Текст книги "Щепотка пороха на горсть земли"

Как обнаружила Анна, пропустив удар, им было плевать на все её особенности. Удар пришёлся по касательной, рана была невелика – царапина, но плечо обожгло болью.

И она растерялась, просто не понимая, что делать дальше. Стало страшно, очень страшно, а ещё – нестерпимо стыдно. И опять – перед Димой.

Он же предупреждал её, он предлагал организовать всё по уму. Он же офицер, с образованием, знал о чём говорил, а она… Самонадеянная дура, вот она кто! Могла бы хоть с Петром Петровичем поговорить! Но ведь нет, и тени сомнения не возникло!

Даже с Джиёй не поговорила и помощи не попросила, хотя и об этом Дима неоднократно говорил. В поисках она помочь не могла – и всё, значит, совсем не помощница…

Вот за каким бесом она решила, что одна справится? И ведь сама же прикидывала, что может не вернуться, что на этот случай Дмитрий как раз и сумеет её заменить, но… Почему-то всё это было только на словах, а действительно поняла и осознала она, что может погибнуть, только теперь, когда уже поздно стало что-то менять.

И если совсем честно, безопасность города в тот момент была отговоркой. В глубине души она понимала, что отдала Косорукова шаманам ради себя, чтобы точно не потерять, удержать здесь. Наперекор тому, что советовала Джия. Слишком страшно было довериться судьбе…

Как быть? Бежать? А колдун?.. До города двадцать минут, даже если она сумеет сбежать. Там пока всех собрать, пока попытаться что-то организовать, Петру Петровичу всё объяснить… Да это в лучшем случае час, а в действительности – и два, и три! За это время знаткой уже всё сделает, что собирался.

И где он вообще, колдун этот?!

Кроме самоедства и невиданной нежити внимания Анны в это время ни на что не хватало, а между тем и главный враг появился неподалёку. Тот болванчик, которого она поначалу приняла за него, неподвижно стоял в стороне и, кажется, тоже был мёртвым. Знаткой же нашёлся немного в стороне, он внимательно наблюдал за тварями и больше никак в дело не вмешивался.

Задаться вопросом почему, Анна не успела. Она вдруг запнулась едва ли не на ровном месте, повалилась на спину… на свою, человеческую спину. Обратное превращение произошло мгновенно и без её на то воли, больше того, вопреки желанию. И вновь перекинуться не вышло, и землю она чувствовать перестала, словно она разом ослепла или оглохла, и от этого стало ещё страшнее.

Ожидая последнего, смертельного прыжка нежити, девушка откатилась в сторону – и врезалась в невидимую стену. Охнула от неожиданности и боли, вскочила, окончательно перестав понимать, что происходит. Под ногами было неровное чёрное пятно полутора саженей в поперечнике, обложенное по контуру чёрными неровными камнями. Это чёрное пачкало кожу, делая нагую девушку впрямь похожей на бесовку.

Уголь. Пятно было угольным. И та невидимая стена, наверняка колдовская, в которую Анна врезалась, очерчивала его внутри, перед камнями.

Знаткой стоял в паре саженей в стороне и, отдуваясь, утирал какой-то тряпкой лицо.

Анна вгляделась в него, силясь рассмотреть что-то этакое, но – тщетно. Это был… Хрюн. Нескладный, жалкий, тощий человечек с выцветшими от времени и пьянства глазами, неровными седыми волосами, неопрятной бородой. Одетый в рубаху и простые портки, в лаптях на босу ногу, он совсем не походил на убийцу, грозного колдуна и повелителя нежити.

А нежити, кстати, больше не было. Те два чудовища, что преследовали Анну от самого леса, пропали. Впрочем, нет, не пропали, девушка почти сразу различила смутно сереющие в траве груды – кажется, трупы вернулись в своё нормальное, неподвижное состояние.

– Уф, упарился я, Анечка, – проговорил старик, осторожно подходя ближе. – Тяжко с этими тварями… Ты уж прости, что ты в таком виде, я не сообразил, дурень старый, что оно у тебя всё без одежды происходит.

– Что происходит? – оборвала Анна его бормотание. – Что вы собираетесь делать?

