Текст книги "Щепотка пороха на горсть земли"

– Как ты? – нарушил тишину Дмитрий. Мягко провёл ладонью по её голове, цепляя мозолями отдельные волоски, но это тоже было приятно.

– Хорошо, – ответила она честно и коснулась губами его кожи – где пришлось, потому что поднимать голову тоже не хотелось. – Спасибо.

– Не больно? Ты…

– Первый раз всегда больно, я это прекрасно знаю, – уверенно отмахнулась она. – Но это ничего, потому что всё равно очень хорошо.

Она наконец собралась с силами и приподнялась на локте, чтобы взглянуть ему в лицо. Мужчина улыбнулся уголками губ и глазами – едва заметно, но тепло и очень ласково, погладил её кончиками пальцев по виску и щеке, завёл за ухо прядь растрепавшихся волос.

– Всё в порядке? – нахмурился он. Взгляд стал пристальным и даже напряжённым.

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя странное выражение лица.

– Я… – она запнулась, отвела глаза, но всё же справилась с собой и опять посмотрела на него. – Прости меня, пожалуйста.

– За что? – ещё больше растерялся он.

– Первый раз всегда больно, – пробормотала тихо и поцеловала в губы легко, осторожно. И рывком села, боясь увлечься и лишиться с таким трудом обретённой решимости.

– О чём ты? Аня? – Дмитрий, хмурясь, приподнялся на локтях.

– Я люблю тебя, – проговорила она тихо, но твёрдо и уверенно. Не удержалась, погладила ладонью его щёку, уже колючую от пробившейся щетины. Мужчина, ошарашенный внезапным признанием, не сумел быстро найтись с ответом, только накрыл её ладонь своей. Анна тем временем резко бросила несколько непонятных слов в сторону и продолжила, опять заглянув ему в глаза: – Надеюсь, ты меня после всего этого не убьёшь…

Улыбка вышла кривоватой и ненастоящей, как будто она на самом деле не верила, что это возможно.

Анна одним стремительным движением поднялась на ноги. Охотник, окончательно переставший понимать, что происходит, проводил её взглядом, сел, но в очередной раз задать вопрос, на который до сих пор не получил ответа, не успел: на прогалине вдруг появились новые действующие лица.

– Да какого тут… – начал Косоруков уже не растерянно, а зло, однако подняться не успел.

Лиственница над головой длинно, протяжно заскрипела – будто застонала, а через мгновение её корни пробили и землю, и одеяло. Захлестнули бёдра сидящего мужчины ещё до того, как он вообще сумел поверить собственным глазам. А потом стало поздно дёргаться, Дмитрия спиной впечатало в землю, твёрдые путы оплели плечи и запястья – не то что не вырваться, не пошевелиться!

– Прости. Ты бы всё равно не поверил, – неуверенно улыбнулась Анна, не сводя с него взгляда – виноватого, смущённого, даже какого-то больного. Собственная нагота явно не доставляла ей неудобств и не смущала, несмотря на присутствие не только Косорукова, но и уже знакомых ему чжуров – старого и молодого. Охотнику и тому, кажется, было больше не по себе из-за отсутствия одежды – и за себя, и за неё. И противно от мысли, что у всего, произошедшего только что, выходит, были свидетели…

– Анна! Какого чёрта?! – дёрнулся Дмитрий, рванулся в путах, но едва ли сумел сдвинуться даже на вершок – успокоившись, корни обрели свою природную твёрдость и стиснули прочнее любых верёвок.

– Всё будет хорошо, – ответила она, отведя взгляд, и обратилась к старому шаману: – Шаоци, пожалуйста…

– Иди куда шла, – отмахнулся тот, окинул лежащего охотника нечитаемым взглядом. – Хорошо, влемя хорошее, самое влемя, а ты поспеши.

– Аня! – вновь окликнул Дмитрий, но она больше не смотрела в его сторону. Почему-то проигнорировав брошенную в стороне одежду, как была, босая и нагая, скрылась из вида за деревьями. – Да что за чертовщина?! – прорычал мужчина, вновь рванулся и грязно выругался.

