Текст книги "Во времена Николая III"

РАЗНЫЕ БОТИНКИ

    Семён Михайлович собрал ведущих специалистов лаборатории, чтобы рассказать им о результатах поездки в министерство. Как холостяк, проживающий без семьи, он испытывал постоянную  потребность в обществе, любил показаться на людях, поговорить и выступить перед аудиторией. Представленным  удобным случаем  грех было не воспользоваться. Поездку в Москву можно было назвать  удачной, и руководителю было о чём сообщить сотрудникам. Он сел на свободный стол в комнате и, на правах демократичного руководителя,  попросил сотрудников подвинуться поближе к нему со стульями, чтобы ощущать их рядом. Мужчины восприняли просьбу, как приказ, а Лида осталась сидеть за своим столом, сославшись на широкий обзор. Развернувшись  вместе со стулом и, образовав дружественный кружок, Сема расправил плечи,  вытянул для удобства ноги и  сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Сидящий напротив, Михаил обратил внимание на длинные конечности шефа, обутые в разные ботинки, один из которых  выглядел черным, а второй  – коричневым. Отметив разницу в цвете и вспомнив песенку о козлятах, один из которых был белым, а второй серый, сотрудник, видевший и не такое, никак внешне не прореагировал. Подумаешь, разные ботинки!

    Михаил вспомнил, как в прошлом году шеф вернулся из командировки на Кавказ. Изображая горца, он пошёл к директору отчитаться  о проделанной работе во время командировки, с приобретённым по случаю, висящим на поясе,  кинжалом. Выпятив грудь, чтобы всем было видно, кто идет, он гордо шагал по коридору, изображая распоясавшегося бандита. Увидев у штанов,  между полами  незастёгнутого пиджака, холодное оружие, от него, на всякий случай,  шарахались сотрудники института. В пустой приемной его вежливо встретила секретарша, которая, оторвавшись от машинки, объяснила, что у директора важная встреча с редактором журнала и попросила подождать.   Семён Михайлович сел на стоявший у стены стул. Великолепный рассказчик поделился своими наблюдениями  о жизни кавказцев и их традициях, где излишне вспыльчивые юноши, по конституции, имеют право носить холодное оружие, необходимое им для скорого разрешении споров. Понизив голос и полагая, что собеседница, как и всякая женщина, лучше слышит, когда  переходят на шёпот, он таинственно сообщил, что каждый, уважающий себя мужчина, должен иметь оружие, необходимое, как средство обороны. Для наглядности, он показал висящий на поясе кинжал и решил продемонстрировать его в действии. Однако вытащить кинжал из ножен ему не удалось. Потребовались дополнительные усилия. Поерзав, он все же с трудом справился с задачей. Сема не стал рассказывать, что концы ремня соединяются вместе с помощью ножен и ножа, образуя замок, и разъединяются, когда вытаскивается  нож. Помахав  лезвием огромного ножа, следовало снова вложить его в ножны, для чего потребовалось проделать аналогичные операции в обратной последовательности. Закончив манипуляции и видя, что молодая девушка, слушая,  продолжает строчить на машинке, как из пулемёта, Семён Михайлович  прикрыл глаза и погрузился в процесс ожидания. Когда открылась дверь кабинета, обитая чёрным дерматином, Семён Михайлович встрепенулся и открыл глаза. На пороге появился Виктор Иванович с большим красным карандашом в руке.

– Нам срочно нужен острый карандаш,– обратился он к секретарше.– Наточите и занесите его в кабинет.

   Энергичным жестом Семён Михайлович вскинул руку.

– Я могу разрешить вашу проблему,– заверил он.

    Встав между директором и секретаршей, он попытался вытащить кинжал из ножен, но холодное оружие заклинило. Семён Михайлович схватился  обеими руками за конец ручки кинжала, дёрнул и высвободил лезвие. Брюки с грохотом сползли вниз, на пол. Семён Михайлович, в видавшем виды нижнем белье, с поднятым вверх кинжалом в руке,  стоял в приёмной, готовый подточить карандаш. Секретарша, прыснув от смеха, выбежала в коридор.

