Текст книги "Все пиарщики делают это!"

Впрочем, жизнь в штабе была представлена вполне достойно: Николая трясла крупная дрожь из-за какого-то буклета, который ушел в типографию с ошибкой в выходных данных, Митя с Андресом в четыре руки сочиняли отчет (боюсь, что социологический), Капа в позе Сократа сидел за компьютером, а Гарик играл в дартс. От вида Курочкина с Перцелем он заметно погрустнел, а Капышинский неразборчиво заматерился.

– Кажется, у нас тут форс-мажор, – не теряя апломба, заявил Гарик. – Или даже форс-минор? Пролетали мимо? Милости просим, милости просим, всегда рады...

Гарик был такой успокоительно родной после московских покушений, страстей, горечи, что хотелось броситься ему на шею и пожаловаться. Здесь, в штабе, мы были почти дома. Насколько вообще может быть дом у политтехнолога. Мы прилетели к этим людям, потому что, в сущности, нам некуда было больше лететь. Здесь был наш бродячий цирк-шапито...

Эту ночь мы с Васькой провели у камина в компании Гарика. И наконец выложили ему все. Начав с подслушанного у реки разговора. Путаясь в собственных умозаключениях. Перебивая друг друга. Пересказывая детали покушения, откровения финансового аналитика Миши и последние признания Курочкина.

– Гасите эмоции, – мягко приговаривал Гарик, – с чего вообще вы взяли, что они масоны? Они могут быть кем угодно – адвентистами Седьмого Дня, друидами, боливийскими шаманами. Главное – у них есть свои интересы в политике, свой интерес к Стабфонду, а это, как ни крути, колоссальное бабло. И есть свой кандидат в президенты – да-да, дети мои, Погодин, как вы поняли. И еще, скажу вам по секрету, за ними стоят ресурсы, о которых никто не догадывается...

– Масоны?..

– Забудьте вообще пока о масонах. Хотя, может быть, вы и правы. До последнего времени кремлевская группировка, стоявшая за Погодиным, имела связи только в Минфине. В этом, в общем-то, секрета не было. Но буквально в последние две недели выяснилось, что у них целая сеть влиятельных лиц. Практически везде. Я весь день думал – что их могло сцементировать? Может, вы и правы. Может, и масоны. Тише, мышата! Я знал, что Петрова дублируют из Кремля. В околокремлевских структурах беспокойно. И многим ясно, что Петров – никакой не гарант стабильности, он хорошо работает только в руках президента. Но Погодин... Короче, лоханулся я. На него я не думал до сегодняшнего утра. А сегодня утром из Москвы мне сообщили, что половина нашего откупленного эфира перешла к Погодину.

– То есть ты уже знал?.. – разочарованно нахмурилась Васька.

– То есть меня заставили догадаться.

– Я думаю, масоны сначала подстроили катастрофу Погодину, – ляпнула я, – а потом покушались на нас!

– Если речь идет о Стабфонде, таких мелких зверьков, как вы, я бы давил сотнями. Не задумываясь.

– Мммм...

– Но вы живы, и я счастлив. И даже благодарен этим драконам, которых вы демонстративно притащили с собой. А теперь наша задача – не проиграть выборы.

– Чьи?

– Наши выборы. Хер с ним, можем даже проиграть Петрова, но нужно сделать это с достоинством и сохранить репутацию. Репутация – наше все, а жизнь не заканчивается в день выборов. И нам очень нужна лояльность наших кремлевских кураторов. Поэтому я – как ваш второй папа – вынужденно одобряю ваш выбор. Милые мои девочки, любовь – это свято. Только соблюдайте минимум приличий. Вот хотя бы как Капышинский.

– Га-а-а-арик, – укоризненно протянула Васька, переворачиваясь на живот перед камином, – а если бы мы были твоими родными дочерьми, ты бы нас тоже продал? В интересах дела?

Гарик тяжко задумался. Я его понимала. Как истинный интриган, он бы продал и родных дочерей, но признаваться ему было неловко.