Старший шаман, проигнорировав вопросы и возмущение, что-то забормотал, опустился на колени сбоку от распростёртого на земле тела и принялся водить и трясти над ним короткой толстой палкой, обмотанной цветными лентами, увешанной бусинами и перьями. Бусины на каждое движение отзывались немелодичным глухим перестуком, в котором слышалось нечто зловещее.

Младший шаман сел с другой стороны в той же позе и невозмутимо посоветовал:

– Ты лучше расслабься. Будет больно, но быстро. А если дёргаться, то выйдет точно так же, но больнее и дольше.

Дмитрий, конечно, предупреждения не послушал. Стиснув зубы от злости, чтобы не тратить силы и время на пустую ругань, он вновь рванулся изо всех сил, не обращая внимания на боль от врезавшихся в тело корней. Тщетно. Он понимал бессмысленность этих усилий, но внутри клокотала и бурлила ярость, она искала выхода и не позволяла просто так смириться и сдаться.

Косоруков слышал расхожее выражение о том, что плохо начавшийся день непременно завершится ещё хуже, но настолько наглядного его подтверждения ещё не встречал. Да и можно ли было вообще подумать, что дурной сон и просыпанный зубной порошок закончатся принесением его в жертву неведомым духам?!

Глава 15. Хороший, плохой, злой

Сегодня Шаоци выглядел иначе, чем в прошлую встречу. Тогда он мог сойти за обыкновенного пастуха или охотника, а сейчас не распознать в нём шамана не смог бы даже неподкованный в таких вещах Косоруков. Головной убор с перьями и ещё каким-то мусором, густо расшитая затейливыми узорами бахромчатая роба. Да и его младший товарищ тоже выглядел как-то… Наряднее, что ли?

Чтобы взять себя в руки, унять бесполезную злость и начать мыслить более-менее здраво, Дмитрию понадобилось с десяток секунд. Всё это время старший шаман продолжал монотонно бормотать, а младший невозмутимо доставал из сумки какие-то плошки, горшки и кисточки.

Для начала Дмитрий осмотрелся и пришёл к выводу, что Анна действительно куда-то ушла. Куда-то далеко, несмотря на то, что была без одежды, а не наблюдала за происходящим с безопасного расстояния. Потом рассудил, что мысль о жертвоприношении выглядит достаточно пугающей, достоверной и укладывается в общую канву страшной сказки, в которую он попал несколько дней назад, но всё же имеет некоторые нестыковки.

Главной, конечно, были поведение и слова Анны. Та совершенно точно знала, что с ним собираются сделать, но при этом говорила с явной уверенностью в том, что они достаточно скоро встретятся. Конечно, с этими их духами с непроизносимым названием ни в чём нельзя быть уверенным, но… Кажется, ему просто не хотелось верить в такое предательство.

А потом он, наконец, успокоился достаточно для того, чтобы вынырнуть из собственных мрачных мыслей и прибегнуть к самому простому способу узнать свою судьбу: поговорить с шаманом.

– Что вы собираетесь со мной сделать? – мрачно спросил он, наблюдая за действиями Ийнгджи. – Заколоть и скормить своей лиственнице? В духа превратить?

Пока в выложенных шаманом предметах не было ничего угрожающего, а он между тем явно достал всё нужное. После этого поджёг и сразу затушил какой-то сухой веник, стоящий в небольшом горшке, отчего тот начал отчаянно дымить. Дым пах резко, остро, но не противно. Теперь же чжур составлял какую-то сложную смесь на основе густой тёмной жидкости, подозрительно похожей на кровь.

– Вот ещё! Ценный зверь, полезный, зачем шкуру портить? Живьём пригодишься, лучше прежнего будешь, – отмахнулся чжур. Вроде бы серьёзно, но глаза его при взгляде на жертву явственно смеялись.

На первый вопрос он не ответил, но Дмитрий пока удовлетворился и этим. Врать желтокожему не было никакого резона, всё равно Косоруков ничего не мог сделать – ни ударить, ни убежать. А значит, кажется, его и правда не собирались убивать.

– Где Аня? Почему она ушла куда-то одна и без одежды?

