Текст книги "Один я здесь…"

Она закончила обрабатывать рану и взялась за марлю.

– Давно ушел? – спросил Максим.

– Да как только все это началось, у нас все мужики из села ушли. Одним похоронки пришли, другим – письма, что живы-здоровы. Ну а нам… ничего. Молчит тятя уже недели две, а с приходом немцев так почты и вообще никакой не будет. Сидим теперь, места себе не находим, жив али не жив.

Максим не знал, что и ответить, из-за чего чувствовал себя крайне неудобно. Уж очень хотелось ему поддержать разговор.

– А я вас, кстати, узнала, – сказала Маша и начала перевязывать голову, – несколько дней назад вы помахали мне рукой, помните?

– Конечно помню, – сказал Максим и улыбнулся. – Я вас тоже сразу признал. Такую, как вы, трудно забыть.

Маша стеснительно хихикнула, но лицо ее вдруг опечалилось.

– Знаете, – начала она тоскливо, – мне кажется, что жизнь никогда теперь не будет прежней.

– Будет, – отрезал Максим, – вот увидите. Мы этих гадов до самого Берлина загоним – помяните мое слово, Машенька. Наше дело правое…

– Вы говорите так же воодушевленно, как и на тех плакатах, – с улыбкой подметила она. – Наверняка немцы тоже думают, что делают «правое дело».

– Вот так правое дело – скотину у добрых людей отнимать! – издевательски произнес Максим. – Ну это ненадолго, обещаю вам.

– Ваша уверенность мне нравится, – сказала она, не сдерживая улыбки. – Правда, не думаю, что победу можно сковать на одной только уверенности.

– А давайте, как все это закончится, я приеду сюда и женюсь на вас? – выпалил Сергей и покраснел как вареный рак. За словом в карман он точно лезть не желал.

Маша засмеялась и, чтобы не шуметь, приложила ладонь ко рту.

– Что? Вы серьезно? – немного успокоившись, спросила она.

– Как никогда. В тот же день, как сообщат о победе Советского Союза, я приезжаю к вам и мы играем свадьбу. Победа в этой войне будет как цена вашей руки и сердца, что скажете? Ведь мы точно созданы друг для друга, я эту чувствую! И только не говорите мне, что вы не ощутили того же самого. Я сразу заметил это в вашем взгляде, как только вы взглянули на меня сегодня.

Маша смотрела на Максима так, как родитель на свое чадо, которое сморозило невероятную, но очень смешную глупость.

– Ведь я даже не знаю, как вас зовут, – тихо сказала она.

– Медведев Максим Сергеевич, рядовой 13-й армии Брянского фронта, – без запинки ответил он.

Маша продолжала тихо смеяться, пока Максим в волнительном ожидании смотрел на нее.

– Ну, согласны?

Глаза Маши засеяли и при теплом свете керосиновой лампы стали еще ярче. Прелестная улыбка, которую наверняка захотел бы запечатлеть каждый художник, не сходила с ее лица.

И неожиданно для самого Максима она протянула руку в ответ. Он думал, что она точно откажется, приняв его предложение за шутку, но когда он почувствовал нежное прикосновение ее ладони и увидел искренний блеск в хитрых глазах, то понял, что она настроена вполне серьезно.

– Ну, прежде чем сыграть свадьбу, Максим Сергеевич, хорошо бы было нам прогуляться и получше познакомиться, – тихо, с любовью, прошептала она.

– Будь по-вашему, Машенька. Но я клянусь вам, что обязательно мы сыграем свадьбу.

Щеки ее покрылись румянцем, она застенчиво улыбнулась.

– Как скажете, – произнесла она. – А теперь дайте-ка я закончу с вашей перевязкой.

6

Когда Максим и Маша вернулись в комнату к остальным, тихонько посмеиваясь, то сразу привлекли к себе внимание. Капитан и матушка Маши посмотрели на них, как на детвору, учинившую очередную шалость. Петя и вовсе не обратил на них внимания, осторожно подглядывая в окно и наблюдая за часовым.

– Закончили? – спросил Андрей, а затем улыбнулся так, будто знал, что происходило в соседней комнате все это время. – Тогда двинули прямо сейчас.

