Текст книги "Щепотка пороха на горсть земли"

Кто-то из грабителей в этот момент вскочил и побежал, на ходу паля из револьвера в Тузика – то ли набрался решимости, то ли сдали нервы.

Если индахунь и заметил пули, то никому об этом не сказал. В один длинный двухсаженный прыжок он настиг грабителя, сбил его с ног. Схватил, мотнул мордой – и по брусчатке перекати-ёжиком покатилась оторванная голова.

Косоруков от этого зрелища брезгливо поморщился и отвёл взгляд, а Анна в этот момент потянула за локоть вперёд, на площадь.

– Идём, теперь можно. И нужно. Повязать, убрать в подвал и отправить кого-нибудь в Хингу, пусть остатки шайки заберут.

– А где пулемёт? – спросил охотник. Потому что всё остальное вызывало только растерянные ругательства, а это – было просто и понятно. – Он же был?

– Он и есть, – пожала плечами Анна. – В амбаре, вон там, – она махнула рукой на большое здание в тупике. – Оттуда отличный обзор на площадь.

– И кто у вас там дежурит?

– Никто, – отозвалась она. Пока они пересекли площадь, из банка вышел управляющий, а из «Мамонтовой горки» – её хозяин и несколько мужчин с верёвками. Кухонный мальчишка умчался вдоль по улице – наверное, за подмогой. – За пулемёт берётся тот, кто был поблизости, у нас почти все умеют обращаться с оружием. Пётр Петрович всю молодёжь натаскивает. Он хороший дядька, отставной полковник, повоевал изрядно, и нашим местным ополчением в войну командовал. Но именно этот пулемёт мой, трофейный, – с отчетливой гордостью призналась градоначальница. – Хороший оказался. Надёжный. Полезный вот.

– Да уж, – растерянно хмыкнул Дмитрий, а дальше продолжить разговор не получилось: Анна начала уверенно командовать.

Чем больше он наблюдал за ней и остальными горожанами, тем труднее становилось отрицать очевидное: для них всё это было привычно, словно повторено не один десяток раз. Люди прекрасно знали, что делать, и обязанности легко и непринуждённо делили на ходу.

Не успел Дмитрий оглянутся, как у него в руках оказался моток крепкой верёвки, а перед ним – трясущийся от страха грабитель, лежащий лицом в брусчатку и шёпотом твердящий обрывки «Отче наш». Охотника и самого едва ли не потряхивало от вида то ли неживой, то ли Бог весть какой вообще твари, стоящей в сажени в стороне и для острастки порыкивающей на грабителей, но он старался держать себя в руках. Однако грабителей понимал и даже немного им сочувствовал.

Что, впрочем, не мешало вязать узлы крепко и тщательно. Хоть он и служил на броненосце в машинном отделении и с верёвками дела почти не имел, изучения важной морской науки – вязать узлы – это не отменяло. И к лучшему, потому что порой всё же пригождалось. Сейчас вот, например.

На то, чтобы увязать всех выживших налётчиков в одну вереницу, ушло несколько минут. После этого Милохин с парой мужиков покрепче повели едва стоящих на ногах, а частью, кажется, и вовсе рехнувшихся с перепугу бандитов куда-то за здание банка. Тузик ещё раз рыкнул им вслед для острастки и за какое-то мгновение сдулся, осел и превратился в прежнего кабысдоха. Зевнул во всю пасть, потянулся и пошёл подлизываться к управляющему, радостно виляя хвостом.

Хозяин от него не отмахнулся, охотно потрепал за ушами, пока пара слегка помятых клерков собирала мешки с награбленным, даже достал из кармана какое-то угощение, которое пёс с удовольствием проглотил. Косоруков порадовался, что не видел, что это было за лакомство.

На площади стали собираться люди, и люди эти вели себя до изумления обычно, как будто ничего не случилось. Очередная мгновенная смена декораций заставила в который уже раз заподозрить, что либо у него с головой не всё в порядке, либо, как ни странно это звучало, с окружающим миром. И последнее больше походило на правду!

