Текст книги "Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг."

В конце 1942 года в докладе Центрального штаба партизанского движения о тактике противника отмечалось: «Наиболее выгодными и чаще применяемыми немецкое командование считает проведение против партизан так называемых “малых операций”, для осуществления которых созданы специальные карательные отряды численностью до роты с приданным кавалерийским взводом. По мере надобности рота усиливается за счет придания боевой техники…

Производится оцепление объекта в течение ночи со всех сторон, закрывая все выходы, а на рассвете производят проверку лиц, находящихся в оцепленном объекте… Кроме проведения больших и малых операций против партизан, по хорошо разведанным данным, как средство вылавливания и истребления мелких разрозненных партизанских групп и отрядов практикуется прочесывание, которое проводится также перегруппировывающимися войсками (дивизиями, движущимися к фронту или отводимыми в тыл. – Б.С.) …»

В том же докладе содержалась важная мысль о том, что, «используя остатки антисоветских формирований и лиц, интересы которых ущемлены советской властью, немецкое командование пытается навязать нам Гражданскую войну, формируя из отбросов человеческого общества боевые военные единицы…» Действительно, на оккупированных советских территориях в 1941–1944 годах шла самая настоящая гражданская война, осложненная острыми межнациональными конфликтами. Русские убивали русских, украинцы – украинцев, белорусы – белорусов. Литовцы, латыши и эстонцы сражались с русскими и белорусами, белорусы, украинцы и русские – с поляками, чеченцы и ингуши, карачаевцы и балкарцы, татары Крыма и калмыки – с русскими и т. д. Немцев такая ситуация в принципе устраивала, так как позволяла тратить меньше собственных войск и полиции для борьбы с партизанами.

Уже 25 октября 1941 года главнокомандующий германской сухопутной армии фельдмаршал Браухич вынужден был утвердить специальную инструкцию по борьбе с партизанами. Там, в частности, говорилось: «Борьба с партизанами значительно облегчается, если немецким войскам удастся разумным и справедливым обращением с населением завоевать доверие последнего и твердыми энергичными мерами показать жителям превосходящую силу германской армии, способной взять их под свою защиту».

В той же инструкции утверждалось: «Партизаны не останавливаются перед грабежом или убийством своих соотечественников, не принимающих участия в их борьбе. Русский народ, особенно крестьянин, отвергает этот порожденный террором способ борьбы. Нынешняя партизанская борьба есть борьба за большевизм, но отнюдь не народное движение».

Авторы инструкции были сторонниками активных действий против партизан и только в них видели залог успеха: «Борьба с партизанами не должна ограничиваться местной охраной. И тут противнику необходимо навязывать собственную инициативу. Борьбе с этим особо коварным врагом должна предшествовать регулярная разведка. Представление об его организации, силе и намерениях позволит составить план собственных действий и наилучшим образом использовать имеющиеся силы. Быстрое уведомление и хорошая координация действий с соседями приобретают особо важное значение в условиях огромной и необозримой территории, на которой эта борьба ведется.

Противника надо уничтожать полностью. Даже самому суровому солдату тяжело непрерывно принимать решение о жизни и смерти схваченных партизан или подозреваемых соучастников. Но надо действовать! Правильно поступает тот, кто глушит всякие личные чувства и действует немилосердно».

Э. Миддельдорф писал по поводу трудности осуществления антипартизанских операций: «Противника, попадавшего на тропу, идущую вокруг лагеря, ждала неминуемая смерть. Укрыться от огня было невозможно, так как бегство с тропы затрудняли засеки из сучьев, а отход по тропе под огнем партизан всегда кончался гибелью. Поэтому для противника оставался только один выход – наступать и штурмовать лагерь партизанского отряда!

Поскольку засады и заграждения, устраиваемые партизанами, всегда были отлично замаскированы, обнаружить убежище партизан было очень трудно. Только опытные истребители партизан обладали инстинктом быстрого распознавания истинного расположения партизанского лагеря».

