Текст книги "Во времена Николая III"

– Семён Михайлович,– обратился Михаил к своему шефу,– как вы смотрите на появление на экранах боевика, в котором Будённый, призвав на помощь домочадцев, руководит, склонившись к пулемёту, отражением атак не на поле боя, а на подмосковной даче?

   Семён Михайлович насторожился. Упоминание его фамилии в титрах кинокартины,  не входило в его планы. Не хотелось, чтобы показ боевика  каким-либо образом отразился на взаимоотношениях с окружающими и его личной персоне. Жизненный опыт подсказывал, что разумнее  находиться подальше от сценария. Сема постарался уйти от прямого ответа.

– У меня есть некоторый опыт в подобных делах. Если  захотите увидеть на экране события в вашей трактовке, вам придётся самому написать сценарий. Потом передать его сценаристу, чтобы он отредактировал материал и  выпустил его под своей фамилией,– самоуверенно заявил Семён Михайлович.– Месяца три назад я встречался с журналисткой русского происхождения, проживающей в Риге, боготворящей свой город и  лестно высказывающейся о традициях и культурном наследии Латвии. В дружеской беседе за чашкой кофе она доказывала насколько интересно жить не в Москве, а в уютной Риге.   Предварительно созвонившись со мной по телефону, она пожелала побеседовать о полярной трагической экспедиции, которой руководил мой дядя в начале  девятнадцатого века. В настоящее время я, по существу, остался единственным  человеком, которой может поведать миру о жизни легендарного полярного исследователя, его устремлениях и последних днях. Всё, что  знал об экспедиции, я рассказал ей со слов пьяного моряка, ввалившегося в наш дом спустя десять лет после пропажи экспедиции.  В прихожей нашего дома он вёл себя вызывающе грубо и излишне шумно. От него разило перегаром. Представился он красным моряком военного корабля, стоящего на рейде в акватории Питера. Услышав, что речь пойдёт о судьбе брата жены, отец потянулся за штофом. Вспомнилась традиция флота, по которой, встретив в открытом море дружеский корабль, один из капитанов стремится к другому засвидетельствовать почтение и выпить  бокал вина. Подняв стакан, отец заявил: когда встречаются два морских волка, следует выпить по чарочке. Под морскими волками он подразумевал себя и появившегося матроса. Разливая  водку, он рассматривал пришельца, в то время как тот изучал хозяина и оглядывал квартиру, решая, что можно говорить, а что лучше опустить. Первый тост  выпили за неожиданную встречу. Домочадцы понимали, что появившийся кряжистый моряк, курящий махорку, выпил неспроста. Он выпил, чтобы расслабиться и развязать себе язык, а при неблагоприятной ситуации нагло рассмеяться и  заявить, что всё, о чем он рассказывает, по существу является пьяным вздором, вымыслом и  не более. Мама бесшумно сновала из комнаты в кухню и обратно, боясь что-нибудь пропустить. Ещё бы! С минуты на минуту ей могла открыться тайна пропавшей шхуны и судьба её родного брата. Когда накрыли стол, она пристроилась рядом с мужем, для поддержки прикоснувшись к его плечу.

– Шхуну, направляющуюся к северу, затёрло льдом,– низким грубоватым голосом, будто рвущимся из пустой бочки, разгорячено, вещал матрос, показывая руками, как ледяная масса играючи обволокла парусник со всех сторон.– Корабль понесло, как соломинку, вместе со снегом, лежащим поверх ледяной глыбы. Попытки высвободиться из плена не привели к желаемому результату. К вечеру корабль стал частью ледового покрова, застыв на месте, не двигаясь. День шёл за днём. Внешне ничего не менялось. Когда на горизонте появился, блуждающий по родным просторам, белый медведь, многие возомнили себя охотниками и, схватив ружья, бросились в погоню за зверем в надежде, за счёт его жизни обеспечить свою, решив, на какое-то время, проблему пропитания. Никто из присутствующих не мог предугадать последствия. Впереди маячила полярная ночь, гнавшая охотников за добычей. Каждый стремился не упустить шанс, всё более удаляясь от пристанища,  в неведомые края. Однако удача не сопутствовала им.   Усталые и издёрганные, обескураженные никчёмными поисками, они возвращались домой без добычи. После неудачной охоты члены команды стали судорожно подсчитывать оставшиеся запасы продовольствия и топлива на дрейфующем  корабле.   Вначале в кубриках шёпотом, как бы между прочим, а затем, и  на кухне, с вызовом, во весь голос, не стесняясь, послышались предложения бросить корабль на произвол судьбы. Далее по льду попробовать добраться  до материка. Призывы со временем переросли в связное решение. Мечась от кубрика к кубрику или бесцельно разгуливая  по льду в видимости корабля, матросы вольно или невольно задавали себе мучивший их вопрос: смогут ли они дожить до следующей весны? На помощь материка всерьез никто не рассчитывал.

