Текст книги "Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг."

Не нравился Померацеву и командир Троснянского партизанского отряда Кавардаев, бывший председатель районного Осоавиахима: «Молодой, но не боевой командир. За все время существования отряда лично не провел ни одной боевой операции. Авторитетом среди командиров не пользовался. Все время имел ненормальные отношения со своим комиссаром. В морально-бытовом отношении неустойчив, имел двух жен, пьянствовал».

Партизанские командиры удивительным образом следовали мусульманским традициям в плане многоженства, но упорно не желали следовать нормам ислама в отношении отказа от винопития.

27 января 1943 года Пономаренко бодро докладывал: «После снятия урожая совершенно на добровольных началах сдано партизанам все излишки хлеба и мясопоставки по нормам налога довоенного времени». После войны он же вынужден был признать, что снабжение партизанам было отнюдь не добровольным и не вызывало восторга у местного населения: «В 1941–42 годах в деревнях, расположенных вблизи райцентров, были случаи, когда сами жители помогали полиции в борьбе с партизанами.

Так, в деревни Клины Климовичского района (Могилевской области Белоруссии. – Б.С.) в ноябре 1942 года мужское население вооружилось и устроило засаду на группу партизан тов. Солдатенко, в результате: 4 партизана было убито, 3 ранено.

В деревне Кокойск Климовичского района население до 1943 года было враждебно настроено к партизанам и оказывало содействие полиции.

Объясняется это тем, что из близлежащих к райцентрам деревень в 1941–42 годах обманом немцы завербовали в полицию значительное число мужчин, которые через родственные связи имели в этих деревнях сочувствие и поддержку.

Большое значение имело мародерство отдельных партизанских групп и уничтожение всех полицейских и старост».

Несомненно, не только мародерство, но и «добровольные поставки» заставляли белорусских мужиков браться за оружие и давать отпор партизанам. Понятно, почему столь решительно действовали крестьяне только в деревнях, находившихся вблизи райцентров. Оттуда на помощь могли прийти сильные полицейские гарнизоны. В ином положении находились жители отдаленных деревень, куда немцы и их союзники не могли добраться. Здесь, если местные партизанские отряды были достаточно многочисленными, жители вынуждены были «добровольно» отдавать им необходимые продукты и одежду. Замечание же насчет того, что жители деревень, лежащих вблизи Климовичей, вплоть до 43-го года были враждебно настроены по отношению к партизанам, вовсе не следует понимать в том смысле, что в 1943 году они вдруг начали помогать партизанскому движению. Просто осенью 43-го Красная армия вытеснила немцев из Климовичского района. Сказать «освободила» в данном случае язык не поворачивается, потому что местным жителям НКВД наверняка припомнил враждебность к партизанам, так что белорусским крестьянам небо с овчинку показалось.

Бросается в глаза, что на оккупированной территории советские партизаны в лесах обычно жили совсем не плохо, гораздо лучше, чем подавляющее большинство крестьян в окрестных деревнях. Так, в отчете действовавшей в Октябрьском и Руденском районах Бобруйской области 225-й партизанской бригады, которой командовал Макар Пименович Бумажков, утверждалось: «Продовольственное снабжение в бригаде было организовано поотрядно. Запасы продовольствия создавались из взятых трофеев, а также путем добровольных сборов среди населения (добровольность здесь, боюсь, частенько была не больше, чем при проводимой немцами кампании по добровольной сдачи зимних вещей для нужд вермахта. – Б.С.). В связи с тем, что немцам население зоны продуктов не сдавало, оно охотно передавало излишки хлеба партизанам. Базы создавались в лесах и ставилась вооруженная охрана.

Средний дневной рацион партизан составлял: хлеба печеного 1 кг, крупы 50 г, мяса 300 г, картофель особо не нормировался. За недостатком соли население и партизаны некоторое время применяли удобрение, перерабатывая его и употребляя в пищу».

Такие же данные приводятся и в отчетах других партизанских бригад Белоруссии. Например, 27-я бригада, действовавшая в Копыльском районе Минской области, могла обеспечить своим бойцам и командирам в среднем ежедневно 1 кг хлеба, 150 г мяса, 50 г жиров, 100 г крупы и 1 кг картофеля. Раненым предоставлялось улучшенное питание – масло, молоко, яйца, мед. Кстати сказать, всего в 27-й бригаде было 206 раненых, из которых умерло 40 человек.

