Текст книги "Моя Тора"

По дороге в Эфрат Рахель пожаловалась мужу на родовые схватки. Все её тело пронзила дикая, резкая боль. Бедняжка стонала, напрягалась, изнемогала и когда уже душа покидала тело, почти беззвучно прошептала: «Назовите младенца Бен-Они», (сын моих страданий). Родив сына, Рахель угасла, отдала душу Богу.

Так свершился сорвавшийся с уст праведника смертный приговор над самой любимой им женщиной, радостью его сердца, утехи души, услады глаз…

Исраэль похоронил Рахель недалеко от Бейт-Лехема («Дом хлеба») или по-иному Вифлеема. Надгробный памятник цел и поныне.

Яакову не хотелось, чтобы имя сына постоянно напоминало ему о страданиях матери, звучало как матереубийца, поэтому он дал новорожденному другое, созвучное с Бен-Они, имя – Беньямин – «Сын скорби».

Медленно, с остановками шел караван в сторону Хеврона. Яаков тяжело переносил одиночество, холодной стала его постель. Не выдержав этой муки, он переселился к Бильге.

Подобного оскорбления Леи не выдержал ее первенец Реувен.

Чтобы показать отцу свое возмущение, он вошел в шатер Бильги и демонстративно лег на ее кровать.

Яаков молча проглотил обиду, не прогнал злоумышленника, только поклялся в сердце своем не иметь больше детей.

Кто-кто, а праведник хорошо знал, что Реувен зачат в грехе – ведь первую брачную ночь, лежа с Леей, он думал о Рахели.

В Хевроне Яакова ждала печальная весть – Ицхак, его отец, умер и «приобщился к своему народу – мудрец, удовлетворенный днями жизни своей, и было дней жизни Ицхака сто восемьдесят лет».

Похоронили его Эйсав и Яаков в родовой усыпальнице Махпела рядом с Ривкой.

Кончились дни траура. Эйсав решил разъехаться с Яаковом, «ибо имущество их было слишком велико, чтобы жить вместе, и не могла земля, на которой жили они, вместить их из-за стад их». Эйсав поселился на горе Сеир, а Яаков осел в стране проживания отца его, в Кнаане.

Йосеф

Согласно обычаю, за стареющим отцом должен был присматривать младший сын. Однако Беньямин был еще слишком мал, и за Яаковым приглядывал Йосеф.

Старшие братья уходили на дальние пастбища, Йосеф оставался с отцом, «который любил его более всех сыновей, ибо тот был сыном старости его». Исраэль часами беседовал с любимцем о религии, посвящал его в тайны мироздания, читал псалмы, внушал почтительную любовь к Единому Богу.

Йосеф впитывал рассуждения отца, а в перерывах не гнушался и доносительством на братьев. Старшие сыновья ревновали отца к выскочке с прекрасными, как у Рахель, глазами, а когда убедились, что этот выскочка еще и стучит на них, то вовсе запрезирали его. Ко всему еще их страшило повторение истории с первородством, ведь отец мог передать его своему баловню, а их оставить с носом – дурной пример заразителен. Йосеф подпитывал их подозрения все новыми выходками. Так он потребовал, чтобы братья выслушивали его сны, да еще в присутствии отца.

Сон первый.

Вот мы вяжем снопы посреди поля, и вот мой сноп поднялся и стал прямо, и вот кругом стали ваши снопы и поклонились моему снопу.

Братья вознегодовали, мол, вздумал царствовать над нами, утри нос сопляк и зазнайка, не на таких напал.

Сон второй.

Вот солнце и луна, и одиннадцать звезд кланяются мне.

Отец побранил Йосефа, сказал недовольно:

– Что это за сон приснился тебе? Неужели я и мать твоя, и братья твои придем поклониться тебе до земли? Пустой твой сон, ведь Рахель умерла.

Братья молча сжали кулаки, их кровь клокотала ненавистью к этому наушнику, ябеднику, соглядатаю, клеветнику. С утра пораньше они ушли в Шхем пасти овец.

Через несколько недель Исраэль попросил Иосифа сходить на пастбище, посмотреть, здоровы ли братья и цел ли скот. Действительно он волновался за сыновей своих и скот или хотел помирить братьев, нам неизвестно.