Наиболее же эффективным методом борьбы с партизанами Миддельдорф считал «бить их теми же средствами и методами, которые применяют они. Это означает, что для успешной борьбы с партизанами необходимо скрытно вести разведку, непрерывно охотиться за ними, задерживать и уничтожать. Наиболее подходящими для этого подразделениями могут быть истребительные команды в составе 40–60 человек. Однако при подборе в эти команды командиров и солдат требуется совершенно иной подход, чем при формировании боевых подразделений. Лучшими бойцами в борьбе с партизанами чаще всего бывали так называемые “отчаянные” солдаты, в характеристиках которых можно было найти замечание “не поддающийся воспитанию”.

Для борьбы с партизанами не обязательна хорошая военная подготовка. Здесь нужен инстинкт, навыки человека, близкого к природе. Поэтому наиболее подготовленными солдатами для борьбы с партизанскими отрядами были охотники, лесники, лесные рабочие.

На вооружении истребительных команд необходимо иметь штурмовые винтовки или автоматы, ручные гранаты. В рюкзаках следует иметь запас боеприпасов и продуктов на несколько дней. В пулеметах и минометах, как правило, нет надобности. Наиболее подходящими средствами связи являются легкие радиостанции и конные разъезды…

Наряду с истребительными командами, задача которых состоит в уничтожении партизанских отрядов, необходимо высылать конные или моторизованные (на специальных машинах повышенной проходимости) патрули.

Их не следует связывать задачами по истреблению партизан. Они должны вести свободную разведку на дорогах в районе действий партизан, а также прочесывать весь этот район. Напав на след партизанского отряда, часто с помощью местных жителей, они должны вести преследование его до подхода вызванной по радио истребительной команды. Кроме того, патрули должны вести наблюдение за населением и за движением между населенными пунктами». Особенно эффективными в борьбе с партизанами оказывались коллаборационистские формирования из местных жителей – из числа тех, кто с советской властью мириться не собирался. Они хорошо знали местность, и им легче было организовать засаду или внезапное нападение на партизанский лагерь.

Для крупных операций же немцам приходилось привлекать обычные пехотные дивизии. По оценке Миддельдорфа, для проведения операции в лесисто-болотистом районе площадью 30 × 50 км необходимо было задействовать не меньше трех дивизий. А такие силы нечасто удавалось снимать с Восточного фронта для противопартизанских действий.

2 декабря 1941 года, когда уже начали действовать первые партизанские отряды, германское Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) издало директиву «Особые указания для борьбы с партизанами». В ней, в частности, говорилось: «…Использование местных отрядов в борьбе с партизанами вполне себя оправдывает. Знание местности, климата и языка страны делают возможным в боях с партизанами применить их же методы действий».

Против партизан и подпольщиков действовали не только СД и тайная полевая полиция, но и разведывательные структуры вермахта. О том, как боролась с партизанами действовавшая на юге Украины 17-я немецкая армия, поведал отчет ее отдела абвера (разведки и контрразведки) за 1941 год: «В Черкассы, где партизанское движение стало традицией, где о партизанах рассказывают истории и руководители партизанских отрядов окружены ореолом славы, борьба с партизанами была особенно необходима.

Большая часть захваченных партизан упорно молчала… Поэтому прибегали к помощи агентов-связистов и гражданского населения. Отыскали местопребывание секретарши одного комиссара, доставили ее на допрос, пообещали ей сохранить жизнь, при условии, что она укажет, где находится этот комиссар. Умелым допросом добились того, что она сама сообщила его местожительство.

Два агента-связных в гражданской одежде поехали по указанному адресу и действительно нашли там комиссара.

Во время тщательного и строгого допроса комиссара удалось узнать: местонахождение партизанских отрядов и людей, помогавших партизанам и находящихся в огромной лесной местности вокруг Черкасс, имеющиеся партизанские ячейки по линии железной дороги, места сбрасывания на парашютах снарядов для пушки (88 мм) и перевязочного материала; далее удалось узнать местонахождение продбаз с большими запасами сала, муки, пшена, кофе, вина, жиров и т. д.