А вот 64-я бригада имени Чкалова, сражавшаяся в Любаньском районе Минской области, хлеба бойцам давала поменьше – 600 г, зато мяса – целых 200 г, а картофеля вообще можно было лопать, сколько влезет. Похожие цифры и по всем другим бригадам. Продовольствие добывалось как за счет добровольных и принудительных заготовок в деревнях, так и путем нападений на немецкие и полицейские гарнизоны, подсобные хозяйства и обозы. Замечу, что в последнем случае в руки партизан все равно попадал хлеб и скот тех же крестьян, только ранее изъятый у них немцами. Оказавшиеся среди партизан белорусские крестьяне много лет ни до, ни после так хорошо не ели. Для сравнения: полицейским немцы обычно отпускали в день не больше 300 г хлеба, а возможности реквизиций у них были существенно меньше, чем у партизан. Ведь в первую очередь на все реквизированные продукты претендовали немцы, а у немцев, в отличие от партизан, полицейские реквизировать что-либо могли, только если замыслили перейти на сторону партизан. Так что пребывание в партизанах в смысле продовольственного снабжения было гораздо выгоднее, чем в полицейских.

Но в тех случаях, когда немцы предпринимали широкомасштабные карательные операции и блокировали партизанские районы, или когда местное население, организовав отряды самообороны, отражало попытки партизанских групп разжиться продуктами в деревнях, партизанам приходилось голодать, есть падаль, а иной раз не брезговать и мясом своих погибших товарищей. 9 июня 1942 года начальник Политотдела Приморской армии Бочаров доносил в ГлавПУР: «Партизанские отряды, действующие в Крыму, окружены враждебным татарским населением. В результате голодают, увеличилась смертность, отмечены случаи людоедства. Армия не в состоянии обеспечить 2000 партизан продуктами и обмундированием из-за ограниченности ресурсов, транспортных самолетов, парашютов. Прошу Ваших указаний Кавказскому фронту обеспечить снабжение отрядов». В том же Крыму партизанам порой, за неимением лучшего, приходилось питаться трупами павших животных. Так, уже знакомый нам начальник II партизанского района Крыма Иван Генов весной 1942 года зафиксировал в дневнике следующий случай: «Около четырех месяцев назад была убита лошадь. Все это время она находилась под снегом и успела разложиться. Теперь голодные партизаны ее нашли и, кроме хвоста, гривы и копыт, съели все… Вот на что толкает голод!»

Но и в Белоруссии, где население было гораздо дружественнее расположено к партизанам, чем в горном Крыму, им порой приходилось несладко. Вот что писал хорошо знакомый нам комбриг полковник А.Я. Марченко о блокаде, из которой его отрядам пришлось выходить зимой и весной 1943 года: «Питались в это время в основном печеной картошкой, изредка мясом, варили в немногих уцелевших котлах (большинство пришлось бросить при отступлении. – Б.С.) суп с немолотой рожью вместо крупы. Все очень обносились. Начались оттепели, а большинство было в валенках, из которых зачастую выглядывали пальцы. В качестве обуви широко пошли в ход чуни из необработанных коровьих кож. Боеприпасы окончательно истощились».

Иногда во время подобных блокад случались трагедии, достойные пера Шекспира. Вот во время прорыва партизанских полков Демидова и Гришина из окружения в районе рек Сож и Проня в октябре 1943 года, как гласит боевое донесение, «с группой следовала тяжело раненная сестра Вайстрова Даша, которая при тяжелой обстановке лично т. Вайстровым (командиром партизанской роты. – Б.С.) была пристрелена». Только Богу известно, что чувствовали в эту минуту брат и сестра. И был ли выстрел Вайстрова актом жестокости или милосердия?

Правда, справедливости ради надо сказать, что подавляющее число партизан в голодных условиях блокады или вдали от источников продовольствия существовало лишь короткие промежутки времени. Особенно тяжелой для большинства была зима 1941/42 года, когда снабжение еще не было налажено, а также периоды проведения крупных карательных операций в соответствующих районах.

