Текст книги "Один я здесь…"

Эпилог

1966 год, Карелия

Проезжая вдоль маленьких озер и рек, окружённых лесными массивами, Клаус Остер испытывал лёгкий трепет. Каждый кустик и холмик, увиденный им, напоминал о тех событиях, что произошли здесь поздней осенью 1941 года.

Поездку на грузовике в тот вечер, когда весь немецкий отряд был разгромлен подчистую, он помнил смутно, поскольку чувствовал себя неимоверно уставшим. Пару раз, кажется, даже задремал за рулем, но все же каким-то чудом умудрился справиться с управлением. Побег этот, однако, был недолгим. В тот же день, глубокой ночью, он наткнулся на конвой советских солдат, едущий прямо на него. О побеге не могло быть и речи – его обязательно догнали бы. Да и бензин в грузовике приближался к отметке «пусто». Клаус не придумал ничего лучше, кроме как добровольно сдаться красноармейцам.

Его доставили в Беломорск, в прифронтовую столицу Карелии. Тамошний начальник долго с ним не разбирался и, заключив, что он обыкновенный перебежчик, отправил в лагерь для военнопленных в Свердловской области. С этого самого места и начались изнурительные годы в плену, где ему предстояло провести долгих семь лет. Война для лейтенанта люфтваффе Клауса Остера закончилась, едва начавшись.

В первый год заточения он только и делал, что загружал и выгружал вагонетки с углем вместе с другими военнопленными. При воспоминании о тех днях у Клауса невольно начинали дергаться мышцы – столь невыносимо тяжелым был этот труд. Обессиленные и голодные люди падали прямо средь бела дня и больше не поднимались. Каждую неделю там умирали десятки человек, не выдерживая адской работы. Были и те, что просто не просыпались на следующее утро, умирая либо от болезни, либо от истощения.

В один из таких дней Клаус не выдержал и обратился напрямую к начальнику лагеря. Слезно он умолял его отпустить, пытаясь доказать, что с фашистами у него нет ничего общего, как и с их идеологией, в которой он разочаровался еще год назад. Вспоминая это сейчас, Клаус невольно улыбается – каким же глупым и наивным мальчишкой он был тогда! Начальник лагеря, лысый мужик с пышными, как лошадиный хвост, усами, посмеялся над ним и велел трем охранникам поговорить с ним как следует. После этого разговора, окончившегося сломанными пальцами, множеством ссадин с ушибами и сотрясением, он чудом остался жив. В тот день он выучил одно из главных правил, что помогли ему продержаться остальные шесть лет: держи язык за зубами.

Шли годы, но в жизни Клауса не менялось ничего, кроме вида работ: он успел построить немало бараков, в которых сам впоследствии жил вместе с другими пленными; возвел множество железных дорог и заводов, стоящих и поныне. Он привык к новой для него жизни в лагере военнопленных точно так же, как рано или поздно свыкается заключенный со своим заточением в тюрьме. Единственное, о чем мечтал Клаус, находясь в неволе, помимо свободы, так это снова оказаться за штурвалом истребителя. Подняться в небо, сделать парочку виражей и увидеть этот мир глазами гиганта, шагающего по земле. Во снах он постоянно видел себя в кабине пилота, но вот его братик Тоби, прежде летавший вместе с ним, более не приходил ему в грезах. Почему так произошло, для Клауса до сих пор оставалось загадкой.

С каждым месяцем пленных прибывало все больше, как и новостей. Все говорили о скором крахе Третьего рейха: русские понемногу отбивали захваченные земли, продвигаясь все ближе к Европе. Рассказывали, что шансы на победу все еще были, но каждый новый попавший в лагерь немец или австриец убеждал, что шанс этот становился все призрачнее. Окончательно же все разуверились в победе Гитлера, когда в 44-м году был открыт второй фронт, тем самым зажав их родину с двух сторон. Германия была окружена, и в мае 1945 года в Берлине был подписан акт о капитуляции. Для многих же немцев война закончилась раньше подписания этого документа, когда стало известно о смерти Адольфа Гитлера. Фюрер вместе со своей возлюбленной Евой Браун покончил с собой, выстрелив себе в висок. Ева же, как слышал Клаус, приняла какой-то быстродействующий яд.

Когда война была окончена, ему предстояло еще долгих три года провести в плену, пока решалась его судьба. Со временем строгость в лагерях сходила на нет, люди уже не работали до изнеможения и получали достаточно пищи. И, наконец, 27 февраля 1948 года вышел приказ, по которому ему удалось покинуть территорию СССР.

