Текст книги "Уцелевший"

15

Чтобы все получилось как следует, надо взять лист полупрозрачной оранжевой бумаги, сложить его пополам и вложить внутрь лист простой белой бумаги, также сложенный пополам. Купон вложить внутрь этих листов. Потом присовокупить рекламную листовку. Потом обернуть все это в печатный бланк почтового перевода и все вместе засунуть в конверт.

Заклеить конверт и прилепить на него наклейку с адресом получателя. Один готовый конверт – три цента.

Повторяешь все это тридцать три раза и получаешь почти доллар.

Там, где мы сегодня, – это идея Адама Бренсона.

Письмо, которое я сейчас складываю, начинается так:

А не заражена ли вода в доме УИЛСОНА опасными бактериями?

Там, где мы, – предполагается, что здесь безопасно.

Белый лист внутрь оранжевого, внутрь обоих – купон, рекламная листовка, бланк перевода, все засунуть в конверт, и я на три цента ближе к спасению.

А не заражена ли вода в доме КАМЕРОНА опасными бактериями?

Мы сидим в столовой за большим столом. Все трое. Я, Адам и Фертилити. Раскладываем корреспонденцию по конвертам. В десять вечера хозяйка дома запирает переднюю дверь и задерживается на минутку по пути обратно на кухню, чтобы поинтересоваться, как там наша дочка. Стало ей лучше? Что говорят врачи? Она будет жить?

Фертилити – у нее в волосах все еще полно риса – говорит:

– Пока ничего утешительного, но надежда есть.

Разумеется, никакой дочери у нас нет.

То, что у нас есть дочь, – это идея Адама Бренсона.

Рядом с нами, за тем же столом, сидят еще три-четыре семьи, дети и их родители. Все их разговоры – про рак и химиотерапию, про ожоги и пересадку кожи. Про стафилококковые инфекции. Хозяйка дома спрашивает, как зовут нашу девочку.

Мы переглядываемся, все трое. Фертилити замирает с высунутым языком – она как раз собиралась облизать клеящийся краешек конверта. Я смотрю на Адама. Это все равно что смотреть на свою фотографию. Каким я был раньше.

Мы отвечаем все вместе, хором, и каждый из нас произносит разные имена.

Фертилити говорит:

– Аманда.

Адам говорит:

– Патти.

Я говорю: Лора. Имена перекрывают друг друга.

Наша дочь.

Хозяйка дома смотрит на меня, на обожженные остатки моего белого смокинга, и спрашивает, а чем больна наша дочь, которая в больнице?

Мы опять отвечаем все вместе и опять каждый – по-разному.

Фертилити говорит:

– Сколиоз.

Адам говорит:

– Полиомиелит.

Я говорю: туберкулез.

Хозяйка дома наблюдает за тем, как мы складываем бумажки: белую – в желтую, внутрь – купон, рекламная листовка, бланк перевода. Ее взгляд останавливается на наручниках, что висят у меня на запястье.

А не заражена ли вода в доме ДИКСОНА опасными бактериями?

Это Адам привел нас сюда. Всего на одну ночь, говорит он. Здесь мы в безопасности. Сейчас, когда я превратился в массового убийцу, Адам знает, как меня вытащить, – утром мы выезжаем на север и будем ехать на север до самой Канады. Нам надо только где-нибудь пересидеть эту ночь. Нам надо поесть. Нам надо разжиться наличными, вот почему он привел нас сюда.

Это все происходит уже после буйства на стадионе, когда толпа просто смела полицейский кордон у кромки поля. Уже после моего притворного бракосочетания, уже после смерти агента – когда полиция сдерживала толпу, спасая мне жизнь, чтобы потом меня можно было казнить за убийства. Все до единого зрители, собравшиеся на Супердоуме, выбежали на поле, как только я объявил, что «Кольты» сегодня выиграют. Кто-то из полицейских уже успел защелкнуть один из браслетов наручников у меня на руке, но полиция ничего не могла сделать против беснующейся толпы.

Невидимый оркестр наяривал национальный гимн.