Некоторые специфические проблемы возникали в связи с присутствием в партизанских отрядах значительного числа женщин. В 1944 году Пономаренко отмечал, что к началу года среди партизан насчитывалось 26 707 женщин, или 9,3 процента от общего числа бойцов и командиров. Он особо подчеркивал, что «за проявленные мужество и героизм в борьбе с немецкими оккупантами 242 девушки-партизанки награждены медалями “Партизану Отечественной войны”». Но Пантелеймон Кондратьевич видел и массу нерешенных проблем участия женщин в партизанском движении: «…Наряду с хорошими показателями боевой и политической деятельности женской молодежи есть факты неправильного подхода к девушкам партизанкам со стороны отдельных командиров и комиссаров отрядов. В партизанской бригаде Маркова насчитывается 30 партизанок. Учебы с ними никакой нет. В боях участвуют, и то не всегда, только 9 человек. Остальные партизанки систематически работают только на кухне. Многие вышли замуж за командиров и, имея оружие, сидят в лагере. Женился на 17-летней девушке и сам Марков.

Ни командование, ни комсомольская организация с девушками не работает. Из 30 человек только 7 комсомолок и те не имеют никаких заданий.

Некоторые девушки – Лида Кузьменко, Надя и Валя Клюки и другие неоднократно просились на боевую работу, но никто не обращает на это внимания. В отряде есть женщины с детьми, которые смогли бы работать на кухне, а девушки воевать.

Девушки, которые вышли замуж, разлагают остальных.

В бригаде есть все условия (оружие и т. п.) для того, чтобы привлечь партизанок к активной борьбе против немцев.

Плохо организована политико-воспитательная работа среди партизанок бригады товарища Уткина. В бригаде 30 девушек, а комсомолок только 14. На боевые операции ходит 5–6 человек, а остальные отсиживаются в лагере.

Командование бригады и отрядов вместо того, чтобы мобилизовать женскую молодежь на боевые дела, допустили массовые женитьбы. В бригаде женилось 5 командиров отрядов, помощник комиссара бригады по комсомолу тов. Кугут, заместитель комбрига по разведке Журавлев и сам тов. Уткин.

Такое же положение и в бригаде тов. Суворова. Комсомольские организации вопросом привлечения девушек-партизанок к активной боевой и политической деятельности не занимаются.

Во многих партизанских отрядах большинство девушек стали женами командного состава, находятся они в штабных палатках, имеют при себе личное оружие, а стрелять не умеют. Такое положение можно встретить в бригаде № 2 (командир Коротченко), в отряде 44 и др.

Слабо проводится военная и политическая учеба среди женского состава, и в силу незнания оружия их оставляют на разных вспомогательных работах (кухни, прачки, уборщицы и т. п.).

В 13 бригаде из 165 девушек в боевых операциях участвуют 45 процентов, а остальные отсиживаются в лагерях. В бригаде Коротченко из 120 девушек участвуют в операциях 60 человек.

Вот что об этом рассказала в своем выступлении на бригадном женском собрании 14 августа 1943 года комсомолка Васевич Надя: «На нас смотрят в бригаде сквозь пальцы, многие девушки со слезами на глазах просятся на боевые операции, но их командиры не берут. Часто приходится от бойцов слышать такие слова: “Куда ее на боевую операцию – баба она”.

Большинство из нас не знают винтовки, да и не имеют их. Одно время нас вооружили всех винтовками, мы обрадовались, но ненадолго. Пришло в бригаду пополнение, и оружие у нас отобрали – говорят – бойцам надо, а мы кто?»

Пантелеймон Кондратьевич горел неистребимым желанием бросить в бой как можно больше народу, вплоть до 17-летних девчонок, которым срочно предлагалось освоить винтовку. Но так ли уж необходимо было это? Неужели два-три десятка бойцов – женщин и девушек – решающим образом усилили бы мощь партизанской бригады в 500–700 человек? Думаю, что партизанок целесообразнее было бы использовать для агентурной разведки или для хозяйственных работ в лагере. Хотя тех девушек, кто добровольно вызывался идти на боевое задание, партизаны, конечно, могли бы взять с собой. При условии, если они умеют стрелять из винтовки и знают, как надо действовать в бою. Но Пономаренко, похоже, хотел бы всех партизанок поставить под ружье и заставить сражаться.

Из доклада Пономаренко хорошо видно, что, как и в регулярных соединениях Красной армии, в партизанских бригадах и отрядах пышным цветом расцвел институт «походно-полевых жен». Причем, как и в армии, это было привилегией высшего командного и политического состава. Рядовой партизан новой молодой женой обзавестись не мог. Хотя, если он был уже женат, то жена могла воевать вместе с ним в одном отряде.