Андрей повернулся к Пете и протянул ему руку.

– Ну, Петька, спасибо тебе, помог как следует.

– А вы когда немцев разгоните отсюдова, можно мне к вам в отряд? – чуть ли не умоляюще спросил мальчик. – Я и стрелять могу, с тятькой на охоте как-то целого селезня подстрелил! Я че хошь буду делать.

Капитан взъерошил черные волосы парнишки.

– Обязательно возьмем, обязательно. Нам такие нужны.

Далее подошли к хозяйке дома.

– Проникли мы к вам в дом, помощи попросили, а имя хозяйки так и не узнали… – виновато произнес Андрей и снял пилотку.

Она только и сделала, что махнула рукой и спокойно, точно сделала пустяковое дело, ответила:

– Ой, бросьте вы это. Я чай не королева, чтоб каждому представляться. Но ежели вам так легче будет – Ольгой Николаевной меня зову, Беляевой, – она немного помолчала, призадумавшись, а затем продолжила: – Вам, сынки, я желаю счастливого пути. Покончите с этой войной проклятой поскорее. Я вам тут узелок небольшой собрала…

– Ни в коем случае, Ольга Николаевна!.. – сразу же возразил Андрей, отталкивая от себя узелок.

– Берите, говорю! Вам нужнее, вам сил больше надо! – настаивала хозяйка и насильно всучила узелок Максиму. – А мы уж здесь как-нибудь переживем…

Делать было нечего, да и возражать было неудобно. Пришлось взять.

Максим с Машей обменялись влюблёнными взглядами. Они немного соприкоснулись пальцами, незаметно для остальных улыбнулись друг другу и отправились к задней двери. Неподалеку послышались пьяные песни немцев, с каждой секундой становившиеся все громче.

– Фрицы! – тихо прошипел Петя, подглядывая в окно во двор. – Сюда идут!

На несколько секунд в хижине повисла тишина.

– Бегите, сынки, бегите! Я их сопровожу…

Но Максим и шагу не мог ступить, заметив побледневшее от страха лицо Маши. Он был в растерянности и то смотрел на нее, то на немцев, чьи силуэты промелькнули в окне.

Андрей схватил Максима за руку и увел за собой, как непослушного мальчишку. Капитан открыл дверь, ведущую на задний двор, вышел на улицу, но вовремя успел заметить двух пьяных немцев, передразнивающих корову. Один из них услышал скрипучую дверь и повернул голову, аккурат когда Андрей успел ее закрыть, не выдав себя.

В эту самую секунду в хижину через главный вход зашли немцы. Тишину нарушила какофония их голосов: радостных, пьяных, беззаботных. Вместе с собой они принесли и запах спирта. Среди этого галдежа оба они услышали голос Ольги Николаевны:

– Уходите! Нихт у нас еды, нихт!

После раздался звук бьющейся посуды, и на пол упало что-то тяжелое – все это под громкий и задорный смех. Максим сразу же догадался, что немцы применили силу к хозяйке дома, и дернулся вперед, но капитан схватил его за плечо и прислонил указательный палец к губам.

Максим был в ярости. Он хотел отдёрнуть руку, но послышались приближающиеся шаги – те двое немцев с заднего двора шли к хижине. Андрей подтолкнул его в соседнюю комнату, где они спрятались за шкафом, оттуда наблюдая за вошедшими. Фриц, держа бутылку в руке, что-то громко крикнул своим ранее зашедшим дружкам и направился в их сторону. Другой заглянул в комнату, где они прятались, стянул со стола кружку, попытался выпить из нее, но заметив, что внутри ничего нет, запустил в стену, разбив на мелкие осколки, после чего удалился к своим.

– Не подходите! – раздался за стенкой мальчишеский голос, вызвавший еще больший приступ смеха у пьяных фрицев.

– Нет у нас ничего, сказано же вам! – вновь раздался голос Ольги Николаевны, но на этот раз чуть тише и жалостливее. – Уйдите Христа ради! – а затем: – Отойдите от них, отойдите!

Тут-то Максим не выдержал и, сняв с плеча трёхлинейку, покинул укрытие, но капитан снова остановил его.