Йосеф нарядился в пёструю рубашку, подаренную недавно его отцом, и бодрым шагом пошел в сторону Шхема.

Завидев издали весело, словно пританцовывая идущего Иосифа, братья натравили на него собак. Но волкодавы учуяли своего и завиляли хвостами. Тогда братья сказали друг другу: «Вот сновидец тот подходит, убьем его и бросим в одну из ям, а отцу скажем, что хищный зверь съел мальчика. Вот и увидим, сбудутся ли сны его».

Только Реувен воспротивился их замыслу, стал уговаривать братьев не проливать крови ближнего, ибо грех братоубийства самый тяжкий из всех грехов.

– Не лишим его жизни. Бросьте его в яму, а руки не налагайте на него, – предложил Реувен, решив про себя, ночью тайком вызволить Йосефа и отправить к отцу.

Братья нехотя согласились. Реувен сказался больным и ушел полежать в тени шалаша.

Йосеф беззаботно с раскрытыми для объятий руками подошел к братьям. Вместо приветствия те окружили его, сорвали разноцветную рубашку, поволокли к яме. Сбросив отрока в глубокую бездну, братья сели есть хлеб. И только теперь увидели караван странствующих купцов. Йе́гуду осенила спасительная мысль, которой он поделился с братьями:

– Что пользы, если мы уморим сновидца, лучше продадим его купцам, а рука наша да не будет на нем, ибо он брат наш, плоть наша.

Все согласно закивали головами. И когда купеческий караван подошел на близкое расстояние, они вытащили Йосефа и продали за двадцать сребреников. Караван продолжил путь в сторону Египта.

Вечером Реувен прокрался к яме, чтобы вызволить брата. Но как тает воск перед огнем, так растаяло его сердце при виде пустой ямы. И разорвал он одежды свои, и пошел к братьям и сказал: «Мальчика нет, а я куда денусь?». Те признались старшему брату в содеянном.

– Но как мы оправдаемся перед отцом? – воздел руки к небу Реувен.

– Давайте вымараем кровью козленка рубашку отрока и отнесем отцу. Он узнает пеструю рубашку и поверит, что Йосефа растерзал хищный зверь, – нашел выход Йе́гуда.

Горе Исраэля нельзя было передать человеческим языком. «И разорвал он одежды свои, и наложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына многие годы». Сколько ни утешали его жены и дети, Яаков все причитал: «Горюя, сойду к сыну моему в могилу. Растерзан, растерзан Йосеф»…

Смотреть на глубоко скорбящего отца особенно тяжело было Йе́гуде, который придумал затею с продажей Йосефа. Да и братья в разговорах на пастбище старались свалить на него всю вину. Вконец истерзанный угрызениями совести, Йе́гуда решил покинуть отчий кров, ибо невыносимо стало ему общаться с братьями, видеть страдания отца.

Йе́гуда долго бесцельно брел по пустыне, наконец ноги привели его к Хире. Тот сжалился над исхудалым, кожа да кости, странником, на время приютил у себя. А вскоре и сосватал с дочерью купца, живущего по соседству.

Жена родила Йе́гуде трех сыновей – Эра, Онана и Шела.

Когда дети подросли, Йе́гуда женил старшего сына на девушке по имени Тамар. Но иегудин первенец «был неугоден в глазах Господа, и умертвил его Господь». По заведенному обычаю, брат умершего был обязан жениться на его бездетной жене, чтобы восстановить род первенца. Йе́гуда приказал второму сыну, Онану, взять в жены вдову покойного Эра. Онан отказался наотрез, заявив, что хочет иметь свое потомство, а не продлевать род брата. Однако отец настоял на своем. Онан придумал изощренную месть: «Когда входил к жене брата своего, ронял семя на землю», то есть перед половым актом прибегал к рукоблудию.

От имени его и пошло название этого блуда – онанизм.

Йе́гуда не догадывался о причине бесплодия невестки, но Бог все видел. «И было неугодно в глазах Господа то, что делал Онан, и умертвил Он также и его».

Йе́гуда посчитал Тамар причиной смерти двух сыновей и решил не рисковать жизнью третьего – Шема. Поэтому под разными предлогами отослал вдову к ее родителям.