– Вот вам нож, можете подточить карандаш,– как ни в чём не бывало, обратился руководитель лаборатории к директору, передавая ему кинжал. Повернув голову в  сторону  коридора, он сказал вдогонку секретарше,– за просмотр я ничего не беру и натянул штаны, поддерживая их руками.

    Промелькнувший в мозгу Михаила эпизод, длившийся в реальной жизни несколько минут, заставил его остаться внешне невозмутимым. Подумаешь, разные ботинки?! Михаил и сам  как-то вышел на работу в тапочках, и заметил это лишь после того, как закрылась входная дверь. Чего только не случается порой, если думать логически!  Флегма разлилась по его лицу. Сидящий рядом  Александр, смотря на маячившие перед ним ботинки разного цвета, таинственно улыбался. Покажи ему палец и пошевели им, он залился бы детским смехом. Лидия привстала на цыпочки и, согнувшись, почти лёжа на столе, озабоченно обратилась к шефу:

– Семён Михайлович, во что вы обуты?

– Во что я обут?– поворачивая голову и стряхивая невидимую пыль с пиджака, переспросил Семён Михайлович.

– Посмотрите на свои ботинки.

   Семён Михайлович обратил взор на ноги, обутые в разные ботинки.

– Ну и что? Подумаешь?! Подумать только, они разные: один чёрный,  a другой коричневый,– невозмутимо, как само собой разумеющееся, заключил Семён Михайлович,– это я не заметил утром, когда одевался, что у меня разные ботинки. У меня в арсенале две пары. Одна пара повседневная, черного цвета и вторая  новая,  коричневого цвета, предназначенная для торжественных случаев. Вечером, готовясь к предстоящей встрече с заместителем министра, я начистил коричневые ботинки. Помню, что сегодня утром  моя правая нога влезла в один из них. Как случилось, что вторая нога попала в черный ботинок,  не в состоянии объяснить? По-видимому, по привычке. В обоих туристических  ботинках  сорок пятого размера  я чувствую себя удобно. Что же касается  цвета – мой недочет. Обещаю, что в следующий раз, когда понадобятся выходные ботинки, буду внимательнее. Интересно, что никто, в течение дня, не сделал мне замечания. А ведь я ехал, вначале, на междугороднем автобусе, затем в электричке, в метро, в троллейбусе и обратно. То-то, смотрю, что в министерстве ко мне  относились предельно внимательно и подписывали, почти не глядя,  бумаги, а в транспорте вежливо уступали место. Я заметил, что в метро, сидевшие напротив меня пассажиры, чему-то загадочно улыбались. Чтобы люди чаще улыбались, я готов ежедневно носить разные ботинки,– сделал он неожиданный вывод, из которого логично возникло последующее решение:– Давайте отложим  наше  собрание и перенесём его на часок-другой. День близится к окончанию, а я ещё хочу попасть на приём  к Виктору Ивановичу в разных ботинках. Пусть удивляется, что у меня на ногах один черный, а  второй  – коричневый ботинок и, улыбаясь, подпишет  скопившиеся бумаги, касающиеся  лаборатории.

