Текст книги "Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг."

Коллаборационисты меняют фронт

Вплоть до осени 1942 года большинство коллаборационистов служили немцам с большим или меньшим энтузиазмом, рассчитывая на скорую германскую победу, после которой они рассчитывали достаточно безбедно жить в условиях оккупации. Кто-то тешил себя иллюзиями, что удастся реализовать свои национальные и политические чаяния, а кто-то просто рассчитывал на хороший кусок хлеба с маслом. Однако уже к концу года, в связи с окружением армии Паулюса в Сталинграде и успехами союзников в Северной Африке, оно стало меняться в худшую для немцев сторону. В германских донесениях с тревогой отмечалось, что уже с 20-х чисел ноября 1942 года в связи с известиями о поражениях немцев в Северной Африке и под Сталинградом наблюдался значительный рост дезертирства из коллаборационистских формирований. Сказывалось и то немаловажное обстоятельство, что немецких и союзных войск, а также созданных ими полицейских формирований на оккупированной территории было совершенно недостаточно, чтобы обеспечить эффективный контроль над ней. Особенно это касалось тех районов, которые находились в ведении не армии, а гражданской администрации. Одна партизанка по имени Нина писала своей сестре Тане в октябре 1942 года из белорусского Полесья: «Ну вот, наконец мы и на месте. Прошли 1130 км… У немцев в тылу совершенно нет войск, а это видно из того, что мы прошли такой путь и не встретили ни одного немца». Партизаны могли действовать в обширных лесных массивах, где в редких деревнях и хуторах нельзя было встретить ни одного полицейского, не говоря уж о германских солдатах. Небольшие полицейские гарнизоны в более крупных деревнях становились сравнительно легкой добычей партизан. Ведь после того, как была налажена связь по воздуху с большой землей, партизанские отряды часто превосходили по вооружению немецкую вспомогательную полицию. Последнюю немцы вооружали трофейным советским оружием с весьма ограниченным количеством патронов. Партизанам же поставлявшихся по воздуху и главным образом захваченных в брошенных Красной армией при отступлении складах боеприпасов в первый год войны еще вполне хватало для борьбы с полицейскими и коллаборационистскими формированиями.

Осенью 1942 года партизаны из Белоруссии стали все чаще проникать на территорию более спокойных Литвы и Латвии. 8 октября 1942 года командование тыловых войск в рейхскомиссариате «Остланд» с тревогой обращалось к командованию войск тылового района группы армий «Центр»: «Усиление партизанской деятельности в Белоруссии и в тыловых районах “Север” и “Центр” за последнее время стало сильно угрожать латвийскому пограничному району, в частности, железнодорожным участкам Двинск – Полоцк и Розиттен – Себеж. По последним данным, организационный центр партизан предполагается в так называемом углу между Освея и Дрисса, где Латвия граничит с районами командующего охранными войсками и тыловым районом группы армий “Север” (281-я охранная дивизия) и командующего охранными войсками и тыловым районом группы армий “Центр” (201-я охранная дивизия) и с Белоруссией.

Эта далекая, необозримая лесистая и болотистая местность способствует созданию партизанских отрядов, которые состоят из хорошо организованных групп и имеют военное командование. По сообщению связистов, партизаны имеют определенные задачи, которые прежде всего сводятся к нарушению железнодорожного сообщения… Этот район преимущественно населен русскими, которые в результате значительного коммунистического влияния большей частью должны рассматриваться как большевистские партизаны».

Но отнюдь не все русские жители латвийско-белорусского пограничья с энтузиазмом приветствовали советских партизан.

Начальник латвийского таможенного поста Лудсен Крогер 8 октября 1942 года сообщал: «24.9.1942 г. в комендатуру Варцова явились 3 русских мужчин и 4 женщины из Розики. Мужчины получили “приказы о явке” от партизанского отряда и избежали увода путем побега на латвийскую территорию. На основании устного распоряжения коменданта населенного пункта 5 лиц временно пребывают на латвийской территории, охраняются полицией и используются для работы по сбору урожая.