Вернувшись в Берлин, он долго не мог найти себя и много пил, пытаясь заглушить все те тяжелые воспоминания, что преследовали его по ночам. В какой-то момент, уже полностью отчаявшись, он даже подумывал свести счеты с жизнью, как это делали многие бывшие солдаты в те годы, пока не повстречал своего ангела-хранителя, прекрасную девушку, снявшую невидимую петлю с его шеи. Анна была из женщин, способных кусок серого камня превратить в сияющий бриллиант. Она помогала ему избавиться от ужасных воспоминаний о том, что он пережил в лагере для военнопленных, работая с ним как реставратор с потрепанным временем шедевром. Ему удалось вернуться к нормальной жизни, а еще некоторое время спустя снова взяться за штурвал. Это произошло в 1952 году, когда на его с Анной свадьбу пришел некто Ганс Вебер, давний знакомый его новоиспеченной невесты. Когда тот узнал, что Клаус во время войны был пилотом, то посмотрел на него с неподдельным удивлением.

– Господин Остер, простите меня, но какого черта вы все еще не за штурвалом?! – сказал он тогда. Клаус, помнится, и возразить не успел, как получил предложение о работе частным пилотом. Ганс, как позже выяснилось, был на короткой ноге с директором почти новенького аэропорта под названием Шёнефельд, нуждающегося в пилотах гражданских рейсов.

К следующему году он снова взялся за штурвал. В тот день он летал, и слезы радости лились из его глаз. Он не мог поверить в то, что это происходит.

Наконец, спустя столько времени, он мог сказать себе, что действительно был свободен.

Жизнь налаживалась и, помимо успешно развивающейся карьеры пилота, в семье Остеров появилось пополнение, малышка Майя. Все шло своим чередом. И лишь одна вещь не давала ему покоя. Тот самый отрезок в его жизни, что он глубоко похоронил в себе, не рассказывая о нем никому.

И вот, спустя двадцать пять лет, он снова оказался здесь.

– Приехали, – сказал водитель, заглушив мотор старенького ЗИСа.

Клаус протянул ему червонец, поблагодарил и вышел на улицу и ступил чистыми сапогами в жидкую грязь. Заметив это, водитель, поправив кепку, произнес:

– Вы это, не подумайте, я не нарочно так остановил. Здесь в это время грязи больше, чем воздуха.

– Все хорошо, – вежливо улыбнувшись, ответил Клаус.

– Уверены, что вам сюда? – продолжил водитель с явным желанием поддержать разговор. – Тут уж и не живет никто толком. Народу с воробьиный нос осталось.

– Уверен, – все та же вежливая немецкая улыбка.

– Ну… – водитель повернул ключ зажигания. – Какое бы дело у вас ни было в этой глуши, желаю вам удачи.

Закряхтев и покачавшись, маленький грузовик скрылся за рощей.

Деревушка и впрямь была уже не той, какой он ее помнил. Множество домов покосились от времени, некоторые и вовсе держались на честном слове. Вся центральная дорога была в непролазной грязи, приходилось искать более или менее твердые островки, чтобы продвигаться вперед, или обходить, теряя кучу времени. Но его-то у Клауса было навалом. Он не желал никуда торопиться, и задуманное им еще год назад паломничество, как он называл свою тайную вылазку, собирался провести обдуманно и тихо.

Навстречу ему шел скрюченный старичок, удерживающий за узду худенькую кобылку. Он посмотрел на Клауса как на пришельца, наверное, обратив внимание на необычную для сих мест одежду: теплое пальто, шляпа и новехонький чемоданчик в правой руке.

Поздоровавшись со стариком, Клаус поинтересовался у него об одном из жителей посёлка. Он был уверен, что услышит от старика, что нужный ему человек уже давно здесь не живет, однако тот, услышав знакомое имя, указал в сторону леса.

– На промысел он пошел, с сыном. Дня три уж как ушел. До самой зимы не воротится, – он подозрительно осмотрел Клауса с ног до головы. – А чаво вам от него надобно? Вы кем будете?

Чтобы унять подозрительность старика, пришлось заплатить ему три червонца. Тот, дрожащими руками взяв заветную бумажечку, принялся приглашать новоиспеченного друга к себе в хижину, дабы угостить рюмашкой спирта. Клаус вежливо отказался от выпивки, но вот от приглашения зайти внутрь, чтобы переодеться и оставить старику вещи на сохранение, не отказался. По возвращении пообещал ему накинуть сверху еще три рубля, при условии, разумеется, что вещи останутся в целости и сохранности.

Одевшись в более подходящую для долгого пути одежду, Клаус, взяв у старика немного хлеба и фляжку с водой, направился в сторону леса.

– Коля, заблудишься же! – старик так и не запомнил имени Клауса, предпочтя ему простое и знакомое русское имя.

