Текст книги "Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг."

Отмечалось здесь и нередкое нарушение партизанами и подпольщиками правил и обычаев ведения войны, в чем советские партизаны ничем не отличались от итальянских, югославских или греческих партизан: «Многие задержанные женщины имели при себе яды, в том числе мышьяк, стрихнин и морфий, с помощью которых должны были быть умерщвлены после короткого знакомства немецкие солдаты и, главным образом, офицеры. После этого следовало изъять возможно находившиеся при них секретные материалы и передать их русской разведке. Один задержанный в Брянске русский хранил среди нечистот уборной 400 г яда “брудан”, переданного ему одним начальником из НКВД вместе с заданием отравлять колодцы и поступать на работу в немецкие столовые, бойни и хлебопекарные роты, чтобы примешивать битое стекло и яд к продуктам. У одного партизана, после его задержания отравившего себя в камере, было найдено 50 г мышьяка, 1/200 г которого достаточно для уничтожения человека…»

Интересно, что уже в первые месяцы войны советские партизаны изобрели своеобразный род униформы, представлявшей собой нечто среднее между армейским обмундированием и гражданской одеждой, хотя нередко использовали и немецкую военную и полицейскую форму. В отчете гестапо от 31 июля 1942 года на это обращалось особое внимание: «В своем большинстве партизаны носят обычную местную одежду. Пришедшие к бойцам в форме русские достают себе возможно быстрее путем обмена или силой необходимую для района действий одежду. В то время как одна группа одета в светлые меховые полушубки и особого рода валенки, другие группы носят серые рубашки, черно-белые полосатые или зеленые или серые подбитые ватой брюки, зеленые или серые куртки, похожие на форму из пуговиц, шерстяные шапки на серой вате или меховые шапки без советских звезд, коричневые шинели, резиновые или кожаные сапоги с черными прорезиненными полотняными голенищами. Зимой целые партизанские отряды надевают поверх своих форм и гражданской одежды белые маскхалаты. Повторно были задержаны партизаны мужчины и женщины, носившие под гражданской одеждой полную форму Красной Армии.

Руководство партизанского движения, как видно из одной уже давно найденной инструкции, не только разрешает партизанам ношение формы врага, но даже настоятельно рекомендует это в необходимых случаях. За отчетный период это часто использовалось. Партизаны, носившие немецкую форму или форму войск союзных стран, в том числе и офицерскую форму с Железными крестами I и II класса, неоднократно нападали на целые деревни, грабили их и убивали старост, председателей колхозов и других лиц, дружественно настроенных к немцам. В этих случаях речь идет большей частью о партизанах, разговаривающих по-немецки и снабженных по этой причине формой убитых немецких солдат. Некоторые партизаны надевают поверх немецкой формы русские шинели, которые они при надобности могут снять. Некоторые одетые таким образом члены банд были задержаны.

Партизаны также часто появляются с нарукавными повязками организации Тодта, русской вспомогательной полиции и службы порядка, производят грабежи и угрожают ничего не подозревающему населению. Ясно, что в результате подобных случаев гражданское население испытывает большую неуверенность и чувствует к немецким военнослужащим и лицам из вспомогательных органов растущее недоверие…»

Тут надо отметить, что чины русской вспомогательной полиции тоже были отнюдь не безгрешны по части грабежей населения.

Автор отчета вынужден был признать, что партизанские руководители в целом смогли хорошо подготовиться к зиме и построить довольно комфортные лагеря: «До выпадения снега и начала больших холодов большая часть партизанских групп располагалась в состоявших из палаток лагерей, которые разбивались в заболоченных или вообще труднопроходимых лесах. Отдельные группы построили для себя также посреди болотистой местности деревянные дома на столбах. Другая часть построила для себя примитивные земляные хижины или расположилась в землянках или пещерах, вырытых еще до занятия этих областей немецкими войсками. Так как эти убежища только в редких случаях были приспособлены для зимовки, многие партизанские группы временно разошлись. Их члены ушли в расположенные в стороне населенные пункты или искали для того, чтобы спрятаться, стоявшие пустыми затерянные дворы. Они только в редких случаях приходили к своим семьям, гораздо чаще последние побуждались также переселяться в отдаленные деревни. Командиры партизан, политруки и комиссары оставались большей частью на зиму в лесных лагерях, откуда они поддерживали связь с зимовавшими в населенных пунктах членам своих банд и время от времени созывали их для проведения различных операций.