– Уходим, – прошептал он.

Максим удивился словам командира так, что чуть не потерял равновесие.

– Что? Им же помочь надо! – довольно громко произнес Максим, из-за чего капитан закрыл ему рот ладонью.

– Выслушай меня! Будешь слушать? – он убрал ладонь, убедившись, что Максим успокоился. – Что ты там собрался делать? Там пять вооруженных человек, а нас двое! Один выстрел, и сюда сбегутся все фашисты в округе!

Максим по-прежнему безумно смотрел на Андрея. Взять и уйти – подобное не укладывалось в голове, и капитан, видать, заметил это в глазах Максима и предпринял следующее.

– Вот! – он вынул помятый листок бумаги. – Вот что сейчас действительно важно, ты меня понял? Это ключ к победе, дар войны, а они… – он кивнул в сторону стены, за которой не стихал гогот немцев и мольбы хозяйки хижины, – это жертва, и ее надо принести во имя этого дара. Так всегда, и никогда не было и не будет иначе. Если хочешь, чтобы все закончилось, смирись с этим, понял?! А теперь живо за мной – это приказ!

Максим взглянул на Андрея как на безумного.

– Отстань от меня! – раздался голос Маши, вонзившийся как нож в сердце. – Убери руки!

Он снова попытался высвободиться из хватки капитана, но не хватило сил.

– Я не могу так, не могу! – чуть не плача, сказал Максим. – Мы должны их защитить, я для этого шел на войну!

– Не бывает войн без смертей, ты меня понял? Это не первая и не последняя…

Но Максим по-прежнему сопротивлялся. Внезапный визг Маши и крик ее матери только больше убеждали его в собственной правоте.

– Что, бабу увидел и сразу в голову ударило? Ты чем думаешь, а?! Приди в себя! – капитан шептал так громко, что слюна летела прямо в лицо Максима. – Не будь дураком! Уходить надо!

Он ненавидел его. Всей душой он желал капитану ощутить то же самое, что прямо сейчас творилось у него на душе. Но у того как будто и души не было вовсе – только пустое место.

Андрей ослабил хватку, убедился, что Максим больше не сопротивляется.

– Пойдем, – прошептал он. – Это приказ, рядовой!

И он, как послушный мальчик, пошел. Позади не смолкал умоляющий крик Маши и треск разрываемой ткани ее рубахи. И все это под животный гогот немчуры. Ольга Николаевна истошно ревела, умоляя негодяев остановиться, а вот Петю и вовсе слышно не было.

Они вышли на ночную улицу, освещаемую светом бледной луны. Андрей, предварительно осмотревшись, пошел вперед. Но Максим не пошел за ним. Визг умоляющей о помощи девушки приковал его ноги невидимыми цепями. И он знал, как их разорвать.

– Максим, помоги, помоги!..

Наперекор приказу он схватил колун с тупым лезвием, воткнутый в пенек рядом. В эту секунду не было мыслей, как именно им воспользоваться, он просто взял его и зашел в хижину, невзирая на тихий приказ командира немедленно вернуться.

На скрип половиц под ногами было плевать – осторожность как ветром сдуло, наполнив его нутро сплошным гневом.

Когда он подошел ко входу в комнату, чаша гнева наполнилась до самого края. Внутри было пятеро фашистов. Трое из них склонились над Машей, раздетой догола. Ее длинные черные волосы распластались по полу и на маленьких грудях. Из уголка рта тек ручеек крови. Двое немцев держали ее за худые, как тростинки, руки, не позволяя ей толком пошевелиться, в то время как третий пытался осуществить свое грязное дело.

В углу, прямо под образами святых, Максим заметил и Ольгу Николаевну, в чьих руках был Петя – без сознания. Вероятно, немцы ударили его так сильно, что тот вырубился. Обессиленная женщина, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник, рыдала и истошно умоляла негодяев остановиться. Некоторые слова ей удавались с трудом, поскольку она задыхалась и как будто в любую секунду могла потерять сознание. На ее лбу была свежая ссадина, из которой сочилась кровь.

Спиной к Максиму стояли еще двое немцев. Они наблюдали за зверством своих дружков и хохотали как сумасшедшие, точно смотрели цирковое выступление. Максиму не верилось, что люди способны на такое.