Одновременно с комиссаром (евреем) была убита знаменитая партизанка «Маруся» (как кажется, имеется в виду знаменитая еще в Гражданскую войну атаманша «Маруся», соратница Нестора Махно Мария Никифорова, состоявшая в партии анархистов еще с 1903 года и прославившаяся не только лихими налетами на юге Украины, но будто бы еще и организовавшая взрыв Московского горкома партии в Леонтьевском переулке в 1919 году. Интересно, что ряд версий утверждает, что ее повесили белые в Крыму не то в 1919-м, не то в 1920-м. – Б.С.), которая часто в сопровождении большевистских помощников ездила в лес, произносила речи и хвасталась тем, что она расстреливала возвращавшихся в конце прошлой войны домой немцев (ко времени Второй мировой войны «Марусе» уже было далеко за пятьдесят. – Б.С.) …

Вновь назначенный староста донес, что в общежитии железнодорожников находятся партизаны, руководимые Красной Армией, которая снабжает их оружием. В этот населенный пункт был послан агент-связист, очень хорошо владеющий украинским языком. Он запросил у того же старосты, находятся ли еще раненые красноармейцы в данном населенном пункте. Вспомнили, что у одной женщины лежит красноармеец, раненный в ногу, который якобы безобидный человек и даже женился на своей квартирной хозяйке. Раненый был направлен в госпиталь на излечение. На вопрос его жены – почему это сделали, ей ответили, что немецкая армия считает своим священным долгом оказать раненому противнику возможную помощь. Ее беспокойство ее выдало. Самыми суровыми мерами ее предупредили говорить правду о ее муже и откуда он прибыл. Ответ она не дала.

После этого была опрошена молодая украинская учительница, которой до этого разъяснили, что она, как представительница украинской молодежи, должна оказать помощь в освобождении прекрасной Украины от темных элементов. Тогда она высказалась: “С такими негодяями и партизанами знается женщина, у которой лежит раненый лейтенант”.

Квартирная хозяйка лейтенанта была снова опрошена и после обстоятельного поучения (несомненно, это эвфемизм самых жестоких побоев. – Б.С.) она показала, что ее муж является кадровым лейтенантом, организовавшим железнодорожный партизанский отряд, и руководит им. После того как укрытие пулеметов и автоматов было обнаружено, оба были расстреляны.

На основании их показаний были арестованы и расстреляны еще два партизана с немецкими справками (партизаны же, в свою очередь, часто расстреливали людей с такими справками, в которых подозревали вражеских агентов. – Б.С.) и еще две женщины, выдавшие немецкую разведгруппу органам НКВД.

Лесник заявил в одну из близлежащих комендатур, что в охраняемом им участке леса находятся партизаны и запрятан склад оружия. Он назвал лицо, которое должно иметь сведения о партизанах и об их убежище. Лицо это было доставлено, и из его бумаг установлено, что он член компартии и работает у лесника. Он производил впечатление, вызывающее доверие, и все отрицал. Его допросили с применением самых суровых мер. Он проявил необычайную стойкость и только, уже умирая, сказал: “Хорошо, я вижу, мой конец близок, узнайте же правду, такие-то и такие-то являются партизанами, а лесничий их командир. Я вижу, что он хотел избавиться от меня, выдав меня и небольшую базу, так как я не сошелся с ним в некоторых политических вопросах”.

Лесничий, ввиду того, что он указал партизан и склад оружия, был одной немецкой инстанцией назначен управляющим всего лесного участка и получил справку, что он сотрудничает с германской армией.

После строгого допроса он сознался в своей вине и вместе со своими соучастниками из партизанского отряда, которые тоже признались во всем, был ликвидирован».

Замечу, что история с лесничим и его помощником выглядит очень подозрительно. Почему вдруг стойко выдержавший все пытки патриот перед смертью все-таки решается открыть немцам правду и указывает на предателя-лесничего и его друзей как на главных партизан. При этом вина лесничего ничем, кроме показаний преданного им же человека да собственным, вырванным под пытками, признанием, не подтверждается. Да и основной склад оружия партизан контрразведчики из штаба 17-й армии, судя по всему, так и не нашли. Напрашивается предположение о том, что помощник лесничего перед смертью отомстил предателю, указав на него и на тех, в ком подозревал пособников немцев, как на советских агентов. Таковы были неизбежные издержки «допросов с пристрастием», жертвы которых нередко, не выдержав мучений, оговаривали себя и других. Хотя в случае с помощником лесничего, очевидно, человеком незаурядного мужества, мы имеем дело с сознательной местью врагу.