* * *

Месяц – это чудовищно мало, когда речь идет о победе, и бесконечно долго, когда кампания сливается. Штаб работал в прежнем темпе, с той замечательной разницей, что теперь Курочкин был здесь, и каждый мой день был похож на первый бал Наташи Ростовой.

Каждое утро мы с Курочкиным осторожно шагали в свое счастье, гуляли по Северску, подолгу стояли у реки – и нам не было никакого дела до очередного срыва графиков, до подозрительно закончившейся в типографии краски (как раз во время печати нашего буклета), до рекламного ролика Петрова, который случайно потерялся на «Северск ТВ», и в последний момент дыру в эфире пришлось заткнуть роликом Погодина.

– Не понимаю, как это получилось, – удрученно оправдывалась по телефону директорша «Северск ТВ», трогательная дама с волосами цвета нестираного белья. – Мистика!

– Мистика, – охотно соглашалась я.

Мы выпустили шедевральную Митькину листовку по поводу объединения Красного Дракона с Зеленым Тигром и сакральной роли Петрова в российской истории.

– А что, – хмыкнул Гарик, – проигрывать, так с фейерверком!

В типографской машине опять произошло роковое смешение красок, и лицо Петрова приобрело зеленовато-малиновый оттенок. Утром тираж листовок на двух грузовиках доставили в штаб.

– Это... диверсия! – с диким выражением лица взвизгнул Капышинский.

– Карма, – грустно заметил Курочкин, – у плохой хозяйки и кошка воровка.

Кто в данном случае выступал в роли плохой хозяйки: мы, команда или сам Курочкин, – не уточнялось.

Григорьянц, отчаянно скучая по организации праздников, подговаривал нас устроить шоу в духе «Последнего дня Помпеи», где Петров появится в последний момент и спасет мир, как Брюс Уиллис. Сценарий он был готов написать бесплатно.

Мы обещали подумать.

– Думайте скорее. А то, чувствую, я скоро запью, – доверительно объяснил Григорьянц.

Гарик исчез и за несколько дней успел позвонить из Ростова, Нижнего Новгорода и Бишкека. Каждый раз он утверждал, что еще пара часов – и вылетает к нам. Из Москвы через Славку до нас дошли слухи, что Гарика ищут «какие-то очень серьезные люди». Курочкин молчал, как партизан, но пообещал, что с Гариком ничего плохого не случится.

Через неделю примчался из полей Тимурка – по собственной инициативе, что настораживало. Он немного одичал в Полонске и был в жутком галстуке сиреневого шелка поверх грязноватого свитера. В штабе как раз были только мы с Васькой и Перцель. Тимур пролез в дверь, тревожно улыбаясь, а при виде Перцеля улыбка вообще застыла посмертной индейской маской.

– Как жизнь?

– Не очень... – вздохнул Тимур. – Молодая прошла. Половая на убыль. А где Гарик? Нет? Совсем фигово...

Оказалось, Тимурка приехал с данными полевых социологических опросов. Если им верить (а приходилось верить), рейтинг Петрова и Белинского неудержимо катился вниз, а рейтинг Погодина, наоборот, рос неудержимо.

Падение Белинского легко объяснялось самодурством Данилы Мерзлякова, который недавно заявил своей команде «подонков», что «пришла пора шагнуть выше суетности этого мира», бросил кампанию на произвол судьбы и улетел в Гималаи.

Но это оказалось не главной интригой: судя по опросу, вместе с Погодиным стремительно набирал популярность некий Биронов, кандидат, на которого еще месяц назад не поставил бы и сумасшедший. Генерал Биронов занимал довольно высокий пост в Министерстве обороны и иногда мелькал в телевизоре – сухопарый, с маленькой змеиной головкой, он свистящим голосом комментировал военную политику государства. Быстрым движением облизывал сухие губы и в такие моменты еще больше походил на ядовитую змею. Портрет кандидата дополняли длинные подвижные пальцы, которыми он постоянно что-то вертел, вкручивал, растирал... Все вместе производило отталкивающее впечатление.

Пиарщикам Биронова хватило ума сразу же отказаться от построения имиджа друга детей и отца семейства и напирать на героический образ «силовика». И все-таки никто не принимал его всерьез, а теперь эта «темная лошадка» грозила обойти Петрова.