Рядовой не задумывался – на это не было времени. Он просто занес топор как можно выше и опустил на голову впередистоящему немцу. Когда почти половина лезвия топора вонзилась в череп фашиста, Максим понял, что перестарался, поскольку одного сильного рывка рукой не хватило, чтобы вытащить колун обратно. Убитый немец не закричал, даже не пискнул. Лишь только тогда, когда его тело повалилось на пол, товарищ, стоящий рядом с ним, обратил на него внимание. Молодой, с рыжими кудрявыми волосами и носом с горбинкой – он выглядел совсем юным, чтобы находиться в подобной компании. Будучи в стельку пьяным, он озадаченно посмотрел на труп с топором в затылке, а затем грохнулся от сильного удара кулаком, которым Максим наградил его.

Вот тут-то и началось.

Трое фашистов, измывавшихся над Машей, вскочили на ноги и уставились на Максима. Они потянули за спины руки, чтобы достать автоматы, но обнаружили пустое место. Свое оружие немцы пренебрежительно положили рядом со входом, прямо под ноги Максиму. Один из них схватил стул и бросил его прямо в Максима. Этого крохотного мгновения хватило, чтобы двое из них – другой остался с Машей – бросились в его сторону и повалили. Другой достал нож из-за пояса, замахнулся и через мгновение вонзил бы лезвие в сердце Максима, если б не вовремя подоспевший капитан. Он так сильно сжал руку немца, что тот крикнул от боли, ослабил хватку и выронил нож, после чего получил смертельный удар штык-ножом прямо в горло. Длинное лезвие вошло так глубоко, что острие вышло наружу с противоположной стороны, откуда ручьем полилась кровь.

Коренастый немец, что оставался все это время в другой части комнаты, бросился на капитана, что-то крича на своём. Кажется, убитый был ему дорог, поскольку Максим сразу же прочел на лице фашиста ту же ярость, что бурлила и в нем прямо сейчас. На ходу немец обнажил нож и умудрился ударить им капитана в плечо, заставив того выронить штык-нож, улетевший в другой конец комнаты. Он бы нанес и еще удар, если б Максим, все еще лежавший на полу, не подставил ему подножку. Андрею хватило пары секунд, чтобы всем телом навалиться на ранившего его немца и начать того душить.

Максим поспешил на помощь командиру, но боковым зрением заметил, как один из фашистов, давеча бросивший в него стул, схватил автомат и прицелился в Андрея. Здесь-то рядовой понял, что сейчас всему придет конец, но все же он решил рискнуть. Схватив нож убитого фрица, он бросился к вооружённому солдату. Тот перевел ствол на Максима и нажал на спусковой крючок. Но ничего не произошло – ни грохота выстрела, ни резкой боли, ничего, одно только пощёлкивание механизма спускового крючка, который немец безостановочно жал. Он бросил автомат в сторону и потянулся за другим, но было поздно. Максим навалился на него всем телом и вонзил в грудь нож. Он подумал, что одного удара будет достаточно, но фашист продолжал извиваться под ним. И тогда он нанес еще удар, затем еще раз и еще, не решаясь посмотреть в глаза свой жертвы. Наконец, когда Максим буквально ощущал, как силы покидают немца, он отбросил нож в сторону и осмелился взглянуть в его глаза. Они были наполнены страхом, бегали из стороны в сторону, будто пытаясь уловить все чёрточки его лица, а затем замерли и потухли, как уличный фонарь. Теперь в этих глазах не было ничего – ни любви, ни злобы. Они просто были мертвы.

Максим встал с места, по-прежнему не отрывая взгляда от тела. Впервые в своей жизни он убил человека, даже не одного, двух. В голове не укладывалось, все это походило на ночной кошмар.

Из транса его вывело сопение немца, которого душил капитан. Фашист совершил очередную тщетную попытку вздохнуть, но не смог и испустил дух.

Однако кошмар на этом был не окончен.