В ряде случаев, однако, немецкие военные власти оказывались в состоянии отпустить невиновных или тех, чья вина так и не была доказана. Об этом свидетельствует все тот же отчет разведотдела 17-й немецкой армии: «Одна местная комендатура известила отряд по борьбе с партизанами, что такой-то (фамилия) является партизаном и запрятал свое оружие под деревом. Посланный фельджандарм доставил названного человека, а также оружие. Этого человека могли бы тотчас же расстрелять, но при допросе выяснилось, что этот человек никогда в армии не служил и не умеет обращаться с оружием. Он отрицал свою принадлежность к партизанам и приписывал свой арест клевете и акту мести одной женщины. Упомянутая им женщина была допрошена и на вопрос – откуда она знает о запрятанном оружии, показала: она поручила 12-летнему мальчику запрятать валявшееся оружие и патроны, а на мужчину, который был ее мужем, показала из мести, так как они два дня тому назад поссорились. Обоим – мужу и жене было сделано предупреждение, что в случае, если они и в дальнейшем будут загружать немецкие инстанции подобными делами, их расстреляют». Возможно, подобная невеселая перспектива заставила строптивых супругов присмиреть.

В целом же германская армия относилась к местному населению более гуманно, чем тыловые части СС и СД. Об этом свидетельствуют даже весьма пристрастные по отношению к немцам советские документы. В «Справке о провокационных методах борьбы с партизанами», составленном в Центральном штабе партизанского движения в 1942 году, эта забота о мирных жителях даже ставилась немецким солдатам в вину: «При выселении населения немцы в некоторых местах вместо принудительных мер пользуются методами запугивания и провокации. В результате последних значительная часть населения добровольно оставляет насиженные места и направляется в тыл. Так, в селах (скорее хуторах. – Б.С.) Рыбачий, Кузнечный, Хованский (Сталинградской области) немецкие войска, занимавшие оборону, говорили местным жителям: “Мы сами оставляем только отдельных солдат, а то русские “катюши” все равно все сожгут”. “Сюда придут русские, мы уходим, идите в тыл, а то наша авиация все тут разбомбит. Мы еще вернемся, тогда возвращайтесь и вы”».

Интересно, что плохого было в том, что немцы пытались удалить население из прифронтовой полосы, где им действительно грозила смерть как от немецких, так и советских бомб и снарядов?

Манштейн в своем показании на заседании Международного военного трибунала в Нюрнберге высоко оценил помощь в борьбе с партизанами в Крыму татарских отрядов самообороны:

«В борьбе с партизанами у нас было много помощников. В горах Яйла в Крыму есть… недоступные места, где скрывались партизаны. Но мы не могли до них добраться, так как у нас не было подготовленных для этого войск. Единственное, что мы могли предпринять, это попытаться заморить партизан голодом, не давая им возможности совершать налеты на татарские деревни и пополнять свои запасы продовольствия.

С этой целью мы вооружили татар, чтобы с нашей точки зрения сделать их деревни надежными. В этом нам помогли органы СД. Татары действовали вместе с нами при поисках складов продовольствия партизан. Мы были вынуждены так поступать, ибо у нас не было свободных немецких войск». Было сформировано 16 татарских рот по 100 человек каждая. В отличие от сформированных тогда же в полосе 11-й армии пяти казачьих отрядов, эти роты оказались абсолютно надежны.

Немцы активно практиковали взятие заложников из числа местных жителей, которых расстреливали в ответ на убийства и ранения немецких и союзных с ними солдат и диверсии, совершенные партизанами. В ноябре 1941 года командир 454-й охранной дивизии доносил из Киева: «В порядке репрессий за совершение диверсионных актов было расстреляно 800 человек местных жителей». Заложников брали в первую очередь из числа коммунистов, комсомольцев, партийных и советских работников, родственников партизан, а также лиц, подозреваемых в связях с партизанским движением.