19-летний, не призванный на службу Валентин Бардовский из Плоди под Розикой дал следующие показания: “24.9.1942 г. в Розике, как я слышал, было 50 партизан. Они были вооружены, частично в форме, частично в гражданском. Кавалеристов среди них не было. Я убежал, когда услышал, что партизаны пришли. Один из партизан раздал всем мужчинам от 16 до 45 лет приказы о явке. Соответственно этим приказам “призванные на службу должны 25.9.42 года в 14.00 явиться на сборный пункт в деревне Селадково… Они должны принести с собой документы и продуктов на 10 дней. В случае неявки их ожидает штраф. Подпись. Штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии”.

Большинство мужчин стараются укрыться где-нибудь, чтобы избежать призыва. Партизаны часто уводят их непосредственно с поля. Члены партийной организации принадлежат к партизанам уже давно, из Розики до сих пор минимум 13 человек.

Директор школы Шерснев из Розики, который тоже плохо относится к партизанам, убежал в Дриссу. За это партизаны забрали все у его жены и жестоко с ней обращались».

Но в Прибалтике база для массового партизанского движения отсутствовала. Здесь основная масса населения Советы ненавидела больше, чем нацистов, хотя и к последним не питала больших симпатий, рассматривая их лишь в качестве «меньшего зла». А вот в Восточной Белоруссии и ряде российских областей, где было немало искренних сторонников советской власти, партизанское движение расцветало пышным цветом. Особенно беспокоили немцев налеты партизан на важные фронтовые коммуникации, усилившиеся после окружения армии Паулюса в Сталинграде. Как отмечал в начале декабря 1942 года штаб войск по охране тыла группы армий «Центр», «партизаны в основном производят налеты на те районы, которые охраняются только полицией (район Середина Буда – Локоть – Севск – ж.д. Середина Буда – Севск). Бургомистры, назначенные немецким командованием, а также полицейские были убиты. Спастись удалось только тем, кто успел бежать. Имущество этих лиц было сожжено».

Со второй половины 43-го года, когда немцы начали покидать большую часть оккупированной советской территории, процесс разложения среди коллаборационистских формирований усилился. Многие их члены не хотели покидать родные места и предпочитали дезертировать и переходить на сторону партизан. После того как в августе 43-го армия Каминского покинула подготовленный к эвакуации Локоть, среди бойцов РОНА усилилось разложение. Но Пономаренко, как кажется, преувеличивал степень деморализации людей Каминского, когда 19 августа 1943 года с явным удовлетворением докладывал Сталину: «В Локотском районе Орловской области около двух лет действовала сформированная немцами из военнопленных и предателей бригада Каминского. По сообщению командира партизанского соединения т. Горшкова, в результате проникновения партизанской агентуры в бригаду и проведенной работы по ее разложению бригада перестала существовать как боевая единица. Штаб ликвидирован. Каминский, его заместитель Белый (Белай. – Б.С.) и начальник штаба Шевыкин из Локоть удрали. Один полк разбежался, второй и третий разоружены, командиры этих полков и другой командный состав арестованы».

11 октября 1943 года Пономаренко докладывал Сталину: «Из бригады Каминского… продолжается дезертирство и случаи перехода на сторону партизан. По данным на 4. 10. база продовольственного снабжения Лепельской зоны отпускает Каминскому продукты только на 3665 человек. Вероятно, это все, что осталось от его бригады, насчитывавшей в августе 12 тысяч человек». А 27 октября 1943 года заместитель начальника Центрального штаба партизанского движения С. Бельченко докладывал: «23.9. в районе Лепель немцы расстреляли командира полка изменников из бригады Каминского за попытку перехода его полка на сторону партизан. 4, 6 и 7 батальоны этой же бригады восстали против немцев и с боем отошли в леса для присоединения к партизанам.

25. 9. из той же бригады к партизанам ушло более 30 танкистов…

20–25. 9 из Сенно – 150 км юго-западнее Витебска на сторону партизан перешли с полным вооружением 264 изменника из 4 и 5 батальонов кавполка бригады изменника Каминского».

Также и в итоговом отчете 1-й партизанской бригады имени Заслонова отмечалось: «В связи с тем, что партизанское движение в Сенненской зоне не уменьшалось, а развивалось, отряды самообороны в деревнях не привились, так как народ все больше и больше сочувствовал партизанам – уходил в партизанские отряды. Немецкие захватчики переселили из Локотского округа бригаду РОНА предателя Каминского, который насадил густую сеть гарнизонов в нашей зоне.

