Текст книги "Один я здесь…"

– Если почуешь, что дело дрянь и лучше убежать, – убегай. Про меня и думать не смей, со мной уже все.

Максим открыл было рот, чтобы возразить, но командир не дал.

– Это приказ, – твердо произнес он. – Ты, я надеюсь, не забыл, как я тебе накостылял за невыполнение приказа?

– Такое забудешь… – сдавленно сказал Максим.

– Вот и смотри, а то мне несложно будет повторить.

Они помолчали.

– Рад был знакомству, Андрей, – Максим протянул ему руку.

– Я тоже.

Несмотря на удручающее состояние капитана, его рукопожатие было таким же твердым, как и прежде.

Нехотя Максим отошел от него. Только сейчас он вдруг осознал, что совершенно не знает этого человека. Есть ли у него жена и дети? Что он любит делать в свободное время? Кем был до войны? И все те вещи, что обычно знают люди, когда они хотя бы приятели друг другу. Но для Максима Андрей Злобин за эти несколько дней стал больше, чем просто командиром. Он стал ему братом и наставником, к которому он успел крепко привязаться.

И все же в глубине души теплилась надежда – оба они выкарабкаются и плечом к плечу дойдут до самого Берлина. А затем он, как и обязывался, выполнит обещание, данное Маше, и возьмет ее замуж. К тому времени она обязательно придёт в себя, он в этом не сомневался.

Около часа Максим лежал неподвижно, не спуская глаз с тропы. В прежде и без того неидеальном плане капитана по засаде он постепенно подмечал все больше недочётов, и теперь вся эта затея выглядела как самоубийство. Склон был не настолько крутым, чтобы немцы уж очень долго и с трудом карабкались по нему в их сторону, и это не беря в расчет достаточно толстые деревья, служащие надежным укрытием. Вспомнил он и про гранаты, которые немцы наверняка при себе имеют. И еще много разных мелочей.

Но капитан был прав: не рисковать на войне – значит не стремиться к победе. И если сегодня ему будет суждено умереть здесь, в бою, так тому и быть.

Стоило об этом подумать, как неподалеку послышались голоса и топот сапог. Вот и они, голубчики… Немцы.

Максиму стало нехорошо: заколотилось сердце, голова закружилась. Завидев врага, он понял одну простую истину – ему хочется жить, хочется дышать, хочется любить. Он еще столько всего не сделал!

– Головой, а не сердцем… – прошептал он про себя.

Один за другим фрицы появлялись в поле зрения – вооружённые, крепкие и с виду нисколько не уставшие. Максим насчитал двадцать человек – по десять фашистов на каждого, а с учётом того, что капитан был ранен…

– Головой, а не сердцем, – он медленно выдохнул и прицелился.

Среди немцев Максим приметил офицера, отдающего приказы. Он рычал в адрес подчиненных как собака, а те, будучи послушными щенками, заглядывали в кювет, под каждый кустик и деревце. Взвод прошел мимо линии огня капитана, как вдруг двое солдат начали осторожно взбираться на склон, прямиком в сторону валежника, за которым прятался Андрей. Максим прицелился туда и стал ждать.

– Ну же, Андрей, – рядовой ждал выстрела, как и было приказано.

Но выстрела не было. Солдаты прошли полпути к укрытию.

«Отключился, – подумал он, – не выдержал…»

Палец коснулся спускового крючка, чтобы прикончить тех двоих, и…

Выстрел.

Суматоха. Крики немцев, бросившихся врассыпную в поисках укрытия.

Максим был готов поклясться, что это он выстрелил, и только отсутствие дыма из ствола автомата убедило его в обратном. Первый выстрел, как они и договаривались, был за капитаном. Но вот в кого он стрелял, оставалось непонятным, поскольку те двое солдат были живы и уже искали укрытие за деревьями. Он понял, что теперь настала его очередь, и плавно, как учил отец, нажал на спусковой крючок.

Фашист на склоне упал, другой успел скрыться за деревом. Оставшиеся на дороге немцы начали стрелять наугад, прячась в неглубоком кювете. Максим открыл ответный огонь, и теперь было совершенно не разобрать, стрелял ли капитан.