– Вот о ней и думай, – насмешливо покивал Ийнгджи. – Это правильно, так легче будет. Вот мы здесь закончим, и пойдёшь её выручать. Ну, или убивать, это уж сами разбирайтесь. Если хозяева ругаются, остальным лучше держаться поодаль.

– Выручать? – вычленил Дмитрий главное. – Откуда?

Убивать вздорную девицу он точно не собирался. Вот перегнуть через колено и всыпать розог по первое число – хотелось, буквально чесались руки за все её выкрутасы, недомолвки и иносказания. И то хотелось отвлечённо, в бессильной злости, потому что он прекрасно понимал: дойдёт до дела, и рука у него не поднимется даже в благородных, воспитательных целях.

Но это всё потом, сначала надо уйти на своих ногах от этих шаманов и девчонку найти.

– Так от знаткоя же. Что-то он дурное творит, все вэчэку волнуются. Вот она и пошла с ним разбираться.

– Одна? Без оружия?! – Забывшись, он опять дёрнулся в древесных путах. – Так какого чёрта вы ей не поможете со своими проклятыми духами?!

– Ну почему не поможем? Помогаем вот, – невозмутимо улыбнулся Ийнгджи. – Сейчас с тобой закончим, пойдёшь и поможешь. Хозяйка сильнее любого вэчэку, а сильнее хозяйки – только хозяин.

– И как из нормальных людей теперь… хозяев делают? – мрачно спросил Дмитрий. Это слово уже начало его злить.

– Вот замри и не мешай – увидишь, – отозвался шаман, закончив своё зелье, и с кисточкой примерился к Дмитрию. Тот и правда замер, только поднял голову, чтобы взглянуть, благо путы не мешали хотя бы этому.

Делал Ийнгджи не страшное, а странное: аккуратно выводил на груди жертвы непонятный узор. Кисточка скользила по коже неприятно-щекотно, отчего та слегка зудела, но больше никаких неприятных ощущений не было. Ну а в рисунке Косоруков тем более ничего не понял.

Старик тем временем окончательно впал в транс – монотонно, на одной ноте что-то бормотал, потеряв связь с действительностью и ни на что не обращая внимания. Дмитрий старался наблюдать ещё и за ним, но почему-то это было очень неприятно. С ним как будто ничего не происходило, но при взгляде на него волосы на затылке вставали дыбом.

Хотя интонации старика не менялись, напряжение сгущалось в воздухе, словно всё сильнее натягивалась невидимая струна. И пугало не это, пугала неизбежность взрыва, за которым последует… что-то. Ради чего всё это затевалось.

– Ты можешь объяснить, что вы всё-таки собираетесь сделать? И почему «хороший хозяин» получится именно из меня? Ты упомянул об этом первым, как только меня увидел. Почему?

– Твоя ойлорги фаянга, – заговорил младший шаман уже другим, серьёзным и спокойным тоном. Рука его двигалась легко и уверенно, этот рисунок чжур явно прекрасно знал. – Ты же был, как вы, белые, это называете, чародеем, верно?

– Был, – ответил Дмитрий, хмурясь и пытаясь вспомнить рассказ Анны. Про которую из душ сейчас говорил желтокожий?..

– Но дар выгорел. Ойлорги фаянга есть, но… как сказать? Изувеченная. Это выглядит грустно. Как один из ваших домов после пожара. Знаешь, когда остаётся каменное основание, вроде бы крепкое, но выше – ничего. Сажа и воспоминания. Вот и здесь так. Иной с таким и не выживет, а ты сильный. Унэнги фаянга – яркая, живая, она и держит всё на себе. Чарги фаянга тоже сильная: ты не лежишь пластом, двигаешься. Стремишься. Чарги фаянга – движущая сила, так точнее всего на вашем языке. Но без внешней души, без ойлорги фаянга она слабее, словно припорошена пылью. Так мы видим. Вы, белые, этого видеть не умеете, но ты не мог не почувствовать. Когда не стало твоего дара, было трудно заставить себя делать простейшие вещи. Мог лежать часами на одном месте и не шевелиться, даже ел через силу. Со временем стало легче, потому что ты сильный, и чарги фаянга подстроилась. Как бы сказать? Научилась выполнять некоторые из тех важных задач, которые принадлежат ойлорги фаянге.

