Текст книги "Один я здесь…"

Отец часто рассказывал ему эти басни, о которых Максим вспомнил ни с того ни с сего. Интересно, отец действительно так думал?

«Говорящие деревья, – подумал Максим, – глупость какая-то».

Путь их осложнился, когда они добрались до небольших лесистых гор. Крутые склоны преодолеть было той еще задачкой. И обойти нельзя – потеряют много времени.

Разумеется, по закону подлости небо разразилось мощнейшим ливнем именно тогда, когда они были в середине одного из таких лесных подъемов. Холодные тяжелые капли превратили сухую землю в жидкую грязь, хлюпающую при каждом шаге. Грязи этой становилось все больше, и в один из моментов Максим все же не смог удержать равновесие и упал, стремглав прокатившись до ближайшего дерева, любезно остановившего его незапланированный спуск.

Андрей не услышал падения – дождь был чересчур громким. Он поднялся еще на несколько метров, прежде чем повернуться и увидеть безжизненное тело рядового, лежащего ничком.

– Максим!

Осторожно он начал спускаться, вытягивая руки в разные стороны, напоминая канатоходца, выполняющего опасный трюк. Приблизившись к рядовому, он перевернул его и обнаружил, что тот дышит.

– Ты как, цел? – капитан пытался перекричать ливень.

– Устал, товарищ капитан, – тихо просипел Максим. – Не могу больше.

– Можешь, рядовой. Еще как можешь.

Без лишних слов Андрей аккуратно взял за руку подопечного и помог встать. Максим ощутил резкую боль в ребрах и зашипел.

– Ну-ка, покажи…

Андрей задрал ему гимнастёрку, бегло осмотрел большой синяк сбоку живота и махнул рукой, будто то был сущий пустяк.

– До свадьбы заживет. Пошли. Немного осталось.

Собрав всю волю в кулак, Максим продолжил подъем. Капитан теперь стал чаще оборачиваться, чтобы проверить или поддержать его, когда требовалась помощь.

Андрей напомнил ему отца с его строгой обходительностью. Отец никогда не сюсюкался с ним, всегда стараясь, как он говорил часто, «сделать из тебя мужика». Если тот случайно разбивал кружку – получал подзатыльник. Не покормил собаку? Тоже подзатыльник. Отец никогда не бил его, ограничиваясь лишь подзатыльниками да бранью, но иногда Максиму хотелось быть лишний раз побитым, чем в очередной раз слушать, что он ни на что не годный и ничего не может сделать как следует. Со временем, когда он стал старше, отец смягчился. То ли возраст сказался, то ли Максим и впрямь научился «делать все как следует». Особенно это было заметно, когда они начали вместе охотиться и он старался проявить себя во всей красе ради отца. Но все же эхо из детства, что он никчёмный мальчишка, неспособный ни на что, до сих пор иногда слышалось ему где-то глубоко в подсознании, особенно при воспоминании об отце.

Тем временем они добрались до вершины горы, передохнули минутку-другую и принялись спускаться, что было, по мнению Максима, еще тяжелее, чем подниматься. Ноги точно существовали сами по себе, то и дело скользя по грязи. С каждым шагом ему казалось, что он точно навернется и покатится вниз, но на этот раз на пути не окажется никакого дерева, чтобы остановить его падение. Но, к счастью, спуск удался, и вскоре они стояли на ровной земле, оглядываясь на преодоленную ими вершину.

Андрей одобрительно похлопал Максима по плечу.

– Молодец, рядовой, молодец.

Впервые с начала их непростого пути Максим почувствовал в голосе Андрея усталость.

Дождь не прекращался, а стал лишь сильнее и холоднее. За ним последовал и гром, разрывающий небо на части. Максим не мог вспомнить, когда последний раз наблюдал такую непогоду. Будто сама природа восстала против них, усложняя и без того почти невыполнимую задачу.