Прошло много дней, и умерла жена Йе́гуды. Дом опустел, ничто не радовало глаз вдовца. Но тут подоспел праздник стрижки овец, на который для веселого времяпрепровождения собирались овцеводы всего округа. Йе́гуда решил развеять печаль, людей посмотреть и себя показать. Путь его проходил через город, где жила отверженная Тамар. Одна из ее подруг увидела Йе́гуду и помчалась к вдове со сногсшибательной новостью:

Твой свекор расхаживает по городу, разглядывает в лавках товары, развлекается. Сын его младший давно повзрослел, а ты зябнешь в холодной постели. Пойди, предъяви свои права, иначе так и состаришься бездетной.

Тамар быстро сменила одежду скорби на пестрое платье, покрыла голову покрывалом обольстительницы, уселась на перекрестке. Увидев женщину с закрытым лицом на бойком месте, Йе́гуда принял ее за придорожную блудницу и решил поразвлечься. Жрица любви потребовала деньги вперед.

– Как ты расплатишься, если войдешь ко мне?

– Я пошло тебе козленка из моего стада.

– Знаем мы вашего брата, одними обещаниями кормите. Оставь залог.

– Какой еще залог?

– Кольцо с печаткой, плащ и посох.

Йе́гуда вошел к мнимой блуднице, и зачала она.

Через несколько дней, возвращаясь с праздника стрижки овец, Йе́гуда не нашел той женщины на прежнем месте. Принялся расспрашивать людей, все руками разводили, мол, здесь никогда не водилось продажных женщин. Йе́гуда взвалил козленка на плечи и поплелся домой, кляня себя за доверчивость – первой встречной отдал кольцо с печаткой, плащ и посох.

По прошествии нескольких месяцев доброжелатели донесли Йе́гуде, что сноха Тамар потеряла всякий стыд, развратничает с кем попало, даже забрюхатела от блуда.

– Выведите ее из дома и сожгите на костре! – взбеленился Йе́гуда. Добровольцы-палачи во всю прыть побежали привести в исполнение приговор. Однако вскоре вернулись с растерянными лицами.

– Тамар утверждает, – сказали они, выкладывая перед Йе́гудой кольцо, плащ и посох, – что от человека, которому принадлежат эти вещи, она забеременела. И требует найти по этим приметам отца её будущего ребенка. Увидев вещественные доказательства своего отцовства, Йе́гуда долго не мог выйти из тупого оцепенения.

– Получается, от меня, снохача, она понесла, – произнес он наконец громким шепотом, – и все в отместку, что не дал ей в мужья младшего сына моего.

Йе́гуда при всем честном народе признал свою вину и попросил Тамар вернуться под его кров.

Ко времени родов оказалось, что Тамар носила во чреве своем близнецов. Один из двойняшек высунул наружу руку. Расторопная повитуха повязала краской нитью, чтобы обозначить первенца. Но тот неожиданно забрал руку внутрь, и первым на свет появился другой младенец.

– Вот пострел, – ласково шлепнув по попке, воскликнула повивальная бабка, – прорвался напролом.

Мальчика назвали Перецем, что в переводе значит «прорыв, пролом».

Второго младенца – нарекли Зерах – «Багряный» за красную нить на руке.

Тора посвящает отдельную главу истории Йе́гуды и Тамар, а о женах остальных братьев ничего не рассказывает. Это потому, что именно от Йе́гуды произойдёт династия царя Давида, о чем по наитию знала Тамар.

На этом обрывается повествование о злоключениях Йе́гуды.

Но история эта еще долго будет жить в памяти народной, о чем свидетельствуют разъяснения Моше общине в прощальной речи.

– Если жить будут братья вместе, и умрет один из них, а сына нет у него, то пусть не выходит жена умершего за человека чужого, вне семьи: деверь её пусть войдет к ней и возьмет себе в жены. А первенец, которого она родит, будет числиться по имени умершего брата его, и не сотрется имя его в Израиле. Но если не захочет этот человек взять невестку свою, то пусть подойдет невестка его к нему на глазах у старейшин, и снимет башмак его с ноги его, и плюнет в лицо ему… И будет имя его в Израиле – Дом разутого.