– Не переживайте, – сказал он ему. – Дойду уж как-нибудь, не впервой.

Последние слова явно заинтересовали старика, но он лишь отмахнулся да зашагал в сторону дома.

Дорога действительно запомнилась ему хорошо. Меняются люди, города, технологии, но лесные тропки, кажется, всегда остаются неизменны. Идти по грязи было трудно, но не труднее, чем по снежным сугробам, в которых он утопал по колено в свое время. Да и погода была теплее. Осень в Карелии, несмотря на грязь и сырость, все же была прекрасна.

Ночь он провел в палатке рядом с костром, то и дело прислушиваясь к звукам леса. Слух успел стать хуже к пятидесяти годам, но в ту ночь, он был готов поклясться, что где-то вдалеке слышал голоса на русском и немецком. Были взрывы, крики и бесконечная пальба из автоматов и винтовок. В этих местах эхо войны отражалось от каждого деревца.

Утром, встав спозаранку, он продолжил паломничество и ближе к обеду услышал равномерное эхо ударов – неподалёку работали молотком. Он направился на звук и заметил меж стволов деревьев бревенчатый каркас будущей хижины. Стоял он на том самом месте, где много лет назад стояла другая похожая хижина, ставшая ему домом…

Клаус рассматривал каркас и пытался представить, каким будет дом. От горьких воспоминаний из глаз начали течь слезы, и он не заметил, как возле него, собирая хворост, прошёлся молодой человек, застав его врасплох. В спешке он вытер слезы платком, и следующие несколько секунд они смотрели друг на друга, пока тот не произнес:

– Вы кто?

У Клауса подступил комок к горлу. Юноша этот, с виду ему было около двадцати, был как две капли воды похож на Максима.

Так и не дождавшись ответа, парень осторожно положил хворост на землю и крикнул:

– Бать!

Удары молотка затихли. Глаза мальчика не отрывались от непрошеного гостя и лишь иногда посматривали в сторону дома. Оттуда вышел тот, ради кого Клаус и проделал столь долгий путь.

Максим почти не изменился за эти двадцать пять лет. Он выглядел все таким же могучим и высоким мужчиной, как и его отец. Щеки покрывала колючая щетина, в волосах было несколько седых прядей. На плече висело ружье. Завидев Клауса, он замер на месте. Удивление в глазах Максима сменила неприязнь.

– Иди, Сереж, оставь нас, – сказал он, не спуская глаз с Клауса.

Юноша хотел было возразить, но, еще раз оглядев обоих мужчин, поднял брошенные им жерди и пошел в сторону дома. Как только он ушел, Максим спросил:

– Зачем ты пришел?

На несколько секунд он потерял дар речи, внимательно осматривая старого врага.

– Могу я сесть? – Клаус указал на пенёк.

Брови Максима приподнялись в удивлении.

– Знаешь русский?

– За семь лет в плену волей-неволей выучил.

Не дождавшись разрешения от Максима, он сел на пенек. Все же года давали о себе знать, и за полтора дня в пути мышцы ног ужасно болели.

Оба они снова смотрел друг на друга, будто пытаясь восстановить в голове все то, что произошло в этих лесах в ноябре 41-го.

– Вы с сыном так похожи, – улыбнувшись, сказал Клаус и указал в сторону строящейся хижины. – Я еще подумал, возможно, это ты так хорошо сохранился…

– Что тебе нужно? – повторил Максим.

Клаус понимающе закивал головой. Этой минуты он ждал двадцать пять лет, но теперь, наконец дождавшись, ему было невыносимо трудно сделать то, ради чего он сюда пришел.

– Почему ты не убил меня в тот день? – сипло спросил Клаус, внутри у него все сжалось в узел.

– Ты за этим сюда пришел? – в голосе Максима слышались нотки сомнения. – Ради ответа на этот вопрос?

– Да, – твердо ответил Клаус и после довольно длительной паузы продолжил: – Я двадцать пять лет мучился этим вопросом, двадцать пять лет не мог понять, почему человек, столь сильно меня ненавидевший и желавший смерти, передумал и отпустил меня. Человек, который наказал меня семью годами в лагере для военнопленных, но при этом подарил мне после счастливую жизнь с моей любимой супругой и дочуркой, – он сделал паузу, выдохнул и продолжил: – Поэтому, отвечая на твой вопрос, – да, черт побери, я хочу знать, почему в тот день, когда мне было суждено умереть, ты оставил меня жить.

Сказав это, Клаус выдохнул. Было ощущение, что долгие годы он вынужденно таскал в руке тяжелую ношу, от которой, наконец, избавился.