Дело было не только в жутковатой твари с непроизносимым названием, которое он уже забыл. Спокойная деловитость, отсутствие малейших признаков тревоги, ощущение обыденности вот этого нападения на банк – это всё не укладывалось в голове. Чтобы все так привыкли, подобное должно происходить постоянно на протяжении многих лет!

Или он всё-таки сходит с ума и это ему мерещится?

Словно в насмешку над этими его мыслями на площадь редкой рассеянной цепью выскочили сразу четыре перекати-ёжика и, ловко петляя между людей, покатились через площадь и дальше, прочь по улице.

– Если ещё не сошёл, то уже скоро, – пробормотал он себе под нос.

И тут же дёрнулся на непонятное быстрое движение сбоку, совсем рядом; натянутые нервы заставили тело отреагировать быстрее, чем он вообще хоть что-то осознал.

И хорошо ещё, не ударил, а просто схватил! В его руке затрепыхался тощий долговязый мальчишка лет десяти на вид, а может, и больше, просто худоба и драная одежда не по размеру делали его совсем мелким.

– Ай! Дядь, пусти! Дядь, ты чего! Дядь, я мимо шёл! – заголосил он, но Косоруков держал крепко.

– Мимо ли? – с сомнением уточнил он. Таких оборвышей он до сих пор в этом городе не встречал – что, к слову, тоже было странно, – и вид его совсем не внушал доверия.

– Ох ты ж, свят-свят! А это же кто? Чей это ты, мальчик? – загомонили вокруг люди, словно оборванца до сих пор никто не замечал. И он явно был не местным, уж опознали бы.

Тот весь сжался, обмяк, попытался вытечь из собственной рубахи, но Дмитрий не церемонясь перехватил за лохматый рыжий чуб, не мытый и не чёсанный, кажется, с самого рождения.

– Батюшки, так это ж мой кошелёк у него под ногами! И вон мой лежит! Воришка! Карманник! Ну, молодец Дмитрий Михайлович! Добрый хозяин будет! – ещё больше оживились горожане, а добыча окончательно сникла.

Последнее замечание заставило Косорукова растерянно оглядеться, но кто его бросил, он так и не понял. Через собравшуюся толпу тем временем просочилась Анна, окинула добычу внимательным взглядом.

– Вот ты какой, значит, щипач? – задумчиво протянула она. Со всех сторон уже посыпались шутки и сетования о том, какой он щуплый, тощий и вообще непонятно, куда девал наворованное. Но высказывались горожане, как с определённой растерянностью отметил Дмитрий, беззлобно и на мальчишку, кажется, не так уж сердились. Он тоже это заметил, не понимал и оттого робел ещё больше.

– Тётенька, я больше не буду! – проскулил он, переключившись на новую персону. – Пустите меня!

– Дим, а он ведь знаткой! – ахнула Анна. – Он же глаза людям отводил, через это и воровал! То-то я думаю, странный…

Что девушка угадала, стало понятно, стоило взглянуть на воришку. Тот вообще посерел, затрясся, замер в руке Косорукова и забормотал тихо и сбивчиво, со слезой в голосе:

– Не бейте, я ничего, я только крал! Как есть только крал, не знаткой я, дурного не делал!

– Джия нужна, она точно скажет, – решила Анна.

– Я позову! – с готовностью вызвался кто-то из мальчишек. Его тут же поддержала пара возмущённых до глубины души товарищей – что, мол, они все, а не он один. Градоначальница благословила, и гонцы умчались по улице, на ходу переругиваясь.

– А пока пойдём сядем, и ты мне расскажешь, куда наворованное девал. Искусник, – хмыкнула женщина.

Воришка вздохнул, но дёргаться перестал – то ли смирился, то ли бдительность усыплял. Но Дмитрий крепко перехватил его за локоть и потянул за Анной к «Мамонтовой горке». Упускать добычу он не собирался. И дело было не столько в стремлении к справедливости и воздаянию преступнику по заслугам, сколько в самом охотнике. Последние впечатления окончательно переполнили чашу спокойствия и понимания происходящего, и Дмитрий сам не знал, что последует за этим. Поэтому с радостью ухватился за возможность отвлечься на простого и понятного воришку, пусть тот и вправду знаткой.