Каминский неоднократно призывал население поддерживать его мероприятия по борьбе с партизанами, помогать “народникам”, но все это впустую, так как народ наш в подавляющей массе понимал, кто такой Каминский и его народники. А партизаны так встретили появление в партизанской зоне каминцев, что они вынуждены были ездить на грабеж в окрестные деревни, только имея на вооружении артиллерию и бронетранспортеры (точно так же сегодня российские войска в Чечне даже за водой ездят только большими группами и под прикрытием бронетехники. – Б.С.). Вскоре предателю Каминскому со всей своей бандой пришлось убраться в другое место на запад. Это поражение Каминский сам признает, как видно из выпущенной им листовки». Тут партизаны выдавали желаемое за действительное. Бригада Каминского все-таки сохранила боеспособность и еще не раз участвовала здесь в боях с партизанскими отрядами.

В конце августа 1943 года партизаны Белоруссии добились крупного успеха. На их сторону перешла так называемая «гвардейская бригада РОА численностью более 1 тысячи человек во главе с полковником Родионовым, имевшим также кличку Гиль. Она перебила надзиравших за ней немецких офицеров и принесла партизанам весомый приз в виде бургомистра местечка Бегомль Трафимовича и власовца генерал-майора Павла Васильевича Богданова, бывшего командира 48-й стрелковой дивизии, которые тотчас были доставлены самолетом в Москву и впоследствии расстреляны. Гиль был вызван к Сталину, награжден орденом, а затем вернулся в белорусские леса, чтобы во главе собственной бригады, теперь уже 1-й Антифашистской, бороться против немцев. Появилась идея сагитировать Каминского сменить фронт и преобразовать его бригаду во 2-ю Антифашистскую. Бронислав Владиславович, однако, оказался человеком принципиальным и на мировую с Советами не пошел. Каминскому удалось сплотить остатки бригады и побудить часть дезертиров вернуться обратно, так что численность РОНА возросла до 5 тысяч человек (когда-то под началом Каминского было 20 тыс. бойцов). Его бригада принимала участие в последнем крупном немецком наступлении на партизан Лепельской зоны в апреле – июне 1944 года. В ходе этой операции была, в частности, практически полностью уничтожена 1-я Антифашистская бригада Родионова, а комбриг погиб. Погибли также почти все перебежчики-каминцы.

Затем бригаду РОНА, которая числилась уже в составе войск СС, эвакуировали в Польшу. Бойцам не хватало продовольствия на прокорм шедших вместе с ними семей. Начались реквизиции продуктов и просто грабежи. В августе солдат Каминского бросили на подавление Варшавского восстания. Здесь насилия и грабежи со стороны бойцов Каминского достигли высшей точки. При этом жертвами грабежей стали преимущественно жители тех кварталов польской столицы, где вообще не было восстания. На требование немецкого командования унять своих подчиненных Каминский, произведенный к тому времени в бригаденфюреры СС, ответил, что его люди потеряли в борьбе с большевизмом все свое имущество, и он не видит ничего дурного в том, что они стремятся поправить свое материальное положение за счет поляков, враждебных немцам. Зверства солдат и офицеров РОНА грозили сорвать капитуляцию частей Армии Крайовой в Варшаве, о которой как раз шли переговоры. Тогда Гиммлер распорядился арестовать Каминского. Тому каким-то образом стало известно об этом приказе, и он решил бежать в Карпаты, чтобы там присоединиться к отрядам УПА. Правда, далеко не факт, что украинские партизаны были бы в восторге от появления в их рядах бригадефюрера СС. Вблизи Тарнова в Южной Польше машина Каминского была задержана людьми начальника Краковского СД Вальтера Биркампфа, застрелившими комбрига. Позднее они инсценировали нападение на него с целью грабежа и сообщили бойцам РОНА, что их командир погиб от рук бандитов. Это произошло в конце сентября или начале октября 1944 года.

Почти до самого конца Каминский пытался самыми жестокими методами, вплоть до смертной казни, поддерживать порядок в своей бригаде. Только в последние месяцы, когда РОА покинула советскую территорию и осталась почти без средств к существованию, комбриг оказался бессилен сдержать бойцов РОНА. Этим и воспользовалось Имперское Главное Управление Безопасности (РСХА) для его устранения.