ЧАСТЬ 3.  ПРЕДГОРЬЕ КОПЕТДАГА

 ДВА КИНОФИЛЬМА

    Рейсовый, междугородний, комфортабельный автобус размеренно, выдерживая график, двигался из Москвы в Научный Городок, останавливаясь на каждой остановке. Столица, с её суматохой, осталась позади. Цель поездки: запланированная встреча, посещение научной библиотеки и приобретение авиабилета для предстоящей командировки, была с успехом выполнена. Затоваренный продуктами портфель, стоявший в ногах, напоминал об успешном посещении магазинов. Михаил сидел у окна и рассеяно вглядывался в меняющуюся, выученную за долгие годы наизусть, панораму смешанного леса и населённых пунктов, по названию которых объявлялись остановки. За окном накрапывал дождь. В ближайший час ничего интересного не предвиделось.   Прикрыв глаза, вспоминались виденные несколько часов назад два фильма, демонстрирующиеся на международном московском кинофестивале, на которые пришлось пойти, благодаря запестревшим афишам с фотографией Мурада Аширова, представляющего туркменскую киностудию. Михаил с ностальгией по Ашхабаду смотрел фильм «Ахалтекинские кони», созданный старым знакомым. В полупустом зале на экране появился в горной местности табун, огибающий обрыв. От животных, показанных крупным планом, исходил встревоженный храп и боязнь сорваться вниз, отчего они инстинктивно жались к рядом бегущим собратьям, не знающим, как себя вести, когда с одной стороны пропасть, а с другой подпирали, потерявшие способность видеть и правильно оценить обстановку, обезумевшие лошади. Табун, делая разворот, правым боком копировал крутую излучину. После нескольких секунд, держащих зал в напряжении, вожак справился с задачей и вывел подопечных на просторную поляну.   Успокоившиеся лошади сбавили темп и, рассеявшись, продолжали ещё некоторое время, по инерции, двигаться по спокойному, каменистому грунту. За красивым разворотом

 последовали титры, отображавшие скачки международного уровня, о чем свидетельствовали  уютные трибуны и разодетая публика. На последнем отрезке прямой, лошадь ахалтекинской породы, обогнав соперников, вырвалась вперед. Ее приверженцы могли надеяться на победный исход поединка. Финиш не показывался. Автором фильма ставилась скромная задача: показ любимых лошадей в спортивных состязаниях. С международного ипподрома камера переместилась на захудалый сельский стадион, расположенный в предгорьях Копетдага, где разыгрывалась не менее увлекательная баталия среди скакунов местного конного завода, и где, не менее азартные зрители в разноцветных халатах и больших белых папахах, шумно выражали свой восторг. Стремительные скачки, закончившиеся чествованием победителей, сменились мирными эпизодами ухода за лошадьми. Вид спокойно стоящего коня молочно коричневой масти, выведенного из конюшни, выглядел не менее привлекательным, чем лошади, рвущиеся к финишу.

    Целый час длился фильм о лошадях ахалтекинской породы, призывающий к естеству природы и конкурирующий с лентами, культивирующими маразм, грабёж, секс и порнографию, насаждающими насилие и опустошённость, к которым Мурад относился отрицательно. Он не завоевал никаких призов фестиваля, но не остался незамеченным. Многим зрителям запомнился эпизод обучения езды малыша на лошади ахалтекинской породы. У зрителей надолго остался стоять звон в ушах от нечленораздельного возгласа ребёнка, напоминающий протяжное: – ииии! Малыш, садясь на лошадь и, обхватив руками шею лошади вместе с гривой, плакал и боязливо стонал. В последующем менялись интонации, но сам возглас «ииии» оставался неизменным. Рядом стоявший отец хлопнул сына по плечу и отошёл в сторону, оставив его наедине со скакуном. По озирающему лицу ребёнка стало заметно, что он вспоминал, о чём договаривался с отцом и что обещал. После долгих раздумий молодой наездник приподнялся, неуверенно сжал колени, приготовясь к неожиданностям, и выжидающе произнёс: – иииии!. Лошадь шагнула. Вновь прозвучал растерянный возглас, сменившийся уже на вопросительный. Лошадь не спеша поскакала по полю, а мальчик, в такт  прыжкам, продолжал выкрикивать «ииии», в котором слышалась надежда, переходящая в радостное удивление. Наездник, освоившись, уже сам подпрыгивал, нетерпеливо кричал и поторапливал лошадь.

    На второй фильм, демонстрирующийся без перевода, Михаил остался, чтобы проверить свои способности в английском языке, расширить познания о зелёном континенте Австралии и, наконец-то узнать, чем он зеленее нашего. Во внеконкурсном австралийском кинофильме молодой человек, наперевес, с автоматом бежал по песчаному берегу моря и надрывно кричал, призывая бога.

– Бог, где ты? Покажись, я хочу тебя видеть! – воскликнул он и несколько раз повторил: хочу тебя видеть.