Когда немцы, как напуганные ярким светом тараканы, разбежались кто куда, Максим заметил на тропе мертвого офицера в луже крови. Стало быть, вот куда пришёлся первый выстрел Андрея – не просто меткий, а продуманный. Теперь немцы были неорганизованными, что им с капитаном на руку.

Немец, что пытался добраться до валежника, кубарём скатился по тропе, получив от капитана очередную порцию свинца. Это выдало местоположение Андрея, и фрицы запалили из винтовок и автоматов в сторону валежника. В какое-то мгновение враги осмелели и поперли внаглую к валежнику. Максим воспользовался этим и подстрелил еще парочку человек, израсходовав весь боезапас.

Настало время менять позицию.

Пригнувшись, он добежал до следующего автомата. Прицелился, заметил, как фашисты разделились на две группы: одна прикрывала из кювета, другая бежала в сторону склона, пытаясь подобраться к ним ближе.

Фашисты, поднимающиеся по откосу, что-то кричали друг другу. А потом случилось то, чего Максим опасался больше всего: фриц снял с плеча гранатомёт, покинул укрытие, встал на колено и начал целиться. У Максима было всего несколько секунд, чтобы помешать ему, и для этого пришлось покинуть укрытие и встать почти в полный рост, поскольку упавшее дерево хорошо прятало немца, не давая прицелиться как следует. Когда он открыл огонь, произошло нечто невероятное: фриц получил пулю прямиком в горло и то ли от страха, то ли случайно все же пальнул из гранатомета прямо под ноги себе и неподалёку находившимся товарищам, завопившим от тяжелых ран. Сам гранатометчик разлетелся на куски по всему склону. Однако за этот маневр пришлось поплатиться обнаружением своего прежде надежного укрытия. Немцы долго не думали и, завидев его, сразу чесанули по нему из всех орудий. Он едва успел спрятаться. Одна из пуль все же настигла его и насквозь пронзила плечо, заставив завыть от боли.

Максим постарался сосредоточиться. Дал себе пару секунд отдыха – неимоверная, но необходимая роскошь в его положении. Он решил, что сейчас самое время занять третью, последнюю позицию.

Пули свистели над головой, за шиворот падали щепки деревьев. Кровь медленно сочилась из плеча, но сейчас было не до нее. Выжить бы…

Он занял следующее укрытие, осторожно выглянул и заметил, как Андрей все еще сражался. Нескольких ему удалось прикончить, их тела лежали у подножия склона. Но расстояние между немцами и Андреем было совсем ничтожным. Еще немного, и они доберутся до него…

Краем глаза Максим уловил движение и заметил, что прячущиеся в кювете немцы были как на ладони. Он не спешил, медленно прицелился и открыл одиночный огонь, покончив как минимум с пятерыми из них. Трое оставшихся, поняв, что им негде прятаться, решили испытать удачу и побежали к склону, присоединяясь к остальным. Теперь, когда поднимающихся по склону немцев стало больше, – в суматохе Максим не смог точно посчитать, сколько их было, – положение капитана было безнадёжным. Сейчас настал тот самый миг, когда по приказу он должен отступить. Бежать в надежде оторваться от фашистов.

И он это сделал.

Прижимая рукой рану на плече, он спустился на несколько метров, пока не раздался тихий хлопок – это был выстрел из пистолета, принадлежавший Андрею, что значило только одно: в его автоматах кончились патроны, и теперь он отбивался последним, что было. И он был живой. Все еще живой…

Максим ощутил ровно то самое чувство, что и тогда в посёлке, когда фашисты бросились на Машу и ее семью. Пистолет этот не стрелял, а истошно визжал: «Помоги!» Он замер на месте как приклеенный. Раздалось еще несколько еле слышных выстрелов из пистолета, напоминающие предсмертный стон.

– Головой, а не сердцем. Головой, а не сердцем… – бормотал он про себя словно молитву.

Но он понял, что не может допустить того, чтобы фашисты добрались до Андрея. Понял это точно так же, как и тогда в посёлке, когда нарушил прямой приказ. Ведь если б он послушался тогда Андрея, то не был бы ранен и немцы не бросились бы за ними в погоню. Это была его вина. Его и только его.