Говорил Ийнгджи уверенно, размеренно и спокойно, и лекция эта не мешала ему столь же невозмутимо продолжать наносить свои узоры. А Дмитрий слушал, и сохранять скептицизм с каждым словом было всё труднее. Можно было предположить, что когда-то чжур уже имел дело с другим лишенцем, или не он сам, а просто знал симптомы – Косоруков был не первым и не последним, кого постигла эта участь, и у всех это проходило примерно одинаково. Кто-то умирал, кто-то – справлялся и выкарабкивался.

Но слишком уж складно шаманский взгляд на мир и вот эти особенности человеческой души отвечали его собственным недавним мыслям. Как он сказал, движущая сила? Её стало не хватать?.. Вот уж точно.

Так может, всё это – не шарлатанство, а просто что-то, что наука пока не может понять и объяснить? Про Х-лучи сотню лет назад тоже слыхом не слыхивали, и никто бы не поверил…

Но это ладно, правы шаманы или нет – ничего не меняло. Он не учёный, и больше не волшебник, и в это не полезет. Гораздо важнее другое: если у них действительно есть какая-то сила, то как это скажется на нём лично?..

– Ты собираешься вернуть мне дар? – Дмитрий очень постарался не подпустить в голос надежды, ограничившись сомнением и насмешкой. Ведь если официальная наука, которая отрицает шаманизм…

– Нельзя вернуть то, что умерло, – спокойно разбил робкую надежду шаман. – Но можно заполнить пустоту чем-то новым.

– А если бы у меня всё в порядке было бы с этой фаянгой, хозяина бы из меня не вышло? Независимо от выбора Анны?

– Вы, белые, почему-то очень любите думать о том, что невозможно, потому что не случилось и уже не случится никогда, – усмехнулся Ийнгджи. – Даже название специальное для этого придумали: сослагательное наклонение, – проговорил он с расстановкой, едва ли не по слогам. – Нет никакого «бы». А из тебя выйдет хороший хозяин. Глаза закрой, попадёт – щипать будет. – С узором на груди шаман закончил и теперь подвинулся, чтобы продолжить с лицом, даже кисть взял поменьше.

Дмитрий вздохнул – и обречённо закрыл глаза. Он окончательно осознал безвыходность собственного положения, успокоился тем, что его как минимум не собираются убивать, а в нынешнем бессильном и беззащитном положении это дорогого стоило.

– И чем именно вы собираетесь заполнять пустоту? Я человеком-то хоть останусь?

– Анна – человек? – вместо ответа спросил Ийнгджи. – Можешь открывать глаза, если хочешь.

– Конечно, человек, – без раздумий ответил Дмитрий и, хмурясь, уставился на шамана. – Или нет?.. – предположил он при виде насмешливой гримасы чжура.

– А что такое «человек»? – ещё больше развеселился желтокожий. – Помню, в вашей школе нам рассказывали смешную историю, как там было?.. Человек – это двуногое животное без перьев! Не бойся, белый. Перьев у тебя не появится, и всё, что было, останется при тебе.

Закончив с рисованием, Ийнгджи пробормотав что-то неодобрительное, снял с жертвы жёлудь на верёвочке, подаренный ведьмой, и крест на цепочке. После чего взял по-прежнему чадящий веник, хотя тому давно пора было потухнуть, и принялся размахивать им над охотником, разгоняя дым. Дмитрий закашлялся от резкого запаха, но шаман не обратил на это внимание.

– Приготовься, – проговорил Ийнгджи, напряжённо поглядывая на старшего чжура. – Сначала будет больно. Потом – очень больно. Но это пройдёт.

– И как я должен готовиться? – мрачно спросил Дмитрий. Сквозь густой дым, который почему-то не рассеивался, а словно тёк по коже, лицо Ийнгджи казалось чуждым, нечеловеческим. Тонкая восковая маска, едва заметно светящаяся, и, если бы сейчас была ночь, это было бы отлично видно.

– Попробуй расслабиться и не сопротивляйся. И я не шучу, – полушёпотом ответил он, уже вовсе не отводя взгляда от старого шамана.