   Дав очередь в сторону горизонта, он продолжал бесноваться, высоко подпрыгивая на ходу и улюлюкая.

– Где ты?– бессистемно останавливаясь, спрашивал он.– Я жажду встречи с тобой. Настала пора поговорить…

    В бессильной злобе он упал на песок, стукнул кулаком по земле и наставил дуло автомата на свой череп. Затем, не нажав на спуск, выбросил оружие в море и, согнув плечи, удручённо побрёл от побережья в сторону возвышающихся жилых небоскрёбов.

    Имел ли данный фильм право на существование? О наличии  чужого мнения, о мнении автора или группы лиц,  следовало знать.  К ним не причислял себя Михаил, но  картину досмотрел до конца.

    В памяти удерживались ранее прочитанные новеллы о скотоводах, фермерах и торговцах с их заботами о хлебе насущном, о трюках, с опасностью для жизни, и похождениях людей сомнительной репутации, о любви австралийцев к родному краю и  преданности  земле. Ещё он вспомнил, как телевизионный клуб путешественников горевал, как плохо там живётся аборигенам.

    Какие же они – австралийцы?

   Да и все остальные народы мира?

   Разобраться: кто есть кто? – не просто. Порой, мы не в состоянии разобраться в себе, не говоря о народах. У нас, всеобщее начало не всегда согласуется с личным устремлением. Человек  является частицей вселенной, а земля средой его обитания, и в то же время, он ограничен происхождением, национальностью, местом рождения и проживанием…

    Рассуждения Михаила прервало объявление кондуктора автобуса об остановке «Научный Городок». Переключившись на земные заботы, он поднял стоящий в ногах портфель с московской провизией и заторопился к выходу, желая поскорее очутиться дома. Через минут пятнадцать, поднявшись на пятый, последний, этаж, рассупонился и выпил чашку чая с бутербродами, отчего почувствовал, что  хождение по Москве сильно утомило его.  Быстро лёг спать с радостным чувством, что авиабилет в кармане и завтра его ждёт командировка в родные места.

СТЕНА ПЛАЧА

    Самолет, совершавший полет по маршруту Москва-Ашхабад с посадкой в Красноводске, начал снижение в конечном пункте. За окном появились огни города, с которым многое связывало героя. В Ашхабаде прошли годы детства, отрочества, юности и превращения во взрослого человека. Не все задуманное свершилось, но многое случилось. Михаил ждал встречи с Ашхабадом. Интересно было узнать, как воспримут  его старые знакомые и друзья. По существу, чтобы мы не делали, нам важно, как к нам отнесутся люди, с которыми росли и дружили. Зарево разрасталось. При приземлении стали видны освещенные улицы. Михаил прилетел в аэропорт »Ашхабад» затемно, прилетев из наступающей осени подмосковья в среднеазиатское, продолжающее лето. Тёмная южная ночь дышала теплом, отодвинув дышащие в спину холодные ветра, что  поднимало настроение. Он никого не предупреждал и почетный эскорт не cопровождал его во время поездки по пустующему городу. Воспользовавшись маршрутным такси, он без труда добрался до  дома сестры, где обычно останавливался во время командировок. На пороге Михаил расцеловался с обомлевшей сестрой Верой. В гостиной дружелюбно протянул руку Сергею, ее мужу, и обнял бросившихся не шею, повскакавших со своих постелей, двух девчонок, которые, оставаясь детьми, выглядели взрослыми. Михаил одарил встречающих наскоро собранными скромными подарками. Хозяйка засуетилась и, всполошившись суматохой, отправилась на кухню. Нежданный вечер прошёл за наскоро собранным праздничным столом в воспоминаниях, дружеской беседе о житье – бытье, надвигающихся переменах в стране и возможности будущих встреч.