    На паруснике, где служил ограниченный контингент, обычно между членами экипажа устанавливаются доверительные отношения и приказ капитана, большей частью, отражал мнение коллектива. На теперешних крупных судах, выполненных из металла, субординация возведена в закон и капитану никогда не придёт в голову мысль согласовывать с подчинёнными очередной приказ, что хорошо и плохо одновременно. Во льдах, в критический момент, когда решалась судьба шхуны, команда разделилась на два лагеря. Одни настаивали на безопасности дрейфа, другие призывали бросить корабль и попробовать добраться до берега.Перед этим, разумеется,  поделив имеющиеся на борту продуктысреди членов экипажа, и предоставив каждому попытать свое счастье. Обе группировки, возглавляемые капитаном и его первым помощником, теребя команду, не могли найти общего решения. Они не могли договориться между собой, поскольку между ними стояла женщина, взирающая с уютного кресла на предстоящий бой быков, не в силах выбрать нужного ей мужчину.   Дрейф корабля, носящий её имя с приставкой «святая», застыв в льдинах, продолжал накаляться. По взглядам, которым обменялись родители, сын, крутящийся длительное время  у стола и угомонившийся на кушетке, понял, что им знакомо имя человека, о котором шла речь.

– Все ждали случая,– продолжал матрос,– и он пришёл. Средь белого дня, когда команда безмятежно отдыхала после обеда в узаконенный адмиральский час, раздался ощутимый боковой удар снизу и послышался ужасающий скрежет у дна. Все застыли, размышляя,  что произойдёт, если не выдержит обшивка или, не  дай бог, сдавит бока корабля. Выбежавшие на палубу моряки увидели, что по ходу движения шхуны образовалась трещина во льду, через которую неведомая сила  с усилием и треском выталкивает инородный предмет наверх. Когда движение льда прекратилось, исковерканная посудина вылупилась, как из яйца, с зияющими дырами и торчащими, как рёбра, искорёженными деревянными брусьями. Находящееся во льду дно удерживало корабль, вырвавшийся из ледяной стихии. Корабль – призрак, вырвавшийся изо льда, очутился в царстве белизны снега.  Безумие матросов началось с непредсказуемого дележа съестного. Приказ капитана прекратить мародёрство, не возымел на толпу ни малейшего действия. Скорее он, наоборот, подхлестнул ее. Началась резня, в которой участвовали две давно сформировавшиеся группировки. Когда закончилась бойня, ни женщины, с которой посчитались в первую очередь, ни капитана, ни его бывшего друга в живых не осталось.

   Уцелевшие моряки, косо смотря друг на друга, повздыхав, объединились. Им   предстояла изнурительная и болезненная дорога к материку через топи и льды.

– Я единственный,– вздохнул матрос,– кто добрался до берега.

   От него пахнуло ледяным ветром и людоедством, хотя он ни словом не обмолвился о злосчастьях, выпавших на его пути.

– Нет смысла тревожить старые раны, – матрос несколько раз раздражённо помотал головой,– я не собираюсь давать показания и объяснять, что к чему. Пусть случившееся покроется тьмой и останется тайной. Домой, чтобы меня не искали и не расспрашивали, я  не вернулся.  В настоящее время, живу под другой фамилией, продолжаю служить на флоте. Другой специальности  не ищу, да и делать ничего другого  не умею.  Парусный  флот канул в Лету. Я  перебрался на боевой корабль, выполненный из металла.  Море для меня осталось морем.

   Как ветер, ворвавшийся в открытую дверь, появился матрос и также шумно, чертыхаясь и натыкаясь на мебель, ушел, оставляя за собой пустоту. Он бесследно исчез.