– Да, делать, – пробормотал он, сунул тряпку в карман портков и принялся суетиться вокруг того пятна, на котором стояла Анна.

На вопросы отвечать он не спешил, но девушке и без того прибавилось пищи для размышлений. Словно с глаз пелена спала, взгляд цеплял в траве вокруг всё новые и новые предметы. И от этого становилось всё страшнее, и Анна зябко обхватила себя руками за плечи.

На длинной шитой дорожке, какими покрывали лавки к празднику, расстеленной немного в стороне, был аккуратно разложен человеческий скелет. Поодаль виднелась ещё пара трупов, кажется мужских и совсем свежих. В траве к тому же были аккуратно выстрижены узкие дорожки, и их путь повторяли какие-то тёмные толстые верёвки. Их колдун и поправлял, и протягивал новые, замыкая круг.

– Христофор Юрьевич! – вновь окликнула Анна, насилу вспомнив, как его звали на самом деле. Он на оклик вздрогнул всем телом – кажется, тоже забыл, – и бросил на девушку затравленный взгляд. Но тут же вернулся к своему занятию. – Что вы делаете?

– Ты прости меня, Анечка, – заговорил он. – Ты хорошая девочка, я тебе не желаю зла, но Тонечка очень уж просит, тяжело ей так. – Он недвусмысленно оглянулся на скелет, и Анна порадовалась, что не видела выражения, с каким знаткой это сделал.

– Просит чего?

– Дать ей жизнь опять. И отомстить этим нелюдям, которые её… Тонечку мою… – он шмыгнул носом и опять сосредоточился на своём деле, что-то едва слышно бормоча под нос – не то заговоры, не то просто бред безумца.

Очень опасного безумца…

А тем временем откуда-то из пади к месту будущего ритуала стекались упыри. Десяток, другой, третий; от этого зрелища ком подкатил к горлу, которое всё крепче сдавливал страх. От страха немели пальцы и хотелось выть.

– Христофор Юрьевич, но она ведь без вести пропала, – заговорила Анна не столько в попытке сбить колдуна, сколько – отвлечь себя. – Вы знаете, что с ней случилось? Она же пропала без вести.

– Знаю, Анечка, знаю, – вздохнул он. – Нашёл я её, голубку мою… Вот тут в падушке и нашёл, растерзанную. Надругались над ней, бедной, лицо порезали, горло… – он запнулся. – Висельники эти, приисковые… Они по этой дороге ездили, никто больше. Они, нехристи… Тонечку мою…

– Но почему вы никому не рассказали?! Вы могли прийти к отцу, он бы нашёл виновных, вы же знаете!

– И забрал бы у меня её совсем? – аж дёрнулся он. – Нет! Она попросила не отпускать её, она с самого начала верила, что выйдет вернуться! Вот я и не сказал.

– И вы собираетесь убить меня, чтобы воскресить её? – предположила очевидное девушка.

– Я всё хорошо продумал! – немного оживился он. Только, увы, раскладывать верёвки это ему не помешало. – Сложно было, не привык я к этому… буковки, циферки – знать бы заранее, где наука эта вся дурная пригодится! Знаткои давно к силе здешней природной ключ искали, а нашёл я, вишь, как! Жизнь хозяйки все дороги нужные откроет, а там и Тонечку мою вернуть хватит, и чуму эту жёлтую от нашего города убрать вовсе, пусть её дальше несёт, к желтокожим… А ты ж не могла не почуять, что тут делается, пришла порядок наводить. Ты девочка хорошая, старательная…

– А эти зачем? – нервно спросила Анна, кивая на упырей и пытаясь осознать сказанное.

Это что же, он весь прииск уничтожить хочет? И её сюда заманил?! А она, дура, явилась в ловушку, как… Как… Послушно, одна, не попросив о помощи!

Как он её ловко просчитал. А она, дура самонадеянная…

– А мне они без надобности, но в каждом силы сколько-то осталось. Вот её и достану, к делу тоже применю, каждая капля в дело пойдёт!

– И Шалюкова тоже ради силы убили?