  Утром следующего дня Михаил проснулся от хлопанья дверьми. Последней уходила Вера, которая подошла к лежащему на веранде брату и передала ключи от квартиры, дав ценные указания, как пользоваться сигнализацией при входе и выходе. Разница во времени между поясными меридианами давала о себе знать. Михаил не собирался вставать. Завернувшись в простыню, продолжал лежать с закрытыми глазами, но безуспешно. Сон не приходил. Тогда он встал и побродил в трусах из комнаты в комнату по безлюдной квартире, расположенной на третьем этаже. Узкий коридор начинался от входной двери и заканчивался в торце туалетной комнатой, совмещенной с душевой. Слева располагались кухня и кабинет. Из них можно было попасть на широкую открытую веранду. Дверь справа вела в проходную комнату, из которой распашонками открывались смежные, маленькие комнаты. Через окна доносился шум от беспрерывного потока машин, снующих по оживленной трассе, ведущей в Фирюзу. Человеку, не привыкшему к постоянному шуму, трудно уснуть в комнатах, примыкающих к улице, но семья адаптировалась и спокойно относилась к шуму, исходящему от проезжающих машин. Через кухню Михаил вышел на балкон, где царил совершенно иной микроклимат, созданный растущими во дворе деревьями. Термометр, висящий на деревянной  стойке веранды, показывал  тридцать два градуса по Цельсию.

– Нормммма-льно,– нараспев произнёс Михаил.

   Приняв душ и выпив чашечку кофе, он поспешил в город. Практика подсказывала, что деловые встречи, когда люди и ещё не устали от жары, целесообразно проводить с десяти до одиннадцати часов. Именно в этот промежуток времени  появился Михаил в кабинете своего друга Александра.

– Какие люди!– вскричал Александр, обрадованно вскакивая с места.– Наконец-то солнце взошло на нашем небосклоне. Я явственно ощущаю тепло его лучей.

– Восток приятно окрашивает нашу речь, обволакивая теплотой и пряностями,– в тон ответил Михаил.

– Какими судьбами?– не унимался Александр, задавая следующий вопрос.

   Ответ ему был не нужен. Он вышел из-за стола и друзья тепло поздоровались.

– Приехал в командировку на неделю,– начал говорить Михаил о цели командировки без эмоций, как машина.–  В нашем институте имеются ценные научные разработки, и я приехал, чтобы попытаться внедрить их на двух-трех объектах.

– О делах поговорим потом,– остановил Михаила Александр.– По законам гостеприимства у нас никто не спрашивает у уважаемых людей о причине визита в течение первых трех дней и лишь затем, тактично, как бы исподволь, интересуется, для чего они приехали.

– Если через три дня ты спросишь меня, зачем я приехал, отвечать будет некому. Я,  готовясь к отъезду, буду собирать чемоданы.

– Не воспринимай слова всерьёз. Мы поневоле становимся деловыми людьми. Я тоже спешу. Приходиться реагировать  на преподносимые природой казусы. У нас  национальное бедствие: три дня шел дождь и в Кушке из земли вылезли трубы. В конце недели  собираюсь в командировку, где придется принимать срочное решение о засыпке водоводов. Посиди,– он указал на ближайший стул, – я сделаю два-три звонка, а затем мы уединимся, чтобы нам никто не мешал и обо всём не спеша побеседуем.

  Михаил сел на стул, стоящий у стены и стал прислушиваться к телефонным разговорам, безмятежно рассматривая убранство кабинета. Половину комнаты занимал т-образный стол, составленный из двух письменных. За одним из них сидел Александр. Ко второму примыкали два стула. Обилие стульев, стоящих у стены, говорило о жарких спорах, а может быть и баталий, а т-образный стол напоминал о власти, пусть небольшой, но власти. В углу, с левой стороны от хозяина громоздился двухдверный сейф. Отсутствие портретов вождей и членов политбюро указывало на невысокий ранг руководителя.

– Интересно, что он хранит в сейфе? – подумал Михаил,– предполагая, что обычно там, на всякий случай, для гостей хранят неприкосновенный запас спирта или водки.

    После телефонного разговора с женой, Александр объявил, что вечером ждет Михаила дома. Набрав следующий номер телефона, он стал со всей серьёзностью объяснять абоненту, что у него появились настолько важные дела, что на сегодня запланированные встречи отменяются и переносятся на завтра. Радужное настроение не покидало его.