Они вышли к небольшому озеру и решили обойти его с южной стороны. Местность некстати была открытая, из-за чего им пришлось быть еще более осторожными, нежели прежде. Максиму казалось, что их путь будет продолжаться вечно, как и не утихающий ни на минуту ливень. Ему все хотелось узнать у капитана, как много они прошли, но он не решался из-за того, что боялся услышать ответ в духе: «Еще шагать и шагать!» Максиму думалось, что они к завтрашнему дню до самой Москвы дойдут, не иначе – столь долгим казался этот день.

Андрей замер и испуганно посмотрел на Максима.

– Слышишь? – спросил он.

Максим прислушался – одним ухом делать это было сложнее – однако не уловил ни единого звука, кроме сводящих с ума ударов капель дождя.

В ответ Максим покачал головой, чтобы не драть в очередной раз глотку в попытках перекричать ливень. Но ответ рядового не успокоил Андрея, тот все еще выглядел крайне взволнованным. Он сделал несколько шагов назад, продолжая прислушиваться.

– Что такое, Андрей?

Но ответа он так и не услышал, зато услышал нечто другое. Он сразу же узнал этот железный грохот и дребезжание.

За поворотом, в сотне метрах от них, появился немецкий танк, движущийся прямо в их сторону. Максиму не понадобилось много времени на размышления, чтобы последовать примеру капитана и спрятаться в камышовых зарослях, где они по грудь оказались в воде.

С каждой секундой звук двигателей становился громче и ближе. Сердце Максима колотилось так сильно, что он мог поклясться, что даже своим единственным ухом отчетливо слышал его стук. Он надеялся, что фашисты не заметили их прежде, чем они успели спрятаться. В любом случае совсем скоро ему предстояло это узнать, поскольку танк был уже совсем близко.

Запахло соляркой и железом. Гусеницы дребезжали у них под носом, оставляя глубокие следы. При взгляде на них Максим вспомнил Гришку, чье тело намоталось на ленту и опорный каток подобной махины. Ему стало дурно. В горле все жгло, хотелось избавиться от этого ощущения, исторгнуть его из себя, но страх оказаться замеченным был сильнее.

За танком последовал еще один, а затем еще и еще. Когда их количество превысило тридцать штук, Максим сбился со счета. Они точно появлялись из глубоких недр земли, рождались из самой тьмы. Звяканье гусеничных лент начало сводить его с ума. Он отвернулся, закрыл лицо руками, попытался отвлечься и думать о чем угодно, лишь бы не о нескончаемом потоке смертельных махин, неуклонно движущихся к своей цели.

Понемногу шум двигателей начал утихать, а позже и вовсе стих.

Андрей осторожно вылез из воды, осмотрелся по сторонам и сделал жест Максиму, чтобы тот выходил из укрытия.

– Тигры, – подытожил он, наблюдая за скрывающимися за горизонтом танками. – К Трубчевску подтягиваются, не иначе.

Максим не слышал капитана. Как вкопанный он стоял на середине дороги и размышлял только над одним вопросом, не дающим ему покоя: возможно ли вообще победить подобное?

Они продолжили путь, не обменявшись друг с другом ни словом. Лишь раз Андрей выругался, когда дождь в конце концов соизволил закончиться.

Вечерело. Солнце почти коснулось земли, забирая с собой остатки света и напоследок окрашивая все вокруг в красно-оранжевые оттенки. Природа в этот ужасный день была особенно прекрасна.

По пути они съели еще по одному яблоку, и когда Максим хотел замолвить словечко о том, что им нужно бы передохнуть – ног от долгого хождения он практически не чувствовал – он заметил замершего капитана, смотрящего вдаль. Максим проследил взгляд командира и увидел в нескольких верстах впереди густой чёрный дым, идущий из-под крон деревьев.

Соблюдая выработанную за день осторожность, они прошли сквозь лесную полосу и увидели догорающую хижину в засеянном пшеницей поле. Крупные колосья тихо трепыхались от вечернего ветерка, готовые к поздней жатве.

Скрываясь в зарослях пшеницы, они медленно приблизились к хижине, от которой осталась одна только печь – все остальное дожирал огонь, расползающийся по пепелищу. Воздух так сильно пропитался запахом гари, что тяжело было дышать.

Андрей, еще раз осмотревшись, осмелился выйти из укрытия.

– Сиди тут, – шепнул он Максиму и зашагал в сторону пепелища.