По комнате раздался обессиленный Машин крик. Ее схватил последний оставшийся в живых немец, тот самый рыжий парень, которого Максим вырубил кулаком. Он, должно быть, успел очнуться и в суматохе добраться до девушки, приставив ей к горлу штык-нож капитана. Немец открыл рот, чтобы заорать, но в это же мгновение на его голову обрушился чугунный горшок, заставив его проглотить язык. Ольга Николаевна осторожно, рыдая, схватила дочку в объятия.

Андрей заметил, как рука Ольги Николаевны тянется к не подающему признаков жизни Пете. Немедля он подошел к мальчику и принялся осматривать, пока Максим искал что-нибудь, чем мог бы накрыть обнаженную Машу. Ему пришлось уйти в соседнюю комнату, где он нашел простыню.

– Ироды, ох, ироды… детушек моих, родненьких моих… – выла хозяйка.

Андрей положил Петю на кровать.

– Жить будет, – быстро сказал капитан. – Ударили сильно, но дышит – это главное. Очнется.

Он огляделся вокруг и принялся чесать затылок, раздумывая. Максим же в это время не думал ни о чем. Больше всего на свете его сейчас заботило состояние Маши, уставившейся в пол так, словно увидела там привидение и от страха не могла оторвать глаз.

– Машенька… что с тобой? – спросил Максим и понял, какую глупость сморозил. Будто сам не знаешь, что эти ублюдки с ней хотели сотворить!

– Спасибо вам, сынки, спасибо. Господи, если б не вы, если б не вы… – бормотала Ольга Николаевна.

Максим попытался дотронуться до Маши, чтобы вытереть с ее губы кровь, но та отстранилась, как можно крепче прижавшись к груди матери. Внутри у Максима все похолодело – неужели фашистские звери успели надругаться над ней? Неужели они…

– Машенька, это я… – прошептал Максим.

В это мгновение подошел Андрей.

– Так, времени мало. Слушайте меня очень и очень внимательно, – обратился он к Ольге Николаевне. – Прятать трупы не имеет смысла – много их слишком, да и негде – немцы кругом. К тому же если узнают, что попытались трупы спрятать, – убьют, не задумываясь. Поэтому вот как поступим… – он глубоко вздохнул, собираясь с силами. – Ровно через минуту мы с Максимом уходим к плоту, переплываем реку и движемся дальше на восток. Вы же, Ольга Николаевна, через двадцать минут выбегаете на улицу и во весь голос кричите, что в доме у вас были партизаны, а вот это передадите первому подошедшему немцу, – он снял с головы пилотку и протянул ее в дрожащие руки женщины. – Это поможет их убедить. Затем, когда они зайдут внутрь, сообщите, что мы побежали на запад. На запад! Повторите за мной.

– На запад, – повторила она.

– Хорошо. Только постарайтесь говорить неуверенно, иначе, когда они узнают, что мы убежали не туда, – а они узнают – вас могут уличить во лжи. Вы поняли меня?

Хозяйка кивнула.

Андрей взял все три немецких МП-40, которыми фрицы так и не воспользовались, направился к двери.

Максим предпринял еще одну попытку прикоснуться к Маше, но та снова отпрянула от него. Сердце Максима разрывалось. Еще двадцать минут назад он разговаривал с умной девчушкой, умеющей перевязывать раны, а теперь…

Не верилось, что человек может преобразиться так быстро.

– Рядовой! – настойчиво потребовал Андрей.

– Наше обещание в силе, да? – умоляюще спрашивал Максим у Маши. – В силе? Скажи, пожалуйста, что оно…

Капитан отдернул его, и они направились к выходу. Покидая комнату, Максим все еще надеялся на то, что она взглянет на него хотя бы на одно мгновение, но этого не произошло. Взгляд девушки был потухшим и мертвым – совсем как у того немца, которого он прикончил.

7

Покинуть деревню не составило труда. Выходя из хижины, Максим думал, что караульные наверняка услышали звуки борьбы и вот-вот пустятся в погоню, но этого так и не произошло. По крайней мере, сейчас.

Пригнувшись, они бежали вдоль берега, по-прежнему оставаясь начеку. Андрей был впереди и не перекинулся с Максимом ни словечком, даже не взглянул на него. Он молчал даже тогда, когда нашли плот в зарослях камыша. Собой он представлял восемь балок, прочно скреплённых между собой обвязкой из простенькой веревки и кусков ткани. В самом центре была закреплена кривая жердь с треугольным флажком красного цвета – должно быть, Петя с друзьями закрепили, изображая из себя пиратов или моряков.