Люди выбегали на поле со всех сторон. Они бежали ко мне по зеленой траве, сжимая кулаки. С ними бежали и аризонские «Кардиналы». Только индианапольские «Кольты» оставались на месте: радостно хлопали друг друга по задницам и ладоням, заранее празднуя победу.

Когда полицейские подошли к краю свадебной платформы, я нажал ногой на рычаг, и пять тысяч белых голубей поднялись вокруг меня сплошной стеной.

Голуби задержали полицию на пару секунд, и этого оказалось достаточно, чтобы толпа бесноватых футбольных болельщиков успела добраться до центра поля.

Полицейским пришлось отбиваться от разъяренных болельщиков, а я тем временем выхватил букет из рук у невесты.

Теперь я сижу в чужом доме, раскладываю корреспонденцию по конвертам, и мне хочется рассказать всем и каждому о своем великом побеге. Как я выбрался со стадиона. Как полицейские из оцепления схватились за свои баллончики со слезоточивым газом. Как рев толпы отдавался оглушительным эхом от крыши. Как я выхватил из рук у невесты букет белых цветов из искусственного шелка. Как слезы текли по ее щекам. Как я поднес белый букет, щедро политый лаком для волос, к пламени ближайшей свечи – теперь у меня был горящий факел, чтобы отбиваться от нападавших.

Держа перед собой этот факел из искусственных гладиолусов и жимолости, это оружие защиты, обжигавшее мне ладони, я спрыгнул с платформы и продрался сквозь толпу на поле. Пятидесятиярдовая линия. Сорокаярдовая линия. Тридцатиярдовая. Я пробиваюсь сквозь беснующуюся толпу – я, в своем белом смокинге и галстуке-бабочке. Маневрирую и увертываюсь, отклоняюсь назад, прорываюсь вперед, делаю спринтерские рывки и неожиданные повороты. Двадцатиярдовая линия. На бегу я разбрасываю вокруг себя горящие георгины, чтобы никто не подставил мне подножку. Десятиярдовая линия.

Десять тысяч взбешенных мужиков норовят сбить меня с ног.

Среди них много пьяных, но есть и настоящие профессионалы, хотя в отличие от меня никто из них не сидит так конкретно на лекарствах и стимуляторах.

Руки пытаются ухватиться за фалды моего белого смокинга.

Люди бросаются мне под ноги.

Это стероиды спасли мне жизнь.

А потом – гол.

Я пробегаю ворота и несусь к выходу с поля, к стальным дверям.

Мой факел уже прогорел почти весь, и я швыряю его через плечо. Протискиваюсь сквозь приоткрытую дверь, закрываю ее за собой и задвигаю засов.

Толпа бьется о дверь с той стороны, и у меня есть пара минут. В раздевалке нет никого, кроме гримерши. Мертвое тело агента лежит, накрытое простыней, на кушетке рядом с длинным столом, где закуски. Закуски не отличаются разнообразием: сандвичи с индейкой и свежие фрукты. Минералка в бутылках. Салат с макаронами. Свадебный торт.

Гримерша ест сандвич. Она кивает в сторону мертвого тела и говорит:

– Неплохо сработано.

Она говорит, что она тоже его ненавидела.

У нее на руке – золотой «Ролекс» агента.

Она говорит:

– Хочешь сандвич?

Я говорю: а они все с индейкой или есть с чем-то другим?

Гримерша передает мне бутылку воды и говорит, что у меня смокинг сзади горит.

Я говорю: как отсюда выйти? В смысле, наружу?

Вон в ту дверь, говорит гримерша.

Стальная дверь у меня за спиной сейчас сорвется с петель.

Пройдешь до конца по коридору, говорит гримерша.

Потом повернешь направо.

Выйдешь из двери с надписью ВЫХОД.

Я говорю: спасибо.

Она говорит, что остался один сандвич с паштетом.

Держа сандвич в руке, я выхожу через дверь, на которую указала гримерша, прохожу по коридору, поворачиваю направо, вижу дверь с надписью ВЫХОД.

Снаружи, на автостоянке, меня уже ждет красная машина с автоматической коробкой передач, Фертилити – за рулем, Адам – на переднем сиденье.