Мы с Василисой как по команде в изумлении перевели взгляды на Тимура, который в присутствии Перцеля, казалось, уменьшился на два размера.

– Тимур, куда смотрят твои агитаторы?

– Да что-то... не того... – Он сделал неопределенные пассы руками.

– У тебя же агитаторов должна быть хренова туча!.. – наседала Васька.

Тимур подрагивал, косился на Перцеля и молчал.

Как выяснилось позже, в отсутствие Павлика, Гарика и всякого контроля он сократил больше половины агитаторов (конечно, на смете это никак не отразилось), мотивируя тем, что «все равно они безмозглые бездельники» и «Петров в любом случае победит».

Переложив на наши плечи результаты опросов, Тимурка преобразился, стянул галстук, засунул в карман и на пару дней ушел в глубокий запой с участием главы Полонского района и директора фирмы «Супертехнологии-Шишмарев». Несколько раз он появлялся в нашем доме «переночевать», безбожно путая день и ночь, кстати, замочил носки в биде олигарха и, уезжая обратно в Полонск, оставил их там навеки.

В штабе между тем происходили удивительные вещи. Из центрального московского штаба Петрова поступила просьба «сделать кандидата непосредственнее, живее, ближе к народу». И целый пакет фотографий Петрова, которые для этого могли пригодиться. От фотографий захватывало дух. На одних наш кандидат корчил рожи и зачем-то размахивал стулом. На других разговаривал по дорогущему мобильнику и был далек от народа, как никогда. Мы с Васькой чуть не прослезились и спрятали их подальше.

Вечером, неторопливо и нежно стягивая с меня свитер, Курочкин сообщил:

– Звонили из Москвы... потребовали организовать поездку Петрова по Сибири.

Я больше прислушивалась к движениям его пальцев на моей спине и не сразу услышала. Визит Петрова в нашем плане не значился. Визит Петрова переворачивал все!

– Когда?..

– Максимум через неделю.

– Через неделю?!

– У него плотный график. Могут запихать Сибирь только на середину ноября, потом Урал, Поволжье, Пермский край, где он родился, и к выборам, к шестому декабря, он должен быть в Москве.

– Но неделя – мало... и Гарика нет. И Митя опять пропал, блин!

– А давай не будем думать об этом сегодня вечером, малыш, – попросил Андрей, расстегивая ремень джинсов. – Что нам, подумать больше не о чем? Завтра, вот увидишь, все как-нибудь сложится.

Я заметила: регулярный секс все-таки очень сближает людей.

С утра все действительно как-то сложилось. Нашелся Митя. Где и с кем он провел неделю, Митя говорить отказался, но, судя по особой пластике человека, пережившего за последние дни не один оргазм, он был доволен жизнью. Митя вместе с Григорьянцем сели за сценарий визита Петрова. Курочкин, по всеобщему уговору, работал их «комитетом по цензуре».

– Может, покушение на него устроить? – вслух рассуждал Григорьянц. – Вон как удачно Погодин на самолете грохнулся. А мы своего можем на оленьей упряжке перевернуть. Упряжку найти где-нибудь в Полонске – не хер делать!

– Не надо покушений, – мрачнел Курочкин.

– Тогда пусть подпишет какой-нибудь договор трехсторонний с губернатором и с профсоюзами. О защите прав пипла и зарплатах, как в Америке. Текст договорчика сейчас набросаем, – подавал голос Митя.

– А вот это попробуем...

– Надо как-то подготовить мосье Одиносика, – заметил Григорьянц. – Чтобы все к приезду Петрова были на постах и в боеготовности: народ с флажками, бабы в кокошниках, губернатор свежевыбрит, и минералка на столе. Все со справками из вендиспансера... включая губернатора!

И мы заливались жизнерадостным смехом.

* * *

Визит Петрова утвердили на среду. В Сибирь он летел на три дня, должен был посетить Северский университет, закрытый город Железнорудный, где велись какие-то очень тайные и очень стратегические атомные разработки, подписать договор с профсоюзами и встретиться с малыми коренными народностями.