Рядовой не отрывал от него глаз. В руках автомат, который он был готов пустить в ход, но надеялся, что до этого не дойдет. В голове он перебирал одну догадку за другой, пытаясь понять, что именно здесь произошло.

Капитан скрылся за пепелищем, и прошла целая минута, прежде чем он вернулся и лениво махнул рядовому рукой, подзывая к себе. Даже отсюда Максим заметил, что прежде красное лицо Андрея побелело, как простыня.

Там, возле конюшни, до которой не успело добраться пламя, стояла виселица. Наспех собранное из связанных между собой толстых балок, сооружение удерживало в петлях тела шестерых людей, медленно покачивающихся под светом заходящего солнца. Одна женщина, четверо мужчин и… юноша, еще совсем ребёнок лет четырнадцати. Одетый в белую рубаху, на удивление чистую и опрятную, он напоминал тряпичную куклу. Под босыми ногами лежала пара резиновых галош – как раз его размера. И главное, что бросалось в глаза на теле этого несчастного парнишки, была деревянная табличка, висевшая у него на шее. На ней было написано: «Я помогал партизанам».

– Звери, – тихо сказал про себя Андрей и отвернулся.

А Максим с тяжелой болью в сердце продолжал смотреть. В его голове не укладывалось осознание того, что человек способен быть настолько жестоким. Он не хотел в это верить, однако перед его глазами было прямое подтверждение обратного.

«Звери, – повторил он слова капитана, – правильно, самые настоящие звери».

С трудом он оторвал взгляд от повешенных и побрел к Андрею, стоящему чуть дальше. Подойдя ближе, заметил, что тот осматривает поселок, расположившийся внизу долины. Там без труда можно было разглядеть свору немецкой солдатни, выхаживающей по селу, как хозяева. Им было весело. Безумная радость переполняла их. Максим смотрел на эти еле различимые фигурки солдат и все думал, неужели есть у него что-то общее хоть с одним из них. Нет, ответил он себе, кроме рук, ног, пальцев и всех остальных частей тела, нет у меня с этой мразью, вот так просто весело разгуливающей после содеянного, ни капли общего.

– Пойдем, – прошептал Андрей. – А то как бы не заметили.

Он ушел, а Максим так и продолжал смотреть на происходящее в долине. Сердце наливалось кровью от гнева ко всем этим людям. Людям… Слишком много чести называть их так.

Он снова посмотрел на качающиеся на виселице трупы и хотел было предложить капитану похоронить несчастных, но сразу же понял, что эта затея ни к чему хорошему не приведет – отсутствие трупов вызовет у фашистов подозрения, и всю вину могут перекинуть на местных, и новое такое «предупреждение» сделают из них. Он не знал никого из повешенных по имени, не знал, кто был хозяином этой избушки, а кто теми самыми партизанами. В сущности, его волновало только одно – они были обычными русскими крестьянами, явно не желающими никому зла. Они просто хотели жить, сводить концы с концами, но жить.

Стараясь не смотреть в сторону повешенных, он, ощущая вину за то, что не смог им помочь, ушел вслед за капитаном.

10

Наступила холодная ночь.

Дойдя до березовой рощи, они рухнули на землю, сбросив с себя автоматы и вещмешки. Обессиленные и уставшие, первое время они даже не обмолвились ни словечком. Максим смотрел в одну точку, и перед глазами у него все еще стояли трупы, покачивающиеся, словно куклы в руках чревовещателя.

Андрей протянул ему флягу с водой, но Максим ее не заметил и лишь после того, как капитан его окликнул, молча отказался.

– Скажите мне, Андрей, – медленно и устало начал Максим. – Вот вы верите в Бога, верите, что он следит за нами с неба и все такое. Вот скажите мне тогда, почему он допускает подобное?

Капитан сделал глоток из фляги, промочил горло и сказал:

– Потому что Бог чертовски любит насилие, – он сделал еще глоток, немного помолчал и продолжил: – Любит его точно так же, как всякий человек на земле, как ты и я. Не зря же написано, что мы созданы по его образу и подобию.

