказал я, – такой же ракетчик Анатолий Павлович Фролов, который по поручению Борисова, собирает списки проектного отдела по кораблям, к изумлению, окружающих, видимо, Борисов собирается сделать его своим заместителем». «Не чего не понимаю, – сказал Михаил Степанович, – мы с Василием Павловичем так не договаривались. Ладно, я переговорю с Василием Павловичем».

К вечеру я снова был приглашен Михаилом Степановичем в партком. Я разговаривал о тебе с Василием Павловичем почему назначен не ты, а Борисов», – сказал он, – против тебя категорически выступил Безвербый, мотивируя твоим отказом подписать проект по кораблю ЛКМ. Мы договорились с Василием Павловичем, что ты будешь назначен заместителем главного конструктора. Борисов ушел в отпуск, его вызвали из отпуска.» – закончил он. Я опять подумал, что бытовавшая в КБ байка о Безвербом, что он выполняет «роль Распутина» при дворе Мишина, не далека от истины.

К слову сказать, что Михаил Степанович при этой реорганизации ухитрился уйти с должности секретаря парткома. Анатолий Петрович Тишкин снова вернулся на должность секретаря. Они с Хомяковым поменялись местами работы.

Через день у меня в парткоме появился Борисов. С ходу он стал оправдываться передо мной, объясняя, что не успел переговорить со мной до отпуска. «А с Флоровым успел»? – съязвил я.

С Борисовым мы были знакомы в бытность работы его начальником сектора в отделе № 3. Потом несколько раз пересекались, когда он перешел работать к Безвербому заместителем начальника отдела 003. Поэтому без всякого стеснения и неловкости я задал ему вопрос, как он собирается руководить проектными работами по кораблям, не зная дела? А ты на что? – не задумываясь, ответил он. Мне стало ясно, что он взялся руководить, надеясь, что и без его руководства люди знают, что делать.

Мы договорились, что я буду не только заместителем Главного конструктора, но и начальником проектного отдела. В службе будет еще один отдел, возглавляемый В. Е. Бугровым, куда войдут все ведущие конструктора и экономист службы. Подчиняться этот отдел будет непосредственно Борисову. Борисов возвратился догуливать отпуск, а я занялся организационными делами по созданию службы Главного конструктора.

Прежде всего, надо было сформировать проектный отдел, который получил номер 033. В состав отдела должны были войти сектора бывшего отдела 241, занимавшиеся разработкой кораблей ЛОК и ЛК экспедиции Л3 и какая-то часть отдела 003, передаваемая вместе с А. П. Фроловым, для работ по головному блоку Л3. Правда, из всего головного блока нам передавался только головной обтекатель, которым собственно и занимался Фролов в отделе № 3 до перехода в нашу службу. У меня не возникало никаких сомнений в назначении своего заместителя по должности начальника отдела.

Им, безусловно, должен быть Юрий Михайлович Фрумкин. По кораблям он был самым подготовленным руководителем из всего коллектива будущего отдела. Кроме того, я многому у него научился сам в работах по «Зенитам» и «Электронам», возглавив его группу после перехода его в начальники сектора еще в отделе № 29, и в работах в его секторе начальником группы по лунному кораблю в отделе № 93. Когда пришли награды за сдачу Заказчику корабля «Зенит-2» в 1965 году, я, будучи тогда секретарем партийного бюро отдела № 93, добился представления его к награде орденом «Трудового красного знамени». Мало того, мы были знакомы семьями. У меня с 1963 года появилась машина «Волга» и в бытовом плане я много ему помогал при помощи ее. В лояльности его я не сомневался.

Каково же было мое удивление, когда В. М. Филин, работавший в секторе Ю. М. Фрумкина в должности старшего инженера по двигательным установкам, пришел ко мне и сказал, что Юрий Михайлович настраивает коллектив сектора не ходить под мое руководство, а остаться в подразделении, работавшем под руководством К. Д. Бушуева.

У меня не было тогда причины не доверять Филину в том, что он рассказал о Ю. М. Фрумкине. Мне казалось, что я хорошо его знал, и даже дал ему в предыдущие годы рекомендацию для вступления в ряды КПСС, когда он попросил ее у меня. Далее он сказал, что не согласен с Юрием Михайловичем, желает работать со мной, и поэтому пришел сообщить мне об этом.