В среду утром, когда все центральные улицы Северска были отмыты и перекрыты, а господин Одиносик пил второй пузырек «новопассита», Петров не прилетел.

Розы увядали на глазах. Нашего героя, с его подтаявшими шансами на президентство, обещали доставить к четвергу.

Зато в среду прилетел Гарик. Одобрил все, правда, заявил, что наши выдумки давно протухли, и велел найти как минимум два автобуса – для кандидатской свиты.

Полночи Курочкин шептался о чем-то с Перцелем и Гариком. Мы с Васькой, ужами извиваясь вокруг двери кабинета, расслышали только «электоральная кривая», «нужен будет отчет» и «это не мистика».

Расстроившись, мы съели на двоих пирог с вишней и обсудили, не пора ли сдаваться в предвыборный штаб Погодина. Впрочем, я все еще верила Гарику и его чутью больше, чем самой себе, и раз уж он здесь, в Северске, значит, здесь не худшее место в предвыборном раскладе...

Мы с Васькой, отчаявшись дождаться мужчин, поехали спать в свои девичьи спаленки в доме олигарха, просплетничали до четырех часов утра и чуть не проспали своего Петрова. То есть, честно говоря, проспали – вид мы имели мятый, как гофрированная бумага, а Васька в машине по пути в аэропорт все причитала, что забыла надеть лифчик.

Вместе с Петровым прибыли восемь охранников, референты, целый штат политологов и специалистов по предвыборным речам, два гримера, стилист и парикмахер, массажист, несколько завхозов и еще кучка сопровождающих лиц из министерства.

Губернатор встретил и ласково обнял нашего кандидата у трапа самолета. Петров почти не изменился, разве что лицо обветрело за время предвыборной кампании и стало мужественнее. Мы с умилением провожали взглядами нашего премьер-министра – мы с Васькой написали от его имени столько интервью, комментариев, листовок и буклетов, что он стал для нас почти родным.

Премьер улыбался губернатору с милым смущением человека, которого явно приняли за другого. А губернатор продолжал сжимать Петрова в объятиях, как брата. Его, губернатора, равно устраивали Петров и Погодин в качестве президентов – у него были свои люди во всех кремлевских группах влияния.

Первым мероприятием в графике стояла встреча со студентами Северского государственного университета.

– Ну и как у вас тут с рейтингами? – неприязненно ежась, спросила Гарика немолодая коренастая женщина из свиты с усиками и в норковой шубе.

– Динамика есть, – доверительно приглушив голос, сообщил Гарик. – Изменения электоральной кривой видны буквально невооруженным глазом.

Куда ползет электоральная кривая, вверх или вниз, он не уточнял.

В это время Васька, осторожно дернув меня за ухо, прошептала:

– Видишь, какое у нее злое лицо? Будем всю жизнь заниматься политконсалтингом – станем такими же...

Скорее всего, эта дама долгие годы была комсомольским лидером, а не политконсультантом, но мы уже опаздывали в Северский университет, и я не спорила.

Неприятности, образно выражаясь, ждали нас уже на пороге, где страшно далекие от политики студенты приняли Курочкина за Петрова.

– Хорошо, что вы к нам залетели, уважаемый премьер-министр! – радостно заявил прыщавый юноша в водолазке, жертва авитаминоза.

Машины с Петровым и губернатором не было. Журналисты неуверенно покосились на Курочкина и начали окружать его на всякий случай.

– Я тоже рад, – охотно согласился Курочкин с улыбкой Джеймса Бонда, – только я не премьер-министр.

– Конечно, вы уже, наверное, считаете себя президентом! – рассудил прыщавый студентик.

– Ой, а говорили, с Тимати и ребятами из «Дома-2» будет встреча... – пискнули из толпы, но тут наконец подъехал Петров с охранниками, и все покатилось более-менее по сценарию.