Вдруг он отшатнулся назад и пропал за стеной уплотнившегося, густого тумана, в котором остался только Дмитрий – и старый шаман. По коже скользнул противный холодок, вспомнились обрывки тяжёлого тревожного сна прошлой ночью, и слова Ийнгджи, которые охотник никак не хотел принимать всерьёз, заиграли новыми красками.

А потом Шаоци открыл глаза, и Дмитрий дёрнулся от неожиданности.

Глаза были не чжурские и вообще не человеческие. Круглые, чёрные, блестящие, они скорее принадлежали какой-то птице. Где-то очень близко, в тумане, громко застрекотала сорока, и Косоруков дёрнулся вновь, завертел головой, пытаясь рассмотреть хоть что-то.

Шаман, смотревший до этого в пространство перед собой, медленно наклонил и повернул голову, чтобы взглянуть охотнику в лицо. Чёрные немигающие глаза на человеческом лице откровенно пугали, голос стал скрипучим и неприятным, он вторил птице. И хотя Дмитрий не знал чжурского, но почему-то был уверен: человеческого в тех звуках, которые издавал шаман, было столько же, сколько в его глазах сейчас.

Секунда, другая – и все невысказанные вопросы встали у охотника колом в горле, из которого вырвался крик. Обычный, человеческий. Потому что за взглядом шамана и его словами пришла обещанная боль, и, кроме боли, не осталось ничего – ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний.

Его словно целиком окунули в кипяток. Или швырнули в пламя. Или содрали разом всю кожу. Боль жгла снаружи и ввинчивалась внутрь и там, внутри, выворачивала наизнанку, ломала кости и выжимала, словно мокрую тряпку.

Вспышка – и на смену боли пришли совсем другие, странные ощущения. Чужие, с чужим – или даже чуждым сознанием.

Большое озеро среди скал. Он плывёт в воде, высунув голову и неспешно перебирая лапами. Тепло и спокойно. Сыто.

Река в камнях. Узкая, пенная, быстрая. Вода красновато-серебряная от рыбьих спин. Короткое быстрое движение головы – и вот в зубах бьётся прохладное, скользкое, живое.

Усыпанные синими ягодами кусты. Ягоды спелые, сочные, сами падают на язык, их легко и приятно собирать, сидя прямо под кустом и помогая себе лапами…

Вспышка – и затихающие отзвуки боли в теле. Дмитрий пару раз сонно моргнул, пытаясь понять, кто он и где находится, что вообще происходит. Лицо горело, глаза жгло от пота. Он стёр влагу ладонями – те окрасились тёмно-красным.

Тёмно рыжие с медным отливом волосы. Девушка. Она важна. Она вызывала тепло в груди, терпкое желание, колючую тревогу и едкую злость.

Цветные скалы, река, две лиственницы, сплетённые ветвями. Холмы. Ещё одна река – широкая, порожистая, шумная. Город. Тихий, чужой, странный… Но тоже почему-то важный.

Он почти вспомнил, почти пришёл по цепочке к самому себе, но новая вспышка перед глазами вышвырнула в другое… место? Пространство, время, действительность?.. Не понять. Серое, подвижное, с цветными пятнами в нём. Смутно знакомое. Или привычное и родное?

Сквозь серость протянулась мерцающая золотом нить. Зов. Властный, но ласковый. Противиться невозможно, да и не хочется. Тот, кто зовёт, – родной, свой, нужный. Так будет правильно.

В следующее мгновение Дмитрий опять очнулся на всё том же одеяле под лиственницей. Осознал себя самим собой, понял, что больше его ничто не держит. Даже успел мысленно послать проклятье обоим шаманам разом с их невнятными силами и предупреждением расслабиться – расслабишься тут…

А потом снова пришла боль. На этот раз – изнутри, откуда-то из живота, волной потекла по телу, выгибая его судорогой, ломая и перемалывая в пыль. И в этот раз он уже не мог кричать, потому что, кажется, не осталось лёгких, горла и рта, лишь пульсирующий сгусток острой кинжальной боли.