Я сажусь сзади и запираю дверцу. Говорю Фертилити, чтобы она закрыла окно. Фертилити переключает программы на радиоприемнике.

Толпа уже выбежала на стоянку, толпа несется на нас.

Их рожи уже совсем близко. Если плюнуть – не промахнешься.

А потом небеса разверзаются над стоянкой.

Великое чудо.

Белый дождь.

Манна небесная. Я клянусь.

Белый дождь льется сплошной стеной, толпа падает – скользит и падает, падает и растягивается на земле. Белые кусочки дождя попадают в машину, падают на обивку сидений, остаются у нас в волосах.

Адам с изумлением взирает на это чудо, что помогло нам бежать.

Он говорит:

– Это чудо.

Задние колеса буксуют, а потом машина срывается с места, оставляя за собой черный след.

– Нет, – говорит Фертилити и давит на газ, – это рис.

На длинной флаге, что тянется за дирижаблем вверху, написано: ПОЗДРАВЛЯЕМ и СЧАСТЛИВОГО МЕДОВОГО МЕСЯЦА.

– Зря они это, – говорит Фертилити. – Этот рис убивает птиц.

Я говорю ей, что рис, который убивает птиц, спас нам жизнь.

Мы уже выехали на улицу. А потом – на шоссе.

Адам оборачивается ко мне и спрашивает:

– Ты весь сандвич съешь?

Я говорю: он с паштетом.

Нам надо на север, говорит Адам. Он знает способ, как нам уехать, но машина выходит из Нового Орлеана только завтра утром. Он почти десять лет так ездил – по всей стране. Тайно. Без денег.

Убивая людей, говорю я.

– Отправляя их к Господу, – говорит он.

И Фертилити говорит:

– Заткнитесь. Оба.

Нам нужны деньги, говорит Адам. Нам надо поспать. И поесть. И он знает, где можно переночевать и разжиться деньгами. Он знает места, где у людей есть проблемы покруче наших.

Надо только немного приврать.

– Теперь, – говорит Адам нам с Фертилити, – у вас есть ребенок.

Нет у нас никакого ребенка.

– Ребенок смертельно болен.

Нет, наш ребенок не болен.

– Вы приехали в Новый Орлеан, чтобы положить ребенка в больницу, – говорит Адам. – Вот это вы там и скажете, ну, куда мы поедем.

Адам говорит, что все остальное он берет на себя. Он говорит Фертилити:

– Поверни здесь.

Он говорит:

– Здесь направо.

Он говорит:

– Теперь пока прямо, еще два квартала. Потом – налево.

Там, куда он нас везет, можно будет бесплатно переночевать. Там нам дадут поесть. Там мы можем немного подзаработать – разберем бумаги или разложим корреспонденцию по конвертам, – и нам заплатят наличными. Там можно будет принять душ. Посмотреть про себя в вечерних теленовостях. Адам говорит, что в таком-то раздрае меня вряд ли узнают. Никто не распознает во мне массового убийцу, сбежавшего от правосудия и испортившего людям все удовольствие на Суперкубке. Там, куда мы едем, говорит он, у людей столько своих проблем, что им будет не до нас.

Фертилити говорит:

– Слушай, а сколько надо убить людей, чтобы перейти из разряда серийного убийцы в разряд массового?

Адам говорит нам:

– Вы пока посидите в машине, а я пойду лыжи подмажу. Главное, помните: ваш ребенок очень болен.

Он говорит:

– Вот, приехали.

Фертилити смотрит на дом, потом – на Адама и говорит:

– Это ты очень болен. На голову.

Адам говорит:

– А я, кстати, крестный вашего бедного ребятенка.

На табличке на въезде написано: Дом Рональда Макдоналда[14]14
  Наши герои приехали в представительство Благотворительного детского общества Рональда Макдоналда, которое помогает больным детям и детям-инвалидам, а также занимается самой разнообразной работой с такими детьми и их семьями.


[Закрыть].

14

Представьте себе: вы живете в доме, но каждый день этот дом – в новом городе.