Через час начинался прямой эфир с Петровым на «Северск ТВ». Васька примчалась в университет с текстом вопросов и ответов и пыталась передать его Петрову за сценой. Капышинский, кокетничая с гримершей, уронил с лестницы ее сумку и разбил пудреницу премьер-министра. Гримерша была на грани истерики, Виолетта предложила свою пудру с эффектом загара. Петров на сцене безбожно перепутал Северск и Томск, в это время сопровождающие лица добрались до текста прямого эфира и начали черкать в нем разноцветными ручками. После каждого подчеркивания Васька менялась в лице, а Курочкин что-то нервно стать разъяснять тетке в шубе и с усиками... В этот момент меня осторожно дернул за джинсы мальчик-референт из свиты Петрова:

– Я дико извиняюсь, но гостиницу нам, надеюсь, забронировали? Там есть кондиционер? Горячая вода?..

– Разумеется, – безмятежно кивнула я, совсем не владея вопросом, – постельное белье, белые тапочки, и в каждом номере супер-унитаз, он, знаете, может сделать за вас практически все...

Снег валил хлопьями, бархатными и золотистыми на солнце. Выбравшись от студентов, Петров полминуты постоял под снегом, окруженный, правда, толпой охранников, – стоял и молчал, и только после этого помчался на «Северск ТВ».

Праздник продолжался. В конце прямого эфира наш мальчик заявил, что далеко не все еще совершил на посту премьер-министра, а желание стать президентом – признак нездоровых амбиций. Тетка с усиками позеленела:

– Шшшто он говорит?! Кто писал текст?!

– Этого в тексте не было, это его экспромт... – растерянно прошептала Вася.

– Да? С ним такое бывает... Кстати, я Лариса. Черти драные, мы уже опаздываем к коренным народностям!

Речь для представителей коренных малочисленных народностей мы сочинили еще на прошлой неделе, распечатали очень крупными буквами и отдали председателю комитета Оюн-оолу Хертековичу Доржукай. Там было все, как полагается: «национальная и культурная идентичность», «ценность живых традиций» и несколько слов о том, что без Петрова все мы пропадем. Полторы странички текста.

– Все надо читать?.. – со священным трепетом спросил Оюн-оол.

– Но можно по бумажке! – успокоительно закивала Василиса.

После этого мы выпустили Оюна из-под контроля. И не ждали подвоха. Я влетела в зал на пять минут раньше Петрова, пока гримерша подкрашивала его под лестницей остатками пудры – в зале было душно от телекамер, пахло мокрыми шубами, коренные народности сидели чинно, а на столах перед ними громоздились пустые бутылки из-под минералки. Уже вылакали. Совершенно ниоткуда возник Гарик:

– Все под контролем?

– Разумеется! – бодро доложила я, ища глазами Ваську, Курочкина, Митю, Капышинского, хоть кого-нибудь, с кем можно разделить ответственность. Через секунду Васька появилась на пороге вместе с Петровым и свитой. Проверять, все ли под контролем, уже было некогда.

Оюн-оол Хертекович смущенно встал:

– Вот мне тут Верочка написала, что сказать. – Он мотнул головой, и я поняла, что он имеет в виду Ваську – Но я хочу еще добавить от себя. Очень хорошо, что вы до нас долетели, дорогой Валентин Александрович. Потому что мы пока видели только ваш штаб. Да, ребята нам передали от вас гуманитарную помощь... спасибо, хотя конфеты были немного просроченные. Конечно, где Москва, а где мы! Такие расстояния...

Журналисты оживились – речь зашла о подкупе избирателей, значит, дело пахнет экшеном. Премьер порозовел, как устрица. Я мысленно провалилась в пучину мрака. За спиной Лариса с усиками прошипела:

– Это у вас тоже экспромт?! Охуенно...

И тут я встретила взгляд Курочкина. Он улыбался. Он улыбался мне через зал мягко и успокаивающе, на улице все падал и падал снег, а Оюн-оол уже старательно читал свой текст по мятой бумажке, как ни в чем не бывало...

Дальше стало спокойнее. Петров подписал наскоро и незатейливо сочиненный договор с Федерацией профсоюзов Северска. Дал пресс-конференцию, ответив на бесхитростные вопросы северских журналистов гладко и обтекаемо, как и полагается премьер-министру. Сфотографировался с журналистами. И даже с Оюн-оолом Хертековичем. И уехал в загородную резиденцию губернатора – с толпой охранников и министерской челяди. Отдыхать до утра и даже, если повезет, спать.