Пока Максим осматривал плот, прикидывая, как бы им расположиться так, чтобы не упасть за борт, Андрей сорвал с клена две довольно толстые ветви с листьями и, пробормотав что-то себе под нос, подошел к плоту и кинул одну из веток Максиму.

– Залезай, – грубым голосом скомандовал он.

Оба они осторожно сели на плот, перед этим бросив за борт мешающую жердь с флажком, и оттолкнулись от берега. Сразу после Андрей начал использовать ветвь с листьями как весло, плавно опуская его в воду. Максиму он ничего не сказал, даже не покосился в его сторону. Рядовой принялся повторять за ним, стараясь работать сочиненным на ходу веслом так же резво, как и он.

До рассвета еще было часа три. Не видно было ни черта, поэтому Максиму оставалось только удивляться тому, каким образом капитан понимает, куда надо грести. Он хотел было спросить его об этом, но не решился: от Андрея за версту пахло ненавистью и злобой. Капитан напоминал пчелиный улей – потревожишь, и жди укусов.

В темноте появились темные силуэты деревьев, возле которых они причалили к берегу. Андрей взялся за плот и уволок его подальше, видимо для того, чтобы его не было видно с другого берега. Когда это было сделано, он по привычке потянулся в карман за цигаркой, в очередной раз за ночь обнаружил, что там пусто, и тяжело вздохнул. Тут-то Максим и решил наконец набраться смелости и спросить о дальнейших действиях.

– Андрей, что мы?..

Но договорить ему не удалось. Сильный удар в челюсть сбил его с ног. Он попытался встать, но почувствовал очередной прилив тупой боли в левой стороне тела: капитан двинул ему ногой по ребрам. Максим не хотел сопротивляться и чувствовал, что получает по заслугам, хоть по-прежнему считал, что сделал всё правильно. И все же он не выполнил приказа старшего по званию, а за подобные выходки с провинившимся обычно разговор короткий.

Андрей встал над Максимом и протянул ему руку. Но когда рядовой принял помощь, то снова получил очередной удар, теперь под дых.

– Еще хоть раз ослушаешься моего приказа… – тихо произнес он. – Я не знаю, что я с тобой сделаю… Ухо второе оторву, может быть, хоть глухим ты будешь полезнее! Доверился я тебе, видать – зря!

– Я должен был это сделать! – собрав волю в кулак, возразил Максим.

Уходящий в сторону капитан замер и обернулся.

– Что ты сказал? – он угрожающе приблизился к Максиму.

– Я не мог оставить это вот так! Допустить, чтобы эти скоты с Машей…

– Это война, твою мать! – крикнул ему в лицо Андрей и вынул комок бумаги с нарисованной картой. – Вот это может спасти тысячи, десятки тысяч жизней, если не больше! Бог дал нам такую великую возможность, а ты решил насрать на это и взамен спасти девку, которую знать не знаешь! Она тебе что, жена? Сестра? Она тебе никто! – капитан отвернулся на секунду, от него веяло злобой. – Ну, поразвлеклись б они с ней, потом наверняка бы живую отпустили…

Максим вскочил с места и бросился на капитана. В этот миг он напрочь забыл о том, сколь сильным в сравнении с ним был Андрей, даже несмотря на его маленький рост. Капитан схватил его и снова повалил на землю, полностью обездвижив.

– Я шел на войну, чтобы защищать…

– Сначала защити себя от самого себя, рядовой! С тем, что у тебя сейчас в башке, ты долго на этой войне не протянешь и уж тем более ее не окончишь, – он наклонился над Максимом. – Нельзя спасти всех и каждого, ты меня понял?

– Я пришел на войну, чтобы помогать таким людям, как они!

– Безусловно, это так. Но ты не всесильный и должен научиться жертвовать чем-то меньшим ради спасения большего. Надеюсь, придет время, и ты поймешь это.