– Кого? А, казначейского? Жалко его, – вздохнул знаткой. – Хороший был человек. Только видел он меня, когда я тут ритуал проводил с одним из этих убийц. А вон и он, кстати… Или нет? Ай, все они на одно лицо! – пробормотал раздражённо.

Дико было слушать такие слова, но спорить с ним Анна не пыталась: бесполезно, что возьмёшь с сумасшедшего? Но в голове с трудом укладывалось, как это вообще возможно. Это он молодого парня, пропавшего последним, в убийцы записал? Того, который на свадьбу с любимой девушкой хотел скопить?..

– Зачем вы на нас с Косоруковым упырей натравили? Если я была нужна для ритуала живой.

– А, это… Не сдержался я, дурень старый, – вздохнул он. – Больно городской этот мутный, всё мне поломать мог, думал, может, удастся его зацепить. Ты бы при нём ни в жисть не обернулась, а тебя бы мои покойники не тронули. А он, вишь, ловок оказался. Ну да ничего, правильно я всё рассчитал, не поверила ты ему, одна пришла, – удовлетворённо кивнул он.

Анне осталось только до боли закусить губу и промолчать.

До чего дошла… Безумец, убийца ей о доверии говорит, а ей и возразить нечего.

Как она может говорить о любви и что-то требовать от Димы, если сама… И его не послушала, когда помощь предлагал, и сама так и не сумела довериться, открыться. И все её привычки совсем ничего не оправдывали. Он-то ей до последнего верил! И делился тем, что тревожило – пусть коротко, вскользь, но ему явно не хотелось об этом говорить, а он – говорил.

Анна сползла на землю по невидимой стене, отрешённо наблюдая за знаткоем и вновь коря себя. Прав будет Дима, если не простит её. Зачем ему такая обманщица и предательница? А она… Может, и к лучшему будет сейчас умереть…

На этой мысли Анна тряхнула головой, отгоняя её. Вот ещё тоже придумала! Какое, к бесам, умереть?! Себя не жаль, а ну как у безумца этого всё получится? И прииск, люди?..

Заставив себя встряхнуться, Анна огляделась внимательнее. В будущем ритуале она ничего не понимала, но появилась одна разумная мысль: наверняка знаткой в какой-то момент попытается её убить, как иначе забрать силу? Огнестрельного оружия у него не наблюдалось, значит, загнать её в ловушку – это только полдела, а вот вторая половина была единственным шансом всё исправить. Убить колдуна, когда шагнёт в круг, а там и колдовство его сгинет.

Время тянулось медленно и вязко, и Анна почти сразу потеряла ему счёт, а знаткой, продолжая бормотать себе под нос, возился неспешно и обстоятельно. Он явно никуда не торопился и всё проверял по несколько раз. Не сомневался, что на помощь хозяйке никто не придёт.

Да она и сама в этом не сомневалась, оставалось рассчитывать на себя. Попыталась незаметно копать уголь, но пальцами выходило плохо, слой был большой, а невидимая стена уходила и под землю. Может, не слишком глубоко, но всяко времени замёт немало. Знаткой явно успеет быстрее.

К сожалению, она угадала.

– Ну вот и всё. Теперь твоя очередь, Аннушка. – Хрюн улыбнулся, и несколько упырей по его команде поковыляли ближе. Набель медленно поднялась на ноги, подобралась. – Ты только не глупи, милая, всё равно… – он осёкся и замер, прислушиваясь, а рядом замерли его упыри, и ни один не переступил черты, остались вне чёрного круга. – Это что такое?..

И вновь Анне осталось только ругать себя за невнимательность, потому что «это» она заметила только после слов старика.

Под ногами гудела и дрожала земля. Низко, дробно, жутко, словно в землетрясение. Да только не должно было его случиться, такие вещи хозяйка загодя чувствовала, они не начинались вдруг! Это изменение погоды не всегда почуешь, потому что высоко и ветер, а здесь…

И гул этот не стихал, а только ширился, накатывался со всех сторон сразу.

– Что такое происходит?! Хозяйка, ты что же это?.. – зло оглянулся на неё знаткой, но запнулся, увидев, как испуганная девушка прижимается к невидимой стене, чтобы устоять на ногах, и непонимающе озирается.