Как кажется, истинная причина гибели Каминского не в бесчинствах его бригады во время Варшавского восстания. Вряд ли ранее РОНА отличалась таким уж примерным поведением по отношению к мирным жителям. Просто еще в июле 1944 года рейхсфюрер СС принял решение сделать основную ставку на генерала А.А. Власова и его Русскую Освободительную Армию. Каминский мог составить Власову конкуренцию, так как тоже претендовал на лидерство среди русских коллаборационистов. Вот его и убрали, а бригаду РОА влили в состав 1-й власовской дивизии.

Между прочим, образ Бронислава Каминского вдохновил писателя Владимира Богомолова на создание образа немецкого агента Казимира Павловского в его знаменитом романе «В августе 44-го». Как и Каминский, Павловский – уроженец Восточной Белоруссии, при этом наполовину поляк, наполовину – немец. Только у Бронислава Владиславовича отец был поляком, а мать немкой, тогда как у литературного персонажа наоборот, отец – немец, а мать полька (при этом писатель, правда, не пояснил, почему отец героя носит польскую фамилию Павловский – остается предположить, что он взял фамилию жены). Как и Каминский, Павловский имеет техническое образование, только он – радист, что и определяет его роль в группе «Неман», а не инженер-химик. Главное же, как и командир РОНА, герой Богомолова является убежденным, идейным противником советской власти и гибнет он в засаде, только устроенной не СД, а его советским аналогом – «Смерш».

Состояние каминцев в момент гибели их командира было неприглядное. Инспектировавший бригаду Каминского офицер РОА В.Т. Жуковский позднее рассказывал советским следователям: «После посещения нами этой бригады мы составили акт о ее боевой готовности, где было также указано, что солдаты этой бригады являются морально разложившимися и занимаются бандитизмом и грабежом. Что у всех солдат при себе имеется большое количество золотых вещей, награбленных у мирных жителей».

Что и говорить, в 44-м даже самые неисправимые оптимисты среди членов коллаборационистских формирований уже не верили в благоприятный для Германии исход войны. Вот и пытались путем экспроприаций обеспечить себе хоть какое-то будущее на чужбине, так как знали – на родине их ждет расстрел или, в лучшем случае, долгие годы в лагерях. Только будущего не было ни у бойцов РОНА, ни у бойцов РОА. Почти все они были выданы западными союзниками на расправу Сталину. Воспользоваться награбленным никому не удалось.

В Эстонии и Латвии после того, как стало ясно, что Германия войну проиграет, многие полицейские и члены местной самообороны ушли в леса, но боевых действий против немцев не вели, а готовились к предстоящим схваткам с Красной армией. Да еще наивно мечтали, что в Прибалтике высадятся войска Англии и США, на которых они пытались сделать ставку. 27 октября 1943 года Центральный штаб партизанского движения докладывал Сталину: «От разведки эстонских партизан получены следующие данные. Среди большинства населения Эстонии ходят разговоры, что в скором времени немцы должны уйти с территории Эстонии… Организация эстонской самозащиты, созданная немцами при помощи местных предателей с целью борьбы с партизанами (скорее – с советскими диверсионно-разведывательными группами, периодически забрасывавшимися в Эстонию с моря и воздухом. – Б.С.) и состоящая из кулацких, буржуазных и бандитских элементов, в незначительной части настроена против немцев, большинство же придерживается той точки зрения, что надо оказать вооруженное сопротивление Красной Армии. Та часть эстонского населения, которую немцы хотели отправить в трудовые батальоны или мобилизовать в армию, скрывается в лесах, организовавшись в отдельные группы и отряды. Их зовут “зелеными легионерами” (в отличие от «черных легионеров» – бойцов эстонского легиона СС, в феврале 1944 года преобразованного в 20-ю пехотную дивизию войск СС. – Б.С.). Случаев вооруженных выступлений этих легионеров против немцев не отмечалось.

В течение лета с. г. в городе Пярну и в большом количестве других мест Эстонии распространялись листовки с призывом вступать в ряды “зеленых легионеров”. Эти призывы находят отклик среди населения и главным образом среди мобилизованных немцами в рабочие батальоны, которые группами переходят к “зеленым”».