    В энциклопедии скупо написано об экспедиции, причисленной к неизвестной.  Судьба участников гидрогеологической экспедиции в Арктику остается туманной. О дяде упоминается, как о первом полярном первопроходце, который измерил глубины дна океана от суши до Северного Полюса. Рассказ моряка опубликован журналисткой в журнале «Вокруг света» со слов Семена Михайловича

– Текст журналисткой написан моими словами,– размеренно, подбирая слова, рассказывал о статье Семён Михайлович,– материал звучит достоверно. При следующей встрече автор публикации, за чьей подписью вышел материал, вручила мне вышедший номер журнала. Она сказала, что  несколько раз прослушала магнитную запись нашей беседы, но не захотела менять в ней ничего и оставила без исправлений мои выражения и фразы. Как я говорил, так все и напечатано: ничего не прибавить и ничего не убавить.

    Рассказ о потерянной экспедиции заслонил  ненаписанный сценарий о Будённом. Михаил не стремился выяснять, где кончается правда и где начинается вымысел? Все меньше остается живых людей, которые подтвердили бы или опровергли слова Семы.   Можно было сопоставить события и ознакомиться с мнением очевидцев, но кто этим будет заниматься всерьез и  зачем? В данную минуту Михаила не интересовало чье бы то мнение. Создание рассказов и сценариев  в беседе тоже носили отвлечённый характер. Ни о них шла речь. Для Михаила наибольший интерес представлял не экскурс в историю, а судьба семьи шефа и мнение сидящего перед ним человека о  людях, среди которых он жил и с которыми встречался, общаясь не понаслышке, а воочию. Видение шефа явно отличалось от официального мнения. Впервые Михаил обратил на это внимание давно, во время прохождения курса «Химия и микробиология воды» в институте. Тогда в его руки впервые попал учебник Семёна Михайловича «Химия и микробиология  воды». В  период заочного знакомства с будущим шефом, он неожиданно увидел в учебнике стихотворение  Пушкина «Анчар», оригинальную трактовку автора курса в  технической книге.  По учебной программе школьники изучали, что вольнолюбивый поэт в стихотворении «Анчар» заклеймил самодержавие с его безжалостной тиранией, враждебной ко всему живому. По версии Семёна Михайловича  Пушкин в действительности, в художественной форме описал, как некоторые растения вырабатывают фитонциды, являющиеся ядом для бактерий и высших животных.   Поневоле захотелось узнать,  что думает об этом  сам Александр Сергеевич, а заодно задуматься о собственном мнении.

– Вы не хотели бы сами написать рассказ или очерк об исчезнувшей экспедиции? – спросил Михаил, возвращаясь к судьбе дяди.

– Боже меня упаси,– открещиваясь, поднял руки Семён Михайлович.

– Почему? Вы знаете  много интересного о том, что мало кому известно.  Взять хотя бы историю вашей семьи, ничем не уступающей по накалу страстей «Саге о Форсайтах».

Сема ответил на заданный вопрос словами, произнесенными ранее:

– Боже меня упаси. Повторяться не имело смысла, но промолчать тоже не входило в правила шефа. Он привык, что на любой поток речи должен идти его встречный поток. Поэтому он тут же продолжил.

– Вы когда-нибудь видели тёмной летней ночью на заброшенном кладбище, над могилою огонёк, тревожно вьющийся синим пламенем? – спросил он.

– Нет, никогда.

– Верующие считают, что видят, как  тлеющая душа вырывается на свободу. Между тем, наукой установлено, что мы видим самовоспламеняющийся газ, образующийся от тления тел. Испугал бы вас огонь, вырывающийся из могилы, если бы вы стали невольным его свидетелем?

– Думаю, что нет,– ответил Михаил.– Было бы жутко, но моё  любопытство пересилило бы оторопь.

– Я тоже не боюсь гулять ночью по кладбищу. Я не боюсь мёртвых. Я  боюсь живых людей, – сделал неожиданное заключение Семён Михайлович.– Я не напишу ни строчки, пока не умрут участники и свидетели событий, их дети и дети детей. Никогда нельзя предугадать, как поведёт себя тот или иной индивидуум, связанный родственными узами с персонажем, замешанным в опубликованной истории. Классик, писавший об истории государства российского, предупреждает нас не забывать о предусмотрительности.

   Задрав голову вверх, Семён Михайлович, как старательный школьник, выучивший в детстве урок, продекламировал четверостишье:

 
                                            Ходить бывает склизко,
                                            По камешкам иным.
                                            Итак, о том, что близко,
                                            Мы лучше помолчим.
 