Рассказ о жизни Йосефа в Египте начинается с того, как ишмаильтяне привели его во дворец фараонова царедворца, начальника палачей или министра внутренних дел, Потифара. Увидев товар лицом, главный палач удивленно произнес:

– Везде белый продает черного, а здесь черный продает белого.

Сначала Йосеф трудился на тяжелых работах. Однако вскоре хозяин убедился в прилежании и быстром уме белого раба и взял его в качестве личного слуги. Йосеф делал карьеру, поднимался со ступеньки на ступеньку и добрался до должности домоправителя.

«И обрел Йосеф милость в глазах Потифара, и служил ему. И он поставил его над домом своим, и все отдал в руки его… С тех пор Господь благословил дом египтянина ради Йосефа и не знал при нем ничего, кроме хлеба, который ел…»

Йосеф возмужал, стал одеваться по моде, завивать волосы «и был красив станом и красив видом». Достоинства юноши не прошли мимо жадных глаз жены господина. Истосковавшаяся по мужской ласке прелестница решила уложить слугу в свою постель. Йосеф пытался увернуться от ее приставаний, уговаривал госпожу, дескать, негоже ему злоупотреблять доверием Потифара, который «отдал в руки мои все, и нет ничего, к чему бы он не допустил меня, кроме разве тебя, как же я сделаю это великое зло и согрешу пред Богом?!»…

Однажды Потифар со свитой отправился на празднование разлива Нила. Его жена прикинулась больной и осталась дома. Чувства не ходят на поводу у разума – охваченная страстью женщина подкараулила юношу, схватила его за одежду, пылко зашептала: «Ляг со мной!». Йосеф вырвался из объятий госпожи и выбежал из покоев, оставив в спешке верхнюю одежду в руках соблазнительницы. Жена Потифара испугалась, как бы при виде убегающего домоправителя служанки не догадались о ее домогательствах, и изобразила истерику, огласила дворец криком:

– Посмотрите, мой муж привел к нам чужака, который насмехается над нами. Он пришел ко мне, лечь со мной, но я закричала громким голосом, он ставил у меня свою одежду и побежал, и вышел наружу.

К вечеру вернулся Потифар. жена, захлебываясь слезами, рассказала супругу, как этот жалкий раб вздумал изнасиловать жену господина. Начальник палачей в гневе приказал бросить Йосефа в темницу.

Оригинальную трактовку этого сюжета мы находим в Коране.

 
Но та, в чьем доме пребывал он,
Решилась совратить его,
И двери заперла, и так сказала:
«Поди сюда!»
Ответил он:
«Да упаси Аллах! Мой господин
таким прекрасным сделал
Мне пребыванье (в этом доме).
Поистине, неправедным
не быть во благе!»
 

24

 
И так она его желала,
И он (в ответ) бы и желал ее,
Если б свидетельства
Владыки своего Он не увидел, —
Так (Мы веление Свое ему послали),
Чтоб зло и мерзость от него отвлечь.
Он – истинно, из искренних
служителей (Аллаха)!
 

25

 
И оба бросились бегом к двери,
И порвала она ему рубаху со спины.
А у двери столкнулись оба
с господином,
И молвила она:
«Каким должно быть
воздаяние тому,
Кто очагу семейному
недоброе задумал,
Как не темница иль
мучительная кара?»
 

26

 
(Йусуф) сказал:
«Это она пыталась
соблазнить меня».
И был свидетелем сему ее
(кузен-младенец).
«Если разорвана рубаха на груди,
Она права и лжец – Йусуф.
 

27

 
Но если на спине разорвана рубаха,
То лжет она, а он правдив».
 

28

 
И вот когда увидел он,
Что на спине разорвана
рубаха,
Он молвил:
«(Женщина!) Сие – (одна)
из ваших (многочисленных)
уловок.
Уловки ваши, несомненно,
велики.
 

29

 
Йусуф, ты близко к сердцу
это не бери. А ты, (распутная жена),
Проси прощения за грех свой.
Ты совершила (тяжкий) грех».
 

30

 
И дамы в городе сказали:
«Задумала жена вельможи
Вовлечь в соблазн юного раба.
Он возбудил в ней (пылкую) любовь.
Мы видим: она в явном
заблужденье».
 