Я его успокоил, сказав, что Юрий Михайлович скоро поймет, что не я заставляю его работать со мной, а объективные обстоятельства. Вскоре все уладилось, Юрий Михайлович пришел ко мне, и мы обо всем договорились. В секторе Фрумкина я произвел преобразования, превратив группу Б. И. Сотникова в сектор, в который входили две группы по теоретическим и экспериментальным работам (Г. В. Баканова и В. Л. Пенчука), и создав новую группу по двигательным установкам в связи с увеличением работ по двум новым реактивным блокам (Д2 и Е2) нового корабля ЛКМ. Начальником двигательной группы я назначил В. М. Филина. Это было первое повышение его, сделанное мною, когда он повысился через должность (минуя должность ведущего инженера).

Надо было срочно делать структурную схему службы. Она являлась основным документом для составления штатного расписания и выплаты зарплаты. Схему эту я разработал, но подписать ее не успел, так как со мной случилось несчастье.

В начале августа 1972 года вечером, возвращаясь с работы, я поставил машину в гараж, пересел на велосипед и поехал домой. Было уже позднее время, надвигалась гроза. Дорога была пустынной, только мне навстречу ехал велосипедист на гоночном велосипеде. Перед самым моим носом он вдруг повернул руль и оказался у меня на пути. Мы столкнулись, я перелетел через него, ударившись об асфальт дороги головой и плечом. Ему тоже досталось, так как он ударился о руль своего велосипеда зубами и выбил их. Я получил сотрясение мозга, десять дней провел в больнице и еще больше месяца (вместо положенных трех) на больничном листе. После этого мне была предписана куча ограничений в физической и эмоциональной деятельности. Пришлось ими пренебречь, так как меня ждала работа. Ждала срочно. Так что структурную схему принесли мне на подпись прямо в больницу.

Пока я болел, наша вновь образованная служба переехала из 65 корпуса в одно из двух «школьных» зданий, построенных Совковым для расширения рабочих площадей КБ на второй территории предприятия. Разместились мы на втором этаже. На третьем этаже разместилась служба В. К. Безвербова. Мне досталась под кабинет небольшая комната, насквозь прокуренная предыдущим ее хозяином. Еще достопримечательностью этого помещения была большая колония сверчков, о которых я знал только из детских сказок. Надо сказать, что их присутствие вызывало у меня плохие эмоции.

Почти сразу после моего появления на работе после больничного, Борисов с В. Е. Бугровым улетели на полигон, намечался четвертый пуск ракеты Н-1 в ноябре 1972 года. Все организационные работы по службе свалились на меня.

После возвращения Борисова с полигона наступил вакуум в его руководстве службой. С «верхов» он никаких указаний не получал, а собственной инициативы не проявлял. Целыми днями он сидел один в своем кабинете, и одну за другой курил папиросы «Беломор». Курил он только эти папиросы. Меня всегда удивляло, как у него хватало терпения такому время препровождению? Раз в месяц собирался руководящий состав службы для подведения итогов за месяц и задач на следующий. Докладывал по этому вопросу, как правило, я.

Иногда за ним заезжал Игорь Евгеньевич Юрасов, тогда ко мне была просьба «если мне будут из дома звонить, скажи, что я у Руководства», и они отправлялись в неизвестном направлении.

7.13. Работа над диссертацией

1973 год выдался для меня по загруженности основной работой весьма благоприятным для того, чтобы заняться диссертацией, для серьезной работы над которой все не хватало времени.

Желание заняться диссертацией и стать хотя бы кандидатом наук возникло у меня еще со времен работы в Дубне. После переезда из Дубны в г Калининград в ОКБ-1 желание это только укрепилось. Я даже поступил на вечерний физико-математический факультет МГУ и пару месяцев регулярно ездил на лекции на Воробьевы горы. Однако, после того как с расчетной работы я перешел на проектную работу, мне стало понятно, что углубление физико-математических знаний для этой работы никакой пользы не принесет. Затею с университетом я бросил.

Мне стало понятно, что мечту о кандидатской диссертации я должен отложить лет на 5-10 пока не накоплю опыт на новой работе. Чем дольше я работал на предприятии над различными проектами, тем больше убеждался, что защитить диссертацию на проектную тему крайне трудно. Любой проект – это скорее искусство, чем наука, и облечь это искусство в наукообразную форму непросто.

К моему приходу на предприятии было много руководителей различного ранга, которые имели кандидатские и докторские степени. Но это была королевская гвардия, получившая их без защиты диссертации по списку, утвержденному Сергеем Павловичем, а затем и Высшей аттестационной комиссией. Они получили эти звания за дела, которые назывались «впервые в мире». Сергей Павлович говорил тогда, что «мы – академики железные», то есть от железа, а не от науки.

К концу шестидесятых годов я стал понимать, что у меня накопился уже определенный опыт проектных работ, который я могу обобщить. Робость перед этой работой мне помогли преодолеть успешные защиты кандидатских диссертаций Ю. М. Фрумкиным и В. Любинским.