Эстонский легион СС считался одной из самых боеспособных частей германской армии. Также и лытышские эсэсовские дивизии дрались не хуже регулярных немецких дивизий. Но после того как поражение Германии стало очевидным и немецкие войска ушли из Прибалтики осенью 1944 года, боеспособность прибалтийских легионеров снизилась. Подавляющее же большинство бойцов коллаборационистских формирований других национальностей, за исключением казаков, кавказских горцев и крымских татар, пошло туда только затем, чтобы выжить, по боеспособности и желанию сражаться они значительно уступали не только немцам, но и партизанам. В донесении тайной полевой полиции о положении на оккупированных территориях в феврале 1943 года отмечалось: «В настоящее время чувствуется известный страх перед расплатой в связи с продвижением Красной Армии. Во многих случаях русские, занимающие руководящие должности в немецких учреждениях, подготавливают предательство. В прифронтовых районах население боится делать доносы и давать свидетельские показания; производительность труда тоже понизилась. К тому же участились случаи перебежки к бандитам солдат восточных войск».

Командир 1-го батальона 31-го полицейского полка, в котором половина личного состава была из числа «русских добровольцев», в донесении от 23 ноября 1943 года следующим образом характеризовал их боевые и моральные качества: «Унтер-офицеры и рядовые добровольцы показывают в боевых действиях значительные недостатки. Им прежде всего не хватает дисциплины огня. При открытии противником огня они сейчас же ищут прикрытия и после этого их невозможно заставить принять бой. Когда же они применяют оружие, то прячут голову в песок и стреляют в воздух».

Коллаборационисты нередко дезертировали, уходили в те деревни, где их никто не знал, в надежде отсидеться. Все более распространенным среди них становилось пьянство. Пили от тоски и безысходности, а алкоголь нередко толкал и на уголовные преступления. О настроении и поведении русских служащих 703-й группы тайной полевой группы, дислоцировавшейся в Витебске, дает хорошее представление донесение начальника группы от 26 ноября 1943 года: «За истекший месяц группа покинула Витебск (город был эвакуирован в связи с ожидавшимся захватом его Красной армией, но советские войска вошли в Витебск только семь месяцев спустя. – Б.С.) … Поведение сотрудников тайной полевой полиции из числа бывших военнопленных оставляет желать много лучшего. Служебные обязанности они по-прежнему выполняют безупречно, но в свободное от службы время пьянствуют, это приводит к нежелательным поступкам, влекущим за собой дисциплинарные и судебные меры наказания…»

На сторону партизан переходили не только коллаборационисты из числа местных жителей, но и русские эмигранты, вернувшиеся в Россию вместе с германскими войсками. 18 июля 1943 года об одном таком случае Пономаренко докладывал Сталину, Молотову, Маленкову и Берии: «В партизанский отряд члена ЦК КП(б) Белоруссии т. Королева, действующий в Осиповичском районе Могилевской области, перешли добровольно 16 солдат и заместитель командира эскадрона казачьего добровольческого полка с 5 пулеметами, 16 винтовками, автоматами… Все солдаты бывшие военнопленные.

Заместитель командира эскадрона – князь Гагарин Николай Михайлович, 1913 года рождения, родился в Ленинграде (все-таки скорее в Петербурге. – Б.С.), в 1919 году эмигрировал с матерью в Турцию, затем Францию, Бельгию, Югославию, где окончил Донской кадетский корпус и Военную академию в 1937 году, получил звание лейтенанта и служил в 1-м альпийском полку югославской армии. Во время войны 1939 года (фактически – 1941 года. – Б.С.) присвоено звание “старший лейтенант”. Командовал отдельной минометной ротой, попал в плен к немцам, где находился до 1943 года. В мае 1942 года поступил в казачий полк (тут что-то напутано: или Голицын находился в плену до 1942 года, или в казачий полк поступил только в мае 43-го. – Б.С.).

Переход объясняет тем, что “не может переживать и терпеть тех издевательств над русским народом, которые проводят немцы”. Знает французский, немецкий, сербский, словенский и русский языки. Имеет близких родственников – мать, братьев, сестер, проживающих в Америке, Франции, Бельгии, Польше, Австрии.

Братья Дмитрий и Алексей – офицеры, служат в американской армии. Сергей – офицер французской армии, пропал без вести. Полагая, что такой человек может представлять интерес для НКВД или Разведупра, дал указание о доставке его в Москву».