Тут же выяснилось, что гостиницу для остальной свиты никто не бронировал – вообще-то, заниматься этим поручили Митьке, он перепоручил это Виолетте, а та пошла к Капе спрашивать, где можно найти телефоны гостиниц. «Как где? Конечно, в Интернете», – буркнул Капа, но поиски в Интернете оказались для Виолетты слишком сложными, а подходить к Капышинскому второй раз она побоялась. Теперь в гостинице «Северск» оставалось всего пять свободных номеров, еще два в гостинице «Наш край», а расселить нужно было как минимум пятнадцать человек.

– Расставим приоритеты, девочки, – шепнул Гарик, сгребая Митю и почему-то нас, – главная тут Лариса, ей лучший номер. Тем более, сейчас мы увезем ее на совещание с кремлевскими кураторами и замучаем до смерти. Важные люди – стилист, парикмахер, массажист, они имеют доступ к телу кандидата. А гримерша просто клевая телочка... Остальные перебьются. Особенно обращайте внимание на педерастический акцент – те, кто с акцентом, пусть ночуют на улице.

Митя скривился от негодования. А я подумала, что самый заметный акцент был все-таки у парикмахера.

Одиносика мы увидели одновременно. Ловко окружили и допросили с пристрастием. Через пару минут оказалось, что да, конечно, для дорогих московских гостей найдется целый санаторий МВД, который вместит всех желающих.

День закончился. Я поняла, что рухну сейчас от нечеловеческого облегчения. Когда мы выскользнули на улицу из Дома профсоюзов, Васька выглядела как недопитый молочный коктейль.

Дом замер в тепле и безмятежности, в нем с утра сохранился запах туалетной воды Гарика и носков Тимура, забытых в биде. Слава олигарху, благодаря которому у политконсультантов есть крыша над головой...

Митя позвонил где-то через час – мы как раз заварили чай и рылись в холодильнике, обсуждая, кто сожрал все яблоки и сыр. И даже морскую капусту.

– Эй, чувак! – почему-то шепотом заорал он. – Я их привез в этот санаторий! Тут такая холодища! Одеяла – как у моей прабабки на даче! Комнаты не закрываются, душа нет и туалет в конце коридора!

– Ммм... Мить, а куда делся весь сыр из холодильника?

– Сыр?.. Дашка, и еще в каждой комнате портреты вождей висят над кроватями! Под стеклом!

– Каких вождей?

– Мирового пролетариата! Ну, Ленин, Сталин...

– Ого. Ну скажи, что это сейчас модно... стиль ретро.

– Сама скажи, – мрачно посоветовал Митя, – что туалет прямо по коридору – это сейчас самый шик. Короче, я везу их к нам.

– Всех?!!

– Нет, только тех, кого жалко. Кстати, насчет сыра... пожрать бы чего, а?

Митя был на высоте. Он притащил в наш конспиративный дом всего четырех гостей из Кремля, в том числе гримершу Лерочку и портрет Ленина шириной с дверной проем.

– Митя, зачем ты украл портрет? Ты вообще думаешь о нашей репутации?.. – сонно прошипела Васька.

– Думаю, о репутации тут уже говорить не приходится! – заявил Митя, не выпуская портрета из зубов.

* * *

Утро было совсем некстати. Оно наступило слишком внезапно. Вечером, вернее, ранней ночью, пока мы заказывали несколько коробок пиццы на дом, пришла смс-ка от Курочкина: «Тебя нет рядом, значит, ночь бессмысленна©». Гримерша Лера показывала, как рисовать узоры на ногтях с помощью иголки и разноцветных лаков, Капышинский с Андресом под шумок пялились в ее декольте, а Митя кричал с лестницы, завернувшись в скатерть:

– В чем, по-вашему, подлинное величие Льва Толстого? – Ему казалось, что это очень смешно.

Вся остальная толпа слонялась по дому туда-сюда, тыча пальцем в биде и царапая мозаичный витраж в холле. Не помню, когда мы уснули. И после этого сразу – утро.