Ответ пришёл через несколько мгновений, с низким трубным звуком, отлично знакомым каждому жителю этих мест.

На холме вверху появились мамонты. Немалое стадо в два, а то и три десятка голов катилось по склону, словно спасаясь от пожара. И пёрли четвероногие великаны прямо на них.

– Да как же… да что… – растерянно пробормотал знаткой. – Остановите их! – вскрикнул испуганно, хотя прежде отдавал команды своей нежити безмолвно.

Упыри двинулись навстречу стаду, вот только ясно было, что это бесполезно. И точно: разозлённые или напуганные звери смяли нежить, даже как будто и не заметив её, а если кого и поранило, и задело, то боль и запах крови окончательно ввергли обычно спокойных животных в безумие.

Анна сделала единственное, что могла в такой ситуации: зажмурилась и закрыла лицо руками. Бежать ей было некуда, а полагаться на эту невидимую стену… Набель совсем не была уверена, что она выдержит такой натиск. Что она вообще существует хоть для кого-то, кроме той дичи, на какую была подготовлена ловушка.

Тяжёлый топот стада заполнил всё вокруг, вытеснил прочие звуки. Земля ходила ходуном, и Анна не удержалась на ногах, шлёпнулась на колени, неловко осела на бок, испуганно свернулась клубком. Где-то в стороне кто-то – наверное, знаткой – вскрикнул, но звук этот потонул в трубном рёве одного из зверей. Топот отдавался во всём теле, ему вторил стук сердца в ушах. Вот сейчас… ещё мгновение, и… Пусть это хотя бы будет быстро!

Не сразу Анна поняла, что гул уже удаляется – более того, быстро стихает, рассыпается на отдельные перестуки – более медленные, спокойные.

Она неуверенно открыла глаза, села. Потом вовсе – встала на дрожащие ноги. Мамонты промчались мимо и сбавили бег, а потом и вовсе остановились на дороге в стороне, сбившись в кучу.

А вниз по холму покатым, медленным галопом, сбиваясь на рысцу, бежал медведь. Здоровенный, матёрый, нечасто такого встретишь. В сумерках было не разобрать его цвет, но почему-то подумалось, что у него непременно должны быть седые подпалины на шерсти.

Медведь приблизился, и у Анны вырвался нервный смешок при виде кобуры в его зубах.

– Осторожно! – опомнилась Анна. – Тут круг какой-то и верёвки!

Но тот и без неё видел неладное. Перешёл на шаг в паре саженей, аккуратно положил кобуру – совсем не звериным, явно осознанным движением. Внимательно понюхал воздух, попробовал когтями верёвку, принюхался к ней, чихнул. Девушка, наблюдавшая за ним, не удержалась от улыбки. Глупой и неуместной, но Анна, кажется, начала верить, что самое страшное закончилось, и от распирающего изнутри облегчения улыбка появлялась на губах сама.

Медведь тем временем тряхнул головой, уверенно прошёл по верёвкам и остановился возле внутреннего круга. Обнюхал камни, опять чихнул и выворотил лапой из земли один, другой, третий. Удовлетворившись этим, шагнул вперёд, и, едва все четыре лапы оказались на угольном пятне, вдруг вернул себе человеческий облик.

От неожиданности сел прямо на землю, очумело тряхнул головой, посмотрел на собственные руки, сжал и разжал их. Поднял взгляд на стоящую в сажени, у противоположного конца угольного пятачка девушку.

Анна так и не решилась тронуться с места, и заговорить тоже не решилась – не знала, как начать, с чего, и захочет ли он вообще её слушать.

Он поднялся и приблизился сам. Мрачный, зловещий – то ли из-за тяжёлого взгляда, которого не сводил с девушки, то ли из-за смазанных тёмных узоров на коже. То ли потому, что Анна чувствовала: он сердится. Очень. И у него для этого есть не один повод.

– Анна Павловна, какого?.. – тихо, зло, спросил он, остановившись перед ней. – Что ты устроила?