31

 
Услышав пересуды (этих дам),
Она послала (их созвать),
И приготовила места
для возлежанья,
И каждой (гостье) нож дала,
И позвала (Йусуфа):
«Выйди к ним!»
Когда они увидели его,
Они его превознесли
(И в похотливом
вожделении своем)
Порезали себе (ножами)
руки и молвили:
«Убереги нас Бог! Это —
не (смертный) человек,
А благородный ангел!»
 

32

 
Она сказала:
«Вот пред вами тот, из-за
кого меня вы порицали.
Я обольстить его пыталась,
Но (в благочестии своем)
Он оставался твердо
(непорочен).
Но если он не сделает того,
Что я ему повелеваю,
Он будет заключен в
темницу
И будет из числа
ничтожных».
 

33

 
Ответил он:
«О мой Господь! Темница
мне милей того,
К чему меня они склоняют,
И, если Ты их (мерзкие)
уловки
(Своею Волей) от меня не
отведешь,
Я уступить могу (порыву),
и склонюсь,
И окажусь средь тех, кто
потерял рассудок».
 

34

 
И внял Господь его мольбе
И от него отвел их козни, —
Поистине, Он слышит (все)
и знает (обо всем)!
 

35

 
Потом подумали они
После того, как они видели
знаменья,
Что надо заточить его на
время.
 

Вчерашний домоправитель попал в тюрьму для провинившихся высокопоставленных особ. Его сокамерниками оказались виночерпий и пекарь фараона. Первый впал в немилость за муху в чаше властелина, второй – за камешек в хлебе.

Прошел год. «И приснился сон обоим в одну ночь, каждому свой сон, каждому сон своего толкования». Утром они с трудом продрали глаза. Видя их печальные лица, Йосеф спросил:

– Чего вы сегодня такие кислые?

– Дурные сны видели, а истолковать не можем, – пожаловались те.

– Ведь от Бога истолкование. И все же расскажите, может мне удастся, – предложил Йосеф, – только не гневайтесь, если истолкую неверно, я ведь не мастер разгадывать сны.

– Снилась мне виноградная лоза, – первым начал виночерпий, – а на лозе три ветки. И зацвела она, появились почки и созрели гроздья ягод. И я взял виноград и выжал его в чашу фараона, и подал чашу в руки фараона.

– Попробуем истолковать, – улыбнулся Йосеф. – Три ветви – это три дня. Через три дня фараон вознесет тебя и возвратит на место твое, и ты подашь чашу фараона в его руки, и вновь будешь почетным виночерпием. А сейчас у меня к тебе просьба. Если все исполнится, как я разгадал, замолви обо мне словечко фараону, похлопочи за меня, ибо я не виноват и напрасно сижу в этой яме.

– Пришел черед моего сна, – засуетился пекарь, – растолкуй, коль ты такой провидец. Вот три плетеные корзины на голове моей. В верхней корзине всякая пища фараона, изделия пекаря, и птицы клюют ее из корзины с головы моей.

Йосеф было отказался толковать сон главного пекаря, но тот настаивал, просил, требовал. Йосеф нехотя сказал:

– Три корзины – это три дня. Через три дня фараон снимет с тебя голову и повесит тебя на дереве. И птицы будут клевать плоть твою…

Через три дня все произошло по слову Йосефа. Фараон справлял день своего рождения. Среди приглашенных он недосчитался главного виночерпия и главного пекаря. И вспомнил об их прегрешениях, и приказал освободить виночерпия, а пекаря повесить.

Неблагодарный виночерпий даже не вспомнил о существовании Йосефа, подтвердив тем самым поговорку – с глаз долой, из сердца вон. Ведь сказано: «Счастлив человек, который на Господа возлагает надежду свою». Прошло два долгих года, и фараону приснился цветной сон, будто стоит он у реки и выходят одна за другой цепочкой семь коров тучных и холеных, с полным набухшим выменем, и пасутся в тростниковых зарослях. За ними выходят из той реки семь других коров, тощих и безобразных, с пустым выменем. И сожрали коровы тощие коров тучных. И незаметно было, что тучные вошли в утробу тощих, остались они такими же худыми, какими были прежде.

Фараон долго тер глаза, никак не мог проснуться. Повернулся на другой бок и вновь погрузился в глубокий сон. На этот раз ему приснилось вспаханное поле. На одном стебле всходят семь колосьев, крепких и полных, а за ними вырастают семь колосьев, тонких, опаленных восточным ветром. И поглотили колосья тонкие семь колосьев крепких и полных, но от этого не стали полными.