Максим снял с плеча ружье, прислонил его к дереву и сел неподалёку. Он тяжело выдохнул и еще некоторое время молчал, переваривая в голове услышанное.

– Когда я увидел его мертвого… – начал он тихо, чуть ли не шёпотом, – я понял для себя одну простую истину, которую он пытался донести до меня, но я его не слушал. Тогда я был твёрдо убеждён, что все делаю правильно. В итоге это привело к его смерти, – он посмотрел на Клауса, лицо его нахмурилось. – В тот день, когда его убили, я впервые решил сделать так, как он мне велел, – отпустить тебя и перестать рисковать чужими жизнями, чтобы облегчить свою, ведь это все равно не поможет. Сколько бы крови я ни пролил, – он коснулся своей груди, – шрам, полученный в этой войне, навсегда останется со мной, – Максим потер лицо руками. – Мне нужно было отпустить тебя еще там, в лесу, когда мы несли его в деревню. Я должен был послушаться…

Максим прислонил кулак к губам и отвернулся от него. Наверное, он с трудом сдерживался, чтобы не закричать.

Клаус встал и медленно, будто подбираясь к дикому зверю, подошел к нему. Тихонечко он сел рядом и осторожно обнял этого человека. Обнял так крепко, как не обнимал ни свою жену, ни свою дочь, ни кого-либо еще на свете.

Разжав объятия, Клаус на удивление не увидел в лице Максима никакого отвращения. В глазах бывшего рядового красноармейца читалась лишь скорбь.

– Вот что, нам там бревна нужно потаскать, – сказал он, поднимаясь на ноги. – С каркасом дел еще немерено: там топором поработать, тут постругать… Поможешь, раз уж пришёл?

У Клауса заколотилось сердце.

– С радостью.

Максим протянул ему руку. Жест, о котором Клаус когда-то мог мечтать. Он долго стоял, не решаясь ему ответить, но, в конце концов, крепко пожал ему руку. Пожал так, как было бы, будь они братьями.

В глубине карельского леса застучали топоры, валившие кусты и деревья. По шляпкам гвоздей звонко бил молоток. Работа кипела, и помимо нее слышался лишь шелест осенней листвы, подгоняемый ветром в этот теплый сентябрьский денек.

Они работали над новой хибарой, не жалея ни сил, ни времени. Позабыв про вражду, про распри, про весь мир, они вместе, рука об руку, возводили то, что, казалось, прежде было навсегда утеряно…

Москва.

20 марта – 6 октября 2020 год.

КОНЕЦ

Послесловие

Первые числа марта 2020-го года я запомнил особенно хорошо. В Москву пожаловал коронавирус, а вместе с ним и самый обыкновенный человеческий страх: «Вот сейчас коснется меня эта зараза – и поминай!..» Именно тогда мы с моей супругой приняли решение запереться в нашей съемной однушке и не выходить до тех пор, пока все не утрясется. В итоге мы продержались лишь месяц и, наплевав на все, вышли на улицу уже в середине марта. Все же, как ни крути, человек – существо вольное, пытка для него – постоянно сидеть в четырех стенах.

Однако проведенный в самоизоляции месяц позволил мне отчетливо увидеть Сергея Ерофеевича – крупного и высокого старика с бородой до груди, живущего глубоко в лесу в крохотной хибарке вместе со своим верным псом. Тогда я еще не знал, что у него есть единственный сын, ушедший на фронт, не подозревал о наличии у него смертельной болезни и ничего не слышал о его тяжелом прошлом. В этот же день, держа образ старика в голове, я написал первые три страницы и прочитал их вслух моей жене. Написанное ей понравилось, и она захотела узнать больше про этого угрюмого старика, живущего на отшибе. И, наверное, если бы не эта ее безумная просьба, книга, что вы держите сейчас в руках, никогда бы не увидела свет.

Внимательный читатель наверняка заметил, что большинство мест и все персонажи, описанные в романе, вымышлены. Так, например, не существует никакой деревни Закройки в Карелии, как и безымянного поселка, в котором живет Сергей. Трущовский лес и Синюхинское озеро вы также не найдете на карте. Небольшое село в Брянщине, через которое проходят Андрей и Максим, тоже плод авторской фантазии и является собирательным образом всех деревушек того времени, захваченных немцами в начале войны.

Города же Трубчевск (Брянская обл.) и Ефремов (Тульская обл.) существуют в действительности. Связанные с ними события в период войны я постарался не искажать и передать все так, как и было на самом деле. Надеюсь, мне это удалось.

Отдельно хочу поблагодарить моего учителя по литературе Надежду Колесову за помощь в переводе с русского на немецкий и Евгения Лахманюка за помощь в переводе с русского на украинский.