– Встретимся завтра «на том же месте, в тот же час»,– кладя трубку, весело пропел он, вспомнив строчку из известной, шуточной песни. Последующий каламбур предназначался для Михаила,– Лагман на ушах развешен. Представляю, как он свисает с ушей. Осталось сделать еще один телефонный звонок, и мы свободны.

   Александр сосредоточенно набрал номер телефона.

– Назар Мухамедович? Салам. Александр говорит. К нам в гости, из Москвы, на неделю приехал в командировку Миша, наш сокурсник по институту.

– Рад буду видеть его,– через небольшую паузу, достаточную, чтобы вспомнить сокурсника, прохрипела трубка. Александр отодвинул ее подальше от уха, чтобы Михаил слышал разговор.– Сейчас я занят, но ты обязательно приведи его ко  мне. Давай встретимся завтра утром в начале рабочего дня,– уточнил он.

– Обязательно, Назар Мухамедович. Я собираюсь выйти с ним на полчаса выпить чай – кофе в отеле «Ашхабад».

– Да, да, конечно.

    Довольный собой и тем, как удачно складываются события, Александр замурлыкал что-то себе под нос, расчищая стол и наводя порядок, заключающийся в сложении в одну стопку, без разбора, разбросанные папки. Справившись с бумагами, он вынул чистый лист и положил его в центре стола, а на него шариковую ручку, намекая на готовность к новым свершениям. Александр тихо запел. Михаил разобрал слова, напеваемые в ритме марша:– уходим, уходим, уходим… Приоткрыв дверь смежной комнаты,  не переступая порог, он, засунул голову внутрь и деловито сообщил подчинённым, что у него срочный разговор вне стен министерства, и появится он на работе лишь после обеда. Друзья вышли через другую дверь, ведущую в коридор.

  Александр и Назар дружелюбно относились друг к другу во время обучения в институте и после. Не случайно, что теперь они работали вместе. Предстоящая встреча с замминистра для Михаила представляла несомненный интерес. Во всяком случае, предположил он, его внимательно выслушают, что само по себе уже не мало.

– Ты как к Назару обращаешься? На ты или по имени отчеству? – спросил Михаил.

– Когда находимся в обществе,  общаемся на вы, когда одни – на ты.

– Я представляю общество?

– Отчасти. Когда  втроём сядем за один стол, ты из «общества» превратишься в сокурсника.

    По пути в отель, расположенный в двух шагах от министерства, Михаил, идущий сзади, рассматривал Александра, как любимого артиста, по которому судишь, как стареешь сам, и когда не хочется, чтобы в нем происходили какие-либо изменения. Некогда долговязый юноша превратился в солидного, взрослого мужчину, оставаясь стройным. Как  в прежние времена, его кремовая рубашка не топорщилась на животе и не вылезала из брюк, указывая на наличие талии. Закрученные рукава  внешне увеличивали силу бицепсов рук. Александр, как в юности, порывисто перепрыгнул через арык.  Ощущение перегрузок в теле,  при резком изменении ритма передвижения, не наблюдалось. Михаил остался доволен состоянием здоровья друга. В юности он выглядел поджарым молодым человеком. Годы не прибавили веса. Внешние изменения все же произошли. Он высох, напоминая возрастную черепаху, у которой обтянуты скулы и  выступают жилы худой длинной шеи.Она  высовывалась из спортивных плеч, над которыми торчала голова с шапкой коротко подстриженных волос, выгоревших под ярким солнцем и ставших бесцветными.  Следя за Александром,   Михаил обнадёживал себя тем, что и для него еще не всё потеряно, прекрасно сознавая, что невозможно, приобретая жизненный опыт, оставаться прежним. Александр обогнул угол гостиницы «Ашхабад» и проторённой дорожкой зашагал к центральному входу отеля, в который быстро юркнул, не дожидаясь товарища. Михаил прошёл следом, по узкому проходу, мимо телефонных будок и вступил на яркую, цветную гамму дорожки трёхметровой ширины, ведущую через холл к лифтам. Слева, у стен, располагалась администрация. Массивная лестница, которую не назовёшь служебной, вела на второй этаж к барам, кафе и парикмахерским салонам. Александр свернул вправо, в сторону решётчатой деревянной перегородки, перед которой располагался бар, и встал в очередь. Дождавшись друга, он попросил постоять за него в очереди за кофе, а сам побежал делать заказ в ресторане.