Лучше уж колдун, чем этот город с непонятными сторожевыми чудовищами, ручными чертями и настойкой на змеях.

Глава 10. Искатели

До расспросов добрались не сразу. От вкусных запахов у мальчишки так протяжно заурчало в животе и он так выразительно покраснел, что Анна сжалилась и попросила хозяйку сначала накормить несчастного, заодно и сами подкрепились. Сердобольная Лизавета разахалась над «бедным ребёнком» и явно поставила себе цель накормить воришку до отвала. Он, конечно, не сопротивлялся.

Анна наблюдала за этим снисходительно и не вмешивалась. Карманник вообще занимал её мало, она ни на минуту не усомнилась, что во всех страшных делах с упырями и убийствами замешан не этот ловкач. Да, он умел оставаться незамеченным, потому до сих пор не попался. Да, хотелось знать, кто забирал у него добытые деньги, потому что украденное явно не шло впрок. Ладно одежда, прикинуться оборванцем, может, было полезно; но слишком уж он был голоден и слишком жадно заглатывал всё предложенное подряд.

Но именно сейчас её куда больше беспокоил Дмитрий. Он выглядел хмурым и угрюмым, от обеда отказался и рассеянно крутил на столе полную кружку с остывающим чаем, ни разу не пригубив напиток. Причин такого его настроения она не понимала. Вроде бы, пока шли, всё было не так уж плохо, что успело случиться за последние несколько минут? Ну не мальчишка-знаткой же так выбил его из колеи!

Однако расспрашивать сейчас, при посторонних, она не стала. Он наедине-то не особенно откровенничал, а сейчас и вовсе только отмахнётся.

Вскоре вернулся трактирщик, похмыкал над мальчишкой, а потом по просьбе Анны подсел ко всей честной компании для разговора.

Воришка назвался Семёном. Сколько ему лет – не знал, потому что не умел ни считать, ни писать. Родился он где-то на востоке, ближе к границе, где шли основные боевые действия. Осиротел ещё до войны, а после бродяжничал и побирался. Сначала в родном городе, потом, когда стало совсем плохо, подался северо-западнее, так потихоньку и прибился в Шналь. Выяснение его преступных связей оставили на потом, сначала сосредоточившись на более важном и опасном. Да и Милохин не хотел весь день просиживать за столом, было полно дел в его большом хозяйстве. Сейчас «Мамонтова горка» пустовала, посетители разбрелись после налёта, но подобные моменты никогда не длились долго.

Трактирщик оказался источником баек не менее богатым, чем ожидали от стариков. Сам по окрестностям не ездил, но наслушался всякого и, не зная, что действительно может пригодиться, принялся делиться историями подряд. И было их столько, что Анна даже взялась записывать предполагаемые места «гнездовья» колдуна.

Семён от сытости успокоился и повеселел и рассказы слушал с удовольствием. На Косорукова и Анну по-прежнему поглядывал насторожённо, ожидая продолжения расспросов, но уже не пугался. А в какой-то момент, на очередной байке, осмелел и даже высказался:

– А вот это брехня! Нет там никаких привидений!

– А что есть? – со смешком уточнил Милохин. Он в этот момент рассказывал про заимку, которую охотники обходили стороной: виделось там им всякое окрест, и все как один предпочитали другие места.

– Да ерундень. Горшки какие-то с банками, в них трава сухая, ещё дрянь всякая, книжки. И пожрать нечего, – охотно заговорил он, довольный общим вниманием к нему не как к карманнику, а как к знатоку окрестностей. – Бумажки ещё всякие с картинками, каменьки с узорами. Рухлядь да безделицы. Но кто-то там бывает, зуб даю! Чистенько уж больно. Я там несколько дней пожил по зиме, но чуть с хозяином не столкнулся. А больше не лез…

– А ты его случайно не разглядел? – спросил трактирщик.

– Да какое! – затряс головой воришка. – Загодя почуял, в кустах там затихарился. Обождал, пока в дом войдёт, и ну дёру оттуда! Ну как понял бы, что я там был?

– Лошадь у него была?

– Не, точно не было. Он это… на лыжах был!