– Если бы судьба заставила меня взяться за перо,– покачал головой Семён Михайлович.– Я бы начал писать об исторических событиях, произошедших минимум двести лет назад. Только тогда можно надеется, что читатели могут без эмоций воспринять повествование и, призадумавшись, чему-то научиться.

    Сёма отвечал на вопросы откровенно. Михаилу ничто не мешало задать очередной вопрос.  По логике вещей, речь дошла до следующего дяди Семёна Михайловича, знаменитого физика, о котором знал буквально любой, кто держал в руках учебник физики.

– Фамилия вашего второго дяди на слуху у всех, кто, так или иначе, связан с физикой,– перешёл Михаил к выяснению жизнедеятельности ещё одного члена  семьи.– В энциклопедии упоминается, что он работал в Германии. Как ему там жилось?

– В студенческие годы он сблизился с революционерами, весьма самоуверенными и решительными товарищами. Их посылы о справедливости, равенстве и всеобщем братстве вскружили и одурманили молодые головы. Они вели,  в действительности, к развращению молодежи и подрыву государственности. Государство – это власть, а за власть следует бороться. Исключение, пожалуй, составляют декабристы, сознательно отказавшиеся от почестей и привилегий. Неадекватные действия молодого студента  совпадали с мыслями декабристов,– Сёма задумался. Его раздумье длились не долго.– Наш студент стал участником  массовых беспорядков 1905 года. После первого выступления родственники постарались напомнить ему о его происхождении и о различиях во взглядах сословий на одни и те же предметы. Чтобы сменить обстановку и оградить молодого человека от новых друзей, студента перевели из рижского технического института заканчивать обучение за границей, не взбудораженной еще студенческими волнениями. После окончания университета дядя связал свои последующие устремления с Германией, где проработал, практически, всю жизнь, возглавив компанию, связанную с электричеством. В знак уважения перед Германией его портрет  висит в Берлинском университете. Второй портрет находится на стенде технического университета в Риге.  Германия считает, что сделанное им  открытие  является немецким открытием. Россия же утверждает, что открытие, сделанное русским подданным, принадлежит России. Я бы назвал его открытие международным, поскольку им пользуются во всех странах мира. Великие технические открытия, так же как и гениальные произведения Толстого или Чайковского не имеют национальности и принадлежат всему миру. Когда попросили Эдисона высказаться о новом научном достижении дяди,– опустив голову, тихо рассказывал Семён Михайлович, как бы разговаривая сам с собой и отвечая на личные наболевшие вопросы,– великий изобретатель выразился, что это не открытие, а чепуха. Однако, он первым  в Америке использовал его в  проекте электроснабжения в сети между двумя крупными городами. Так что, слова словами, а дело делом, особенно тогда, когда налицо явное техническое перевооружение.

– Как чувствовал себя ваш дядя в сложные годы Первой мировой войны, когда его ближайший родственник осуществлял знаменитое наступление российских войск на Германию?

– Когда началась Первая мировая война, он переехал в Швейцарию, а после её окончания, оставаясь русским подданным, вновь вернулся в Германию.

    Прежде чем продолжить расспросы о тайнах семьи Сёмы, Михаил решил сделать небольшое отступление и взялся за нож с вилкой.

– Я не слишком назойливо вторгаюсь в секреты вашей семьи?– спросил он.

– Разумеется, я не стану  откровенничать с первым встречным,– дружелюбно улыбнулся Сёма.– Я давно знаком с вами и вы мне нравитесь. Мне нравится и то,  что зовут вас Михаилом, как и моего отца.

    Старинная обстановка комнаты, добротно выполненная и дожившая до наших дней мебель, подтолкнули Михаила перевернуть странички истории толщиной, близкой к столетию, и переместиться к началу двадцатого столетия.

– Как встречали в столице Новый год в начале столетия?– спросил Михаил.– Чего ожидали от двадцатого столетия?

– Девятнадцатый век изобиловал массой открытий. Вспомните новые самолёты, автомобили, цветное кино. В области литературы и искусства творили великие мастера. В начале нового столетия  в Петербурге ожидали, судя по рассказам родителей, нового взлёта творчества и благоденствия. В новогоднюю ночь при иллюминации столицы, стоя у крутящегося фейерверка, друзья поздравляли друг друга и возбуждённо произносили заздравные речи. Последующие события, обрушившиеся в самые первые годы нового столетия, поубавили радушное настроение. Достаточно вспомнить Порт-Артур, Первую мировую войну, призрак революции, бродящий по Европе…

    Сёма задумался и, замолчав, стал перебирать в памяти вехи первых десятилетий двадцатого столетия.