Другие партизанские группы находились зимой в лесных лагерях, состоявших из крепких деревянных построек, построенных в форме блиндажа в небольшом отдалении друг от друга. Эти деревянные постройки имели двойные стены из толстых бревен и были опущены в землю. Они защищали не только от холода, но и ввиду их охраны и маскировки, также и от неожиданностей. В такой землянке, где имелось место для приготовления пищи и для сна, помещалось 20–40 человек. В больших лагерях отдельные постройки воздвигались как медицинские пункты и бани. Вокруг жилья группировались тщательно замаскированные от наблюдения с воздуха стойла, склады боеприпасов и продовольствия.

Оставшаяся после работ земля, после того как земляные перекрытия землянок были заколочены и на них были насажены различные деревья, отвозилась на санях в отдаленные места. Так как деревянные постройки очень подходят к лесной местности, их обычно можно заметить лишь на очень близком расстоянии. Пути, ведущие к лагерям, обычно начинаются в зарослях, которые партизаны могут достигнуть ловким прыжком с дороги…»

Гестапо вынуждено было признать, что партизанам порой помогают отдельные немецкие солдаты – частью из-за антифашистских убеждений, а частью для того, чтобы, оказавшись в плену, спасти свою жизнь: «В отдельных бандах находятся немецкие солдаты, дезертировавшие, перебежавшие к партизанам или взятые ими в плен. Для того, чтобы спасти свои жизни, они не отступают перед тем, чтобы выдать своих товарищей партизанам. Их главная задача состоит в том, чтобы, выходя в немецкой форме на шоссе, останавливать военные машины, делая вид, что они просят подвезти их. Когда машины останавливаются, они подвергаются нападению лежащих в засаде партизан, которые убивают всех едущих…»

В гестаповском отчете приводились факты, когда партизаны отнимали у жителей продукты, выдавая себя за немцев или полицейских. Хотя как немецкие войска, так и их помощники из числа местных жителей были отнюдь не ангелы и весьма преуспели по части реквизиций, тайной полевой полиции не было никакого резона в совершенно секретном отчете перекладывать вину с армии на «бандитов». Так что к следующим фактам, сообщаемым в отчете, можно отнестись с определенным доверием: «В то время как одна часть партизан жила в отдаленных деревнях и кормилась за счет населения, другая часть находилась в постоянных лагерях и жила частью за счет сбрасываемых самолетами продуктов, частью производя разбойные набеги на сельское население. Для того, чтобы не трогать находившихся в тайниках неприкосновенных запасов, члены банд верхом или на санях приезжали в населенные пункты, часто с целью обмана населения переодеваясь в немецкую форму, и с помощью угроз отнимали у жителей продукты и зимнюю одежду. У отдельных партизан даже находили “листы пожертвований”, где поименно перечислялись лица, “добровольно” помогавшие бандам. Если многие бургомистры и председатели колхозов из страха перед местью партизан боятся сообщать о них немецким органам, значительная часть сельского населения, чтобы обеспечить собственное существование, часто активно противодействовали этим стремлениям и поддерживали немецкие войска в их борьбе с бандами. В начале весны, когда партизаны, прятавшиеся в отдаленных деревнях или отдельных домах (хуторах. – Б.С.), и их помощники начали уходить обратно в леса, грабежи населения приняли еще больший размах. Снабжение крупных банд при помощи самолетов в последующее время все более совершенствовалось. Поблизости от лагерей были найдены подходящие посадочные площадки, на которых в ночные часы приземляются машины, нагруженные наряду с продовольствием боеприпасами и оружием всех видов, в том числе даже тяжелым пехотным оружием…»

Засланная в партизанские отряды агентура позволяла гестапо составить представление о боевом духе противника. В отчете от 31 июля 1942 года он характеризовался следующим образом: «Настроение в отдельных бандах различно. Большинство рассчитывает на то, что к осени этого года занятые немецкими войсками области будут очищены Красной Армией. Усиленная пропаганда (советская. – Б.С.) должна иметь у этих людей успех, особенно после окончания крупных наступательных операций (немцев. – Б.С.).