И вот, в 1971 году, я принимаю решение поступать в аспирантуру при нашем предприятии. Надо было выбрать себе руководителя диссертации. Почти не раздумывая, я решил обратиться с этой просьбой к Константину Петровичу Феоктистову. Для меня он был вершиной проектной мысли по космическим кораблям и станциям на нашем предприятии, был доктором технических наук.

До этого мне приходилось довольно плотно работать с ним по перспективам развития проекта Н-1 Л3, марсианской программе и даже по пилотируемым станциям. Мне казалось, что мы оба были довольны этой совместной работой. Приходилось мне сталкиваться с ним и по причине моих партийных дел в корабельном комплексе. Не всегда это заканчивалось удачно.

Я никогда не входил в круг его ближайших соратников по работе. Поэтому у меня были определенные сомнения, примет ли он меня в свою команду. Он без раздумий согласился, сказав мне, что делает это только потому, что знает – возиться ему со мной не придётся. «Я готов подписывать, как это требуется от руководителя, необходимые документы, включая готовую диссертацию», – пояснил он мне, – не сомневаясь, что всё остальное Вы сделаете самостоятельно».

Через некоторое время, он пришел ко мне, своему аспиранту, с идеей разработки следующей нашей станции на базе носителя Н-1 и оборудования и систем кораблей Л3, предложив проработать проект такой станции в качестве кандидатской диссертации.

«Наш «Салют» весит около 19 тонн, американский «Скайлэб» 77 тонн, возможности их несопоставимы», – говорил он мне. «Ракета Н-1 выводит на ОИСЗ 97 тонн. Давайте создадим станцию такой массы и опять обгоним американцев».

Я ему сходу возразил, заявив, что станцию такой массы в габаритах блока «Г» создать невозможно, исходя из того, что плотность компоновки ракетных ступеней и орбитальных станций разная. У станции много меньше. Максимум, что удастся выжать, это 40–45 тонн. Проще состыковать на орбите две станции «Салют» и получить эту массу.

Константин Петрович не согласился со мной и недовольный ушёл. На следующий день утром он снова появился у меня и, извинившись, сказал, что я был прав.

«В таком случае, – сказал он, – затевать эту работу не имеет смысла. Что касается стыковки на орбите «Салютов» для создания станций больших масс с большими возможностями, то Вы же знаете, что автоматическая стыковка мало надёжна, да и опыта у нас нет по стыковке больших масс. Нет ни стыковочных узлов для стыковки 20 тонных блоков, нет и наземной экспериментальной базы для отработки такой стыковки».

Если бы знали мы оба тогда, что пройдёт четыре года и мне придётся решать эту проблему при создании автоматического разгонного комплекса в рамках программы 5М, предназначенной для автоматической миссии доставки марсианского грунта на Землю.

После некоторых раздумий он сказал мне, что ничего не может предложить мне в качестве темы диссертации. «Выбирайте тему диссертации сами, я выполню любые формальности по Вашей диссертации», – сказал он.

Первый год ушел у меня на сдачу кандидатского минимума. Сдать мне надо было три экзамена: марксизм-ленинизм, иностранный язык и специальность. Все это я успешно сдал и вопрос по выбору темы диссертации встал передо мной, как неотложная задача.

После некоторых раздумий мне в голову пришла мысль нельзя ли автоматизировать процесс предварительный оценки общих характеристик космических аппаратов, исходя из начальных задач по количеству членов экипажа, веса размещаемого полезного груза, продолжительности полета (программы полета) и назначения аппарата. На выходе я хотел получить вес аппарата или корабля, габариты и стоимость его создания.

Весь 1972 год ушел у меня на сбор и анализ материала для диссертации. С нового 1973 года я вплотную взялся за ее написание. Вскоре стало понятно, что писать диссертацию урывками, на «свободных мощностях», нельзя. Слишком много уходит времени, чтобы после перерыва опять «войти в роль». Получается непродуктивное использование рабочего времени.

В марте я взял академический отпуск на месяц, в течение которого и написал основную канву диссертации. Перед очередным отпуском в июле 1973 г. я диссертацию закончил и отдал ее в печать.

Большую помощь оказала мне моя жена Альбина, выполнившая все расчеты на электронной машине. Персональных компьютеров тогда еще в СССР не было, все расчеты у нас делались на больших универсальных машинах БЭСМ 6, каждая из которых занимала целый этаж специально построенного для этих целей корпуса. Программы вводились специальными перфокартами. Осваивать мне все эти премудрости было некогда, да и не к чему, так как расчетная специальность была мне не нужна. Альбина не только мне выполнила диссертационные расчеты, но двум своим начальникам. Материала и ума у нее хватало, чтобы самой защитить диссертацию, но она решила посвятить себя всецело семье, в чем и преуспела.