Крупнейшая антипартизанская операция была предпринята весной 1942 года в Крыму войсками 11-й немецкой армии и союзных румынских соединений. Всего в ней участвовали силы, эквивалентные трем пехотным дивизиям. Согласно немецким донесениям, были уничтожены тысячи партизан и взяты многочисленные трофеи: одно 105 мм орудие, три 100 мм орудия, три орудия 76 мм, одна мортира 17 см, одно зенитное орудие, одно противотанковое орудие, один счетверенный зенитный пулемет, 13 станковых пулеметов, 32 ручных пулемета, 10 тяжелых минометов, 10 легких минометов, 13 автоматов, 8 охотничьих ружей, 9 пистолетов, 2241 винтовка, 126 ящиков стрелковых боеприпасов, 30 ящиков артиллерийских боеприпасов, 44 склада с продовольствием, в том числе 2 склада с вином. Потери немецких и союзных войск при этом составили 112 немцев, 70 румын и 4 члена местной самообороны убитыми, 157 немцев, 70 румын и значительное число членов самообороны ранеными и 4 немца и 1 румын пропали без вести.

Очень часто карательные экспедиции оказывались направленными в основном против мирного населения, а не партизан. Один только 3-й батальон 15-го полицейского полка в Белоруссии в период с 6 сентября по 24 ноября 1942 года уничтожил 44 837 человек, из которых только 113 человек были партизанами. Остальные были евреями или подозревались в связях с «бандами». К последним часто автоматически относили так называемых «восточников» – выходцев из советской части Белоруссии, переехавших в западные, польские районы этой страны после 1939 года. Подобные карательные экспедиции выполняли пожелание Гиммлера уменьшить славянское население Польши и СССР на 30 миллионов человек.

Уже с начала 1942 года партизаны стали представлять для вермахта и оккупационной администрации на Востоке серьезную проблему. 31 июля 1942 года был составлен первый отчет начальника тайной полевой полиции (ГФП) при Главном командовании германских сухопутных сил о борьбе с партизанским движением в первом полугодии 1942 года. Там, в частности, утверждалось: «Командиры банд не могли не пополнять свои слабые и настоятельно требовавшие усиления группы путем призыва в принудительном порядке гражданских лиц обоего пола, всех возрастов и всех профессий, причем они иногда даже рассылали приказы о явке на призыв.

Однако организация новых партизанских групп натолкнулась, ввиду преимущественно отрицательной позиции населения, на большие трудности. Сельские жители видели в немецких солдатах освободителей от большевистского ига и ожидали от них ликвидации колхозного хозяйства и справедливого раздела земли. Многие городские жители также верили в улучшение их положения, в то время как большинство остальных, в том числе и часть советской интеллигенции, держалось спокойно и выжидающе. Масса рассеявшихся красноармейцев, радовавшихся избавлению от гибели, искала пристанища у сельских жителей, чтобы дождаться окончания войны. В этих битвах нечего было и думать о том, чтобы народ поднялся против национал-социалистической оккупации, к чему стремились красные правители.

В дальнейшем ходе войны во всех кругах населения, прежде всего в районе центральной группы армий, сначала в единичных случаях, а потом все сильнее стало замечаться известное изменение настроения. Так, например, обещанная им ожидавшаяся отмена коллективных хозяйств заставляла себя ждать, и крестьяне сами приступили к разделу колхозов, но по приказу немецких органов это было приостановлено. Так как крестьяне не видели причин к этому, то с этих пор они встречали немецкие обещания с недоверием. Когда, однако, начат был раздел колхозов, то, хотя это и было принято с удовлетворением, все же оставалось чувство известного недоверия, тем более что большевистская устная пропаганда твердила: “Немцы поделили землю только под давлением обстоятельств, и как только положение изменится в их пользу, они снова заберут ее”.

К этому присоединялось то, что положение крестьян становилось все тяжелее. Конфискация лошадей и повозок немецкими войсками и отсутствие сельскохозяйственных машин крайне отрицательно сказывались на обработке полей. Поголовье скота в результате усиленного убоя, незаконной реквизиции и недостатка молодняка настолько уменьшилось, что сельское население сейчас частично может выполнить план поставок только с большими трудностями. Возникшее поэтому и подогреваемое большевистскими агитаторами недовольство выражалось фразой: “Сталин оставлял в нашем хлеву по крайней мере одну корову, а немцы отнимают у нас и эту”. Дружественно настроенные по отношению к немцам бургомистры заявляют по поводу реквизиций: “Насильственно и незаконно забранная у крестьянина корова означает двумя партизанами больше в лесу”.