Она втянула голову в плечи, так и не осмелившись взглянуть ему в лицо, и заговорила негромко, сбивчиво:

– Прости меня, пожалуйста… Понимаю, что ты вряд ли… Но всё равно. Я очень виновата, надо было тебе обо всём рассказать сразу. Но ты бы всё равно не поверил, а если поверил бы – ушёл, и… А я… Это же медведи пару на один раз выбирают, а я ведь человек, я так не хочу! И страшно было… А потом… И ты… – Глаза уже пекло, слёзы душили, и слова приходилось выталкивать сквозь сдавленное сдерживаемыми рыданиями горло. – Этой земле обязательно нужен хозяин, ей без него плохо, а если бы я не справилась… Детей-то у меня нет, значит, и род бы прервался. А так нельзя. Тебе бы Джия всё объяснила, а я… – она запнулась, потому что он не ругался, не перебивал, а только стоял рядом и буравил взглядом. Быстро утёрла щёку запястьем. – Я очень перед тобой виновата! Знаю, это было очень подло, и…

– Подло? – выцедил он сквозь зубы. Анна зажмурилась и закусила губу, совсем опустив голову. – Дура! – прорычал, схватил её за плечи, встряхнул. – Какого… ты одна попёрлась?! Сдохнуть красиво решила? Чтоб колдуну проще было?!

Он ругался, перемежая слова бранью, и это само по себе уже было странно и дико – слышать от сдержанного и вежливого охотника такие выражения. Анна судорожно вздохнула и обхватила себя руками, чувствуя, что начинает знобить – то ли от слёз, то ли от холода, то ли от пережитого страха.

– Прости, пожалуйста, я… Я так испугалась… – пробормотала она совсем тихо и – разрыдалась.

Глава 16. Легенда дикого востока

Мгновение Дмитрий стоял, продолжая держать её за плечи, а потом длинно, протяжно вздохнул и привлёк к себе, обнял крепко. Девушка отчаянно прижалась в ответ, цепко обхватив его за талию. Он казался не просто тёплым – горячим, а её уже била крупная дрожь.

– Так нечестно, – устало пробормотал Косоруков несколько мгновений спустя. – Я не могу ругаться, когда ты ревёшь и трясёшься. Ты же серьёзная, взрослая, опытная. Хозяйка, – он хмыкнул. Горячая тяжёлая ладонь легла ей на затылок, погладила вниз до лопаток, и Анна особенно надрывно и судорожно всхлипнула. – Чего реветь-то?

– П-прости, я… Я такая дура! – всхлипнула она, щекой прижимаясь к его груди. От него пахло мокрой шерстью и дымом, лесом и запёкшейся кровью. Запах успокаивал. – Я больше не буду! Я думала…

– Думала она! – передразнил он недовольно. – А спросить? Ну ладно, в шаманов я не верил, тут… Чёрт, да я до сих пор поверить не могу! Но если бы ты на моих глазах в медведя превратилась, это сложновато отрицать!

– Я боялась, что ты после этого уедешь, – прерывисто вздохнула она. – И я снова останусь одна…

Поутихшие было слёзы опять отчаянно защипали глаза. В это страшно было поверить, но, похоже, Дмитрий злился не так сильно, как она боялась. Иначе он вряд ли бы вот так стоял, грел своим теплом и негромко ворчал. И вообще, кажется, сильнее всего его зацепило не то, что случилось с ним самим, а то, что она одна ушла к колдуну. Наверное, это значило что-то хорошее, правда?..

С минуту они так и простояли: Анна всхлипывала на груди у мужчины, выплакивая страхи, сомнения и стыд, а он медленно гладил её по волосам и чувствовал, как от всего происходящего пухнет голова. Она даже болеть начала; у висков тяжело пульсировало и эхом отдавалось в затылке.

– Вот что с тобой делать, а? – спросил Дмитрий наконец. – Пороть уже, наверное, не поможет…

– Жениться? – тихо, смущённо предположила она. Мужчина в ответ расхохотался, а она немного отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. В груди ощущалась невыразимая лёгкость: неужели совсем не злится? Обнимает, смеётся… – Ну то есть это я должна, после всего того, что натворила. Как честная женщина…

– Вот уж и правда – хуже беса, – усмехнулся он. Собрал ей волосы на затылке в горсть, придержал, словно намеревался поцеловать, но – передумал, выпустил и спросил о другом. – Это оборотничество вообще можно контролировать? И горожане все знают, что ты в медведя превращаешься?