Даже проснувшись, фараон не мог уяснить себе, все это он видел во сне или наяву. Стряхнув с себя оцепенение, он приказал позвать во дворец всех волхвов и мудрецов египетских.

– Растолкуйте мне сон, ибо встрепенулась душа моя, – промолвил он повелительно.

Те долго ломали головы над разгадкой снов властителя, чесали затылки, пожимали плечами и наконец доложили поочередно.

– Первый сон, по нашему мнению, – глубокомысленно изрек представитель мудрецов, – говорит о том, что у фараона родится семь дочерей и все они умрут.

– Второй сон, как нам кажется, – взял слово прорицатель, – символизирует победы фараона над семью странами, но одновременно и потерю семи областей, которые восстанут против трона.

Фараон брезгливо отмахнулся от советников, как от назойливых мух.

Желая выслужиться перед властителем, выступил вперед виночерпий и рассказал о молодом сокамернике, который искусно разгадал его и пекаря сновидения. Фараон приказал немедля доставить во дворец чужестранного толкователя снов.

Слуги стремглав помчались в тюрьму, вывели Йосефа поспешно из ямы, искупали, постригли, переодели и представили пред светлые очи властителя.

Фараон оглядел его с ног до головы и сказал:

– Сон приснился мне, а толкователей ему нет. Я же слышал, будто ты понимаешь сны и как их толковать.

– Не я – Бог ответит во благо фараону, – поклонился Йосеф – Если сон от Вс-вышнего, то Он и даст толкование, а я всего лишь перескажу разгадку.

– Посмотрим, на что способны ты и твой Бог, – ответил фараон и рассказал свои сны.

– Сны твои об одном и том же: то, что Бог сделает, Он возвестил фараону, – не задумываясь, сказал Йосеф. – Семь коров холеных и семь колосьев хороших – это семь лет. Семь коров тощих, вышедших за ними, и семь колосьев пустых – тоже семь лет. Придут семь лет большого урожая по всей земле египетской, а после них наступят семь лет голодных. И забудутся годы сытости, истощит голод страну. И не будет заметно, что было когда-то изобилие в стране из-за того голода, ибо он будет очень тяжел. А повторился сон фараона дважды, потому что уготовано это Богом, и вскоре Бог исполнит это. А теперь пусть усмотрит фараон мужа разумного и мудрого и поставит его над землею египетской. Тот назначит чиновников над страною и сделает запасы в семь лет изобилия. Пусть собирают все съестное наступающих хороших и накопят зерна в распоряжение фараона и пусть хранят. И будет эта пища в запас для страны на семь мякинных лет, тогда не погибнет страна от недорода и голода.

– Найдем ли мы человека, подобного этому, в котором дух Бога? – обратился фараон к придворным, – нет никого более разумного и мудрого, чем он.

Советники дружно поддакивали. Фараон обратился к Йосефу:

– Ты будешь над домом моим, и по слову твоему управляться будет народ мой, только престолом я буду выше тебя. Смотри, я даю тебе власть над всею землею египетской.

В знак особого расположения и доверия снял фараон перстень с руки своей и надел его на палец Йосефа. И одел его в одежду из виссона, и возложил ему на шею цепь золотую, говоря:

– Отныне я нарекаю тебя именем Цафнат – Панеах («Открывающий тайное»).

Милость господина страны распространилась и на личную жизнь нового выдвиженца – Йосефу была дана в жены приемная дочь Потифара Аснат.

Как выяснилось позже, Аснат оказалась дочерью Дины, изнасилованной Шхемом. После ряда приключений она попала в Египет, где ее удочерил бездетный Потифар. Аснат носила на груди медальон с выгравированным именем матери, Дины.

Трудно сказать, был ли это тот самый Потифар, который упек Йосефа в кутузку. Если да, то волей судеб Зелха вместо любовницы стала тёщей Йосефа.