К ноябрю диссертация была готова для рассмотрения на предварительной комиссии. Комиссию проводил В. К. Безвербый. УУ меня к этому времени сложились с ним довольно натянутые отношения, и он решил со мной свести счеты, попытавшись отправить диссертацию на доработку. Выручил меня Г. Н. Дегтяренко, так яростно выступив в мою защиту, что К. П. Феоктистову пришлась лишь слегка добавить по этому вопросу. Диссертацию признали готовой для рассылки на рецензию в шесть предприятий нашей отрасли. Защитился я в феврале 1974 года. Кандидатский диплом мне подписал К. Д. Бушуев в июле 1974 года.

Моей диссертацией заинтересовался Ю. П. Семенов, не имевший тогда никакой ученой степени. Он позвонил мне и попросил переслать ее ему как образец. «Мне тоже надо защититься», – сказал он. «Пожалуйста, – ответил я, – диссертация лежит в секретной библиотеке, бери и пользуйся». Вслед за этим звонком прибежал Артур Иванников и попросил моего согласия взять диссертацию ему в портфель. «Никому больше не разрешай ею пользоваться. Понимаешь, – сказал он, – Юрий Павлович поручил на базе твоей диссертации срочно соорудить диссертацию ему. Чтобы через всю территорию предприятия за ней каждый день не бегать, мне удобней держать ее у себя в портфеле». Я ему ответил, что не я распоряжаюсь местом хранения моей диссертации, и предложил ему пойти в библиотеку и там договориться. Больше он по этому вопросу ко мне не обращался. Как «защитили» Юрия Павловича я тоже не знаю. Мне это было неинтересно.

Вспомнил я Юрию Павловичу этот случай через 15 лет, когда настала пора присваивать ученые звания за успешный полет МКС «Энергия-Буран».

Я подошел к нему и задал вопрос, не считает ли он возможным присуждение мне ученой степени доктора наук за участие в разработке проекта системы в целом, и «Бурана» в частности. Он мне с раздражением ответил, что ни в коем случае. Мы договорились, что ученые степени на базе докладов о проделанной работе будем присуждать только за реализацию проекта, а не за его разработку. Я ему ответил: «Что бы ты реализовывал, если бы с моей помощью не был бы создан проект? И не забыл ли он, что на базе моей диссертации написали ему кандидатскую диссертацию»?

Мне стало ясно, что напрасно затеял я этот разговор с ним. Член-корреспондента Ю. П. Семенову устроил В. П. Глушко, после смерти В. П. Глушко Ю. П. Семенов желает стать Академиком. Как он мог допустить, чтобы в заслугах по «Бурану» звучала еще фамилия какого-то Чернятьева, руководившего разработкой «Бурана»?

Моя фамилия не упоминается даже просто как участника работ по этой теме, а все кадровые приказы тех лет о моих назначениях уничтожены.

Где же вы мои бывшие соратники по работе, большая часть вас своим продвижением по службе мне обязанные, где же ваша порядочность при написании книги о предприятии «Ракетно-космическая корпорация «Энергия» им. С. П. Королева»? Ведь вы все числитесь авторами этой, мягко говоря, некорректной в отношении меня книги.

Один из них, считавшийся мною лучшим другом, на этот мой вопрос ответил, виляя из стороны в сторону: «Скажи спасибо, что хоть это удалось о тебе написать»! Вот так, коротко и ясно. «Чего не сделаешь под дулом пистолета», ответил по аналогичному поводу Н. С. Хрущев, когда разоблачал И. В. Сталина. Ладно, Бог вам судья!

Я извиняюсь, что, случайно рассказывая про свою научную карьеру, забрел несколько в другие вопросы, безусловно, для меня важные.

После защиты кандидатской диссертации мне предложили углубить тему диссертации и защитить ее как докторскую. Так я и собирался поступить, но этому помешали события, связанные с приходом В. П. Глушко. Дел у меня стало предостаточно, вспоминать о недоделанной докторской диссертации стало некогда. Но мечта ее доделать осталась.

Потом, когда я сосредоточился над работами по разгонным блокам, мне сначала казалось, что развивать в диссертации старые дела не имеет смысла, а по новым еще мало наработок. Затем захлестнули новые дела. Но видимо самым главным аргументом, заставившим меня не делать этой глупости, были слова Валентина Петровича: «Неужели Вы думаете, что, защитив докторскую диссертацию, от этого станете умнее»? Мудрый был человек. На этом, я думаю, разъяснений по моей «учености» достаточно.