– Где, говорите, эта сторожка? – подобралась Анна, тревожно поглядывая на Дмитрия, который особенно воодушевлённым не выглядел, хотя слушал как будто внимательно.

Выслушав и запомнив дорогу, она решила не откладывать посещение подозрительного места надолго. Мальчишку до прихода ведьмы оставили под присмотром Милохина, а тот решил подойти к вопросу ответственно и для начала оборванца отмыть. Перспектива того, кажется, расстраивала даже сильнее наказания за воровство, но со своей участью карманник смирился. Наверное, тому сильно способствовало сытое брюхо.

На сборы ушло не больше часа. Все вещи, какие были на лошадях, вернули хозяевам, так что за свой карабин Косоруков переживал напрасно.

Анна за это время успела заглянуть в управу, удостовериться, что в её отсутствие не случилось ничего срочного. Понятное дело, если бы случилось, Милохин уж точно знал бы и у ведьмы её нашли, но проверить стоило. Однако здесь Шналь был верен себе, ничего важного не произошло, а с мелочами прекрасно справлялись немногочисленные работники управы. Об этом городе вообще очень редко вспоминали в метрополии, жизнь в нём была очень размеренной. Смерти Шалюкова и приезда охотника за головами в этом смысле должно было хватить на пару месяцев затишья, а если ещё вспомнить про шалости колдуна – то и на целый год.

Дмитрий с Анной встретились, как и договаривались, у трактира. На плече охотника висели сумки, и это был хороший знак, а вот то обстоятельство, что мужчина не побрился – уже не очень. Хотя дорожную пыль он явно смыл и переоделся в чистое.

– Дим, что с тобой? – не выдержала Анна и сразу пристала к охотнику с расспросами.

– О чём ты? – нехотя отозвался он.

– Вот об этом, – она тяжело вздохнула. – Ты сам не свой. Утром всё было иначе, а сейчас ты смурной какой-то. Что случилось?

– Всё нормально, – отмахнулся мужчина. – Просто хочется поскорее закончить это дело.

– Ты именно поэтому не слушал Гнат Сергеича? – хмурясь, искоса глянула на него Анна.

Вместо ответа он только поморщился и неопределённо дёрнул плечом.

До конюшни они дошли в хмуром молчании. Вернее, хмурился и молчал Косоруков, а спутница тревожно поглядывала на него.

Разговор с конюхом тоже взяла на себя Анна, поздоровалась с Гранатом, которого без её участия успели заново подковать, жеребец был вполне бодр и готов к новой прогулке. Сбруя уцелела, если не считать порванных где-то Зорькой поводьев и потерянного стремени, но подходящая замена у конюха нашлась.

Косоруков сумрачно молчал и всю дорогу по городу, и сегодня кобыла удивительно гармонировала с хозяином своей понурой мордой. Зрелище удручало.

Анна начала уже всерьёз волноваться, жалея, что они так и не дождались прихода Джии. Уж опытная ведьма-то наверняка смогла бы понять, что не так! Ну ведь не из-за убитых грабителей он так расстроился! Может, проблема в пулемёте? Какие-нибудь неприятные воспоминания войны?..

Анна понятия не имела, как воюют корабли и есть ли на них что-то подобное, но версия печальных воспоминаний показалась наиболее правдоподобной. У него точно было что вспомнить плохого, одна только гибель корабля чего стоила! А он ведь там долго служил, наверняка были друзья, и все они погибли…

Решив, что наверняка так и есть, Анна задумалась о том, как бы помочь ему отвлечься, и одна идея, пусть и довольно сомнительная, появилась вскоре. Так что на выезде из города Набель заставила коня забрать в сторону от намеченного пути.

Опять зарядил мелкий дождь, но на этот раз он был путникам не страшен: Косорукова от непогоды защищали потёртая, но плотная кожаная куртка и неизменная шляпа, а у Анны была почти новая накидка с глубоким капюшоном на чжурский манер, тоже кожаная.

Но на унылом фоне угрюмый охотник выглядел ещё более несчастным.