В тридцатилетием возрасте сын Яакова оказался правителем земли египетской. Первым долгом он совершил ознакомительную поездку по стране. Ехал Йосеф в колеснице, предназначенной для наместника, и всю дорогу стража возглашала перед ним: «Аврех, аврех!» (На колени»). Йосеф ввел подоходный налог – жители обязаны были отдавать в казну пятую часть урожая. «И производила земля за семь лет урожая из колоса горстями… И собрал Йосеф зерна как песка морского – очень много, так что перестал и считать, ибо не стало счета…»

Еще до наступления голодного года Аснат родила Йосефу двух сыновей, первенца он назвал Менаше, помогающий забыть (плохое), ибо Бог дал ему возможность забыть все мучения, другого – Эфраим («увеличивать плодородие»), ибо Бог возвеличил его в стране бедствия.

Кончились семь урожайных лет, наступили семь лет засухи. Голод царил во всех странах Ближнего Востока, только египтяне ели досыта. Жадные до денег земледельцы стали продавать зерно жителям ближнего зарубежья и быстро истощили свои запасы – амбары египтян опустели. Очутившийся в беде народ возопил: «Хлеба! Хлеба!». Йосеф распорядился открыть закрома и продавать хлеб местному населению по низкой цене.

В Египет потянулись толпы людей из голодных стран. Фараона испугало такое нашествие иноземцев, и сказал он наместнику:

– Мы еще не знаем, хватит ли хлеба для нас самих, весь мир не накормишь, распорядись прекратить продажу зерна.

– Может, лучше ограничить продажу, давать каждому по нужде, ведь наши закрома ломятся зерном, – мягко возразил Йосеф, пообещав: – Скоро мы их заполнил серебром.

Фараона убедили аргументы наместника. В тот же день Йосеф издал указ:

1. Никто не имеет права продавать зерно заезжему рабу – каждый покупатель должен быть представлен членом семьи.

2. Перепродавать зерно строго воспрещается.

3. Всякий получатель обязан записать в книге учета свое и отца имена.

Не без задней мысли включил Йосеф в указ последнюю статью. Он был уверен, что кто-то из дома Яакова придет рано или поздно за хлебом и тогда он узнает о судьбе отца и братьев. Каждый божий день Йосеф пробегал глазами по списку покупателей зерна, искал знакомые имена.

Сухие ветры из года в год губили урожай и в стране проживания Яакова. Поначалу братья покупали хлеб у перекупщиков, платили втридорога. Но Яаков из разговоров с купцами узнал, что в Египте зерно продают по сносной цене.

– Спуститесь в Египет и купите для нас там хлеб, чтобы жить и не умереть, – велел он сыновьям, – только не выделяйтесь, а постарайтесь затесаться в толпе и не входите все вместе в одни ворота. Египтяне народ коварный, лучше не бросаться им в глаза.

Десять сыновей Яакова отправились в неведомую житницу мира. Одиннадцатого, Беньямина, отец оставил при себе. Больно свежо было воспоминание о Йосефе, старец страшился потерять последнего сына Рахели.

Йосеф каждодневно проверял списки покупателей зерна и едва увидел имена своих братьев, приказал без промедления доставить их в контору. Десять здоровенных бородачей предстали пред очи правителя земли египетской.

– Откуда вы пришли? – сурово спросил наместник.

– Из Кнаана, чтобы купить хлеб, – поклонились братья до земли.

«Вот и исполнился мой сон о снопах, братья низко кланяются мне», мелькнуло в голове Йосефа, но открыться им не захотел. Не пожелал он быть узнанным братьями. «Нагоню на них страх, приведу в замешательство, посмотрим, как поведут себя, решил Йосеф и бросил им обвинение в шпионаже:

– Вы соглядатаи, высмотреть пришли наготу земли этой!

– Нет, господин наш, твои рабы пришли купить пищи. Мы все сыновья одного человека, разве пошлет отец всех детей своих на такое грешное дело?

– Тогда почему вы старались поодиночке смешаться с толпой?

– Мы честные, а разошлись по одному, чтобы искать пропавшего брата. Нас, рабов твоих, было двенадцать братьев. Одного не стало, он куда-то пропал, а меньший остался с отцом.

– Так я вам и поверил. Соглядатаи вы и никакого младшего брата не оставляли дома, а просто послали его обратно с донесением. Клянусь жизнью фараона, что вы выйдете отсюда, только если ваш младший брат придет сюда. Пошлите одного из вас, пусть приведет его. А вы будете задержаны. И проверены будут слова ваши, с вами ли правда. Подумайте и решите, кто из вас пойдет.