Развернувшись, он бросился бежать вдоль верхушки склона, то и дело поскальзываясь на мокрой листве. Подойдя ближе, он заметил, что немцы были в паре метрах от валежника. Один из них замахивался, держа в руке гранату. Максим выстрелил и в который раз за день убедился, что охотничьи будни с отцом и ружьем наперевес не прошли даром, – он попал прямо в грудь немцу, и выпавшая из его рук граната покатилась вниз, в сторону других фрицев, прятавшихся за деревьями. Те, испугавшись, что она взорвется, разбежались и были убиты.

Словно черт из табакерки перед Максимом появился ефрейтор. Он, держа автомат у бедра, открыл по нему огонь. Удалось вовремя спрятаться за ближайшим деревом, которое и приняло на себя удар. Фашист так увлёкся стрельбой, что не заметил, как истратил весь боезапас. Именно тогда Максим выпрыгнул из укрытия и расстрелял ефрейтора.

Остальные фашисты, завидев его, открыли огонь.

Максиму ничего не оставалось, кроме как кубарем скатиться по склону и спрятаться за небольшим холмиком. Пули пролетали в паре сантиметров над его головой. Один меткий выстрел – и он покойник. Нужно было соображать как можно скорее.

Из кожаного подсумка ефрейтора он вытащил магазин к МП-40, дрожащими руками перезарядил автомат и вслепую принялся палить по немцам. Те закричали довольно близко – видать, пытались обойти. Максим решил проверить их расположение. Лишь на мгновение он высунул голову, как его тут же прижали огнем. Медленно, но верно они окружали его.

И тут под телом мертвого ефрейтора он увидел ручные гранаты. Чтобы добраться до них, ему пришлось несколько секунд повозиться с мертвецом, дабы перевернуть того на спину. Немцы палили, не переставая, и, судя по грохоту их автоматов, они были все ближе…

Наконец он взял одну из трех гранат, зажал под мышкой, выкрутил крышку на конце деревянной рукоятки и дернул за появившийся оттуда шнур. Он выждал две секунд и что есть силы бросил ее в сторону немцев и спрятал голову в руках.

– Granate! – закричал кто-то из фрицев.

Взрыв. С неба, подобно дождю, посыпались куски почвы. В ухе зазвенело.

Он взял в руки следующую гранату и бросил ее на этот раз чуть левее. Снова звон в ушах и очередная порция земли за шиворотом. Схватился за рукоятку третьей, открутил крышечку и…

Внутри у него все обмерло, когда возле ног упала ответная граната. Время, казалось, застыло…

Он бросился к телу мертвого ефрейтора, перевернул его животом на злосчастную гранату – сердце билось так часто, как никогда в жизни – и в тот же миг раздался взрыв.

Перед глазами была тьма. В ухе стоял невыносимый звон, и, казалось, что сейчас он оглохнет окончательно. Открыв глаза, он увидел перед собой месиво: куски мяса и костей разлетелись по всему склону. Максим не успел даже понять, жив ли он или это все ему мерещится, как вдруг увидел нависшего над ним фрица, держащего его на прицеле. Лоб немца был перевязан бинтами, что-то в нем Максиму показалось знакомым…

«Вот и все», – подумал он, готовясь принять смерть.

Некая неведомая сила сбила фашиста с ног. Прежде чем упасть, тот успел сделать пару выстрелов, чуть не попав Максиму в голову.

Максим попытался встать, но его парализовало – руки и ноги отказывались подчиняться. Звон в ушах постепенно проходил. Максим смог приподнять голову и увидел, как фашист дерется с капитаном. Андрей все еще был жив и пришел ему на помощь.

В руке немца появился кинжал. Ему не составило труда вонзить лезвие офицеру прямо в живот, а затем еще раз и еще. Эта жуткая картина вызвала у Максима такой приток ненависти, что он смог наконец-то встать.

Максим бросился на немца, скинул его с капитана и повалил на лопатки, заставив выронить кинжал. С фашиста слетела каска, и рядовой обомлел, когда увидел у него повязку на голове. Он узнал его. Это был тот самый рыжеволосый немец, которого Ольга Николаевна огрела по башке чугунным горшком, когда тот пытался убить Машу, держа нож у ее горла. Максим на мгновение утратил бдительность, чем немец смело воспользовался и нажал пальцем на рану в плече.