На совещании помощников начальников областных и республиканских штабов партизанского движения по работе среди молодежи, состоявшемся в Москве 12–13 ноября 1943 года, заместитель начальника Центрального штаба партизанского движения по молодежной работе Малин особо указал, что «девушки показывают прекрасные образцы боевой деятельности. Нужно их втягивать в эту работу. Конечно, есть факты безобразные. На них нужно отреагировать. У нас есть помощники комиссаров отрядов по комсомолу, им надо этим делом заниматься».

Нередко отношения партизанских начальников с женщинами становились поводами для снятия с должности и сведения счетов. В частности, смоленскому «Бате» среди прочего инкриминировали слишком раздутый штаб, где обреталось большое количество ППЖ. Связи с женщинами становились поводом для снятия с должности партизанских командиров, правда, обычно вкупе с другими обвинениями. Так, уполномоченный Центрального штаба партизанского движения по Пинской области Клещев 12 июля 1943 года докладывал Пономаренко «об освобождении т. Шибинского от обязанностей командира “Смерть фашизму” и секретаря Стреминского райкома компартии Белоруссии. Санкция на это Вами дана, поэтому я должен информировать Вас подробнее…

Несмотря на неоднократные предупреждения, Шибинский продолжал связи с женщиной, имеющей очень сомнительную репутацию. Окружил себя бывшими полицейскими, бургомистрами, пьянствовал. Под руководством Шибинского производились расстрелы людей, виновность которых перед родиной никем не была доказана. Значительная часть полицейских, принятая в отряд, продолжала полицейские традиции (пьянство, избиение населения). Зная об этом, Шибинский ничего не предпринимал, чтобы бороться с этим злом, наказывать виновных. Под руководством Шибинского отряд почти вовсе не занимался диверсионной работой.

Все это поставило нас перед необходимостью освободить т. Шубинского и от командира отряда, и от секретаря РК КП(б) Б…»

Любопытно, что в снабжении продовольствием местные немцы (фольксдойче) пользовались преимуществом перед всеми другими этническими группами населения. Специальным распоряжением командования тыла группы армий «Центр» немцы в городах (речь шла преимущественно о фольксдойче) должны были получать не только все те пайки, которые полагались занимавшим те же должности русским, но и дополнительно получать в неделю 100 г мяса и 60 г жиров, которые русским вообще не выдавались, а также, сверх пайка, 1500 г муки, 1800 г хлеба, 7 кг картофеля, 250 г круп, а также овощи и рыбу по мере поступления, пользуясь в этом отношении преимуществом перед лицами иных национальностей. Правда, далеко не всегда фольксдойче выдавали все то продовольствие, которое им полагалось на бумаге.

Завоеватели оценили все достоинства и недостатки «русского шнапса» (самогона). 8 июня 1944 года командир 889-го охранного батальона капитан Лемке издал специальный приказ по этому поводу: «Выгоняемый русскими шнапс содержит в себе много ядовитых примесей, делающих его очень вредным для здоровья. Поэтому употреблять его военнослужащим и вольнонаемным лицам запрещено. Несоблюдение этого приказа будет рассматриваться как непослушание в военное время». Но немцам и так оставалось пить самогон считанные месяцы: очень скоро они были выбиты с советской территории.

На почве злоупотребления спиртным случались настоящие трагедии. Так, 9 ноября 1941 года приказ по 416-му немецкому пехотному полку констатировал массовое отравление метиловым спиртом: «Выпив алкоголь из захваченной советской цистерны, 95 солдат тяжело заболели, и 10 умерло. Среди гражданского населения, которому дали этот спирт в обмен на продукты, произошел 31 смертный случай.

Речь идет о ненамеренном доказанном отравлении метиловым спиртом. Соответствующее наставление частей об опасности отравления метиловым спиртом для избежания повторения подобных случаев необходимо. Захваченный спирт может выдаваться войскам лишь после исследования его химической испытательной лабораторией 16-й армии, в настоящее время – Старая Русса».

Случаи такого рода порождали слухи об умышленном отравлении немцами местных жителей и активно использовались партизанской пропагандой. И это при том, что сами партизаны не брезговали травить ядом немцев, чаще всего отравляя пищу в столовых, где питались немецкие солдаты и офицеры.