– Это не оборотничество, оборотней не бывает! – возразила она, пытаясь проглотить досаду.

Не злится. Но обиделся. Не так сильно, как она боялась, но… Но, наверное, шанс заслужить прощение у неё есть? Очень хотелось верить. Придумать бы только, как это сделать…

– Да ладно?! – насмешливо ухмыльнулся мужчина. – И в чём тогда разница? Ладно, к бесу, – он тряхнул головой. – С этим потом разберёмся. Так что, местные всё знают?

– Все, кто из своих, городских, да, – призналась она, опять смущённо опустив взгляд.

– Ага, то есть это у вас обычное дело, регулярно людей в медведей превращать? По мере надобности. И хозяином меня…

– Нет, не поэтому! – вскинулась она. – Я об этом не соврала, горожане так из-за меня говорили, потому что я с тобой… к тебе… Вот и решили, что мы… Двоедушие у нас в семье передаётся по наследству, а так, чтобы кто-то ещё, этого раньше не было. Мне Шаоци сказал тогда, у заимки, что с тобой получится, и я решила… Прости. Я не имела права решать за тебя. Это было…

– Ладно, что было – то было, назад-то всё равно не отыграть, – оборвал он. – Давай мы сначала как-нибудь вот с этим всем разберёмся, – он широко повёл рукой, – а потом уже остальное. Я к чему спросил… Сейчас пастухи поймают лошадей и прискачут за своим стадом, они не пристрелят нас для острастки?

– Пастухи?.. – растерянно уточнила девушка.

– Мамонты не сами по себе гуляли, когда я их пугнул, – он пожал плечами и добавил с непонятным смешком: – Всех, с пастухами вместе. Хотя и не понял, как это вообще вышло. Успокоилась? Хочу осмотреться.

Анне очень не хотелось его отпускать, но пришлось кивнуть и разжать руки, потому что трясти её и впрямь перестало, а от слёз осталась сухость в глазах и неприятно опухший нос. И она последовала за охотником, хотя, видит Бог, зловещий чёрный круг теперь казался самым приятным местом в окрестностях.

Ветер стих, и над забокой повис густой гнилостный смрад. Тут и там в траве виднелись части трупов, а порой просто какие-то непонятные пятна и ошмётки – мамонты растоптали упырей едва ли не в кашу. Анна не могла удержаться от брезгливой гримасы, стараясь не думать, на что она наступает в траве.

Да и забоку было жаль: нескоро ещё здесь можно будет траву косить, в этом году уж точно нет.

– А зачем ты мамонтов?.. – спросила она.

Дмитрий тем временем нашёл среди остатков нежити знаткоя, и тот мало отличался от своих детищ, разве что ещё гнить не начал. Но на него несколько раз наступили, и зрелище было… Девушка предпочла, остановившись неподалёку от Косорукова, с сосредоточенным видом вглядеться в холмы, делая вид, что ждёт пастухов.

– А как ещё с такой оравой нежити справиться? Пулемёта у меня не было. А это, наверное, тот скелет, который был в подвале, – предположил он, перейдя к белеющему в траве полотнищу, останки на котором тоже пострадали.

– Да. Это его жена. Он нашёл её тогда, где-то здесь. Её изнасиловали и убили. То ли кто-то из приисковых, то ли кто-то ещё. Наверное, тогда и повредился умом… А вон, кажется, и пастухи! – без особой радости привлекла она его внимание, заметив пару всадников на холме.

– Ты не ответила, это превращение можно контролировать? – сидя на корточках, Дмитрий задумчиво поглядел на девушку.

– Да, конечно! И это только в первый раз больно и надо без одежды превращаться, чтобы облик… запечатлелся. А потом и в одежде можно, только в серебре нельзя, оно изменению не подвержено, исходную форму сохраняет.

– Тогда, может, тебе в зверя превратиться? – предложил он. – Не в таком же виде…

– А что?.. – начала она, опустив взгляд, ойкнула и действительно поспешно сменила облик на звериный.