Не знаю, как сложилась дальнейшая судьба князя Голицына. То ли сделали его агентом советской разведки и забросили после войны во Францию или Америку, в расчете, что ему удастся использовать свои родственные связи для сбора информации и вербовки агентов. То ли, наоборот, объявили немецким или американским шпионом и в лучшем случае отправили на долгие годы в ГУЛАГ.

После Сталинграда полицейские все чаще переходили на сторону партизан. Вот только несколько примеров. Партизанская газета «Заря» – орган Брестского подпольного обкома – 30 сентября 1943 года сообщала: «Немецкий гарнизон, что в городе К., состоит в большинстве из полицейских. Фашистские бандиты потребовали от них совершать кровавые злодеяния. Но полицейские с каждым днем все больше начинают понимать, что дело немцев проиграно, что Красная Армия скоро освободит белорусскую землю.

И вот группа полицейских, стремясь смыть с себя позорное пятно, несколько дней тому назад с оружием перешла к партизанам нашего отряда. Мы создали для опомнившихся необходимые условия, чтобы они борьбой с немецкими оккупантами с честью выполнили свой священный долг перед своей родиной, перед своим народом».

А немецкий обер-лейтенант Рослер из разведотдела 642 Восточного батальона, располагавшегося в белорусском местечке Лопатище, в донесении от 11 мая 1943 года с удивлением отмечал: «Характерно, что кое-где население единодушно утверждает, что банды составляются из бежавших полицейских. При более тщательном рассмотрении недисциплинированного поведения и явного равнодушия полицейских, эти утверждения могут оказаться вполне достоверными».

Орган Вилейского обкома бюллетень «Селянской газеты» в июле 1943 года пропагандировал опыт «сознательных» власовцев, которые с оружием в руках перешли к партизанам: «Недавно 9 разведчиков из партизанского отряда тов. Петра Х. зашли в деревню Д., где находилось 40 человек, обманным путем загнанных немцами в банды предателя Власова. Партизаны рассказали им правду о положении на советско-германском фронте, о разгроме немцев в Северной Африке, о том, что их обманули немцы. Все 40 человек власовцев с вооружением перешли к партизанам».

После Сталинграда, в марте 43-го, Пономаренко обратился к старостам, полицейским и служащим оккупационных органов власти со специальным обращением: «Вы можете получить от Советской власти прощение себе и вашим семьям, если начнете честно служить советскому народу… Вредите немцам во всем и всячески. Укрывайте от них скот и продовольствие. Обманывайте немцев. Давайте им ложные сведения. Прячьте людей, которых разыскивают немцы. Помогайте партизанам. Сообщайте им и Красной Армии о всех намерениях врага. Рвите вражескую связь – телеграфные и телефонные провода. В одиночку и группами разрушайте железнодорожные пути. Уничтожайте вагоны, привозите в негодность паровозы, истребляйте военное имущество немцев… Истребляйте немецких разбойников. Если будете действовать так – Родина, Советская власть простят вас, и ни один волос не упадет с вашей головы». Многие из коллаборационистов поверили и перешли на сторону партизан. Но потом, когда война кончилась и надобность в их услугах отпала, немало тех партизан, кто прежде служил немцам, отправились в лагеря и ссылки – на поселение в Сибирь.

Партизаны ставили коллаборационистов перед жестким выбором – либо боритесь с немцами, либо мы вас убьем.

В свою очередь, немцы пытались привлечь на свою сторону белорусов, обещая им свободу, землю и в перспективе – равноправие с населением рейха. 22 июня 1943 года генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе утвердил устав Союза Белорусской молодежи, в котором белорусы признавались, наконец, арийской нацией. В речи по этому поводу он призывал молодежь «стать солдатами новой Европы… против бандитизма и тем заслужить права на родную землю». Партизанская газета «Смерть фашизму» 9 июля писала: «Вильгельм Кубе… трупами белорусских юношей и девушек, которых он, затянув в фашистскую организацию, бросит на фронт против Красной Армии и против партизан… Чтобы завлечь белорусскую молодежь в Союз и поставить ее на службу гитлеровской Германии, палач Кубе, как льстивая собака, начал вилять хвостом перед белорусским народом и заявил, что “в белорусском народе сравнительно много “нордической крови”, а в уставе “Союза Белорусской молодежи” говорит: “Белорусский народ имеет чисто нордическое происхождение”». Но льстить белорусскому народу Кубе осталось недолго, несколько месяцев спустя, 27 сентября 1943 года генеральный комиссар Белоруссии погиб, взорванный в своей постели миной, подложенной собственной горничной. Он стал самым высокопоставленным чиновником оккупационной администрации, убитым советскими партизанами.