В целом же «крестьянский коллаборационизм» не сыграл большой роли в борьбе против партизан. Они в лучшем случае обороняли свои деревни и села, но не преследовали отступающих партизан и не могли нанести им значительного поражения. Хотя, конечно, немцам и такая помощь была кстати. Но гораздо большее значение имело то, что в тех местностях, где крестьяне вооружались против партизан, последние не могли получить продовольствие и иное снабжение, а также сведений о передвижении карательных отрядов. Однако площадь таких антипартизанских анклавов была все же несопоставима с площадью партизанских краев. Большинство партизанских командиров достаточно быстро поняли, что нельзя забирать у населения все подчистую, иначе немецкая оккупация уже не будет восприниматься как непомерное бремя. Поэтому в большинстве случаев крестьяне как бы платили партизанам налог продуктами, оставляя и семьям на пропитание. Эксцессы же партизанское командование стремилось пресекать, только не всегда это получалось.

Как немцы боролись с партизанами

Первоначально немецкое командование не считало партизанскую войну серьезной проблемой для себя, поскольку ориентировалось на блицкриг в России. Еще 16 июля 1941 года Гитлер утверждал: «Партизанская война… имеет некоторое преимущество для нас. Она позволяет нам истреблять всех тек, кто нам противится». Расчет был на то, что партизанские отряды не успеют сколько-нибудь серьезно повлиять на исход блицкрига. А после краха сопротивления Красной армии у вермахта достанет времени и средств, чтобы расправиться с партизанами. Но надежды на молниеносную победу рассеялись уже осенью 41-го. Партизанское движение между тем окрепло и стало причинять все больше беспокойств немецкому тылу. Немецкое командование вынуждено было уделить партизанам самое серьезное внимание. И борьба с ними оказалась очень непростым делом.

Советские партизаны, как правило, действовали в гражданской или полувоенной одежде – часто трофейной немецкой, румынской или венгерской. Это выводило их из действия Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая требовала, чтобы добровольческие военные отряды имели ясно различимые опознавательные знаки и открыто носили оружие. Как отмечал германский фельдмаршал Кюхлер, «это был крайне односторонний тип войны, так как в ней легко было распознать немецкого солдата и очень трудно– партизанского бойца, поскольку он носил гражданскую одежду». В своих отчетах о карательных акциях против партизан немцы нередко записывали в число уничтоженных партизан мирных жителей.

Согласно положениям той же Гаагской конвенции, сопротивление населения страны или ее части войскам противника допускается только до того, как страна оккупирована войсками противника, и никак не после оккупации.

Ряд стран, в которых возникло партизанское движение, например, Югославия, Франция и Греция, подписали капитуляцию перед Германией, а сопротивление граждан этих стран считается нарушением международного права. Германские генералы использовали эти аргументы для того, чтобы представить партизанское движение противозаконным, противоречившим законам и обычаям войны и тем самым оправдать свои репрессии, в том числе расстрел заложников. Они также подчеркивали, что партизанское движение возникло через многие месяцы после оккупации, т. е. когда оккупационный режим был уже твердо установлен. Но позволительно задать вопрос, что же это за оккупационный режим, который некоторое время спустя вызывает такое недовольство населения, что толкает его на вооруженную борьбу. Неужели виновато само население, а не оккупанты? Кроме того, ряд государств не были полностью оккупированы немцами – СССР, Италия. И даже в полностью оккупированных государствах, например, в Польше, Норвегии, Греции, Югославии, существовали правительства в изгнании, продолжавшие борьбу против Германии и ее союзников.

10 октября 1941 года командующий 6-й немецкой армией фельдмаршал Рейхенау издал драконовский приказ о борьбе с партизанами, где, в частности, говорилось: «С франтирерами и бродягами, одетыми в полувоенную форму или полностью в гражданское платье, возятся, как с порядочными солдатами… Если в тылу армии будут обнаружены отдельные партизаны, взявшиеся за оружие, против них будут применены жестокие меры. Они будут применяться также по отношению к той части мужского населения, которая могла бы предотвратить предполагавшиеся налеты или вовремя сообщить о них. Безразличие огромного большинства якобы антисоветски настроенных элементов, являющееся результатом того, что они придерживаются принципа “поживем – увидим”, должно смениться твердой решимостью активно сотрудничать в борьбе против большевизма. Если этого не произойдет, никто не сможет жаловаться, если его сочтут за сторонника советской системы и будут обращаться с ним соответствующим образом. Немецких репрессий они должны бояться больше, чем угроз со стороны все еще гуляющих на свободе уцелевших большевиков». После войны этот приказ Международным трибуналом был признан преступным, но привлечь к ответственности Рейхенау не представлялось возможным, поскольку он благополучно умер еще в январе 1942 года.