– Особых перемен в настроении людей в начале нового столетия не ощущалось,– вернулся Сёмён Михайлович от размышлений к повествованию.– Никто не собирался делать выводы в изменившейся ситуации. По рассказам мамы, как и десять лет назад, весной в Питере начинались неспешные сборы на предстоящий курортный сезон. Подолгу обсуждалось, кто с кем, и в какой компании поедет отдыхать в Крым или на Кавказ. В то время, в кругах высшего общества, при переезде не пользовались самолётами и скоростными экспрессами, предпочитая апробированные, проверенные веками, кареты. Таких понятий, как акклиматизация, синдром реактивной болезни с сопутствующими головными болями, не отмечалось. Длительные переезды, которые, при желании, легко отнести и к увеселительным поездкам, сближали людей. При прибытии на отдых, разместившись в заранее подготовленных комфортабельных домах, находясь среди друзей в приятной обстановке, летний сезон протекал уютно, весело и, что немало важно, достаточно быстро. Осенью вереница карет неслась в Петербург, чтобы успеть на первые зимние баллы. Каждый новый сезон у молодых барышень, выходящих в свет, был плотно насыщен. Приёмы, баллы и званые обеды, музицирование, верховая езда, свидания с избранниками, посещения тётушек, вежливое выслушивание их наставлений и важных советов, участие в жизни многочисленных родственников занимали свободное время без остатка. Когда мама вышла замуж, вновь образованная семья переехала жить в Севастополь, а отец продолжил  службу морским офицером на военном корабле. Спустя несколько лет после моего появления на свет, моя мама вместе со мной переехала в столицу, куда, через короткое время, перевёлся и папа.

– Когда сын рассказывает о своих родителях, легко допустить идиллию их взаимоотношений, но по книгам я знаком с другим Петербургом, полным страстей, несусветных желаний  живших в нём людей и их разочарований, что свойственно большим городам. Вы никогда не переубедите меня, будто многолюдный Петербург, как вулкан, не извергает мощный стресс. В столице предопределены бизнес, махинации, а посещение баллов связано с новыми знакомствами и близостью. Трудно представить бурлящий город, живущий без обмана, сделок и отчаяния неудачников, готовых на всё.

    Семён Михайлович не стал переубеждать Михаила. Вместо ответа, не называя автора произведения, он продекламировал двустишье:

 
                                   Свет не карает преступлений,
                                   Но тайны требует для них.
 

– Значит в столице, вне зависимости от того, вращаемся мы в высшем свете или влачим жалкое существование, всё происходит, как у людей,– констатировал Михаил.

    Не вдаваясь в подробности, Семён Михайлович согласился, вернее, не желая вступать в спор, ничего не ответил. Ведь он рассказывал не о жизни в столице и не о переживаниях горожан, а о семье.

    Семен Михайлович и Михаил не страдали отсутствием аппетита. Выставленная на стол пища, пусть не в большом ассортименте, но в большом количестве, постепенно исчезала.   Отяжелев от еды, удовлетворённые, что сумели справиться  со стоящими на столе закусками, они, закончив трапезу, откинулись на спинки высоких стульев. Не вставая, Сёма начал собирать грязную посуду на поднос.

– К кофе я приготовил вафельный торт,– сообщил он, предвещая послеобеденный десерт.

   Михаил нечленораздельным междометием, понятным только ему, выразился, что не имеет ничего против дежурной вафельной коробки и всегда стоит за низкокалорийные продукты, а не за какие-то там пирожные с кремом, которых нет.   Взяв  в руки поднос, Сёма отправился на кухню. Вслед за ним, собрав оставшиеся тарелки, последовал и Михаил. Отнеся грязную посуду, он предпочёл поскорее вернуться назад. Ему нечего было делать на кухне во время таинства приготовления фирменного напитка, о котором неоднократно рассказывал шеф. Не имело смысла  стоять и смотреть, как Сёма  включает газовую комфорку и завороженно заглядывает сверху через запотевшие очки в кипящий кофейник, поскольку был знаком  с секретом приготовления кофе, суть которого заключалась в долгом выдерживании кипящей массы на максимальном огне для удаления эфирных масел. Михаилу больше нравилось приготовление в домашних условиях кофе по– восточному, в течение десяти мигнут, на минимальном огне, при содержании кофе и сахара  из расчёта двух полных чайных ложек на одну чашечку. Он не собирался претендовать на роль лучшего изготовителя кофе и не собирался лезть в чужой монастырь со своим уставом, давая советы по изготовлению напитка. Ему было грех жаловаться на щедрого хозяина, заботящегося об удалении эфирных масел, вредных для здоровья.