– Я не люблю насилие…

– О, еще как любишь, рядовой… – ответил Андрей. – Просто не до конца осознаешь это, вот и все. Не принимаешь его в себе. Ну вот, к примеру… – он повернулся в сторону Максима и посмотрел ему прямо в глаза. – Когда ты сегодня увидел этих повешенных, какое чувство ты испытал?

– Ненависть, – без раздумий ответил Максим. – Гнев, злобу.

– Захотелось их всех убить, да? Чесануть по ним из всех калибров и живого места не оставить?

Максим согласно кивнул.

– То-то и оно, – прошептал капитан, будто сообщая о некоем таинстве. – Понимаешь, мы все рождаемся с невидимой скорлупой вокруг себя. Вначале, когда ты еще совсем малыш, она хрупкая, как стекло, пробить ее не составляет труда. Вот забавляешься ты совсем малышом убийством мышки в подвале или отрыванием мухе крылышек и не чувствуешь ничего – ни сострадания, ни жалости, тебе весело и интересно. А все почему? Потому что скорлупа у тебя еще хрупкая, легко пробивается. Но вот вмешиваются родители, ты начинаешь взрослеть и видеть мир по-иному. Лишение жизни любой твари на земле уже не дается тебе так просто, как это было в детстве. Твоя невидимая скорлупа крепчает, и пробить ее становится не так-то просто, – он снова потянулся в карман за цигаркой и, который раз за день обнаружив, что там как было пусто, так и осталось, недовольно хлопнул себя по карману. – Но есть те, у которых эта скорлупа как была стеклянная, так и осталось, если они вообще от нее не избавились. Но главное, что всех нас объединяет, – ядро этой скорлупы. У всех оно одно и то же и не меняется никогда, от рождения до самой смерти.

– Это ядро и есть эта самая тяга к насилию? – предположил Максим.

Андрей кивнул и продолжил.

– Да, можно и так сказать. Вопрос лишь в том, какой силы должен быть удар, чтобы сломать твою скорлупу. Уверен, сегодня он был достаточно сильным. А что касается фашистов… – он тяжело выдохнул. – Им долгие годы внушали ненависть к таким людям, как мы, – низшая раса, унтерменши. Русские, украинцы, евреи, поляки, они не считают всех нас за людей. Большинству из них скорлупу разбили давно, поэтому совершить для них то, что мы сегодня видели в поле, как муху прихлопнуть. Если б тебе внушали с юношества, что все беды вокруг из-за евреев и цыган, ты б ненавидел их точно так же и без толики сомнения вздергивал бы на суку первого попавшегося, особенно зная, что тебе за это ничего не будет. Но вот что главное, Максим… – Андрей наклонился чуть вперед. – Не позволяй разбить себя окончательно. Оглянуться не успеешь, как можешь стать таким же, как они.

Максим задумался, наблюдая за ярким свечением луны.

– А что касается Бога… – сказал Андрей, прислоняясь к березе, готовясь ко сну. – Так легче.

– Что легче?

– Верить в него. Верить, что где-то там есть кто-то, способный тебе помочь. Особенно когда у тебя с ним много общего.

Между ними повисло молчание. Вдали слышался только шелест листвы от ночного ветерка. За ним последовал и тихий храп капитана, уснувшего в мгновение ока и оставившего Максима наедине с самим собой.

Уснуть не удавалось, несмотря на невыносимую усталость, сон ему только грезился. Он не мог никак выгнать из головы образ этих трупов на виселице. Также покоя не давали и преследующие немцы, которые уже наверняка идут по их следам.

– Товарищ капитан… – прошептал он. – Андрей!

Тот в ответ пробормотал что-то сквозь сон.

– А что насчет немцев? Вдруг среди ночи заявятся?

– Даже немцам надо спать, рядовой.

– Но, товарищ…

В ответ он снова пробурчал невнятицу и через секунду захрапел.

Максим придвинул к себе автомат, натянул на глаза пилотку, под голову положил сидор и попытался уснуть. Слова капитана успокоили, и усталость взяла свое. Он погрузился в глубокий сон, где ему приснился тот самый мальчишка с табличкой на шее. Только во сне он был жив-здоров. Вместе они косили пшеницу, наслаждаясь замечательным летним деньком.