Адам знал три возможности, как нам выбраться из Нового Орлеана. Он отвез нас с Фертилити на стоянку грузовиков на окраине города и предложил выбирать. За аэропортами ведется пристальное наблюдение. За вокзалами и автовокзалами – тоже. Мы не можем ехать автостопом все вместе, и Фертилити отказалась сидеть за рулем всю дорогу до самой Канады.

– Я вообще не люблю водить, – говорит она. – К тому же твой брат путешествует очень забавным способом. Мы замечательно развлечемся.

Мы переночевали в Доме Рональда Макдоналда и теперь вот стоим на окраине города, на огромной стоянке для грузовиков, возле кафе, и Адам достает из заднего кармана складной нож для линолеума и открывает его.

– Ну что, ребята, куда поедем? – говорит он.

На север тут никто не едет. Адам уже заходил в кафе и беседовал с дальнобойщиками. Так что выбор у нас небогатый, говорит он, показывая по очереди на каждый из грузовиков.

Есть поместье Вестбери, на запад по шоссе № 10, до Хьюстона.

Есть Плантаторский особняк, на северо-восток по шоссе № 55, до Джексона.

Есть замок Спрингхилл, на северо-запад до Боссир-Сити, по шоссе № 49, с остановками в Александрии и Пайнвилле, а потом – на запад по шоссе № 20, до Далласа.

Вокруг припаркованы грузовики с отдельными секциями сборных жилых домов, домов, готовых «под ключ», домов-трейлеров. Домов, разобранных на половины и трети и прикрепленных прицепом к кабинам грузовиков. Открытые части каждого сборного модуля запечатаны плотной полиэтиленовой пленкой, и внутри видны смазанные силуэты диванов, кроватей, свернутых ковров. Крупных бытовых электроприборов. Обеденных столов и стульев. Мягких кресел.

Пока Адам общался в кафе с дальнобойщиками, выясняя, кто куда едет, мы с Фертилити заперлись в туалете, и она перекрасила мне волосы – из блондинистого в черный – и смыла с лица и рук автозагар. Денег, которые мы заработали на конвертах, как раз хватило, чтобы купить мне одежду в магазине «для бедных», жареную курицу, овощной салат с майонезом и салфетки.

И вот мы все трое стоим на стоянке для грузовиков, и Адам проводит рукой с ножом в воздухе и говорит:

– Выбирайте. А то ребята, что развозят эти дома, не будут сидеть тут всю ночь.

Большинство дальнобойщиков ездят ночью, говорит нам Адам. Ночью дорога свободнее. Ночью прохладнее. А днем, когда жарко, и дороги забиты машинами, водители съезжают с шоссе и спят прямо в кабине. У них там в кабинах есть койки, сразу же за сиденьями.

Фертилити спрашивает:

– А какая разница, что мы выберем?

– Разница, – говорит Адам, – в степени комфортабельности.

Именно так Адам и путешествовал по стране последние десять лет.

В поместье Вестбери есть большая столовая и камин в гостиной.

В Плантаторском особняке есть большие встроенные шкафы и дополнительная маленькая столовая «для завтрака».

В замке Спрингхилл есть ванна с джакузи. В ванной – две раковины и зеркало во всю стену. В главной гостиной и хозяйской спальне – стеклянные потолки. В столовой – встроенный буфет с дверцами из освинцованного стекла.

Но все зависит от того, какая тебе попадется часть. Это – еще не дома. Это лишь части домов. Половинчатые дома.

Дисфункциональные дома.

Может, тебе попадутся одни только спальни или кухня с гостиной, вообще без спален. Или, может, три ванных комнаты и ничего больше. Или вообще без ванных.

Электричества нет. Водопровод не подключен.

Даже если тебе попадется совершенно роскошный дом, чего-нибудь там все равно не хватает. Как бы тщательно ты ни выбирал, ты все равно останешься недоволен.

Мы выбираем замок Спрингхилл, и Адам разрезает ножом толстую клеящую ленту, которой защитная пленка крепится к нижнему краю. Разрез небольшой, всего фута два – так, чтобы можно было пролезть.

Из разреза наружу вырывается затхлый воздух, сухой и горячий.