Иначе обстоит дело с людьми, насильственно уведенными партизанами в лес, перебежчиками. Перебежчики показывают, что многие из них охотно положили бы оружие, если бы, с одной стороны, они не боялись, что их расстреляют политические комиссары, и с другой стороны, не опасаясь того же от немцев.

Получив уверение, что, если они добровольно служат оружие, с ними будут обращаться как с перебежчиками, целые группы этих “невольных партизан” перебегали к немцам. При немедленном тщательном допросе этих перебежчиков часто можно было получить важные данные, имевшие исключительное значение для действий производящих очищение местности частей».

Начальник армейского гестапо констатировал, что немецкая пропаганда порой не оказывает нужного воздействия на население: «Эффективным оказалось распространение пропагандистского материала в отдаленных деревнях во время разведки и операций по очищению местности. Однако жители неоднократно указывали на то, что немецкая пропаганда через листовки и расклеивание объявлений не всегда понятна людям. Они хотят проведения собраний, к которым их приучили большевики. Многие из них указывают также на то, что было бы хорошо, если бы немецкие офицеры, командующие разведывательными группами или командами по очищению, остановившись в отдельных деревнях, собирали население и обращались бы к нему с большими речами, тем более, что здесь всегда имеются необходимые переводчики.

Учитывая эту тягу населения к собраниям, рекомендуется направлять солдат с хорошим знанием русского языка и надежных, одаренных ораторским талантом русских на краткие курсы, где они инструктировались бы в отношении к различным актуальным вопросам, и после этого придавать их в качестве пропагандистов отдельным командам по очищению местности или разведывательным группам или же в умиротворенных районах посылать их в самостоятельные поездки. Так как во время этих поездок пропагандисты получают представление обо всех волнующих русское население вопросах, то они могут ориентироваться на то, благодаря чему немецкая пропаганда всегда остается актуальной и животрепещущей».

Гестаповцы отнюдь не идеализировали немецкую армию и своих товарищей из СС и СД. И предупреждали: «Необходимой предпосылкой борьбы с партизанами является пресечение всех актов произвола и бессмысленной жестокости по отношению к русскому населению. У многих солдат хождение с дубинкой, которую они пускают в ход при первой возможности, стало чем-то самим собой разумеющимся. Если от этих солдат требуют отчета, они ссылаются на неверно понятые приказы и распоряжения. Доверие русского населения к немецкой армии, являющееся необходимым условием для умиротворения страны, может укрепиться только в результате справедливого обращения, энергичного проведения хозяйственных мероприятий, целеустремленной и близкой к жизни пропаганде и действенной борьбе с бандитизмом…»

Но при этом отнюдь не отвергались пытки и репрессии по отношению к тем, кого уличили или только подозревали в принадлежности к партизанам или подпольным просоветским организациям: «Допросы подавляющей части задержанных партизан проходят очень тяжело. Несмотря на строгие методы допроса (т. е. пытки и избиения. – Б.С.) убежденные и фанатичные члены партизанских групп отказываются дать какие-либо показания. В различных случаях такие русские, упорно отказывающиеся дать показания, только в момент их расстрела заявляют о своей преданности Сталину и принадлежности к партизанам. Напротив, арестованные интеллигенты и люди, принужденные присоединиться к партизанам, после индивидуального допроса почти всегда дают весьма ценные показания. Поэтому неправильно было бы сейчас же расстреливать взятых в плен в бою или перебежавших партизан, как это все еще водится в воинских частях. Задержанные воинскими частями партизаны, в интересах успешной борьбы с бандами, должны, если имеется к этому малейшая возможность, направляться быстрейшим путем в тайную полевую полицию, опытную в проведении допросов».

И в тот же день, 31 июля 1942 года, Гиммлер издал специальный приказ: «По психологическим причинам впредь запрещено использовать слово “партизан”, введенное в обиход большевиками и так ими обожаемое. Для нас они не бойцы и солдаты, а бандиты и уголовные преступники. Отделить этих коварных убийц от спокойного и мирного населения и тем самым лишить их какой-либо поддержки – вот важнейшее условие для их уничтожения».