Максим закричал и ослабил хватку. Немец отбросил его в сторону, метнулся к своему кинжалу, схватил его и с ненавистью посмотрел на Максима.

– Маша… – Максим тяжело дышал. – Вы убили ее? Убили, я спрашиваю?!

Почему они не убедились в том, что прикончили немца? Как получилось, что они упустили столь важную деталь! Ведь если он остался жив, то…

…то мог спокойно рассказать, как все было на самом деле. И тогда…

Внутри Максима все как узлом перевязали от одной лишь мысли, что немцы сделали с Машей, ее матерью и братом.

– Маща? – на миг у фрица на лице проскользнула ухмылка. – Маща все… – он сжал кулак над головой и изобразил повешенного.

Этого движения Максиму было достаточно для понимания того, что фашист сказал о Маше. И он поверил ему. Они убили ее. Неважно как, но убили…

Он бросился на немца. Ему стало плевать на кинжал в руках фашиста, на боль в ране, на все. Он сбил его с ног, даже не заметив, как тот вонзил лезвие ему в предплечье, крепко схватил за кисть руки и зубами вцепился ему в глотку. Кровь брызнула в глаза, но он лишь слегка поморщился. Он не обращал внимания на то, как фашист из последних сил колотит его по спине; как, захлёбываясь собственной кровью, издаёт предсмертный вопль.

Скорлупа Максима, о которой говорил Андрей, была разбита на мелкие кусочки.

Перед глазами его стояла жуткая картина: сотни убиенных солдат, брошенных на растерзания воронам; повешенного с семьей мальчика с табличкой на шее «Я помогал партизанам»; и, разумеется, Маша, милая, невинная девушка, в которую он влюбился с первого взгляда. Но теперь ее больше нет. Их всех больше нет. И все из-за проклятых немцев.

Фашист еще был жив. Крепко прижимая глубокую рану в горле, из последних сил он хватался за свою жалкую жизнь.

Под руку рядовому попался небольшой булыжник. Он обрушил его на голову фашиста. Он бил и кричал что есть мочи, пока рука не устала. Потом, отчаянно закричав, бросил булыжник и горько заплакал.

Рядом послышалось тихо завывание. Максим поднял голову и увидел, как Андрей еле заметно шевельнул пальцем. Он бросился к нему, схватил за руку и крепко ее сжал.

Андрей задыхался, изо рта шла кровь. Даже будучи почти мертвым, ему удалось в очередной раз спасти Максима от неминуемой гибели.

Дёргаясь в предсмертных муках, он впился в Максима взглядом и совсем скоро ослабил хватку и перестал дышать.

– Спасибо, – прошептал Максим мертвому Андрею.

14

Несколько немцев были еще живы, и Максим, не раздумывая, покончил с ними. Теперь, умудрённый печальным опытом, он знал – нельзя оставлять фрица, не убедившись, что тот издал последний вздох. У одного из них он нашел кожаную сумку, открыл ее и обнаружил все необходимое для оказания первой помощи. Там же он нашел книжонку. Из любопытства он открыл ее и на первой странице увидел портрет Адольфа Гитлера в овальной рамке. Максим смотрел на изображение вождя Германии, пытаясь понять, что движет этим человеком. Спит ли он спокойно по ночам? Екнуло ли его сердце хотя бы раз, когда он получал очередной отчет об убийстве мирных советских граждан? Есть ли в нем хоть капля человечности?

Максим отбросил книгу в сторону.

Из-за полного незнания немецкого ему пришлось нюхать каждую баночку из аптечки, чтобы понять или хотя бы догадаться о ее содержимом. Немного погодя он смог найти необходимые ему спирт и марлю и кое-как перевязать раны.

Покончив с перевязкой, Максим спустился к тропе и оттуда взглянул на склон, усыпанный трупами фашистов. В воздухе по-прежнему висел едкий запах пороха, от которого становилось дурно.