Адам лезет внутрь. Он уже влез по пояс, так что снаружи торчат только ноги и задница. Он говорит нам:

– Ну-ка, что тут у нас? Все оформлено в синих тонах. – Его голос доносится из-за прозрачной пленки. Он говорит: – Мебель высшего качества. Мягкие разборные диваны в гостиной. Встроенная микроволновка на кухне. Люстра в столовой из плексигласа.

Адам забирается внутрь, потом высовывает из разреза голову и улыбается нам.

– Большие двуспальные кровати. Покрытие кухонных столов – под древесное волокно. Низкий комод в европейском стиле и вертикальные жалюзи. – Он говорит: – Вы сделали замечательный выбор. Для своего первого дома.

Мы с Фертилити забираемся внутрь. Сперва – она, потом – я.

Когда мы стояли снаружи, убранство дома, смутные силуэты мебели и цвета казались смазанными и размытыми. Теперь, когда мы внутри, мир снаружи, реальный мир за стеной из пленки, тоже кажется смазанным и нереальным. Фонари на стоянке только что включились – тусклые пятна света с той стороны пленки. Звуки движения на шоссе сделались мягкими и приглушенными.

Адам встает на колени и заклеивает разрез прозрачной клеящей пленкой.

– Он больше нам не понадобится, – говорит Адам. – Когда мы приедем на место, мы выйдем как люди. Через переднюю или через заднюю дверь.

Огромный ковер лежит свернутым у стены в ожидании второй половины комнаты. Мебель и матрасы укрыты плотной защитной пленкой. Дверцы кухонных шкафов заклеены широким скотчем.

Фертилити щелкает выключателем в столовой. Света нет.

– И туалетом не пользуйтесь, – говорит Адам, – иначе придется нам всю дорогу этим дышать.

Вспышки неоновой вывески над кафе и свет фар от машин, проносящихся по шоссе, подсвечивают стеклянные двери столовой. А мы сидим за столом из кленового шпона и едим нашу жареную курицу.

В этой части нашего половинчатого дома есть одна спальня, гостиная, кухня, столовая и половина ванной.

Если мы доберемся до Далласа в один заход, говорит Адам, там можно будет перебраться в дом, направляющийся в Оклахому по межштатной автомагистрали № 35. Там мы «поймаем» попутный дом до Канзаса по той же межштатке № 35. Оттуда – на север по межштатной автомагистрали № 135 до магистрали № 70, а оттуда – на запад до Денвера. В Колорадо мы пересядем в дом курсом на северо-восток по межштатке № 76, которая переходит в автомагистраль № 80 в Небраске.

В Небраске?

Адам смотрит на меня и говорит:

– Да. Наши родные места, – говорит он с набитым ртом.

Но зачем нам в Небраску?

– Чтобы попасть в Канаду. – Адам смотрит на Фертилити, которая смотрит к себе в тарелку. – Мы поедем по магистрали № 80 до магистрали № 29. Пересечем границу с Айовой. А оттуда поедем на север по 29-й, через Южную Дакоту и Северную Дакоту, до самой Канады.

– Прямиком до Канады, – говорит Фертилити и улыбается мне, но ее улыбка выглядит фальшивой, потому что Фертилити не улыбается никогда.

Потом мы желаем друг другу спокойной ночи, и Фертилити уходит в спальню, прихватив с собой матрас. Адам укладывается на синие бархатные пуфы от разборных диванов.

На своем ложе из синего бархата он похож на мертвеца в гробу.

Я еще долго лежу без сна на таких же пуфах и думаю о мертвых людях, которых я оставлял за собой, как след. Брат Фертилити, Тревор. Психолог. Агент. Вся моя семья. То есть не вся, но почти.

Адам храпит, и тут включается дизельный двигатель грузовика.

Я думаю о Канаде. Может ли бегство решить все проблемы? Я лежу в темноте в синих тонах и думаю, что, может быть, бегство – это очередная попытка устранить побочный эффект от побочного эффекта от какого-то там лекарства от какой-то проблемы, которую я уже и не помню.

Дом дрожит и трясется. Люстра качается под потолком. Шелестят листья шелковых папоротников в плетеных корзинах. Жалюзи на окнах раскачиваются. Бесшумно.