Что едут они куда-то не туда, Дмитрий не заметил. Общее направление было примерно нужным, а окрестности он совсем не знал. Его спутница же постаралась подобрать место поближе к цели, благо недостатка в красивых тихих местах в окрестностях не было.

Тропка петляла между деревьями, под копытами лошадей хрустела каменная крошка, порой сменяясь прошлогодней листвой или пёстрым разнотравьем. Дождь пошёл природе на пользу, трава и мелкие цветы ожили и зазеленели, так что здесь, в уютной лесной тишине, даже дождь уже не так удручал.

Одним из плюсов ущелья, которое Анна хотела показать спутнику, была его неожиданность. Тропа карабкалась на гребень, потом пробиралась через густой хвойник, а потом вдруг выныривала на каменную полку – и там от вида захватывало дух. Даже у привычной к нему Анны.

Серые, почти отвесные скалы, кое-где поросшие цепкими соснами, обрывались несколькими огромными каскадами в бурлящую глубоко внизу Клубничку. Пласты породы напоминали здесь нагромождение кусков, отрезанных от нескольких огромных и очень разных пирогов и небрежно нахлобученных друг на друга. Жемчужно-серый, песчаный, буро-коричневый, базальтовый и блестящий белый – слои чередовались, обрывались длинными ломаными линиями, и это зрелище завораживало.

При взгляде на такие просторы и громады Анна всегда чувствовала себя крошечной, слабой, очень скоротечной, но именно здесь подобное чувство не давило. Наоборот, наличие совсем рядом чего-то настолько древнего и незыблемого успокаивало, особенно остро ощущалось сродство с этими скалами, с этой землёй и этими деревьями.

Остановившись на краю леса, Анна спешилась, захлестнула поводья коня за ближайшую корягу, сбросила мешающий обзору капюшон и ослабила подпругу, и вот тут Дмитрий наконец вынырнул из своих тягостных раздумий, о чём бы он ни думал с таким видом.

– Мы что, приехали? – растерянно уточнил он.

– Пока да. Спускайся, – позвала Набель.

Сейчас его вялость и отрешённость были даже на руку, потому что охотник не задавал вопросов и не спорил. Тоже спешился, привязал кобылу чуть в стороне от Граната и покорно двинулся дальше.

Далеко, впрочем, не ушли, всего несколько саженей. Высохшее поваленное дерево, присмотренное Анной ещё в прошлом году, никуда не делось и пока ещё не успело настолько сгнить, чтобы не суметь послужить лавкой.

– Садись. Смотри.

– Куда? – опешил Дмитрий, окинул пейзаж быстрым взглядом, но всё-таки сел. Правда смотрел он при этом на Анну, остановившуюся сбоку.

– Туда, – она неопределённо махнула рукой. – На скалы. Я не знаю, что с тобой случилось, но мне это не нравится. Из тебя сейчас ни сыщика путного, ни охотника, ни даже интересного собеседника не выходит. Не хочешь объяснять – не надо, не буду же я из тебя вытягивать по слову! Так что сиди, успокаивайся, созерцай. Это, между прочим, одна из немногих общих вещей у чжуров и чиньцев: они считают, что молча глядеть на природу очень полезно. Мне помогает, может, и тебе поможет. Других предложений у меня, уж извини, нет. Сиди. А я пойду куда-нибудь туда прогуляюсь, чтобы не мешать, – она вновь махнула рукой, на этот раз вдоль кромки леса.

Дмитрий в ту сторону даже не посмотрел, а когда Анна двинулась с места – не пустил, поймал за запястье.

– Что? – удивилась она. – Тебе не нравятся горы? Да ты даже не пробовал!

Против гор он как раз ничего не имел, но разговаривать об этом не хотелось.

Он вообще не понимал, чего ему хотелось. И в этом была главная проблема.

Индахунь был только маленьким эпизодом, но одновременно оказался последней каплей. Анна отчасти угадала, с момента стычки на площади он действительно бессистемно перебирал собственные воспоминания – сначала пытаясь утрясти их вместе с новыми впечатлениями, а потом как-то незаметно съехал в прошлое. Отчего-то вспомнилась мать – образ был смазанным от времени, но неизменно будил острое щемящее чувство в груди. И детство, и Павлоград, и какие-то разрозненные обрывки корабельной службы – той, довоенной. Письма. Лица. Люди.