Максим стоял и думал, как вообще ему удалось выжить в таком бою. Неужели все это лишь выгодная позиция и умение стрелять метко? А быть может, за этим боем кроется нечто большее? Нечто такое, о чем говорил Андрей?

Бог. Это было бы невозможно без Его вмешательства.

Ведь вот оно, прямо перед ним это чудо. Целый взвод убитых фашистов и он, живой. Раненый, весь в крови, но живой…

Он последний раз взглянул на тело капитана. Хотелось его похоронить, но он понимал, что это отнимет много времени и сил. Да и сам Андрей не одобрил бы этого. Максим представил, как тот в приказном тоне говорит ему, чтобы он не тратил время попусту и продолжал выполнять свою непосредственную задачу. Что ж, так он и сделает.

Он отдал честь Андрею и медленно поплёлся вдоль тропы.

К сумеркам Максим набрел на небольшой ручеёк в лесу. Сперва решил умыть только лицо от засохшей крови, но, чутка коснувшись прохладной воды, ему захотелось искупаться. Хотелось смыть с себя всю эту грязь, эту кровь, этот мертвый дух. Он разделся, медленно вошел в воду и исчез под ней полностью. Он разглядывал мутные очертания дна, и его посетила идея остаться здесь. Обнять руками булыжник, которого он касался ногой, и не шевелиться до тех пор, пока не перестанет дышать. Да, будет трудно совладать с желанием вынырнуть; да, он наверняка будет мучиться, прежде чем перестанет сопротивляться и окончательно задохнётся, но оно стоило того. Он был твердо уверен, что после всего пережитого так ему будет легче.

Все было безнадежно. Из преисподней нет выхода.

Но обещание, данное капитану, не покидало его мысли. У него был приказ, и его надо выполнить.

Выйдя из воды, он оделся и пошел дальше. Он понятия не имел, в правильном ли направлении двигается и как долго еще идти до Трубчевска. Последнее, что он помнил, – это как Андрей говорил, что этим вечером они бы уже были в городе. Однако, когда вечер настал, он не заметил и намека на город. Его окружал бесконечный лес.

Глубоко в чаще Максим набрел на старый дуб. Он рухнул у его подножия и крепко уснул.

Ему снились мертвые тела. Десятки тысяч костей подобно огромному ковру устилали бескрайнее пространство вокруг. Среди них были не только взрослые, но и крохотные детские скелеты, и черепа животных.

Во сне он чувствовал, что виновен в смерти каждого из них.

15

Выстрелы прогремели вдалеке на востоке. Судя по грохоту, это было артиллерийское орудие.

Солнце еще не успело выйти из-за горизонта. Было сумеречно и невероятно тихо – лес еще и не думал просыпаться. Зубы стучали от холода, от которого порванная гимнастёрка не спасала. Чтобы не замёрзнуть окончательно, Максим направился в ту сторону, откуда доносился грохот орудий. Он был уверен, что стреляли фрицы – кроме них, казалось, во всей Брянщине не осталось никого. Максим кипел необузданной яростью. Хотелось вцепиться в глотку каждого немца и разорвать. Как же он жаждал повторить все то, что сделал вчера, еще раз, и еще, и еще, пока смерть, наконец, не заберет его.

Размышляя об этом, он позабыл о холоде. Ему стало невероятно легко.

Он вышел на опушку леса, где затаился и осмотрелся. Увиденное заставило сердце сжаться от боли.

Десятки уничтоженных советских танков и бронетехники покрыли искорёженными телами поле, превратив его в огромное кладбище. Огонь возле некоторых по-прежнему горел, что говорило лишь об одном – сражение произошло совсем недавно. Ему удалось приметить лишь пару разрушенных фашистских танков. Всего лишь пару на фоне десятка советских…

В ноздри ударил едкий смрад сгоревшей плоти, Максиму стало дурно, и его почти вырвало, но он сдержался.

Медленно он побрел вперед.

Обугленный труп солдата лежал возле разрушенной гусеницы танка. Его кожа продолжала шипеть и лопаться, как мясо на сковороде. Рядом лежал шлемофон, каким-то чудом он остался целёхоньким.