Снаружи, за толстой полиэтиленовой пленкой, мир сдвигается с места и катится мимо, все быстрей и быстрей, пока все не сливается в смазанное пятно.

И я наконец засыпаю.

13

В торой день в пути. Ощущения малоприятные. Зубы тусклые и желтые – именно по ощущениям. Мышцы уже не такие упругие. Я не могу жить брюнетом. Мне нужен свет прожекторов – пусть на минутку, пусть даже на полминутки.

Я очень стараюсь этого не показывать, но я начинаю разваливаться.

Мы в Далласе, штат Техас, размышляем насчет половины Уилмингтонской виллы с имитацией плиточного покрытия на кухонных столах и биде в хозяйской ванной. Там нет спальни, зато есть специальное помещение для стирки и сушки белья со стиральной машиной и сушкой в комплекте. Разумеется, там нет воды, электричества и телефона. Бытовая техника на кухне – вся миндального цвета. Камина нет, зато шторы на окнах в столовой свисают до самого пола.

Мы уже посмотрели столько домов – я даже точно не помню сколько. Домов с газовыми каминами. Домов с мебелью в провинциальном французском стиле со стеклянными кофейными столиками и световыми дорожками.

Закат разливается красным и золотым по плоскому техасскому горизонту. Мы – на стоянке грузовиков сразу за городом. Я хотел выбрать дом с тремя отдельными спальнями, но без кухни. Адам хотел дом, где было всего две спальни, одна кухня и не было ванной.

Времени не остается. Солнце уже почти село, и дальнобойщики скоро начнут выезжать.

Меня знобит, я весь покрылся испариной. У меня все болит – даже блондинистые корни волос. Я опускаюсь на гравий и начинаю отжиматься. Прямо здесь, на стоянке. Потом переворачиваюсь на спину и качаю пресс – судорожными рывками.

Подкожный жир уже начинает откладываться. Брюшные мышцы теряют рельефность. Грудные мышцы уже потихонечку провисают. Мне нужен крем для автозагара. Мне нужно в солярий.

Всего пять минут, умоляю я Адама и Фертилити. Прежде чем мы поедем дальше, отпустите меня в солярий, на десять минут.

– Не получится, братец, – говорит Адам. – ФБР наблюдает за всеми спортивными клубами, и соляриями и магазинами здоровой пищи. На всем Среднем Западе.

Прошло всего-то два дня, а меня уже натурально тошнит от пережаренной жирной еды, что подают в придорожных закусочных на стоянках для грузовиков. Я хочу сельдерея. Я хочу золотистой фасоли. Я хочу овсяных отрубей, богатых клетчаткой, коричневого риса и чего-нибудь мочегонного.

– Вот оно, началось, – говорит Фертилити, глядя на Адама. – То, о чем я тебе говорила. Надо его где-нибудь запереть на время. Где-нибудь в одном месте. А то у него ломка. Синдром отвыкания от всеобщего внимания.

Они запихивают меня в особняк d’Elegance как раз в тот момент, когда водитель включает двигатель. Тащат меня в дальнюю спальню, где есть только огромный матрас на полу и средиземноморский комод с большим зеркалом. Я слышу, как они возятся за дверью – придвигают к двери тяжелую мебель в средиземноморском стиле. Диваны, боковые столики, лампы в виде старинных винных бутылей, музыкальный центр и высокие барные табуреты.

Техас проносится мимо в сумерках за окном спальни. За окном пролетает знак: Оклахома-Сити, 250 миль. Спальня дрожит и трясется. Крошечные желтые цветочки подрагивают на обоях, так что уже очень скоро меня начинает тошнить. В каком бы углу я ни встал, я все равно вижу свое отражение в зеркале.

Без ежедневной порции ультрафиолета моя кожа становится бледно-белой. Может быть, это только мое воспаленное воображение, но у меня, кажется, зуб шатается. Я очень стараюсь не паниковать.