Он видел – не сознавал, но видел, – как плавятся и текут, меняя форму, его собственные руки и ноги. Не было больше тумана, не было шаманов, не было ничего. Только он сам – и нечто в нём, перекраивающее его самого. Не принесённое извне, а проступающее изнутри. Оно ворочалось и укладывалось, растягивая и обминая под себя его тело, словно новый жёсткий сапог.

А потом всё закончилось. Как-то незаметно, вдруг Дмитрий понял, что ничего больше не болит и не связывает, никто не пытается его остановить, что-то сделать с ним… Сделали уже. Не до конца понятно, что именно, но отсутствие боли было прекрасно само по себе, и несколько секунд он просто неподвижно лежал, дышал и даже глаз не открывал, а наслаждался ощущением лёгкости и свободы. Дышалось тоже очень легко, нос щекотало множество запахов – ярких, разных.

Сознание зацепилось за один из них – пряный, манящий, дразнящий, словно ласковая девичья ладонь, нежно касающаяся лица.

Аня!

Эта мысль потянула за собой сразу сотню других и тысячу ощущений. Странных, непривычных, но он понимал, что разбираться в них некогда.

Он ощущал это, как ощущают приближение грозы. Оно давило на нервы, билось где-то далеко, там, куда вёл знакомый пряный запах. Оно зияло, как чёрная трещина в камне, только – невидимая обычному глазу. Безобразная, отвратительная, чуждая всему тому, что сейчас его окружало.

Подняться на ноги оказалось неожиданно легко. Рефлекторно подцепил кобуру, пусть и пастью – он понятия не имел, сумеет ли вернуться в человеческое тело, но бросать оружие был не приучен. Тем более когда предстоит драка с колдуном!

Бежать на четырёх лапах оказалось удобно. Удобнее, чем на двух ногах. На краю сознания отчаянно толкались и бились вопросы и чувства, для которых ещё придёт время, а пока надо было спешить. Потому что дурная девчонка непременно влипнет в неприятности, если до сих пор не влипла.

А потом она ему всё объяснит. Почему у него четыре лапы, как он с ними так ловко управляется и почему, чёрт побери, мир вокруг меняется с такой скоростью, словно он на литерном поезде мчится, а не перебирает своими мохнатыми лапами размеренной косолапой рысцой!

Лишь бы не пострадала, девчонка, а там он ей точно ремня задаст, раз в детстве недодали!

И если бы он действительно собрался претворить эти мысленные угрозы в жизнь, никаких проблем с этим не возникло бы: Анна и не подумала бы сопротивляться или возмущаться, потому что испытывала перед ним такой глубокий, жгучий стыд, что на всё готова была, лишь бы он не злился и, может быть, когда-нибудь простил.

В ушах звучал его напряжённый голос, перед глазами стояло беззащитно распростёртое на земле тело, и взгляд… Она его, наверное, в кошмарах видеть будет, столько в нём читалось злости, неверия и обиды.

Это ведь предательство. Она воспользовалась его доверием, добрым к ней отношением, обрекла на мучительное изменение, лишила выбора дальнейшего пути, и… Можно ли вообще такое простить? Она бы смогла? Анна очень в этом сомневалась, и от этого было ещё горше.

Господи, хоть бы всё прошло как можно легче! Она после первого переворота два дня лежала пластом и приходила в себя, настолько это было мучительно. А она родилась с этим, унаследовав от отца!

В семье жило предание о том, как две сотни лет назад, когда эти места только осваивались её народом, Александр Набель, давний их предок, спас от голодного шатуна молодого чжурского шамана. Медведя убил, но и сам оказался смертельно ранен, и чжур, пытаясь помочь, соединил две души в одном теле. Здесь, на стыке трёх миров, вышло то, что не могло получиться в любом другом месте, земля приняла Александра и он стал первым её хозяином. И неприютный, суровый край переменился под его рукой.

Как это происходило, не знали и старые шаманы, но двудушие передавалось в семье, притом порой вопреки желанию наследника. Был случай, когда ребёнок у бездетного и неженатого предка обнаружился случайно на стороне, родила его одна из бордельных девиц, у которой не только снадобье от нежелательной беременности не сработало, но и потом вытравить плод не удалось. Шаоци полагал, что это воля старших, небесных духов, которым по нраву было наличие этакого привратника.