    У ажурной металлической двери ресторана, сидя на стуле, дремал швейцар в широких штанах с генеральскими лампасами. Мимо него беспечно сновали в обе стороны посетители, на которых он не обращал никакого внимания.  Михаил обернулся, ища глазами знакомого бармена Армена, который должен был находиться  вблизи лифтов. По сравнению с предыдущей командировкой, в фойе произошли изменения. Бар со столами, имеющими  столешницы на уровне груди, переместился поближе к ресторану, что технологически оправдывалось, и никак не вязалось с первоначальным замыслом архитектора. Удивляться было нечему. На свое видение и перестановку имел право каждый торговый работник. Любой владелец ресторана – почти дизайнер и архитектор.   Что ему задумки автора, когда речь идет о выгоде? Михаил выстоял очередь и, с чашками в руках, направился к одному из стоявших поблизости металлических столиков  на треногах.

Александр возвратился сравнительно быстро.

– Я сделал заказ и теперь, выпив кофе и перейдя в зал, мы можем расположиться в более приятной обстановке. В ресторане кофе не подают, а отсылают в бар. У официанток нет прока от бара, относящегося, формально, к ресторану.  Они его игнорируют,– объяснил он другу.– Посетителям от этого не легче. Зная местные заморочки, приходится вначале постоять у барной стойки.  В бар, проходя мимо отеля, многие заходят не столько для того, чтобы выпить кофе, сколько отметиться, что находятся в городе и, значит, живы.   Видишь, с официантом рассчитывается «человек-с– ноготок» с взлохмаченной  шевелюрой, делающей его выше и значимее. Это наша знаменитость. В телепередачах его легко узнать среди множества барабанов, по взлохмаченной голове и снующими во все стороны руками, держащими барабанные палочки. А вот в гостиницу врывается Мурад Ащиров, наш общий знакомый. Чтобы обратить внимание вошедшего,   Александр поднял руку и помахал ею в знак приветствия. Мурад свернул с ковровой дорожки, на ходу поздоровался и пообещал присоединиться к компании после посещения гостей, устроившихся на пятом этаже.

– Не беда,– успокоил его Александр.– После кофепития мы переберемся в ресторан. Ты легко найдешь наш  столик и присоединишься к нам, когда освободишься.

   Мурад удалился, а Александр продолжил начатую тему:

– В конце очереди стоит еще одна знаменитость, имеющая двойное гражданство.

   Шутники шутят, что одно гражданство он имел до выезда из Ашхабада в Израиль, а второе получил при возвращении обратно на родину. До недавнего времени мне представлялось, что в Туркмении две нации: русский и не русский. По этой классификации я относил знаменитость к туркменам и  никак не предполагал, что он бухарский еврей, органично слившийся с коренным населением. Говорят, что при возвращении на родину, стуча в бубен, он целовал землю в аэропорту  Ашхабада. Его легко понять. Он не выдержал конкуренции в Израиле, где  с детства детей приобщают к музыке.   Заслуженного артиста Туркмении, приехавшего на историческую родину, никто не ждал с распростёртыми объятиями в Тель-Авиве. Бубен, которым он владел первоклассно, оказался не востребованным. Артист, привыкший веселить людей на свадьбах и праздниках с бубном в руках, никак не мог успокоиться, что его уделом, почитаемым за счастье, остаётся мытьё лестничной клетки в подъезде многоэтажного  дома.  Душа звала назад, туда, где родился и вырос. Для таких людей, как наш герой,  ищущих счастье на исторической родине, я создал стену плача, чтобы они могли, не выезжая за пределы страны, опершись рукой о стену, поплакать и подумать о своём будущем. Многие, проходя мимо нее чуть ли не каждый день, не подозревают об истинном назначении стены плача.