Но когда Максим подошел к нему поближе и разглядел его лицо, то в ужасе отпрянул: голова была наклонена набок, а изо рта наружу торчал посиневший язык. Мальчик пытался что-то сказать, но вместо слов у него получалась несвязная речь, напоминающая немецкий.

Максим проснулся в холодном поту и заметил, что рассветало.

11

Проснувшись, сперва поделили между собой последнее яблоко, запив его остатками прохладной воды.

Про еду и говорить не было смысла – два с половиной яблока были всех их рационом за последние дни. Но с голодом Максим свыкся достаточно быстро, поскольку испытывал его на своей шкуре не один раз – в посёлке в особо трудные времена он проходил и не такое. Но вот с водой дела обстояли тяжелее. Пить хотелось постоянно и много, но запасы приходилось беречь. А теперь, когда воды и вовсе почти не было, только и оставалось что надеется на чудо, чтобы они, наконец, набрели на какой-нибудь ручеёк, где смогут пополнить фляги.

Максим все же поинтересовался, как долго им осталось идти.

– Если все пройдет гладко, – сказал устало Андрей, – то к вечеру там будем. Но не забывай, что немцев там тоже немало, и как нам проскользнуть через них, я пока понятия не имею. Надо смотреть.

Они снова закопали огрызки, и Максим почувствовал, что должен сказать особые слова Андрею.

– Товарищ капитан.

Он обернулся, устало посмотрел на подчинённого.

– Спасибо вам, – Максим покраснел. – Я… не знаю, я бы уже наверняка погиб, не будь вас рядом.

Пышные усы капитана согнулись дугой в легкой ухмылке.

– Не благодари, это моя обязанность – оберегать таких смелых, но безбашенных юнцов, как ты. Уверен, если твою голову направить в нужное русло, то из тебя выйдет офицер в сто крат лучше меня. Уж поверь мне, я в людях разбираюсь.

Максим залился очередной порцией краски.

– Ладно, – сказал капитан. – Нам еще топать и топать. Хватай автоматы и пошли.

«Офицер, – думал про себя Максим, беря в руки автоматы, – полковник Медведев. А что, звучит неплохо…»

В ствол сосны прямо над головой что-то ударило. Максим не сразу понял, что именно это было, пока не услышал грохот винтовки неподалёку. Он оцепенел, крепко держа в руке ствол автомата, и в ту же секунду услышал оглушающий свист пули, поцарапавшей его левое плечо.

– Максим! – громко кричал Андрей. – Беги, Максим, беги!

Заслышав голос капитана, все они как один чесанули из автоматов и винтовок, разнося в щепки кусты и маленькие деревца.

И он побежал.

Пули разрывали воздух, оглушая пронзительным свистом. Максим позабыл про всю усталость в ногах, которую он испытывал утром после вчерашнего длительного похода. Даже сбивчивое дыхание ему не мешало. Все, на что он надеялся, это не оказаться мишенью одной из десятков пуль, и плевать на все, лишь бы не умереть здесь и сейчас.

Капитан бежал впереди. На мгновение он остановился, выстрелил вслепую из винтовки и продолжил бежать. Максим последовал его примеру, обернулся и сделал несколько выстрелов из автомата, но из-за спешки пули оказались в стволе ближайшего дерева, и лишь несколько из них угодили в сторону стреляющих.

Максим сделал еще пару попыток отстреливаться на ходу, пока его не остановила вытянутая рука капитана. Впереди был крутой обрыв, и, сделай он еще хоть шаг, летел бы уже вниз.

Андрей осмотрелся, ища иной путь из их безвыходного положения. Выстрелы на мгновение стихли, и за ними послышалась немецкая речь. Скорее всего, фашисты потеряли их из виду.

– Прыгаем, – сказал спокойно капитан.

Максим решил, что ослышался.

– Что?

– Прыгаем! – заорал он и, сняв с плеча Максима автоматы, бросил с обрыва.