Всё это вызывало раздражение. Он отмахивался от одного образа, но его место тут же занимал следующий, подцепленный ассоциацией. Никак не получалось сосредоточиться на окружающем мире, тем более он тоже раздражал – мелкий дождь, унылая серость, плетущаяся нога за ногу лошадь, которая норовила отстать от Граната и пристроиться объедать какой-нибудь куст.

Но только сейчас, слушая недовольное ворчание госпожи Набель, он сумел назвать себе причину собственных ощущений, собственного паршивого настроения и всего остального.

Растерянность. Вот что он чувствовал. И не в собаке этой призрачной было дело, и не в странностях Шнали. В нём самом. А череда мелких, но неожиданных встрясок, устроенная ему этим городом, лишь выбила ощущение на поверхность.

Если вспомнить себя прежнего, делалось странно и неуютно. Он ведь никогда не боялся нового. Наоборот, любил загадки, любил учиться, какие-то неожиданные теории… Он – тот, довоенный, – был бы сейчас в восторге от всего необычного, к чему довелось прикоснуться. А сейчас это выбивало из колеи и потому тревожило и злило. Потому что в колее было привычно, спокойно и понятно, а за её пределами не было ничего.

И нынешний Дмитрий Косоруков вдруг как будто увидел рядом с собой себя – того, довоенного. Молодого офицера в лейтенантском парадном мундире. Без шрамов, без седины. И вдруг так же отчётливо осознал: его больше нет. Ни его, ни всего того, что он когда-то знал, умел и любил. Лейтенант Косоруков сгорел и утонул вместе с «Князем Светлицким», а кто заменил его – было неясно. Сгорел не только дар, вся жизнь. Служба начиная с долгих лет учёбы, семья – и далёкий одинокий отец, и экипаж броненосца – тоже почти семья, несколько лет вместе. А потом…

Просто жил. Как-то. Цеплялся за жизнь. Просто так, потому что положено.

Двигался в этой удобной, понятной колее и боялся высунуть нос наружу. Когда он последний раз так ярко и остро чувствовал? Даже тоска и боль, загнанные на дно души и запертые там, не давали о себе знать всерьёз. Всё тихо, ровно, монотонно и – мертво.

А теперь его вытряхнуло на обочину, и он с удивлением озирался, и не верил своим глазам.

Жизнь не закончилась. Он и раньше замечал, что вопросы о прошлом больше не тяготят, но только сейчас наконец осознал: пусть лейтенант Косоруков и погиб в том бою, но кто-то же на его месте остался! И он живой, и здоровый, ему ещё тридцати нет! И мир вокруг большой и интересный, не ограниченный колеёй и не сгоревший вместе с «Князем Светловым». И в этом мире он, Дмитрий, может удивляться, узнавать новое, и…

На девушек вот тоже засматриваться…

Сказанное Анной он слышал, но пропускал мимо ушей, оглушённый осознанием. Очнулся только тогда, когда девушка попыталась уйти, поймал её. Медленно поднялся.

Захотелось что-то сказать. Надо было что-то сказать. Не для того, чтобы она услышала, а чтобы все эти сумбурные мысли нашли выход, перестали тесниться в голове и сливаться в ровный невнятный гул.

– Дим, ты чего? – Анна удивлённо вскинула брови, а в глазах её плеснулось искреннее беспокойство. – Тебе плохо? – она тревожно нахмурилась. – Дима?..

Вместо ответа он сделал то, чего отчаянно хотелось ещё вчера: поцеловал. Настойчиво и жадно, не так, как стоило впервые целовать девушку, напрочь забыв о том, что знакомы они всего пару дней.

А она ответила. Охотно и уверенно, не так, как стоило бы отвечать неопытной девушке. Свободной рукой обняла за шею, через мгновение освободившейся второй – схватилась за плечо. С удовольствием подалась навстречу, когда он обнял, прижал…

Они целовались самозабвенно и долго. Сумбурные мысли стаей выпорхнули из головы, оставив другие – простые, понятные, тёплые. О том, какие мягкие и чуткие губы у девушки в его объятьях. О том, как приятно прижимать к себе стройное тело и как охотно, легко отвечает она на эти объятья – словно не впервые, словно так правильно и именно так должно быть.