За всеми переживаниями как-то забылось, что превращалась она как была, совсем без одежды, а теперь ещё и в угольной пыли извалялась. И одно дело в таком виде предстать перед Шаоци, который ещё за её первым оборотом следил, или Ийнглжи, который никогда не смотрел на неё как на девушку – это же почти как перед врачом. С колдуном рядом тоже не до стыда было, другое заботило, а вот перед пастухами…

Да и перед Дмитрием тоже вдруг стало неловко. Но перед ним – не за наготу, а за грязь. Для него хотелось быть красивой, чтобы смотрел не с сочувствием, а с восхищением, как недавно у реки…

Анна шумно вздохнула и плюхнулась в траву на меховую попу. В этом облике запахи стали сильнее и отчётливей, но сказывалась вторая сущность: на медвежий взгляд, пахло приятно. К счастью, этим влияние второй души ограничивалось, и падаль не казалась аппетитной.

Дмитрий окинул медведицу задумчивым взглядом, усмехнулся и, поднявшись на ноги, мимолётно почесал за ухом.

Примерно в этот момент из тяжёлой тучи над головой упали первые крупные капли. На толстую бурую шубу медведицы Косоруков посмотрел не без зависти, но даже если бы он успел расспросить её, как происходит превращение, позволить себе такого не мог: надо же было объясниться с пастухами!

Эта мысль и собственная лёгкая зависть вызвали недоверчивое глухое недоумение. Он несколько минут назад едва не начал креститься от облегчения, когда вернул себе человеческий облик, а теперь уже подумывает, что на четырёх лапах было не так уж плохо?

Но с другой стороны, в медвежьей шкуре хотя бы тепло! До сих пор он этого не чувствовал, но вот нервное напряжение начало отпускать, и пришли неприятные ощущения, на которые поначалу не обращал внимания. И холод, и какие-то колючки под босыми ногами – то ли отросшая стерня, то ли вовсе обломки костей. Стремительно набиравший силу дождь тоже совсем не радовал, но прекрасно дополнял картину.

Пастухов было трое. Двое поспешили к своему стаду, а третий направился к месту происшествия. Дмитрий, морщась от болезненных уколов, зашагал навстречу: местные жители, наверное, крепкие нервами, но лучше бы им всё это без подготовки не рассматривать. Медведица со вздохом поднялась на лапы и зашагала рядом. Говорить в таком облике она явно не умела, чудеса настолько далеко не распространялись.

К облегчению Косорукова, пастухи в лице старшего, приехавшего узнать, что да как, за внезапное приключение не злились. То ли потому, что старший опознал хозяйку, то ли потому, что трупный смрад не спешил рассеиваться и останки нежити было прекрасно видно даже в наступивших сумерках.

От щедрот охотнику, чтобы прикрыться, выделили тёплую серо-бурую накидку из некрашеной мамонтовой шерсти – простое полотнище с дыркой для головы. Она скрыла мужчину до колен и, подпоясанная кобурой, выглядела странно, шерсть немилосердно колола, но зато стало заметно теплее и дождь уже не так беспокоил.

Дмитрий быстро осознал, что одному тут не управиться, да и неправильно это будет, только вот кого звать – было неясно. Мохнатая хозяйка сидела, смирно сложив лапы, и наблюдала за ним почти неподвижно, взять всё в свои руки не пыталась и вообще старалась не лезть под руку. И с одной стороны это было неплохо, на сегодня она уже и так проявила слишком много рвения, но с другой – вот именно сейчас она была бы очень полезна.

Однако заговаривать об этом и пенять ей на что-то охотник не стал. Натерпелась, набоялась, изнервничалась, понятное дело. Пусть отдохнёт и соберётся, не надо требовать от неё чрезмерного. Да он бы и сам с радостью присел где-нибудь в углу, успокоился. Желательно со стаканом чего-нибудь крепкого внутрь. Он даже на змеевуху был согласен! Но долг пока не позволял расслабиться.