Рядовой наблюдал за падающим оружием, затерявшимся в кроне одного из деревьев с пожелтевшими листьями. Вся эта затея выглядела самоубийством. Уж лучше быть расстрелянным на месте, чем корчиться там внизу от боли после падения. Если, конечно, выживешь.

Капитан, почуяв неуверенность подчинённого, как следует толкнул его в спину, после чего прыгнул сам. Максим почувствовал, как сердце его на мгновение остановилось. Верхушка сосны была все ближе и ближе, пока…

…жесткий удар по руке заставил его взывать от боли. Затем кувырок, и страшная боль в ребрах. Голова чуть не разбилась о толстую ветвь. Он беспомощно падал с ветки на ветку, пытаясь ухватиться за одну из них, но рука постоянно соскальзывала. Казалось, это падение будет вечным, пока вдруг оно не прекратилось и он не очутился лицом в луже грязи.

Вокруг него точно собралась кучка людей, бьющая по его телу молотками. Все невыносимо болело и чудилось, будто на нем не было ни одного живого места. Однажды, будучи еще совсем мальчишкой, он упал с яблони, растущей возле их дома. Тогда боль была такая, что он кричал как резаный. Никогда прежде он не думал, что существует на свете боль хуже, чем от падения с той яблони. До сегодняшнего дня.

Он захотел встать, но режущая боль в ребрах положила его обратно. Сделал еще одну попытку, а за ней еще и еще, пока, наконец, не смог встать на колени, после чего посмотрел вверх, где услышал столь ненавидимые выстрелы из автомата. Пули вонзались в землю, задевали ветви, ломая на множество кусочков. Одна из них угодила Максиму в плечо, вылетев насквозь и вызвав очередной поток боли, к которому прибавилась и ярость. Он схватил лежащий рядом автомат и все так же вслепую выпустил целый магазин в крону дерева, заставив встречные выстрелы замолчать. Сразу после этого он бросил оружие в сторону и осмотрелся, взглядом ища своего спутника. Андрей прислонился к дереву. Тяжело дыша и скрипя зубами от боли, он пытался подняться. Максим помог ему встать и заметил, что вся ладонь командира была в крови.

– Товарищ капитан, вы…

– А! Жив, рядовой… – с трудом произнес он. – Это хорошо, хорошо…

Максим осмотрел тело командира и заметил, что тот был ранен в бок.

– Царапина, обойдётся, – с натянутой улыбкой произнес он, заметив взгляд Максима. – И не такое бывало… Сейчас отойдем и перевяжем.

Очередная автоматная очередь раздалась над их головами, но на этот раз пули летели совсем не в цель. Максим решил, что сейчас самое подходящее время убраться отсюда как можно дальше. Он попытался взять капитана за руку, но тот отпихнул ее.

– Я смогу идти, – сказал он.

Максим не стал настаивать.

– Автоматы возьми, – еле слышно произнес Андрей. – Все, что сможешь унести. И на меня повесь.

Он так и сделал. Брошенные автоматы удачно упали возле одного из деревьев. Всего их было пять, три из которых он понес с собой, а два повесил на Андрея. Родные трёхлинейки, к несчастью, застряли в верхушках деревьев.

Наверху один из немцев, видать, старший, кричал на своих. Максиму пришла в голову навязчивая мысль, что они сейчас прыгнут следом за ними – уж очень грозно звучала речь фашиста в адрес подчинённых.

Прихрамывая, они отошли на безопасное расстояние, сбросили тяжелые автоматы и упали на землю.

Тело Максима ломило от ужасной боли, но, глядя на капитана, он понимал, что еще легко отделался.

– Глубоко засела, гадина, – глаза Андрея заблестели от подступивших слёз. Он убрал на мгновение ладонь от раны, откуда захлестала кровь. – Зацепили перед самым прыжком. Сука, вот сука… угораздило же.

Без лишних слов Максим снял с себя гимнастёрку, оторвал рукав и приложил к ране.

– Видать, фашистам и впрямь сон не нужен, прямо как бесам. Это ж надо, догнали все-таки… – бормотал Андрей.

Максим молчал. По всему его телу выступил холодный пот.