Порой дар переходил спокойно, порой – болезненно. Одной из обычных трагедий их семьи была смерть матери Анны, которая оказалась слишком слабой для такого ребёнка.

Девочек-двудушниц в семье было мало, всего три за двести лет, и им приходилось труднее: не всякий мужчина мог подарить одарённого ребёнка. У первой из этих женщин одарённый сын родился от случайной связи с заезжим старателем. Вторая, Анина прабабка, оказалась слишком упряма и слишком любила своего мужа, и с ней случилась вовсе уж жуткая история: она по весне в зверином облике столкнулась с медведем, с ним и… Скорее всего, медведь тот и медведем никаким не был, обычный зверь никогда не посмел бы притронуться к хозяйке, это Аня прекрасно знала, но спокойнее от этого не становилось.

С рождения было понятно, что Анна – двудшница, но детство у неё было обычным, беззаботным. Первое превращение случилось в десять лет, и тогда же ей пришлось очень быстро повзрослеть. Так что к моменту смерти отца она была хоть и юна годами, но ответственность на себя приняла уверенно. Ни с землёй, ни с людьми на ней она не испытывала сложностей: её любили и немного жалели, её род уважали. И всё бы ничего, но в жизни Ани была одна проблема.

Она не хотела повторить участь своих предшественниц – ни первой, ни тем более второй, и когда её сверстницы начали поглядывать на мальчишек с интересом, она начала их дичиться, потому что ни молодой шаман, с которым она подружилась, ни опекающая её ведьма не могли с уверенностью сказать, что какой-то из городских мальчишек может стать тем самым, подходящим. Она твёрдо намерена была найти того, с кем не придётся волноваться о будущем, и выйти за него замуж.

И вот надежды её обрели реальные черты. В первый момент, когда Ийнгджи в своей обычной шутливой манере сказал, что Дмитрий подходит, она откровенно растерялась. Раньше думала, что, встретив, сразу на всё решится, но на деле это оказалось не так-то легко, и первое время Анна приглядывалась к нему с недоверием и тревогой. Но он и без всяких шаманских тонкостей оказался таким, какого совсем не хотелось отпускать.

А уж когда на поляне у заимки колдуна Дмитрий знакомился с одним из вэчэку Шаоци, и шаман, наблюдая за этим, рассказал о ранении мужчины то, что видел, предложив очень неожиданное, но такое заманчивое решение…

Она честно хотела подождать следующего удобного случая. Поговорить с Димой, заставить его поверить, уговорить остаться здесь добром, и вот уже потом… Но старый шаман, кажется, уже тогда что-то чуял и догадывался, что так не выйдет. И решение пришлось принимать спешно. Уже даже не ради себя, ради города и земли, которой туго пришлось бы без хозяина, погибни она, а шансы на это были велики.

Анна плохо понимала, что именно задумал знаткой, но тень будущей беды висела в воздухе уже несколько дней, пусть и заметила она её совсем недавно. Вчера это тревожное предчувствие только набирало силу, отчего она беспокойно спала всю ночь, к утру обрело очертания, а к полудню – и примерное направление. Если бы не свидание, она бы уже тогда помчалась искать колдуна. Никого не нашла бы, конечно, ощущение пока было слишком расплывчатым, но бездействие было невыносимо.

Хорошо, что рядом с Димой ей совсем не думалось о постороннем. Гораздо важнее было ловить его взгляды и случайные прикосновения, и волновал не какой-то там знаткой, а то, как поведёт себя её избранник, как отреагирует, что скажет и сделает…

И несмотря на то, что сейчас она спешила туда, потому что так велел долг, сердце было занято не непонятной угрозой, а оставшимся позади мужчиной и колючей тоской. О том, что всё вышло так нескладно, наспех, и они даже не успели толком побыть вместе. И, может, уже и не смогут – или она сейчас не справится, или он не простит, и тогда совсем непонятно, как ей жить дальше…

Но какие бы тревожные мысли ни терзали, а земля мягко стелилась под лапы. В обороте она была больше вэчэку, чем обычный человек, и двигалась всегда путями вэчэку – короткими, лёгкими, потому что духи не так привязаны к плотскому миру.