Однако судебные органы союзников нередко вынуждены были признавать, что партизаны нарушают законы и обычаи войны, в том числе и международно-признанные. Как заключил военный трибунал США по делу высших офицеров командования группы армий «Юго-Восток» применительно к югославским партизанам, у партизан «не было общей формы. Обычно они носили гражданскую одежду и отчасти пользовались предметами немецкого, итальянского и сербского обмундирования, поскольку они могли их достать. В качестве отличительного знака они обычно носили советскую звезду. Очевидные факты доказывают несостоятельность утверждения, что эта звезда может быть видна издали. Они не носили открыто своего оружия, за исключением тех случаев, когда это было им выгодно. В отношении групп, с которыми мы имели здесь дело, не было представлено нужных доказательств того, что они удовлетворяли требованиям (законного участия в войне). Это, конечно, означает, что пойманные члены этих незаконных групп не имели права на то, чтобы к ним относились, как в военнопленным. Мы не можем поэтому выдвинуть обоснованное обвинение в преступлении против подсудимых за убийство пойманных членов таких сил сопротивления, ибо последние являются франтирерами», т. е. членами незаконных вооруженных формирований. Интересно, а как со знаками различия у федеральных сил и чеченских вооруженных формирований в Чечне, где чаще всего обе стороны ходят в одном и том же камуфляже и чаще всего без каких-либо ясно видимых знаков различия?

Британские историки Диксон и Гельбрунн прокомментировали это решение следующим образом: «Иными словами, как говорится в другом решении суда, “они могут даже караться смертной казнью, если будет доказана их виновность в преступлении”. Однако весьма неясно, какого рода доказательства требуются для установления виновности, то есть того, что задержанный является франтирером, и на этот счет мнения англичан и американцев расходятся.

По мнению американцев, “может возникнуть некоторое сомнение, действительно ли международное право требует судебного разбирательства”. По мнению же англичан, какая-то форма судебного разбирательства в этом случае необходима».

Эта точка зрения была высказана судьей Коллингвудом в заключительном слове по делу Манштейна: «Что русские позволяли себе в широких масштабах использовать партизанские приемы ведения войны, – очевидно. Что это представляло постоянную угрозу немецким войскам, также ясно. Никто, относительно кого могло быть доказано, что он действовал в качестве франтирера, не мог претендовать на статус военнопленного. Но должна существовать какая-то форма суда, точно так же, как она существует, когда имеют дело со шпионом; и мы не можем считать убедительным ответ, когда командующий заявляет, что у него не было времени для судов. Нельзя пренебрегать законами войны только потому, что их неудобно соблюдать». Следует еще добавить, что английскую точку зрения разделяют сами немцы. У каждого немецкого солдата имелась памятка «Десять заповедей солдата действующей армии». Заповедь 3-я этой памятки гласит: «Врагов, которые сдаются, убивать нельзя, даже если это партизаны или шпионы. Они понесут справедливую кару по суду».

«Тем не менее, – продолжают Диксон и Гельбрунн, – немцы расстреливали в России без суда каждого, кого они считали партизаном, и эта практика должна быть признана незаконной».

Эти же соображения можно отнести также и к действиям советских партизан. Кроме того, и в СССР, и на Балканах партизаны, как правило, не соблюдали законы ведения войны, убивая попавших к ним немецких военнослужащих и военнослужащих союзных с Германией армий, так как не имели возможности содержать их в лагере или переправить через линию фронта. Немцы, в свою очередь, нередко расстреливали захваченных в плен партизан без суда.

Кстати, расстрелы немецких военнопленных широко применяли и советские войска на фронте. Вот только несколько документов, цитируемых в книге Ч. Диксона и О. Гельбрунна.

Донесение от 8 декабря 1941 года было составлено штабом 33-й советской армии. В нем говорится:

«100 пленных, захваченных 1-й гвардейской мотострелковой дивизией, ввиду сложной обстановки были расстреляны по приказу комиссара дивизии…

Начальник разведотдела

штаба 33-й армии капитан Потапов».