– Все будет хорошо… – успокаивал он больше себя, чем командира. – Сколько, говорите, до Трубчевска? Чуть меньше суток ходу? Дойдем, ей-богу, дойдем, вы только руку держите крепче и не отпускайте.

Капитан тихонечко улыбнулся.

– Думаешь, дойдем?

– А как же! – неуверенно сказал Максим. – Обязательно дойдем. Куда же мы денемся? Вы вон какой мужик, для вас же это так, как кошка поцарапала. Давайте, я помогу вам встать…

Взяв капитана за плечо, Максим с усилием поднял его на ноги. Тот, слегка покачиваясь, все же устоял, что немного ободрило Максима. Он подобрал автоматы и все их повесил себе на шею.

– Ты извини, что толкнул, – сказал он, тужась от боли.

– Не стоит, товарищ капитан. Вы все правильно сделали.

– Андрей, – сказал он. – Называй меня по имени, в конце-то концов.

12

Они шли медленно.

Повязка из гимнастерки, приложенная к ране капитана, пропиталась кровью. Им пришлось остановиться на короткое время и сделать новую, на этот раз воспользовавшись одеждой Андрея.

Они практически не разговаривали. У обоих не было сил. Капитан медленно ковылял впереди, с каждым шагом норовя упасть. Максим, хоть и не смертельно, тоже был ранен и вымотан.

Ближе к середине дня командир упал без сознания, и лишь пара последних глотков воды из фляги привели его в чувство. Андрей не смог идти самостоятельно, поэтому Максиму пришлось взять его под руку и, несмотря на нестерпимую боль, волочить за собой.

Максим понимал, что их может спасти только чудо. Но он не верил в чудеса, так же, как и в Бога, о котором то и дело талдычил капитан.

– Наверное, это все из-за отца, – устало сказал Максим, из последних сил удерживая командира. Он не знал, слышал ли тот его или отключился снова. – Ширма. Помните, вы говорили? Отец и есть моя ширма. Я хотел доказать ему, что способен на что-то большее, чем гнить в глухом посёлке, промышляя одной только охотой. Не хочу стать как он, как дед и прадед. Я всегда грезил стать кем-то большим, понимаете?

Глаза капитана были закрыты. В сущности, Максиму было все равно, услышал его Андрей или нет. Он почувствовал некое облегчение, осознав слова капитана, сказанные вчерашнем утром.

Они вышли на небольшую тропку. С правой ее стороны был крутой лесистый склон, а слева – пологий, усыпанный небольшими кустиками. Поначалу Максим хотел было сойти с неё, постараться найти кого-нибудь из местных, кто смог бы помочь, но передумал. Он понимал, что с большей вероятностью они встретят немецкий патруль, нежели кого-то местного. Но что ему оставалось делать? Если капитану не окажут первую помощь в ближайшие несколько часов – он покойник. Ради него он готов рискнуть, и, если судьба уготовила ему и его командиру смерть, что же, значит, так оно и будет.

– Максим, – едва слышно произнес Андрей. – Давай тормози. Передохнуть надо.

С облегчением он прислонил капитана к дереву, растущему на склоне, и упал рядом, наслаждаясь недолгими минутами покоя.

Сперва они молчали. Андрей тупо смотрел на землю под ногами, не шевелясь.

– Я думаю, мы уже рядом, – неумело соврал Максим.

Андрей тяжело вздохнул.

– Хороший ты солдат, – сказал он. – Ветреный немного, но хороший. И офицер бы из тебя получился что надо. Хотя, кажется, я уже это говорил… – он снова потянулся в карман за папироской. – Тьфу ты, собака. Как же закурить-то хочется…

Максим заметил, что лицо Андрея побелело, как молоко. Глаза выглядели усталыми. Медленно, но верно он слабел. Тяжело было поверить, что такого сильного мужика убивала крохотная пуля.

– Ты это, Максим, прости, что ударил тебя давеча… и не один раз. И за девочку прости. Это я сдуру ляпнул, что она… ну, ты понял. Она хорошенькая…

– Бросьте вы это, Андрей.