Что ж, все зависит от угла зрения. Так было, так и будет. Для одних – «партизаны», для других – «бандиты». Для одних – «террористы», для других – «борцы за свободу». Для одних – «мятежники», для других – «повстанцы». Для одних – «патриоты», для других – «фанатики».

Жестокие допросы партизан отнюдь не были монополией ГФП. Например, командование тылового района группы армий «Север» в приказе от 14 сентября 1941 года популяризировало опыт обер-фельдфебеля Шраде по части допросов русских: «При допросе русский постоянно пытается уклониться от прямого ответа на мучительные вопросы, причем он рассказывает о вещах, которые вообще никого не интересуют или о которых его не спрашивают. Особенно часто это бывает с женщинами. Несколько крепких пощечин значительно сокращают эту проволочку». Что ж, столь действенное средство практикуется во внутрисемейных разборках до сих пор, и не только в России.

Вообще, вплоть до поражения под Сталинградом в борьбе с партизанами оккупанты полагались прежде всего на кнут в виде жестоких репрессий. Бывший начальник полиции порядка в Белоруссии бригадефюрер СС Эберхард Герф на допросе в декабре 1945 года показал, что в январе 1942 года в Минске, «говоря о борьбе с партизанским движением, Кубе сказал мне, что в этом деле нужно быть твердым, следует быть жестоким к советскому населению и не размышлять, расстреливать или не расстреливать, когда имеешь дело с русскими, а надо расстреливать, и тогда будет порядок».

Однако расстрелы пленных партизан и ни в чем не повинных заложников практически не влияли на размах партизанского движения. Неслучайно начальник армейского гестапо на основании полугодичного опыта борьбы с партизанами пришел к выводу, что против них наиболее эффективен не массовый террор, когда чаще всего страдают невиновные, а действия небольшими, специально подготовленными группами из наиболее проверенных местных коллаборационистов: «В согласии с руководящими военными органами части ГФП организуют из надежных и отвечающих требованиям в боевом отношении людей антипартизанских групп. Различные команды ГФП, освободив из одного лагеря военнопленных надежных украинцев, создали основу русской вспомогательной полиции, в состав которой были введены испытанные агенты. Ее задачи состояли в обнаружении спрятавшихся партизан и сборе путем разведки таких данных для борьбы с действовавшими партизанскими группами… Военнослужащие, направленные для обучения и руководства такими вспомогательными частями, должны всегда действовать решительно. Малейшее послабление до сих пор всегда вело к отрицательным последствиям, ибо люди все еще привержены к доносам, грабежам, произвольным действиям и актам мести. При терпеливом отношении к подобным действиям умиротворение местности только наталкивается на излишние затруднения. Решительные действия в таких случаях настолько оправдали себя, что входящие в такие части люди уже сами заботятся о том, чтобы удалить из своих рядов нежелательных товарищей.

Так как местные жители, участвующие в борьбе с партизанами, не могут ожидать пощады, если попадут в их руки, и все без исключения обречены на смерть после жестоких пыток, то для них нет отступления назад. Поэтому понятно, что они охотно выполняют данные им задания. Из донесений частей ГФП вытекает, что тесная совместная работа со знающей данную местность службой порядка (русская полиция), боевыми частями местных жителей, казачьими сотнями, милицией, вспомогательной полицией, самообороной и бургомистрами и деревенскими старостами дает наилучшие результаты…

Несмотря на отдельные случаи недисциплинированности и вызванные большевистской пропагандой попытки бунтов, можно сказать, что местные жители, использовавшиеся для борьбы с партизанами, оправдали возлагавшиеся на них надежды. В интересах еще более активной борьбы с партизанами было бы желательно, чтобы вспомогательные части были усилены и реорганизованы по военному образцу».

Таково было настроение коллаборационистов в 1942 году, в момент германских побед. В тот момент они еще представляли собой достаточно надежные кадры для борьбы с партизанами, хотя на советско-германский фронты немцы их отправлять не рисковали.