В захваченной немцами оперативной сводке № 11, составленной 13 июля 1941 года штабом 26-й советской дивизии, говорится:

«Противник оставил на поле боя около 400 убитых; около 80 человек сдались в плен и были расстреляны».

В приводимой ниже выдержке из боевого приказа № 0086, отданного 2 декабря 1941 года начальником штаба приморской армии в Севастополе, говорится:

«Как правило, войсковые подразделения уничтожают пленных без допроса, не отправляя их в штаб дивизии.

Пленных можно расстреливать только в случае сопротивления или попытки к бегству.

Кроме того, широко практикуемый в настоящее время расстрел пленных на месте захвата или в районе переднего края отбивает у солдат противника желание перейти на нашу сторону и вызывает страх и ужас перед перспективой попасть к нам в плен». Надо учесть, что число пленных, в том числе и расстрелянных, в советских донесениях часто преувеличивалось. Так, бывший заместитель командира 4-го гвардейского Кубанского казачьего корпуса полковник Бардадин в письме в ЦК ВКП(б) от 28 октября 1942 года утверждал, что донесение о том, будто в боях в районе Кущевка, Шкуринская, Канеловская корпусом было взято в плен 300 вражеских солдат, далеко не соответствует действительности, так как на самом деле пленных было только 13. Но то, что советские командиры и комиссары Красной армии неоднократно отдавали приказы об уничтожении пленных, сомнению не подлежит. Кроме того, красноармейцы нередко уничтожали пленных и без приказа, просто от озлобленности по отношению к немцам.

В то же время надо учесть, что англичане и американцы, судившие немецких командиров за антипартизанские действия, сами не сталкивались во Второй мировой войне с массовым партизанским движением, направленным против американских и британских войск. Советская же сторона, которой пришлось столкнуться в годы Великой Отечественной войны с массовым партизанским движением, направленным против нее, вроде УПА на Украине и партизанских отрядов горцев Северного Кавказа, привычно применяла практику двойных стандартов. Враждебные партизаны считались бандитами и нередко расстреливались без суда. Заложников советская сторона не брала, но нередко репрессировала отдельных жителей и целые деревни или аулы, подозреваемые в пособничестве «бандитам».

Стоит отметить, что англо-американская юстиция сочла противоправным предавать смертной казни следующие категории лиц, объявленных немцами в приказах партизанами:

«а) отдельных солдат и группы солдат Красной Армии, продолжающих сражаться;

б) солдат Красной Армии в форме, присоединившихся к партизанам;

в) граждан, которые затрудняют или подстрекают других затруднять действия немецких вооруженных сил (иначе говоря – саботажников. – Б.С.).

Законы войны или международное право не дают основания считать таких лиц франтирерами, партизанами или бандитами».

Все эти пункты немцы многократно нарушали в борьбе с партизанами.

Миссия германской СД на оккупированных территориях, как констатировал приговор Международного трибунала, носила двоякий характер: «С одной стороны, ей была поручена расправа над определенными элементами, с другой стороны, она осуществляла законную полицейскую функцию, связанную с обеспечением безопасности тыловых коммуникаций армий и в этой связи действовала главным образом против партизан». Однако для серьезной борьбы с партизанами части СД не годились. Так, на оккупированной территории СССР личный состав айнзатцгрупп СД насчитывал не более 4 тыс. человек. Они использовались главным образом для уничтожения евреев. А по отношению к партизанам применяли те же методы, что и по отношению к «нежелательным элементам», обреченным на уничтожение. Это, кстати, отнюдь не способствовало эффективности контрпартизанской борьбы. Ибо жизнь достаточно быстро показала немцам, что в борьбе с партизанами необходимо сочетать методы кнута и пряника, поскольку голая жестокость не дает желаемых результатов. Ведь требуется не только уничтожить партизан. Прежде их надо найти. А для этого требуются свои засланные лазутчики, лучше всего – из перевербованных бывших партизан. И еще лучше – разложить партизан изнутри, а для этого нужна достаточно широкая амнистия, которую иной раз объявляло местное немецкое командование, правда, она не распространялась дальше территорий нескольких смежных комендатур и не гарантировала, что раскаявшихся партизан потом не выведут в расход никому не подчинявшиеся айнзатцгруппы. Так что зондеркоманды Службы безопасности были далеко не лучшим оружием против партизан.