– Вот что, рядовой. Сейчас слушай меня и не перебивай… – он помолчал немного, с трудом пытаясь вздохнуть. – Запомни, Максим, если хочешь эту войну закончить как можно скорее, дерись головой, а не сердцем. То, что ты девочку хотел спасти, – это дело благородное, и я тебя не упрекаю за это, – Андрей снова смолчал и уставился в землю, будто что-то вспоминая, а затем продолжил: – Но на войне нельзя иначе. Она на то и война, чтобы забрать у тебя почти все. Если ты ступил к ней на порог – будь готов пожертвовать многим, чтобы от нее избавиться. Ты меня понял?

Максим кивнул, впитывая каждое слово.

– Хорошо, – продолжил Андрей. – А теперь слушай меня очень внимательно. Видишь у меня за спиной склон? – Максим кивнул. – Хорошо. Если мы сейчас продолжим идти, то немцы нас как пить дать скоро нагонят и пришьют. Они знают, что мы с тобой ранены и слабы, это придаёт им уверенности, но усыпляет их бдительность. Мы этим воспользуемся и встретим гадов прямо здесь.

Максим начинал понимать, к чему клонит капитан.

– Мы расположимся с тобой наверху склона, откуда они будут как на блюдечке. Здесь у них будет только два пути – либо бежать в поле, где негде укрыться, либо карабкаться в нашу сторону, тем самым упрощая нашу задачу. Чтобы окончательно их запутать, ты разложишь автоматы вдоль склона и будешь по возможности менять позиции. Пусть думают, что противников больше.

Простой с виду план показался Максиму трудноосуществимым. Он попытался досконально обрисовать его в голове и находил множество изъянов.

– А патронов на всех хватит?

Андрей недолго думал с ответом.

– Я могу тебе посоветовать только одно – стреляй метко.

13

Три автомата МП-40 Максим прислонил к деревьям на вершине склона, в пяти метрах друг от друга. Все проверил и снял с предохранителя, поскольку в бою будет дорога каждая секунда. Также по настоянию Андрея Максим проверил общее количество патронов во всех автоматах – в сумме вышло 121 – и для себя решил по возможности отсчитывать каждый выстрел, чтобы заранее знать время, когда нужно будет перейти на следующую позицию. Один из магазинов оказался наполовину пустым – этим автоматом Максим отстреливался, когда они убегали от фашистов утром. Его он решил использовать самым последним. Если доживёт, конечно. Два из них, полностью заряжённые, он оставил рядом с капитаном.

Андрей больше не мог ходить. Максим устроил его возле валежника, служившего неплохим укрытием. Лицо капитана покрылось испариной и побледнело. Казалось, даже чтобы моргнуть, ему требовались невероятные усилия.

– Рядовой… – прохрипел Андрей.

Максим, наблюдавший за тропой, сел на корточки подле него.

– Постоянно двигайся и меняй позицию при каждом удобном случае. Здесь отличная местность для маневра. Расстрелял автомат – бегом к следующему. Обо мне не думай, я справлюсь.

Максим кивнул.

Капитан достал из нагрудного кармана сложенный листок бумаги с испачканным кровью уголком и вложил его в ладонь рядового.

– Надеюсь, тебе не нужно повторять, как это важно.

Осторожно Максим взял в руки жалкий с виду клочок бумаги, таивший в себе подлинное сокровище. И именно сейчас он понял, что у Андрея больше нет никаких шансов на спасение. Его командир покойник, смирившийся со своей участью. Даже если б сейчас здесь оказался лучший в мире врач, он бы ничего не смог сделать для него. Мысль о потере командира испугала Максима, вновь превратила его в беззащитного мальчишку, привыкшего к тому, что отец всегда рядом.

– Ну как же так… – Максим, казалось, вот-вот заплачет. – Я не знаю, справлюсь ли я, товарищ капитан.

– Справишься, если будешь делать все так, как я тебе сказал, и думать головой, а не…

– …сердцем, – закончил за него Максим.

Андрей согласно кивнул и крепко, точно ребенка, прижал к себе автомат.

– Все, иди на место. И не забудь – стреляешь после меня, это важно. Повтори.

– Стреляю после вас.

– И еще…

Он посмотрел на Максима, как строгий учитель на провинившегося ученика.