Она почти не удивилась, когда чутьё привело к уже знакомому месту. Тому самому, где был убит Шалюков и где на них с Дмитрием напала нежить. На неискушённый взгляд всё здесь было совершенно обычно и невинно: немного в стороне от дороги суетилась одинокая человеческая фигура, ветер гонял по разнотравью зелёные волны, воздух едва уловимо пах далёким дымом и пёстрыми мелкими цветами, чьи головки качались в траве. На дороге у края падушки дремала привязанная лошадь.

Всё было спокойно и мирно, если не смотреть на небо, а там творилось странное. Облака тянулись сюда со всех сторон, они расчертили небо полосами, словно спицы в колесе, и если на дальней оконечности, у горизонта, ещё проглядывали то и дело длинные неровные треугольники чистого неба, то здесь, над головой, наливалась густая грозовая синева.

Небо куда более чутко отзывалось на то, что творилось с невидимым простому человеку миром, с потоками силы. Они тоже волновались, потревоженные могучим колдовством. Вот только что именно оно должно было сделать и куда было направлено – Анна не понимала.

Она остановилась на краю леса, напряжённо принюхиваясь. На первый взгляд всё казалось просто: несколько прыжков, и она окажется рядом с колдуном, а там достаточно одного движения лапой, чтобы всё закончилось. Если бы у неё при себе было оружие, то хватило бы, пожалуй, одного выстрела, при должном умении – прямо отсюда. Косоруков-то со своим карабином, уж верно, не промахнулся бы…

Она с трудом отогнала мысли об оставленном позади мужчине и сосредоточилась на картине впереди. Что-то в ней смущало. Наверное, эта самая видимая лёгкость. Всё-таки колдун до сих пор показывал себя человеком неглупым и осторожным, и стал бы он вот так маячить живой мишенью?

Приглядевшись, Анна отметила ещё и странность движений человека: однообразные, словно у заводной игрушки.

А полноте, колдун ли это? Пусть сложением похож, и одежда как будто его, но на голове шляпа, и голова эта постоянно опущена, и поди разгляди!

Анна внимательно принюхалась. Жаль, она стояла с наветренной стороны, но что-то знакомо-неприятное всё равно висело в воздухе. Через пару мгновений сообразила: запах тлена и гниющей плоти, запах нежити!

Она едва успела увернуться. Подкравшаяся сзади тварь двигалась бесшумно и слишком быстро для обыкновенного упыря, но звериная реакция выручила. Медведь только кажется зверем медленным и неповоротливым, а уж если это не просто зверь…

По какому-то наитию Анна опять дёрнулась в сторону, и вторая тварь в прыжке пролетела мимо: нападающий оказался не один.

С упырями их роднили явные признаки человеческого трупа в основе и длинные когти на костистых руках, но больная фантазия создателя добавила им волчьи челюсти и длинные хвосты, невесть какие для того использовав скелеты. Сухая кожа, покрытая струпьями, обтягивала гротескные тела неровно, кое-где натягивалась, кое-где – собиралась складками. Остатки мышц тоже сохранились неравномерно, однако это не мешало тварям двигаться ловко и проворно.

Очередной прыжок Анна встретила размашистым ударом лапы, своротившим голову нежити на сторону и располосовавшим ей морду. Упыри не выносили когтей хозяйки, и обычно такого хватало, чтобы они рассыпались прахом. Вот только это были не упыри…

Безымянная тварь отлетела в сторону, через пару мгновений поднялась на ноги, встряхнулась… Голова сама собой встала на место, а рваные раны начали затягиваться буквально на глазах.

Анна запоздало, но с пронзительной ясностью осознала, насколько глупо себя повела, направившись сюда в одиночку. Она так привыкла сталкиваться с теми, кто не мог навредить, что самонадеянно решила – управится и здесь. Волшебство просто стекало по её шкуре, пули пролетали сквозь тело, не причиняя вреда – для них она была вэчэку. А вот эти твари…