Я снимаю рубашку и пристально изучаю себя в зеркале на предмет повреждений и поломок. Встаю боком к зеркалу и втягиваю живот. Мне сейчас очень бы не помешала хорошая доза дуратестона. Или анавара. Или дека-дюраболина. При моем новом цвете волос лицо кажется бледным, бесцветным. Словно полинявшим. Последняя операция на веках прошла не очень успешно, и у меня под глазами уже показались мешки. Судя по ощущениям, волосы скоро начнут выпадать. Я встаю спиной к зеркалу и оборачиваюсь назад – не полезли ли волосы на спине.

За окном пролетает знак: Грунтовая обочина.

Остатки крема для автозагара спеклись в уголках глаз, в морщинках у рта и на лбу.

Я пытаюсь вздремнуть. Сдираю с матраса полиэтиленовую обертку, разрывая ее ногтями.

За окном пролетает знак: Автомобили на низкой скорости, перестраивайтесь в правый ряд.

Раздается стук в дверь.

– Хочешь чизбургер? – говорит Фертилити сквозь закрытую дверь и баррикаду из мебели.

Я кричу ей в ответ, что я не хочу этот жирный поганый чизбургер.

– Тебе нужно есть сахар, жиры и соль, пока ты не вернешься к нормальному состоянию, – говорит Фертилити. – Это для твоего же блага.

Я кричу ей в ответ, что мне нужно сделать восковую эпиляцию. По всему телу. И мне нужен мусс для волос.

Я бью в дверь кулаками.

Мне нужно в хороший спортивный зал. Два часа напряженных занятий. Мне нужно подняться на трехсотый этаж на лестничном тренажере.

Фертилити говорит:

– Все с тобой будет в порядке.

Она меня убивает.

– Мы тебе жизнь спасаем.

У меня в организме скопилась жидкость. У меня плечи теряют форму. У меня мешки под глазами – мне нужен хотя бы маскирующий карандаш. У меня зубы шатаются. Мне надо штифты закрепить. Мне нужен мой диетолог. Позвоните моему ортодонту. У меня дряблые икры. Я дам тебе все, что захочешь. Я дам тебе денег.

Фертилити говорит:

– У тебя нет денег.

Я знаменит.

– Ты сейчас в розыске по обвинению в массовых убийствах.

Пусть они с Адамом достанут мне мочегонное.

– На следующей остановке, – говорит Фертилити, – мы тебе купим двойной эспрессо с обезжиренным молоком.

Этого мало.

– В тюрьме у тебя и того не будет.

Нет, говорю я, давай разберемся. В тюрьме есть спортзал. Там пускают гулять, так что какое-то время я буду на солнце. В тюрьме должны быть какие-нибудь тренажеры, хотя бы доски для пресса. И свой «черный рынок». Может быть, там мне удастся достать винстрол. Я говорю: выпусти меня отсюда. Открой дверь.

– Не открою. Пока ты не начнешь мыслить здраво.

Я ХОЧУ В ТЮРЬМУ!

– В тюрьме, помимо прочего, есть и электрический стул.

Ничего, я готов рискнуть.

– Но тебя могут убить.

Вот и славно. Мне нужно снова быть в центре внимания. Хотя бы еще один раз.

– Ну да, если ты попадешь в тюрьму, ты точно станешь центром внимания.

Мне нужен увлажняющий крем. Мне нужно, чтобы меня постоянно фотографировали. Я не такой, как обычные люди. Я просто не выживу, если у меня не будут брать интервью. Я могу жить только в естественной среде обитания – перед телекамерой. Мне нужно ездить по всей стране и давать автографы.

– Я пока оставляю тебя одного, – говорит Фертилити через дверь. – Тебе нужно время, чтобы прийти в себя.

Я не могу быть как все.

– Воспринимай это все как «Мою прекрасную леди» или «Пигмалион»[15]15
  «Пигмалион» – пьеса Бернарда Шоу про знаменитого профессора, который заключает пари со своим другом, что сможет обучить безграмотную замарашку, уличную цветочницу, правильной речи и высокосветским манерам и выдать ее за настоящую леди. «Моя прекрасная леди» – фильм режиссера Джорджа Кьюкора, снятый в 1964 году. Одна из самых знаменитых музыкальных комедий. Была номинирована на 11 премий «Оскар» и получила 8 из них, в том числе и в номинации «лучший фильм».


[Закрыть], только наоборот.