Только на третий день братьев вызвали на очередной допрос.

– Я изменил свое решение, – сказал наместник, – один из вас останется в тюрьме, остальные отвезут купленный хлеб голодающим семействам вашим. Заложника выпустим только тогда, когда приведете младшего брата вашего ко мне – и подтвердятся слова ваши, и не умрете.

Йосеф отослал за чем-то переводчика, а сам уселся в глубоком кресле. Будучи уверены, что наместник не понимает их языка, братья горячо заспорили, обрушились друг на друга с обвинениями.

– Мы виноваты за брата нашего, – говорил Леви, – мы видели его страдания и не услышали, когда он умолял о пощаде.

– За это и постигло нас это несчастье, – согласился Шимон.

– Я предупреждал вас «не грешите против мальчика», но вы не послушались, – напомнил Реувен, – и вот кровь его взыскивается.

У Йосефа от волнения горло свело, он выбежал в смежную комнату и дал волю слезам. Чуть переждал, совладел с собой и как ни в чем не бывало вернулся к все еще спорящим пленникам.

– Ну как, выбрали, кому оставаться? – спросил фараонов наместник через переводчика.

Братья молча опустили головы.

– Тогда я сам выберу, ты, – указал он на Шимона, – ты останешься заложником.

Стражники связали Шимона, бросили в тюрьму.

Йосеф приказал рабам наполнить мешки пришельцев зерном и отпустить восвояси. Конторщику же велел положить незаметно в те же мешки серебро, которым братья расплатились за товар.

Опечаленные сыны Яакова погнали ослов в обратный путь. На привале первым открыл торбу Иссахар и к своему ужасу обнаружил внутри серебряные монеты. Остальные бросились к своим торбам и тоже нащупали серебро. И обмерло у них сердце, и с трепетом говорили они друг другу: «Что это Бог делает с нами?»

Кляня себя и судьбу, братья вернулись домой, рассказали отцу все без утайки. Яаков разбушевался:

– Вы лишили меня детей! Йосефа нет, и Шимона нет, а теперь и Беньямина хотите взять. И кто вас тянул за язык рассказывать об оставшемся брате? Болтуны, глупцы несчастные!

– Послушай, отец, двух сыновей моих умертвишь ты, если я не приведу мальчика обратно. Отдай его в мои руки, и я верну его целым и невредимым, – сказал Реувен.

– Глупец, разве твои дети не часть меня? Нет, не пойдет Беньямин с вами, ибо брат его умер, и он один остался мне от Рахели. Если случится с ним несчастье, сойду я в могилу в скорбной старости.

Братья подчинились воле Яакова.

Засуха свирепствовала пуще прежнего, припасы подошли к концу, голод тяготел над страной. Братья все настойчивей упрашивали отца доверить им Беньямина, клятвенно обещали, что даже волосок не упадёт с головы мальчика.

Исраэлю пришлось согласиться. С тяжелым сердцем отпустил он дитя любимой жены в сулящую ему сюрпризы страну.

Братья благополучно спустились в Египет. Предупрежденные Йосефом слуги ввели их в личные апартаменты господина, дали омыть ноги, усадили вдоль стены. Наконец появился и наместник фараона. И поднял он глаза свои, и увидел Беньямина, брата своего, сына матери своей, и сказал:

– Да помилует тебя Бог, сын мой.

И спросил его:

– Есть ли у тебя единоутробный брат?

– Был у меня кровный брат, да не знаю, где он теперь, – смиренно ответил Беньямин.

И вскипела у Йосефа жалость к брату, навернулись слезы на глаза, но скрепился и приказал слугам подавать кушанье. Египтяне сели за один стол, а братья за другой, ибо не могли есть египтяне с иноверцами, потому что это мерзость для египтян. Братья развязали сумы, достали серебро, передали господину, сказав, что оно случайно попало в их мешки после первой сделки.

– Мир вам! Не бойтесь! Бог ваш и Бог отцов ваших дал вам клад в мешки, а ваше серебро дошло до меня, – успокоил их наместник и, проявив учтивость, спросил: – Здоровы ли вы, здоров ли ваш отец, о котором вы говорили?