Еще с минуту оба они молчали. Максим лежал на земле, не шевелясь и не отрывая от капитана уничижительного взгляда, в то время как тот смотрел в темную чащу леса.

Наконец, когда Максим попытался встать, то увидел над собой силуэт Андрея, протягивающего ему ладонь.

– Что, снова ударите?

– Хватит с тебя пока. Ударов ближайшие часы мы с тобой еще не оберёмся, уж поверь.

Нехотя Максим все же принял руку командира, встал на ноги и стряхнул с уже и без того потрепавшейся гимнастёрки грязь и пыль.

– И что мы делаем? – спросил Максим.

– Наша основная задача не поменялась, рядовой, она просто усложнилась. Нехило так усложнилась, должен тебе признаться… – Андрей снял немецкий автомат и, проверяя его состояние, продолжил: – Прямо сейчас Ольга Николаевна должна бежать по селу и орать во всеуслышание про убиенных партизанами немцев. Потом вражеский отряд должен пойти в сторону, откуда мы с тобой пришли. Это, разумеется, при условии, что Ольга сообщит все в точности так, как я ей велел. Немцам понадобится время, чтобы сообразить, что старуха, видать, ошиблась и мы убежали в совершенно противоположную сторону. Узнав об этом, а это произойдет точно, они пошлют за нами отряд человек из тридцати, может, больше. Почему так много? Да потому что они не знают, сколько именно «партизан» убило целых пятерых немецких солдат, а это, кстати, дает нам небольшое преимущество. Вот и понесутся они за нами, до зубов вооруженные, с гранатами, биноклями и всем необходимым для нахождения и устранения нас с тобой.

Андрей повернулся в сторону леса.

– До нашего штаба в Трубчевске вёрст сто пятьдесят с хвостиком, судя по карте. Если б побежали, не останавливаясь, то к завтрашней ночи там были бы, но так не получится. Во-первых, бежать со всем этим добром мы быстро не сможем, а бросить нельзя, мало ли что, – он указал на автоматы. – Во-вторых, привлечем к себе внимание. Ну, а в-третьих, бежать столько сил не хватит. Поэтому мы будем идти медленно и осторожно. И да, те грузовички, что проезжали мимо хижины давеча – наверняка был конвой, идущий на Трубчевск. Так что если мы ускользнем из пасти одного зверя, то скоро попадём в пасть к следующему, который наверняка будет нас поджидать. Им обязательно доложат о неких партизанах, движущихся прямо в их сторону.

Капитан закончил свою речь, на протяжении которой Максим стоял как вкопанный, внимая каждому слову. Внутри у него все похолодело. Он ощущал себя белкой, загнанной в угол, у которой нет ни малейшего шанса выбраться из западни.

– Так что, отвечая на твой вопрос, рядовой, о наших дальнейших действиях, я отвечу так, – голос капитана сделался мрачным. – Мы бежим, бежим прямо сейчас во весь карьер, пока не встанет солнце. Но перед этим, здесь и сейчас, ты дашь мне слово, что впредь будешь слушаться меня и только меня. Захочешь посрать – спрашиваешь разрешения. Зевнуть – спрашиваешь разрешения. Сделать шаг левее от основного пути?..

– Спрашиваю разрешения, – закончил фразу Максим.

– Правильно, рядовой. Помни про нашу ношу. Помни про то, что мы с тобой несем ответственность за жизнь многих солдат и не только. Вбей это в башку и постоянно напоминай себе об этом, когда тебе взбредет в голову снова поиграть в героя и поставить нас и нашу основную задачу под угрозу, – он дернулся, дабы сорваться с места, но вдруг замер и добавил: – Мы в самом сердце звериного логова, и зверь этот только и жаждет, чтобы нас сожрать. А теперь марш! Живо, живо!

8

Когда взошло солнце, они перестали бежать.

Ноги Максима нестерпимо болели. Больше всего он хотел прислониться к дереву и хоть немного перевести дух, прежде чем продолжить путь. Да еще и автоматы на горбу прибавляли веса, отчего бежать было еще труднее. К слову, сам капитан выглядел бодрячком, словно и вовсе не бежал всю ночь. В нем не ощущалось страха, в отличие от Максима, который то и дело оборачивался в надежде не увидеть за спиной силуэты в серой униформе.