Одно удручало: под руками была мокрая и холодная дублёная кожа верхней одежды, и это было совсем не то, что хотелось ощущать. Но именно это слегка отрезвляло и позволило в конце концов вернуться к действительности – обоим.

Первым опомнился Дмитрий. Заставил себя отстраниться, но девушку из рук не выпустил, обнял, прижав её голову к своей груди. И потому, что не хотелось вот так сразу её отпускать, но не только поэтому.

Он представления не имел, как теперь смотреть ей в глаза.

Но Анна не возражала. Замерла под его руками, прислонилась щекой, ощущая остро пахнущую мокрой кожей прохладу, швы и давящий у виска край пуговицы. Но ощущения были скорее приятными, чем нет: они подтверждали реальность происходящего, в которое было так сложно поверить.

Поцеловал! Сам! И это так сладко и так восхитительно… И вот теперь – не отпускает. Не бормочет что-то растерянно, стоит, замер, почти как она сама. Только она чувствует, как твёрдые пальцы медленно и немного нервно поглаживают нежную кожу шеи, и от этого по спине сбегают мурашки.

И теперь она уже точно его не отпустит.

Они простояли так несколько минут, и первой завозилась Анна. Уцепилась обеими руками за его куртку, упёрлась, давая понять, что её нужно освободить. Руки мужчины скользнули по спине, но задержались на плечах, не отпуская до конца. Ей это понравилось.

Анна запрокинула голову, вгляделась в лицо охотника. На лице том была растерянность, смешанная с лёгким удивлением, смущением и тревогой. Поймав её взгляд, он нахмурился. Но – не так, как раньше, и девушка не удержалась от улыбки:

– Хорошо, так тоже можно. Это приятнее созерцания.

Дмитрий кривовато усмехнулся в ответ.

– Наверное. Созерцание я не пробовал. Но если настаиваешь…

– Нет, поехали, – возразила Анна, выскользнула из его рук и, ухватив за ладонь, потянула к скучающим невдалеке лошадям. – Тут ещё изрядно ехать, а хочется обернуться до темноты и не ночевать в логове колдуна.

– Ты так уверена, что это оно? – спросил Косоруков чуть рассеянно.

– Почти не сомневаюсь. Вряд ли тут много полузаброшенных хибар, в которых хранятся сушёные травы и какие-то записи. А пока мы будем ехать, скажи мне всё-таки, что с тобой случилось? Почему ты так расстроился? Из-за пулемёта?..

– При чём здесь пулемёт? – изумился он и в этот момент выпустил руку спутницы, чтобы подтянуть подпруги её коню. – Нет, с пулемётом как раз проще всего. Ваш город сложно осознать. Слишком много странностей, словно сказки оживают. И как-то накопилось… Не привык я вот так с разбега – и в сказки с головой, – он усмехнулся получившемуся сравнению.

Нет, всё же ведьма оказалась права. Это в первый момент после поцелуя он ещё больше растерялся, а стоило немного помолчать, позволить улечься чувствам, и на душе стало спокойнее. Во всём. И в отношении к этой странной местности, и в отношении к собственному прошлому, и в отношении к Анне. Наверное, она так поделилась с ним своей лёгкостью или – напротив, избавила от части тревог.

Жизнь продолжается. Да, он уже другой человек, и жизнь эта – другая, но не обязательно ведь хуже!

– Шналь особенный, – охотно согласилась Анна, легко взлетела в седло и смерила охотника задумчивым взглядом. – Но он тебя принял.

– В каком смысле «принял»? – уточнил Дмитрий, посылая кобылу следом за Гранатом.

– Во всех, – улыбнулась девушка, но через плечо одарила мужчину очень серьёзным, оценивающим взглядом. – Так что теперь твоя очередь.

– И почему он такой?