Петров уже выехал в Железнорудный, там его ждали стратегические атомные разработки и простой электорат. А нас с Васькой и гримершу, судя по всему, забыли дома второпях.

Встречу с народом мы продумали за несколько дней. В ответственный момент Петрова должна была окружить стайка отобранных и специально обученных малышей.

– Невинные глаза малюток, жителей города будущего, то-се, букетик полевых цветов... – объяснял нам Митя.

– Мить! Какие полевые цветы, ноябрь на дворе!

– Точно, – расстроился он.

Детьми нужно было дирижировать, журналистам – раздать тексты речи Петрова, где важнейшие куски будут выделены маркером. На всякий случай. Чтобы не переврали тезисы – даже лучшие журналисты к этому склонны. Не говоря уже о Юрии Пеночкине, который вместо репортажа о Петрове может прислать эссе о какой-нибудь спортивной школе в Железнорудном. Одним словом, пора было спешить в секретный город.

Машины не было, как всегда. Виолетта поехала укреплять ногти акрилом. Курочкин прошептал: «Не могу сейчас говорить» и бросил трубку. В штабе сидел один Семен Семеныч, который и вызвался нас отвезти.

– Ехать тут полчаса, куда вы так торопитесь? – ворчал он, втискиваясь за руль.

Через полчаса мы ехали по хрестоматийным заснеженным просторам Сибири и как раз миновали какой-то подмороженный долгострой, похожий на многоэтажный коровник.

– А где Железнорудный? – тихонько пискнула Вася, уже считая минуты.

– Еще каких-то пять секунд, – твердо заявил Семен Семеныч и украдкой набрал номер на мобильнике. – Кирилл Степанович? Спасибо, здоровье хреново. Да ты что?! Уже замуж? А я ведь ее помню вот такусенькой... Уточнить хотел – еду в Железнорудный, свернул на Разинский объезд, что-то никак не доедем. Да ты что? Ничего страшного... да уж конечно.

Старый чекист обернулся к нам и с непроницаемым лицом сообщил:

– Придется чуть-чуть объехать.

Мы молчали. Васька судорожно подсчитывала, сколько минут у нас в запасе, а я представляла себе кару, которая должна постигнуть Семеныча. В моем воображении фигурировала кипящая вода... и, может быть, немного лука и специй.

Через полчаса мы вернулись в Северск. Немного постояли в пробке. И еще через полчаса доехали до Железнорудного. Молчание в машине сгустилось до каменной консистенции. Оно только пару раз было прервано звонками от Мити и Гарика. Мы бормотали в трубки неразборчивое «бля-бля-бля»...

Петров давно бродил по производственным мощностям Железнорудного, выбирая, где потеплее, а мы все еще стояли на контрольно-пропускном пункте. Крашеная блондинка с лицом пожилого бультерьера третий раз рассматривала наши паспорта и чужедальнюю прописку. Гримершу Леру она отказалась пропустить сразу и твердо, а мы как-то просочились, причем Васька не переставала хлопать глазами кристальной чистоты.

Судя по всему, встреча Петрова с электоратом уже закончилась, потому что какое-то подобие букетика полевых цветов уже было у него в руках, журналисты разбегались, а Гарик имел сумеречный вид.

– Совесть у некоторых, – высокомерно бросил он нам, – находится на одном уровне с их очень скромными талантами...

Я знала, что это неправда, и ощущала, что на нас смотрит вся свита Петрова, включая Ларису с усиками – она выглядела сегодня так, как будто ночевала в юрте у эвенка-оленевода. Наш кандидат не в пример ей выглядел жизнерадостно – как будто уже выиграл свои главные в жизни выборы.

Курочкин на ходу шепнул, что везет Петрова обедать, через два часа – общий сбор в штабе, а я выгляжу потрясающе эротично в этой рубашке. Я мысленно поставила рубашке пять баллов и гордо пронесла ее сквозь свиту Петрова к своим – Мите, Капышинскому и Андресу.

– Слышали?!.. Журналист Пеночкин тут заявил, что знает Человека-Дерево, который собирается стать президентом без всяких выборов!

– Кому заявил?