    Михаил открыл дверь, ведущую из кухни, и столкнулся в коридоре с пожилым господином в тапочках на босу ногу и цветном пестром халате, надетым на голое тело. Судя по одежде, для него день только начинался.

– Добрый день,– дружелюбно приветствовал Михаил мужчину, признав в нем соседа по коммунальной квартире.

    Проследив взглядом проплывшую мимо полноватую фигуру, не пожелавшую даже ответить на приветствие, Михаил отправился из мест общего пользования в  жилую комнату. Войдя в нее, он привычно  уселся в знакомое кресло. Вскоре возвратился и Семён Михайлович с подносом в руках, на котором стояли кофейник и заранее припасённая коробка с вафельным тортом. Михаил переместился к столу, чтобы приступить к кофепитию.

– В коридоре я встретил вашего соседа,– сообщил Михаил,– который вместо того, чтобы ответить на приветствие, весьма странно посмотрел в мою сторону и ничего не ответил, как будто не увидел меня.

– Он не любит моих  гостей.

– Почему?

– У нас сложились своеобразные взаимоотношения, похожие на те, которые складываются между уличными кошками и собаками. Мы не разговариваем и стараемся не смотреть друг на друга. Наши общественные места, включая кухню, коридор  и туалетную комнату, строго разделены на две части. Ступать по чужим половицам чревато объявлению войны. Хорошо, что он не видел, как вы ступали по его половицам на кухне. Это не означает, что после вашего ухода он не выскажется, что задеты его интересы и не устроит скандал. Вы, случаем, не пользовались туалетом?

– Я заходил в ванную комнату.

– Не успел предупредить вас, что выключатель, смонтированный у входа в туалет, находится в не рабочем состоянии.– У меня в комнате имеется собственный выключатель. Им зажигается свет в туалетной комнате. Аналогичный выключатель установлен в комнате соседа. К туалету с двух сторон тянутся провода. Представьте себя утром в нашей квартире, спешащего к туалету, когда дорога каждая минута. Ничего не подозревая, вы входите в освещённую ванную комнату, садитесь на горшок и в самый неподходящий момент у вас над головой, когда вы сидите со спущенными штанами, гаснет свет. Чертыхаясь, вы продолжаете сидеть в кромешной тьме, потому что архитектор, экономя каждый квадратный метр, не предусмотрел в туалетной окно, выходящее на улицу, и понимаете, что попались в ловушку. Через приоткрытую дверь, ведущую в комнату соседа, раздаётся радостный смех. Вскакивать, искать правду или бежать к выключателю бесполезно, поскольку вы прекрасно отдаёте отчёт, что выключатель находится в вашей жилой комнате. Посидев и свыкнувшись с темнотой, остается, слегка приоткрыв дверь в коридор, воспользоваться источником слабого освещения и закончить туалет. Вселяясь в квартиру, мы не подозревали, что попадаем на минное поле. Наш жилец работает где-то на севере и изредка появляется дома. В первое время после вселения, мы жили практически одни, как в отдельной квартире, и радовались соседству. Сосед появился на следующий год летом, прибыв в длительный отпуск. В короткое время мы испытали радость общения с соседом и познали прелести житья в коммуналке. В понятии соседа отдыхать значило лежать кверху пузом и пить водку. Всё свободное время он валяется в неприглядном виде на диване перед телевизором, а в промежутках, как зверь, утративший связь с окружением, выходит на улицу за добычей спиртного и пропитания. Наше знакомство с ним закончилось при первой встрече, когда он, изрядно выпив, обозвал нас недобитыми буржуями и всерьёз пообещал разобраться с нами на досуге. Он продолжает сводить счёты с нами. Прибыв на побывку, эсэровец продолжает пить, находясь в рядах ликвидированной партии. Он утверждает, что большевики обманули партию социалистов– революционеров. Убеждённый в своей правоте, он принял после Октябрьской революции участие в организации и проведении антисоветских мятежей, в результате чего быстро очутился за решёткой. Возвратившись из мест заключения на свободу в период, совпавший с началом массовых репрессий, он по идейным соображениям завербовался на   Крайний Север надсмотрщиком в лагерь с тайной мыслью поиздеваться над ссыльными большевиками, ставшими для него вражьим племенем. Именно там, в тюремных застенках, он демонстрирует  беззащитным заключенным индивидуальный террор, считавшийся основным средством борьбы в его партии. Он любит поговорить по душам с приговорёнными заключёнными, популярно объясняя коммунистам, куда завели их, как баранов на скотобойне, рогатые козлы, именуемые вожаками. Травя людей, он не собирается отдыхать ни днём, ни ночью, ни дома, ни на работе. Находясь в отпуске, не унимаясь, он продолжает третировать нас, соседей по коммунальной квартире, сожалея, что не смеет стукнуть с размаху по голове, как зеков, при исполнении служебных обязанностей. Его тактика размахивания тазами над головами и выталкивания жильцов пузом из кухни, эффективная в первое время, дала cбой, после принятия нами контрмер. Как только он начинал дебоширить, мы выбегали на лестничную клетку и стучали в двери, вызывая на помощь соседей. Чтобы избежать излишнего шума, наш квартиросъёмщик, считая себя достойным борцом, сменил тактику. Он уверовал, что убивать можно не только физически, но и словами. После окончания  Второй мировой войны, проходя мимо нас, он начал злобно вздыхать и шипеть, что по нас давно плачет Третий рейх. Когда же он, ухмыляясь, заявил матери, что хотел последним увидеть её муженька перед смертью и дружески поговорить с ним, стало ясно, что он достиг своей цели. Сведение счётов привело к реальным результатам. Мама не выдержала, заболела и перестала выходить не только во двор, но и в коридор.