Немецкое командование довольно быстро усвоило одну премудрость. С партизанами легче бороться в том случае, если они объединяются в большие группировки. Тактику борьбы с крупными партизанскими соединениями немцам особенно успешно удавалось применять, начиная с 1943 года, когда в связи с наступлением Красной армии, уменьшении площади оккупируемой немцами территории и притоком новых добровольцев в партизанские отряды возросла как численность партизанских соединений, так и плотность партизан на единицу площади. С целью побудить партизан к максимальной концентрации своих сил немецкие спецорганы даже распространяли фальшивые листовки от имени советского командования. В партизанской печати появлялись соответствующие опровержения. Так, бюллетень «Селянской газеты» 7 мая 1943 года предупреждал: «Недавно гитлеровцы состряпали листовку и разбросали ее в некоторых районах Украины и Белоруссии. В этой листовке якобы от имени советских военных властей партизанам предлагается прекратить действия в одиночку и мелкими отрядами, объединится в крупные отряды и выполнить приказ о совместном выступлении с регулярными частями Красной Армии. Этот приказ, говорится в гитлеровской фальшивке, последует, как только урожай будет в амбарах, а реки и озера снова покроются льдом.

Цель этой провокации очевидна. Немцы стараются накануне решающих весенне-летних боев задержать действия партизан. Гитлеровцам хочется, чтобы партизаны прекратили борьбу и заняли выжидательную позицию».

Особенно свирепствовали карательные отряды на территории рейхскомиссариатов, состоящие из немецких полицейских формирований и подчинявшиеся СС и СД (службе безопасности). Начальник СС и полиции в Белоруссии бригадефюрер СС Курт фон Готтберг на совещании в Минске 10 апреля 1943 года признавал: «Ошибки, допущенные нами в борьбе с бандами, заключались в том, что мы пытались обеспечить спокойствие, находясь в гарнизонах (опорных пунктах), в то время, когда держать эту страну в покое можно, только постоянно преследуя врага, нападая на него и уничтожая…

В борьбе с бандитами решающее значение имеет неожиданность нападения… Опыт борьбы с бандами показал, что население здесь имеет настоящее чувство справедливости, и карательные экспедиции тотального уничтожения целиком и полностью ошибочны. Эти экспедиции стреляют не тех, кого нужно, а безвинное население. Когда убивают стариков, женщин и детей, поджигают деревни, то население говорит, что немцы хуже, чем большевики, и женщины убегают в женские батальоны бандитов.

Благодаря предложению СД мы прибегли к другим методам борьбы. Если мы говорим, что мы, национал-социалисты, не против вас, а против большевиков, и убиваем 6 семей, которые по показаниям населения являются сторонниками Сталина, это рассматривается как факт справедливости. Если действовать таким образом, то население придет к нам на помощь».

В качестве примера того, что именно широкомасштабные наступательные действия против партизан приносят успех, Готтберг рассказал об операции, предпринятой в феврале 43-го в Белоруссии. Он утверждал, что в ходе этой акции было убито 9432 «бандита» (тех, кто сражался с оружием в руках) и 12 496 лиц, связанных с «бандитами», а также 11 тысяч евреев. В плен было взято всего 233 человека – только тех, кто представлял интерес для СД. Потери немцев и местных коллаборационистов при этом составили 342 убитыми и 338 ранеными. Готтберг с гордостью перечислял трофеи: 3585 человек рабочей силы, 15 944 т зерна, 5432 т картофеля, сено, лен, конопля, 22 504 голов крупного рогатого скота, 2372 свиней, 15 373 овец, «много птицы и лошадей», а также 6 броневиков, 7 полевых и 9 противотанковых орудий, 35 станковых и 36 ручных пулеметов.

Готтберг вынужден был признать, что «бандиты имеют приказание не грабить крестьян, а брать у них то, что они продают или отдают нам, и то, что мы покупаем за 1,25 рейхсмарки, они берут за 9–10 рейхсмарок». Эсэсовцам пришлось несколько умерить свои аппетиты, чтобы повальными реквизициями не толкнуть все население Белоруссии в партизаны.