К счастью, старший пастух, назвавшийся дедом Макаром, оказался человеком тёртым. При виде размазанной по полю нежити он только присвистнул и сбил шапку набекрень, и не думая бледнеть или ещё как-нибудь остро реагировать на неприятное зрелище. Знал он и местные порядки, так что вполне сумел заменить в этом бессловесную хозяйку. Никакой полиции в Шнали не было отродясь, судебных экспертов – тоже, но зато имелось несколько врачей, и один из них заведовал, среди прочего, небольшим моргом при городской больнице. За врачом, телегой и ещё какой-нибудь помощью и отправился пастух.

И за священником. В другом месте и в другое время Дмитрий вряд ли об этом подумал бы, но сейчас только приветствовал появление отца Алексия.

– Ань, может, ты пока за нашими вещами сбегаешь? – всё-таки предложил он, когда они опять остались вдвоём, отойдя от побоища на чистое. Медведица упрямо мотнула головой и прижала уши, а большего рассмотреть не выходило – ночь подбиралась всё ближе. – Там же и лошади, и одежда… – попытался он, но хозяйка была непреклонна. – Ну, как знаешь, – устало махнул он рукой и сел прямо там, где стоял, подогнув накидку.

Сил спорить с упрямой девчонкой не было.

Да их вообще ни на что не было, и Дмитрий, осознав это, повалился на спину и прищурился на небо, с которого при абсолютном штиле сыпался прямой, густой дождь.

Раж прошёл бесследно, долг он вроде как тоже выполнил – всё, что мог на настоящий момент, – и держаться оказалось не на чем. Больше того, под шелест дождя и отдалённые голоса пастухов, осматривающих своих подопечных, навалились разом все те мысли, которые ему до сих пор удавалось отодвигать подальше.

Неприятные мысли.

В голове так толком и не уложилось, что он теперь наполовину медведь или вообще неведомо кто, но в этого медведя порой превращающийся. Пока непонятно, когда и при каких условиях и чем ещё это грозит, но он не сомневался: какие-то ограничения и неприятные моменты непременно ещё выяснятся.

Обидно было сознавать, что всё это провернули у него за спиной, и место для сегодняшнего свидания, и все детали его явно имели некий сакральный смысл. Наверное, по какой-то необъяснимой причине нельзя превращаться в медведя дома, только на свежем воздухе. И не просто так, а после близости с девушкой.

И вот тут уже было даже противно. От обстоятельств, из-за которых всё случившееся до появления шаманов, поначалу казавшееся особенным и важным, приобретало некий оттенок наигранности, искусственности. Всерьёз сердиться на Анну и думать про неё что-то совсем дурное он по-прежнему не мог, даже после всего произошедшего, но общей паршивости настроения это не отменяло.

А главное, было совершенно непонятно, что делать дальше и как с этим жить.

Косоруков, наверное, с минуту пролежал неподвижно, когда под руку толкнулась, пыхтя, тёплая мохнатая морда. Он приподнял голову и насмешливо хмыкнул: медведица, когда её не оттолкнули, двинулась вперёд ползком, по-пластунски, и в исполнении здоровенного мохнатого зверя это выглядело смешно.

Пока Дмитрий разглядывал, она подползла ещё ближе, уткнулась носом ему в подмышку, прижалась лохматым боком.

– Подлизываешься? – насмешливо хмыкнул Косоруков.

Медведица только глубоко вздохнула в ответ, но с места не сдвинулась. Он больше спорить не стал, запустил пальцы в густую шерсть. Что ни говори, а с такой меховой соседкой стало гораздо теплее.

Вроде бы прошло не очень много времени, когда почти над головами прозвучало насмешливое:

– Хозяева, вы тут подрастеряли!

Дмитрий вздрогнул и проснулся и пару мгновений пытался осознать, что происходит. Нашёл он себя лежащим на траве, вжавшимся в тёплый мохнатый бок медведицы, промокшим до костей. И состояние было… Один его приятель в такие моменты говорил «лучше бы я умер вчера». Только он говорил это после безудержных возлияний, но сейчас случай тоже был подходящим.

Кривясь от боли, Косоруков сел, прислушиваясь к себе. Тело повиновалось так плохо и так тяжело гнулось, как будто было деревянным, и он невольно ждал, что при каком-то неловком движении переломится, словно сухая трухлявая палка.

– Живой, белый? – со смешком, но участливо спросил молодой шаман, опустившись рядом на корточки.