   Михаил попытался хоть как-то примирить враждующих соседей.

– Мы, чрезмерно уверенные в себе, живем бок о бок с соседями, испытываем неудобства и не желаем ни на йоту уступить свои позиции,– сказал он. – До каких пор будут продолжаться трения? Ведь все когда-то заканчивается…

    Сема перебил своего сотрудника:

– Если отбросить в сторону мораль, я бы, не задумываясь, вбил бы в череп   так называемого «революционера» большой ржавый гвоздь.

– Вы действительно вбили бы гвоздь в голову вашему соседу?– спросил Михаил

– Вбил бы, не задумываясь,– ответил Семён Михайлович.– Христос учил нас, что следует подставить левую, если вас ударили по правой щеке. Подобные советы в коммунальной квартире неуместны. В нашей квартире исповедуют другой принцип: если вас ударили по одной щеке, вам следует ударить противника по другой, притом с такой силой, чтобы у  него посыпались зубы.

     Михаил не очень-то верил, что Сёма воспользуется крылатым выражением, выдавая желаемое за действительность. Настораживала сама постановка вопроса, которая  далеко уводила от  учения Христа. Уж лучше, подумал Михаил, не упоминать имени Христа, когда переполняют эмоции и разрывается сердце. Какое уж тут осмысление! Просветлённые, обладая более высоким уровнем сознания, могут понять людей, погрязших в склоках и жизненных неурядицах, занятых добыванием куска хлеба и возвеличиванием своего ego, но не наоборот.

     Михаил пил кофе, ел вафельный торт и рассуждал над тем, здороваться ему или нет при следующей встрече с соседом шефа по квартире. Сёма, находясь в здравом уме, при удобном случае размозжил бы ему голову, на что его противник, выждав момент,наверное, расправился бы с ним ещё круче. К совету шефа следовало  прислушаться. Не услышать совет Иисуса было бы тоже непростительной ошибкой, но до него следовало еще дорасти.

– Из многочисленных советов следует выбрать один,– сделал глубокомысленный вывод Михаил. –  Правд много, но истина одна.

Его вывод  говорил, что он в процессе поиска.

– К советам следует прислушиваться,– перешел Сёма на шутливый тон,– на правах старого, преданного друга Фауст дал совет главному герою одноименного произведения: до обручения не целуй её, но герой не послушался мудрого совета, и вспомните, что из этого вышло.

– К Гёте следовало бы тоже прислушаться,– улыбнулся Михаил.– Если бы герой послушался совета Фауста, то не появилось бы гениального произведения и события развивались бы по другому сценарию.

– И это правда.

    Оставалось только следить за событиями в коммунальной квартире, которые вяло развивались. Соседи продолжали сосуществовать рядом.