Главную вину за партизанское движение в Белоруссии Готтберг, без каких-либо на то оснований, возлагал на евреев: «Я считаю, что только тогда, когда в Белоруссии не будет ни одного еврея, многим немецким солдатам не будет угрожать смерть. Надеюсь, что этот вопрос будет решен». Между тем, как засвидетельствовал на Нюрнбергском процессе бывший начальник штаба по борьбе с партизанами на Востоке обергруппенфюрер СС и генерал полиции Эрих фон дем Бах-Зеелевски, евреи составляли лишь меньшинство среди партизан, в том числе и в руководстве партизанских отрядов. Да и как могло быть иначе, если в первые же месяцы оккупации большинство еврейского населения было уничтожено айнзатцгруппами.

Парадокс же заключался в том, что не только евреи не являлись руководителями подавляющего большинства партизанских отрядов ни в Белоруссии, ни в других регионах, но зачастую сами подвергались гонениям в партизанских отрядах.

Референт СД оберштурмбаннфюрер СС Штраух, выступая на том же совещании в Минске, утверждал: «Мы не можем позволить, чтобы расхищалась собственность, и должны принять все меры для ее охраны». Он сетовал на отсутствие в Белоруссии местной уголовной полиции, которая успешно функционирует в Латвии и Эстонии. Но в то же время, признавал Штраух, латышских и эстонских служащих криминальной полиции в Белоруссии использовать нельзя, поскольку «латыши чувствуют себя здесь господами» и не могут поэтому взаимодействовать с белорусской полицией порядка и администрацией. Штраух продолжал: «Мы старались привлечь в полицию и администрацию белорусов, но вы не можете представить себе трудностей, которые связаны с их воспитанием, а надежной интеллигенцией здесь мы не располагаем».

Референт СД с сожалением отмечал: «Против нас территория и местность, к которой мы не привыкли и для которой мы недостаточно выносливы. Мы не можем двух дней обходиться без теплой пищи и должны таскать за собой полевые кухни, а русский может обойтись без этого. Мы не выдерживаем такие марши, как русские… Банды располагают лучшей разведкой, чем мы. О евреях уже говорилось, но бандам сообщают сведения и другие группы населения…»

Поскольку поляки также считались одними из основных врагов рейха, Штраух поспешил отвести от себя все подозрения насчет своего «либерализма» по отношению к польскому населению: «Некоторые областные комиссары нападают на меня, считая, что я уничтожил поляков. Дело обстоит так, что поляки перед нами дружелюбны и работают даже лучше белорусов, но они нас так же ненавидят, как и большевиков, и являются опасными врагами.

В последнее время значительно усилилась активность польского движения Сопротивления… Люди работают в авиации и подделывают удостоверения на право прохода всюду, чтобы производить взрывы. С поляками нелегко справиться. Мы постоянно видим, как растет польское движение Сопротивления и как оно предпринимает попытки установить связи с советскими партизанами.

Наиболее авторитетными среди поляков являются духовенство, учителя и лесничие. Отдел леса и древесины при генеральном комиссариате должен скорее избавиться от польских лесничих… Католическую церковь нужно притеснять, одновременно поддерживая православную».

Советскую сторону гораздо больше беспокоило, когда в борьбе с партизанами противник пускал в ход не кнут, а пряник. Жестокость оккупантов гарантировала приток в партизанские отряды новых бойцов, а вот мягкое обращение с партизанами грозило ростом дезертирства.

В составленной в 1942 году начальником Разведывательного управления Центрального штаба партизанского движения Аргуновым «Справке о провокационных методах борьбы с партизанами» особо отмечалось: «Немецкие власти пользуются также провокационными средствами для вылавливания наших разведчиков. Об этом свидетельствует следующее сообщение (имеется в виду объявление оккупационных властей для населения. – Б.С.): “В последние недели в различных местах восточной Украины большевики сбросили с парашютами или перебросили через линию фронта ряд групп саботажников и снабженных рациями шпионов. Многие из этих шпионов и саботажников выловлены, благодаря прекрасной помощи населения. Несмотря на это, есть основание предполагать, что некоторые группы продолжают еще нелегально существовать.

В интересах немецких вооруженных сил этот остаток также должен быть выловлен в самое короткое время.

Немецкая армия знает, что часть этих большевистских агентов не имеет намерения выполнять порученных заданий и прячется от нас только из боязни наказания. Эта боязнь необоснованна.