Андрей дал добро на небольшую передышку. Перед этим он быстро обошел местность, чтобы убедиться в ее безопасности.

– Лови, – сказал Андрей, вынув красное яблоко из узелка, что дала ему Ольга Николаевна.

Максиму трудно было смириться с тем, что капитан вот так просто ест яблоки человека, которого готов был оставить умирать. Со стороны выглядело это гадко и лицемерно, что послужило бы еще одним поводом для спора с капитаном. Но Максим так устал, что одна только мысль об очередной стычке с командиром вызвала у него пульсирующую боль в висках. К тому же ему чертовски хотелось есть. За эти два дня у него во рту не было ни крошки.

Он услышал, как дятел застучал по дереву. Эхо ударов отражалось от листьев и деревьев со всех сторон, превращая лес в магическое место, где замирало время. Вся эта обстановка напомнила отцовскую охотничью хибарку в лесу, где время также не имело никакого значения.

– Зачем ты пошел на войну, рядовой? – спросил Андрей.

Максим вопросительно посмотрел на капитана.

– Не понял?

– На войну, – повторил он и отрезал ножом солидный кусок от яблока. – Зачем ты пошел воевать? – Максим открыл было рот, чтобы ответить, но Андрей остановил его жестом. – Только давай без этой героической чепухи вроде: «Это мой долг!», «Родина-мать позвала!». Я думаю, тебе не нужно объяснять, что все это ширма.

– Ширма?

– Да, да, ширма. Предлог, оправдание – называй как душе угодно, – он съел кусок яблока с лезвия и, пережёвывая его, продолжил: – Почитаешь такой плакатик – вот и причина, гордо выпятив грудь, идти убивать супостата за родину, за Сталина, – голос его стал серьезнее. – Но я уверен: нет на свете ни одного человека, всерьёз ушедшего на войну, чтобы выполнить долг по защите родины. Хотя нет, вру, есть, конечно, дураки и олухи. Ведь только они пойдут рисковать жизнью ради подобного. Но я не верю, что ты один из них, даже учитывая содеянное тобой этой ночью.

Максим с отвращением посмотрел на капитана.

– При всем уважении, товарищ капитан, но я не могу поверить, что подобное говорит офицер Красной Армии, – сказал Максим и чуть погодя добавил: – Вас бы под трибунал за такие слова.

Капитан усмехнулся.

– Вот видишь, рядовой! – сказал Андрей. – Об этом я и говорю, вот она – твоя ширма, которую ты боишься содрать, разорвать в клочья и честно ответить себе на вопрос, почему ты действительно пошел на войну.

Капитан бросил огрызок яблока под ноги, достал саперную лопатку и начал вырывать ямку.

– Ну а почему же вы пошли, товарищ капитан? – совершенно не обращая внимания на действия Андрея, спросил Максим.

– Чтобы таких, как ты, уму разуму учить, – он бросил огрызок в ямку и то же самое приказал сделать Максиму. – Лучше избавляться от любых следов, которые могут выдать, сколько нас на самом деле.

Закопав яму и протоптав землю, он сказал:

– Все, прием пищи окончен. Почесали.

9

Небо заволокли тучи, через которые тщетно пытался пробиться солнечный свет. Вдали виднелись вспышки молнии, а за ними слышался пока еще тихий раскат грома, медленно, но верно подбирающийся к красноармейцам, идущим в глубине лесной чащи.

Листья и кусты зашуршали от холодного ветра, а вместе с ними закачались и молодые деревца, тихо поскрипывая свою мелодию, казавшуюся прекрасной и печальной одновременно. Когда Максим был маленьким, отец часто говорил ему, что деревья любят пошептаться между собой и посудачить про дела лесные. Дуб, например, мог рассказать про семейство белок, поселившихся внутри него. Он, содрогаясь тяжелыми ветвями, жаловался сосне и берёзе, что их острые лапки то и дело щекочут его изнутри, но в целом против них ничего не имеет. А вот ясень, к примеру, мог и вовсе восхищенно трепетать листочками и всем вокруг сообщать, как же приятно его греет солнечный свет и в каком хорошем месте он все же умудрился вырасти.