Максим шел дальше и натыкался на десятки тел, и взгляда от них оторвать было невозможно, они были повсюду: вот один пытался вылезти из верхнего люка, но так и остался там наполовину, полностью сгорев; рядом уже знакомая Максиму картина мертвеца, чьи кости перемололи гусеницы танка; кое-где под ногами лежали оторванные конечности, вот оторванная голова с открытым в ужасе ртом…

Отец, бывало, после долгих уговоров Максима рассказывал ему про то, каково это – сражаться на поле боя. Он говорил, что это нельзя передать словами и никто на свете не способен достоверно описать весь кошмар войны, даже если там побывал. Тогда Максим думал, что отец в очередной раз уклоняется от увлекательного рассказа про сражения и грандиозные баталии, разворачивавшиеся на территории Европы в те года. Но теперь убедился, как глуп и наивен был. Отец ни капельки не соврал, говоря, что описать происходящее там словами невозможно.

«Лишь побывав там, поймешь, что за ужас это такой – война», – говорил всегда отец.

Один из танкистов, мимо которого прошел Максим, тихо застонал, подавая признаки жизни. Половина его лица была изуродована, в месте, где некогда была щека, теперь были ошмётки плоти. Удивительно, как он был до сих пор жив.

Максим склонился над бедолагой, они встретились взглядами. Танкист шевелил губами, пытаясь что-то сказать, но ничего было не разобрать. Максим поднес ухо к его губам и с трудом расслышал: воды.

– У меня нет, братец, – с досадой произнес Максим и покачал головой. На глазах появились слезы.

Но танкист продолжал шевелить обгорелыми губами, на которых, похожие на паутину, висели тонкие ниточки слюны.

Максим осмотрелся по сторонам.

– Сейчас, я мигом, мигом…

Он начал искать фляжку, хоть одну. Должна же здесь быть хоть одна фляжка! Сердце кровью обливалось при мысли, что он не в состоянии утолить предсмертную жажду умирающего танкиста. Он не замечал груды трупов, ставшие вдруг чем-то само собой разумеющимся. И вот рука все же нащупала металлическую фляжку, на донышке что-то осталось. Он бросился к умирающему, но было поздно. Пустые глаза парня уставились в сумеречное небо.

Максим тем не менее отвинтил крышечку фляги и приложил к губам мертвеца.

– Пей, братишка, – он силой всунул горлышко в рот трупу. – Прошу тебя, пей. Пей! – он взял фляжку, сам сделал пару глотков, словно показывая, как это делается, после чего снова попытался напоить танкиста. – Ну, пей же, пей! ПЕЙ! ПЕЙ! ПЕЙ!

Максим бросил фляжку и горько заплакал, спрятав голову в коленях.

Он хотел быть на месте этого парня. Хотел убежать от всего и не принадлежать миру, где люди способны сотворить то, что окружало его со всех сторон.

Максим просто хотел умереть.

16

Он покинул злополучное поле боя и снова оказался в гуще леса.

Рана в плече начала жутко болеть. Он устроил небольшой привал, поменял повязку, слепо надеясь, что это может хоть немного успокоить боль, но все было напрасно. Боль и не думала прекращаться.

Собираясь продолжить путь, Максим заметил, как из кармана выпала та самая бумажка. В голове промелькнула мысль, как бы было глупо после всего пережитого ради этого клочка потерять его в лесу.

Он взял листок в руки, вытер от грязи, развернул и впервые посмотрел на содержимое. Бумага сильно измялась и местами испачкалась кровью капитана, но изображение на ней читалось без труда. Там были наспех нарисованные карандашом линии, стрелки и названия важных стратегических точек, в основном населенных пунктов. Из увиденного Максим не понял ничегошеньки, кроме расположения некоторых городов и реки Десна, протекающей вдоль Трубчевска.

В голове не укладывалась, что такая хрупкая мелочь сопоставима с жизнями десятков тысяч советских солдат.

Неподалеку снова раздался грохот. Максим решил, что это были те, кто расправился с красноармейцами в том поле.

Сложив осторожно листок бумаги, он спрятал его во внутренний карман гимнастёрки и направился прямо в ту сторону.

Понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы начать слышать громкую немецкую речь. Он укрылся в узеньком овраге, из которого наблюдал за происходящим.

Около сотни фашистов, видно, прибывших сюда еще этим утром, суетились во дворе между десятками каменных и деревянных домиков. Трубчевск это был или нет – Максим не имел понятия, поскольку ему так и не довелось там побывать. Он заметил, что большинство солдат разгружали боеприпасы из одних грузовиков и спешно перекладывали в другие. Было там и несколько танков с копошащимися рядом экипажами, должно быть, устраняющими неполадки. Остальные танки, которые они с Андреем видели еще вчера, видимо, были где-то в другом месте.

Немцев была тьма. Как через них продраться, Максим не имел понятия. Повернуть обратно? Не пойдет. Тела убитых им накануне немцев уже наверняка нашли и пустились за ним вслед. Путь был только один – вперед, через сотни вооружённых немцев.

Был бы здесь Андрей, размышлял Максим, он бы точно что-нибудь придумал.

Небольшая рытвина, где он прятался, была ненадёжным укрытием. Послышалось посвистывание и шорох листьев – кто-то приближался. Максим вжался в склон оврага, задержал дыхание и внимательно прислушался. Шаги становились все ближе и ближе, пока фашист не встал прямо над ним, на расстоянии вытянутой руки, чудом его не заметив. Он небрежно бросил автомат на землю – снизу Максиму удалось заприметить выпирающее дуло на краю склона – и расстегнул ширинку брюк. Немец, напевая себе под нос веселый мотив, справлял нужду прямо на макушку Максима. Пришлось терпеть это унижение, иного пути не было…

Головой, а не сердцем. Головой, а не сердцем…

И именно в эти унизительные секунды, казавшиеся вечностью, Максиму пришла идея, осуществить которую подвластно было только безумцу. Но, учитывая безвыходное положение, он решился. На войне без риска не победить.

Наконец, закончив свое дело, немец потянулся за автоматом, и Максим схватил его за руки и сбросил вниз. Пришедший в себя после внезапной атаки немец вскочил на ноги, открыл рот, чтобы закричать, но Максим пресёк это, бросившись на него и сбив с ног.

Фриц был совсем юнцом, не старше его, возможно, даже младше. Его глаза испуганно забегали, когда Максим сжал ладонями тонкую бледную шею. Немец сопротивлялся, наносил слабенькие удары по рёбрам, пытался дотянуться до ножа, но все было тщетно, ему не хватало сил. Отчаянная борьба за жизнь немецкого парнишки еще несколько дней назад могла бы вызвать в Максиме хоть капельку жалости, но не сейчас, никогда больше. Он душил не человека, а зверя, душил и не испытывал ничего, кроме ярости.

Максим впился в наполненные страхом серые глаза своей жертвы. Он смотрел, как тот отчаянно пытался глотнуть воздуха, как глаза его гасли, словно догорающая свеча. Еще секунда, и кулаки перестали стучать по ребрам, а тело больше не извивалось как рыба, брошенная на берег.

Несколько дней назад, когда он впервые забрал жизнь одного из фашистов, его одолевали неприятные чувства. Но теперь он не ощущал ничего. Ни жалости, ни раскаяния, вообще ничего.

Хладнокровно он начал снимать с фашиста сапоги, форму, каску и все остальное снаряжение. На дне оврага лежало мертвое тело в одном только нижнем белье. Труп Максим на всякий случай присыпал листьями. Подранную гимнастерку и кирзачи спрятал там же.

Форма оказалась маловата, особенно в области живота – немец был совсем худым. Но еще одного фашиста с более подходящей по размеру формой Максим ждать не собирался. Повязку с уха пришлось снять, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Он понадеялся, что рану прикроет шлем. Расстегнув карман вражеской униформы, чтобы положить туда карту, он наткнулся на фотокарточку. На ней с улыбкой до зубов был запечатлён убитый им немец, обнимающий хорошенькую брюнетку в платье, не отрывающую влюбленного взгляда от своего партнера. Между ними был велосипед с закрепленной спереди плетеной корзинкой. Фотограф запечатлел их во время летней прогулки. Оба выглядели невероятно счастливыми.