Каждому, кто в течение 8 дней после опубликования данного сообщения добровольно явится в одно из военных учреждений, украинскую милицию или городскую управу и сдаст данные ему рации или оружие, боеприпасы или взрывчатые вещества, ему гарантируется безнаказанность. Эта гарантия действует и на будущее для тех агентов, которых большевики засылали, при условии, если они будут немедленно добровольно заявлять об этом в указанные учреждения. Группы, которые, несмотря на эту гарантированную безнаказанность, будут продолжать свое нелегальное существование, должны быть уничтожены любыми мерами. Для оказания действенной помощи военным учреждениям в розыске саботажников и шпионов следует привлекать население. Всякая помощь будет вознаграждена участком земли или денежной премией до 1000 рублей.

Тот, кто окажет большевистским агентам помощь едой, убежищем или иным образом, будут приговорены к смертной казни.

Командующий наземными силами (возможно, имелся в виду командующий армией или группой армий. – Б.С.)”».

А в июле 1943 года Западный штаб партизанского движения с тревогой сообщал: «Не прекращая вооруженную борьбу с партизанами, немецкое командование значительно усилило агитационно-провокационную работу, направленную на разложение партизанских отрядов. Изменено отношение не только к бежавшим из партизанских отрядов, но и к захваченным во время боевых операций: сохраняется жизнь, создаются более или менее сносные условия существования.

Командование фашистской армии выделяет семьям партизан лошадей для обработки усадебных участков. При этом перед этими партизанскими семьями ставят в обязанность добиться, чтобы их отец, сын или брат и т. п. возвратился в дом, ушел бы из партизанского отряда…

Эта тактика немецко-фашистских захватчиков имеет некоторое влияние на малоустойчивых партизан. Есть случаи единичного перехода партизан на сторону врага».

Комбриг Аркадий Яковлевич Марченко в политдонесении от 1 июня 1943 года с тревогой сообщал: «За последнее время гитлеровцы изменили тактику борьбы с партизанами. Вместо обычных расстрелов на месте они захваченного или перешедшего на их сторону партизана зачисляют в полицейские, дают паек на семью, даже на 2–3 семьи дают корову. Вновь захваченных или перешедших помещают отдельно. Им даже не дают общаться с полицейскими, перешедшими на службу к гитлеровцам зимой. Из таких создают отдельные группы и посылают вылавливать мелкие группы партизан.

Гитлеровцы специально присылают в леса жен партизан, чтобы они уговаривали своих мужей и привели к немцам, обещая им хороший паек. Эта фашистская пропаганда и метод их борьбы оказал некоторое влияние на трусов, морально неустойчивых, которые в силу оторванности от командования отрядов, слабой воспитательной работы, находясь мелкими группами и в одиночку перешли на сторону врага.

За май месяц из отрядов Гукова и Кухаренко, которые до конца месяца находились в треугольнике (Витебск – Невель – Полоцк. – Б.С.) и подвергались беспрерывным облавам фашистов и полицейских, перешло на сторону врага до 60 человек, в основном из бывших зеленовцев («зеленых», или «диких партизан», ранее не подчинявшихся Москве. – Б.С.) и дезертиров из Красной Армии…

В связи с переходом отрядов бригады… из треугольника в новый район дислокации, оторвавшись от своих продовольственных баз, возникали большие продовольственные затруднения. Все продукты питания заготовляются около гарнизонов противника, Идрицы и в других местах, на что отрывается значительное количество партизан от боевой деятельности, и все же, несмотря на это, обеспеченность отрядов продуктами питания далеко недостаточная. Выдается продуктов партизану на день: 150–200 г мяса, картофеля – 1,5–2 кг, молока – 0,5–1 литр, хлеб бывает редко и выдается только по 300 г (кстати сказать, обычный паек полицейского как раз и составлял 300 г. – Б.С.).

Основную помощь в обеспечении партизан продовольствием должно было оказать местное население, которое охотно идет навстречу нам, но беда в том, что бригады Охотина и Прудникова препятствуют этому. Все населенные пункты у них закреплены за отрядами, которые сдают им молоко и другие продукты. Кроме этого, они имеют свои хорошие продовольственные базы.

Нам они не только не оказали никакой продовольственной помощи при переходе в этот район дислокации, но даже не дают возможности заготавливать у населения на добровольных началах картофель, молоко и другие продукты.