– Какая земля, такой и город, – она пожала плечами. – Ты говоришь – аномалии, а шаманы говорят – здесь все три мира очень близко друг к другу, грани тонки, и оттого духи особенно сильны. По легенде именно, в этих горах растёт великое древо. То самое, которое серединой здесь, в нашем мире, корни его уходят в нижний мир мёртвых – Тулэрги, а крона простирается над Абкой, верхним миром высших духов. Оттого и мёртвым так сложно найти покой.

– Интересная версия, – задумчиво проговорил Дмитрий. Скептически высказываться об этой легенде он не спешил: не то чтобы вдруг поверил в бесовщину с духами, но это забавное объяснение было удивительно логичным и хотя бы поэтому заслуживало уважения. – И как должно выглядеть это дерево? Исполинское и древнее, с ветвями в тучах и корнями до основания гор?

– Не обязательно, – улыбнулась Анна. – Нижний и верхний – они ведь не буквально вверху и внизу находятся. В одном из вариантов легенды говорится о целой роще таких деревьев, совершенно обычных на вид. Чаще всего говорят про старые лиственницы, чжуры вообще очень почитают это дерево. Оно часто служит пристанищем духов. Пара таких деревьев даже в городе есть, мы одно проезжали, но ты, наверное, не обратил внимания. Они приметные, туда горожане дары приносят и салама – это ритуальные верёвочки-гирлянды с резными фигурками и всяким подобным.

– Горожане приносят? – растерянно уточнил Дмитрий. – Это же язычество. У вас прогрессивный священник, но не до такой же степени!

– Вера в бога прекрасно сочетается с признанием существования духов и прочих волшебных существ, – спокойно пожала плечами она.

– У вас очень странный город. И странный священник, – хмыкнул мужчина. – Ещё и духи эти…

– Ты зря в них не веришь.

– А что, хочешь сказать, они действительно существуют? Ты их видела? Я не имею в виду Тузика, он больше на нечисть похож, хотя я о подобной и не слышал никогда. Но вот те самые, с которыми шаманы общаются.

– Неоднократно, – кривовато усмехнулась Анна. – Если хочешь, покажу. Потом. Попозже.

– Надеюсь, для этого не нужна большая кружка змеевухи?

– Увидишь, – не обиделась она на такое недоверие.

– Попробую угадать. Именно эти духи помогли вам на войне?

– Отчасти, – пожала плечами Анна. – Здесь не только земля особенная, но и те, кто долго на ней живут, тоже. Те, кто приживаются на ней, конечно, а не просто приезжают. Последние никогда не задерживаются надолго. Это почти сразу видно.

– Каким образом?

– Сложно объяснить. Обычно они просто не замечают всех странностей. А тебя город сразу принял, и это видно. Ты, например, сразу заметил перекати-ёжиков. И Индрика видел. И змею вчера у Джии.

– И что это значит?

– Что ты ей понравился, только и всего. Здесь земля сама себя защищает от неподходящих людей.

– То есть остальные просто не видят? И не слышат, когда кто-то обсуждает?

– Да, или тут же забывают. Мне кажется, Старицкий, например, до сих пор ничего не знает про тех же перекати-ёжиков, хотя это не первая миграция за время его жизни здесь. И кстати, мне кажется, это свидетельствует в его пользу, – вдруг сообразила она. – Если он действительно не замечает, а не делает вид, вряд ли он колдун. Колдуна, как и ведьму, такими вещами не обмануть. И как я сразу не подумала…

– Вряд ли можно делать выводы только из этого одного. А если чужаков несколько? Они тоже забывают? И чиньцы во время войны?..

– Чиньцы во время войны назвали Шналь «э чэнши» – «злой город». Здесь одной забывчивостью не обошлось, – усмехнулась она. – Но подробностей я тебе сейчас не расскажу. Вот если ты решишь здесь остаться – тогда конечно.

– Охотиться на упырей? – насмешливо предположил он.

Анна только пожала плечами в ответ, и на этом разговор сам собой закончился. И это к лучшему, потому что Косорукову было о чём подумать.

Правда, убийство и колдун отступили на задний план, и как ни пытался он сосредоточиться именно на них – не выходило. Мысли, а вместе с ними и взгляд, упрямо цеплялись за спутницу.