– Петрову и заявил! – растерянно сказал Андрес. – Говорит, Человек-Дерево хочет донести до людей идею Великого Посада!

Васька истерически ржала, прижавшись лбом к батарее...

Общий сбор в штабе прошел скомканно. Уже стояли и фырчали на морозе автобусы – везти свиту премьера в аэропорт. Все говорили хором: кто-то – о шансах Петрова, кто-то – о «ночи ужасов» в санатории МВД, кто-то – о предвыборных роликах, кто-то несколько раз, повизгивая, спросил, где тут купить кедровых орехов – как будто мы занимались их околачиванием. Петров разрумянился и улыбался, как гусь в яблоках. Спасибо, сказал он.

– Мы все-таки работаем ради вашей победы, – вежливо пожала плечами Васька.

– Не всегда победа на выборах – самая главная победа в нашей жизни, – туманно ответил Петров и заулыбался еще шире. – Как вы понимаете, быть президентом чудовищно тяжело. Очень тяжело. Особенно если речь идет о России. Но так же тяжело вырваться из обоймы Кремля, если уж ты в нее попал. Одно тяжело – и другое... Так вот, иногда приходится делать очень тяжелые вещи.

Какую из двух вещей он имел в виду, Петров не уточнил. И улетел.

– Как мне не хватало тебя эти два дня, малыш, – шептал вечером Курочкин мне в затылок. – Все прошло отлично – не блестяще, но... так, как надо. Продержимся еще две недели? Еще две недели до нашей полной абсолютной свободы?

Я на долю секунды задержалась в одежде, только чтобы спросить:

– Что там он имел в виду под тяжелыми вещами, которые приходится делать?

Курочкин молча потянулся к пульту телевизора и переключил на Первый канал. Почти минуту мы молча смотрели репортаж о поездке Погодина по Уралу и его президентских инициативах. Все было ясно. В стране управляемой демократии кандидат может появиться на федеральном телеканале только в одном случае – если он высочайше одобрен. Невероятно: кажется, Петров все-таки вырвался из обоймы, а Погодин действительно родился в рубашке.

Впрочем, еще непонятно, кому повезло.

* * *

Ранним утром, время только подходило к десяти часам, дверь моей комнаты в особняке олигарха распахнулась от пинка, и кто-то заорал:

– Рота, подъем!!

Меньше всего в это сумеречное зимнее утро мне хотелось видеть физиономию Тимура. Но как раз он и просунулся в дверной проем, распространяя вокруг себя запах лука, и, между прочим, беззастенчиво разглядывал меня полуголую, пока я спросонок прикрывалась одеялом.

– Девчонки! Через пять минут всем быть в офисе – приказ Гарика! Он только что мне звонил. Машина уже у подъезда.

Ну почему-почему-почему всегда пять минут?! Всегда не успеваю расчесать волосы и обязательно натяну колготки со стрелкой! К чему эта спешка, если и так понятно, что половина народа опоздает, а вторая половина не явится вообще?!

Так и случилось. В штабе меня встретил только Семеныч с кипящим чайником. Через полчаса появилась Васька, встрепанная, как куропатка, и очень растерянная.

Примерно через час пришли Андрес и Николай, на ходу обсуждая возможности контрабанды красной икры с Камчатки. Мы налили им чаю. Обсуждения они не прерывали, и до нас периодически доносилось: «ресторанчик в Лондоне», «международное право», «не больше трех лет условно»... Тимур уселся рядом с будущими контрабандистами и откровенно «грел уши» – не из корыстного интереса, а просто в силу своей криминальной сущности.

Следом прискакал возбужденный Митя со свежими булочками, а потом приплелся и блудный Капышинский. Последние две недели он не баловал штаб своим вниманием, и его «пришествие» вызвало некоторое оживление.

– О, – закричал Митя, – какие люди! Цирроз-мокрый нос!

Капа, который за время загула успел отрастить бороду, как у деда Мазая, саркастически усмехнулся в усы.

– Вы, извините, пидор? – обратился он к Мите. – Вот и занимайтесь своими пидорскими делами.

Через секунду они уже катались по полу, пытаясь задушить друг друга.