Положение русских рабочих является еще более безнадежным. Повысившиеся рыночные цены стоят в столь резком противоречии с выплачиваемой зарплатой, что недельного заработка не хватает, чтобы удовлетворить хотя бы минимальные жизненные потребности. Если сам рабочий и получает для себя небольшое дополнительное количество пищи, то его семья должна в буквальном смысле слова голодать; собираются последние остатки белья и домашней утвари, чтобы обменять их на продукты. Следствием этого является недовольство работой и, наконец, отказ от нее. Это положение и толкает многих рабочих, особенно молодых и холостых, в ряды партизан.

Еще хуже, однако, обстоит дело с беженцами из районов боевых действий. Они часто питаются своеобразным хлебом, состоящим из гнилой прошлогодней картошки, смешанной со мхом и различным мусором. Во время операций против партизан у обочины дорог неоднократно находили трупы умерших от голода беженок. В этих обстоятельствах неудивительно, что многие беженцы присоединяются к партизанам или, поодиночке и небольшими группами грабя и воруя, передвигаются по окрестностям…»

Партизаны использовали недовольство населения для привлечения новых бойцов. При этом они применяли порой довольно необычные методы набора. В отчете начальника ГФП сухопутных сил отмечалось: «В районе Мстиславля один отпущенный из плена лейтенант Красной Армии переходил под видом бродячего музыканта из деревни в деревню и вербовал среди жителей участников и помощников партизанских отрядов. При его аресте он назвал еще трех действовавших подобным же образом бывших политруков и одного высокопоставленного партийного работника, которые после этого также были задержаны.

Если вначале большая часть населения держала себя по отношению к партизанским вербовщикам пассивно, то устная пропаганда, положение на фронте и не в последнюю очередь многочисленные большевистские листовки, которыми были просто засыпаны отдельные районы и которые, в случае отказа бороться с немцами, угрожали смертью, дали вскоре сильный толчок развитию партизанского движения…

Когда в начале 1942 года в занятых немецкой армией районах была начата вербовка людей на работу в Германию, тотчас же началась направленная против этого большевистская пропаганда. Отправка в Германию представлялась как наказание, подобное выселению в Сибирь, иногда даже утверждалось, что уехавшие отправляются не в Германию, а используются как пушечное мясо на фронте. В различных районах распространялись слухи о том, что женщинам обрезают волосы, что они должны носить нарукавные повязки, что равносильно ношению лат евреями и т. д. Ввиду обусловленного красной системой ограниченного кругозора и известных ложных сообщений со стороны большевистских правителей, большая часть населения не могла иметь правильного представления о других странах и менее всего о Германии. Всем этим слухам верили и в отдельных местах при отправлении рабочих происходили сцены, во время которых женщины катались в судорогах по земле. Прежде чем от уехавших в Германию рабочих прибыли первые известия, постепенно ознакомившие население с действительным положением, большое количество лиц уже ушло к партизанам, для того, чтобы избежать отправки на работу».

Надо подчеркнуть, что подавляющее большинство жителей не хотели покидать свои родные места и ехать в далекую и незнакомую Германию. Так появился еще один источник пополнения рядов партизан. Уклонявшаяся от принудительного труда молодежь бежала в леса, где им был прямой путь к партизанам.

Также повлияли на увеличение численности партизан неудачи вермахта под Москвой и на других фронтах в конце 1941 – начале 1942 года. В отчете ГФП отмечалось: «Предпринятое зимой немецким командованием сокращение фронта дало новый материал для устной пропаганды и заставило многих опасаться возвращения красных и проведения драконовских мер возмездия».

И опасения эти, замечу, не были лишены оснований. В отчете германской тайной полевой полиции о борьбе с партизанами прямо признавалось, что «защита крестьян, подвергавшихся угрозами со стороны партизан, была недостаточной, работавшие на немцев бургомистры, полицейские и другие лица уводились и убивались. В некоторых деревнях нельзя больше встретить ни одного мужчины, ибо все мужчины или перешли к партизанам, или бежали из страха перед ними.