О больших потерях среди местных коллаборационистов свидетельствовал и доклад гебиткомиссара Вилейской области Гаазе генеральному комиссару Кубе: в период с начала оккупации и до 25 февраля 1943 года «вследствие действий банд убито 7 немецких жандармов, 3 немецких ландзондерфюрера, 7 голландцев (служивших в немецкой полиции; это была идея Геринга – направить на полицейскую службу в восточные области голландцев, которые позднее могли бы осесть там в качестве колонистов. – Б.С.), 6 лесничих-полицейских, приблизительно 30 чинов организации Тодта, 110 местных полицейских, 106 солтысов, сельских старост и работников местного самоуправления и других немецких учреждений, 46 членов семей полицейских, приблизительно 500 человек местных жителей. Все время повторяется резня семейств полицейских, что вызывает угнетенное состояние у чинов полиции».

Партизаны стремились уничтожить видных коллаборационистов. Им удалось убить бургомистра Локтя Воскобойника и бургомистра Минска Вацлава Ивановского. Но с главой Белорусской Рады Радославом Островским вышла осечка. Вот что писал по этому поводу уже после войны, 30 октября 1972 года, Пономаренко бывший начальник разведки и контрразведки северной зоны Барановичского партизанского соединения Д. Зухба: «Тогдашний первый секретарь подпольного обкома и командир соединения Василий Ефимович Чернышев давал мне, как разведчику, задание взять живьем так званного “Президента Рады БССР” Радослава Островского. На мои вопросы, кому же понадобился этот сатрап, не обладающий никакой властью фашистский холуй – Чернышев ответил – “этим типом очень интересуется Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, это его задание”. Меня интересует, было ли с Вашей стороны такое задание, или нет? Мы не ищем никаких “заслуг” в этом деле, а тем более нам не удалось выполнить задание, логово этого подонка охранялось сильно». Насчет того, что никакой властью глава Белорусской Рады не обладал, Зухба был абсолютно прав. Хотя с конца 1943 года Островскому формально подчинялись все белорусские бургомистры, он ничего не мог предпринять самостоятельно. В конце 1944 года немцы разрешили председателю Рады создать белорусскую дивизию СС (30-ю пехотную второго формирования), но ее формирование так и не завершилось до конца войны.

Белорусов, украинцев, русских и прочих жителей оккупированных районов после возвращения Красной армии ждала нелегкая судьба. Председатель Белорусской Центральной Рады профессор Радослав Островский, выступая 11 февраля 1944 года в Барановичах перед жителями, эвакуированными из восточных районов Белоруссии, предупреждал: «Наш единственный путь – борьба». И приводил данные из трофейных документов НКВД: «Я сам – математик по профессии и цифрам я верю. Вот в наши руки попал яркий статистический документ НКВД. Согласно этой статистике, на 1 января 1941 года в СССР было репрессировано 32 679 000 человек… А вот еще один характерный документ, составленной спецкомиссией НКВД после обследования работы заместителя военного прокурора БССР Киселева. Эта комиссия установила, что из общего числа 11 564 арестованных с санкции Киселева 11 009 было расстреляно». Первая цифра, очевидно, относится к общему числу осужденных в Советском Союзе как за уголовные, так и за политические преступления. Вторая же цифра, скорее всего, отражает достижения белорусской военной прокуратуры во времена «ежовщины». И по всем данным чекисты собирались повторить подвиги «зоркоглазого наркома».

В январе 1944 года к немцам перебежал командир 1346-й разведроты 253-й стрелковой дивизии капитан Игорь Капор. До этого, в декабре 43-го, он был на переподготовке при разведотделе штаба Белорусского фронта, где и познакомился с приказом о том, какая судьба ждет население Белоруссии. Суть этого плана и изложил в своей речи Островский: «Я приведу один тайный приказ НКВД, который говорит, что в занятых опять советскими войсками областях никто из населения не должен остаться на месте. Мужчины должны быть взяты в так называемые штрафные батальоны и брошены в бой, даже не переодетые, невооруженные и необученные, остальное население должно быть выселено за Урал.