– Где эта стена?– спросил Михаил с нескрываемым интересом, чуть подсмеиваясь над другом.

– Я покажу её… Во время проектирования отеля «Ашхабад» мне предложили

создать какой-нибудь интересный фонтан, и я  спроектировал в Ашхабаде местную стену плача, дав последнюю возможность переселенцу, перед выездом из страны в Израиль, подойти к ней, поплакаться и подумать о себе. Несмотря на старания, человек от себя и судьбы далеко не убежит. Все в нас, а не вовне. Стена плача получилась великолепной. Она плачет. Слёзы-водяные струи текут по ней, сползая вниз, а затем, с помощью насосной станции, невидимо подаются вверх, чтобы снова стечь.

    С чашкой кофе в руке, Александр  прошел по холлу к прозрачной стеклянной стене первого этажа и показал, следующему за ним Михаилу, стену плача у фонтана с вертикальной панелью, примыкающей к торцу жилого дома, и являющимся частью архитектурного ансамбля, разворачивающегося перед семиэтажным отелем. Нагретые солнцем плиты, уложенные вокруг фонтана, служили частью бетонированной площади, тянущейся к Национальному театру, расположенному рядом с гостиницей.

– Мне представляется, что ты, как автор проекта, был первым, кто стоял у этой стены,– сказал Михаил,  рассматривая фонтан.

– Разумеется,– ответил Александр.

– Твое сооружение, имеющее одноименное название, не похоже на расположенную в Иерусалиме Стену плача, к которой иудеи приходят молиться. Они засовывают в расщелины между камней Стены плача записки с просьбами, являющими посланиями к Всевышнему. Там отсутствует поток воды.

– Я знаю. У моей стены иное предназначение. Стена плача в Иерусалиме рассчитана на многочисленное скопление людей, а моя предназначена для индивидуумов. К ней приходят плакать над своей судьбой, а не молиться.

– О чём у неё можно плакать?

– Мало ли о чём? О том, что вас обманули, а вы, в отместку, обманули не всех,– хмыкнул Александр, после чего перешел на серьёзный тон,– о том, что перешагнули черту возмужания, определяемую возрастом Христа, и ничего существенного не создали; о том, что угасают радужные надежды переустройства общества к лучшему; о том, что в жизни надо постоянно бороться за кусок хлеба и постоянно доказывать право на существование; о том, что грехи наши тяжки; о том, что хочется чего-то светлого и покойного. Да мало ли о чём можно плакать! О не оправдавшихся начинаниях, утраченных иллюзиях, о юношеской мечте, о неиспользованных возможностях и горькой действительности. Не только о куске хлеба, но и о жирном куске, о любви, о своем счастье, о счастье детей и семьи, о никудышной жизни, о процветании и просветлении.

– И что? Плач помогает?

– Раздумья помогают. Всё сложное скрыто за простотой. Начинать следует с малого. Всё остальное происходит автоматически. Следует подняться на мостик, опереться одной рукой на одну из вертикальных выступающих бетонных полос, окаймляющих плавающую стену, вторую положить на лоб и, склонив голову, начать плакать. Методика простая. Слезы плакальщиков, струящиеся из глаз, сливаются с потоком воды, движущимся по стене, и смешиваются с водой бассейна фонтана.

    Михаил уже давно смотрел на стену плача, выполненную из железобетона с множеством металлических рассекателей и  сопел, пытаясь профессионально оценить работу своеобразного фонтана, создающего задуманный  эффект. Доступ к ней осуществлялся с помощью мостика, в виде бетонной плиты, переброшенного через неглубокий бассейн и закрепленного на его бортах. Наличие мостика позволяло вплотную приблизиться к стене плача, а при необходимости,  встать на рядом расположенный, прочный борт. По замыслу автора слёзы плакальщиков, сливаясь со стекаемой водой, усиливали жалобный поток очищения.