Максим небрежно бросил фотокарточку в сторону спрятанного тела, еще раз убедился, что замел следы как подобает, и поднялся по склону оврага.

От него несло мочой, потом и грязью. Оставалось лишь надеется, что немцы не почуют этого.

Он поднял автомат с земли и медленно зашагал в сторону немцев.

17

Максим шел быстро, опустив голову, всеми силами стараясь не привлекать к себе внимания. Больше всего он опасался, что кто-нибудь из немцев подойдет к нему и заговорит – тогда всей затее хана. Пока что ему удавалось успешно отыгрывать неприметного самозванца.

Меж тем суматоха усиливалась. Максим не понимал ни слова, но крики становились все громче.

Немцы, не церемонясь, выгоняли жителей из хижин, используя физическую силу, или просто орали на них. Пугаясь, те хватали первое, что подворачивалось под руку, строились, и их уводили в неизвестном направлении. В основном это были женщины, дети да старики, неспособные оказать сопротивление. Но были среди поселенцев и те, кто осмеливался бороться. Седобородый старик пытался остановить фашистов, бросающих все его хозяйство (и не только его) в большое кострище, освобождая место в доме для очередного штаба или черт еще знает чего. Старик громко их бранил, а затем, снимая свою кепку, плакал и умолял грабителей остановиться. Когда же один из немцев вынес из дома груду женской одежды, старик и вовсе обезумел и накинулся на фашиста. Солдаты остановили его, поставили к стене и расстреляли. Словно прихлопнули назойливую муху, мешающую работать.

Максим наблюдал за этой сценой, с трудом сдерживая себя. В глубине сердца у него томилась надежда, что не все фашисты такие изверги и найдётся среди них хоть один, который откажется выполнять эти злодеяния. Но нет. Все они даже не повернулись в сторону несчастного старика, убитого за то, что просто пытался защищать собственное добро.

По спине сильно ударили. Он весь похолодел в этот миг.

Вот и все, конец спектаклю.

Медленно развернувшись, он увидел немецкого офицера, злобно уставившегося на него.

– Warum arbeitest du nicht, Soldat?22
  Почему не за работой, солдат? (нем.)


[Закрыть] – заорал тот.

Максим растерянно смотрел на фашиста, не понимая ни слова. План оказался хреновым, крайне хреновым! О чем он только думал?

– Antworte mir?33
  Отвечай мне! (нем.)


[Закрыть] – он сделал шаг в его сторону, смотря ему прямо в глаза.

Максим предпочёл молчать.

– Flebben her damit, dalli!44
  Документы сюда, живо! (нем.)


[Закрыть] – офицер протянул руку. Максим беспомощно посмотрел на нее. Судя по злобной роже, офицер точно не руку пожать хотел. – Du hast wohl Watte in den Ohren?55
  Ты что, оглох? (нем.)


[Закрыть]

Максим потянулся к автомату. Его план не сработал, но прежде, чем умереть, он постарается забрать с собой сколько сможет. К ним подбежал солдат, отсалютовал офицеру и что-то сказал. Тот даже глазом не моргнул, не сводя взгляда с Максима до тех пор, пока не услышал что-то важное. Выслушав солдата, он произнес:

– Setzen Sie sich auseinander mit Ihren Angehörigen, Scharführer! Vielleicht vergessen sie, daß wir im Kriege, aber nicht im Bade sind!66
  Разберитесь со своими подчиненными, шарфюрер. Они, видимо, забывают, что у нас война, а не курорт (нем.)


[Закрыть]

После этих слов офицер ушел, но на душе у Максима лучше не стало. Другой немец все еще стоял рядом.

– Ran an die Buletten, dalli!77
  А ну, живо за работу! (нем.)


[Закрыть] – заорал он и ударил Максима в плечо, прямо в место, где была рана. Сквозь зубы он вытерпел невыносимую боль. – Los! Los! Los!88
  Живее! Живее! Живее! (нем.)


[Закрыть] – немец подтолкнул его в сторону остальных солдат, разгружающих боеприпасы. Наконец Максим понял, что от него требовали, и, дабы не вызвать подозрений, побежал в сторону грузовиков.