Лица, которые должны были стать конюхами в немецких частях, также в большом количестве перебежали к партизанам, надеясь на возможность там жить привольной жизнью и получать лучшее питание. Тяготение к партизанам зашло так далеко, что многие мужчины даже брали своих жен и детей с собой в лес. Естественно, что большая часть населения также перешла после этого на сторону их находящихся в лагерях партизан родственников». Порой опаснее было оставаться вне партизанского отряда, чем числиться партизаном. В тех местностях, которые лежали далеко от основных магистралей, немцы сравнительно редко проводили карательные операции, тогда как партизаны за войну успели истребить несколько составов старост и полицейских. Но главную роль в усилении партизанских отрядов, по мнению начальника армейского гестапо, сыграло присоединение к ним окруженцев и бежавших или освобожденных из лагерей военнопленных. Он указывал, что «наибольшего подъема партизанское движение достигло при присоединении рассеявшихся во время больших битв предыдущего года красноармейцев и бежавших военнопленных, которые осели в деревнях и колхозах, часто женились здесь на местных девушках, чтобы считаться позже местными жителями.

При новой организации общинных дворов (так немцы переименовали колхозы. – Б.С.) эти люди не были учтены, а когда некоторые из них заявили о желании отправиться на работу в Германию или войти в самооборону, им большей частью было отказано, так как они не имели надлежащих документов. Кроме этого… в начале вербовки на работу в Германию распространялись самые дикие слухи о судьбе мобилизованных.

Когда, в конце концов, стали утверждать, что бывшие красноармейцы должны быть направлены в лагеря для военнопленных, они стали толпами покидать места своей работы и уходить в леса, где присоединялись к бандам партизан. Многочисленные смертные случаи среди военнопленных на пути к лагерям, положение и высокая смертность в лагерях не остались тайной, и бывшие красноармейцы жили поэтому в постоянном страхе, что их когда-нибудь постигнет такая же судьба. К этому присоединялось то, что в результате проводившейся зимой в лагерях военнопленных большевистскими элементами активной пропаганды бежало все большее количество пленных, стремившихся скрываться до тех пор, пока предполагавшееся занятие этих областей продвигавшимися большевиками не стало бы фактом (главным агитатором были царившие в лагерях голод, холод, эпидемии и беспричинные расстрелы. – Б.С.). Так как беглецы боялись, что они будут снова схвачены и с ними будет поступлено соответствующим образом, и так как, основываясь на сообщениях бывших товарищей, живших в деревнях и крайне возбужденных устной пропагандой, они рассматривали свое положение как безнадежное, они большей частью с готовностью шли навстречу требованиям партизан присоединиться к ним. Оставшиеся вынуждались к этому угрозами партизан, банды также неоднократно нападали на рабочие лагеря военнопленных с целью освободить находившихся там и включить их в свои ряды. По заключению отдельных частей ГФП, бывшие красноармейцы и военнопленные составляют около 60 процентов общей численности банд».

Тайная полевая полиция была обеспокоена резко обозначившейся сменой настроения населения оккупированных территорий: «Если в прошлом году партизаны еще являлись для большинства местных жителей представителями ненавистной системы, то сейчас взгляды на это во многом изменились. В бандах теперь находятся люди из их рядов, с которыми в зимние месяцы они делили кров и постель. Жители не могли думать о ненависти к этим людям, и большей частью они, смотря по своему положению, испытывали только удивление или сожаление об их действиях. Сами банды стали учитывать это. Они щадят те деревни, жители которых им симпатизируют, и требуют только то, что должно быть сдано немецким органам…»

В отчете армейского гестапо также констатировалось: «В последнее время через фронт проникает много партизан в форме и без оружия. При их задержании немцами они должны выдавать себя за “перебежчиков”, которым опротивела жизнь и служба в Красной Армии и которые, будучи убеждены в поражении большевиков, бросили оружие и бежали. В случае удачного перехода через фронт они должны возможно быстрее достать себе штатскую одежду, обеспечить себя оружием, лежащим еще в достаточном количестве в лесах или сохраняющимся в тайниках, и начать выполнение их заданий…»