Текст книги "Все пиарщики делают это!"

Впрочем, о шаманах мы все-таки немного рассказали. Славка обтер руки об лепешку и счастливо сообщил, что «тема – просто конфетка, и не поехать ли нам с этой радости к Михе?»

Михой звали нашего аналитика.

Миха был голубоглазым. С локонами, делающими его похожим на греческого бога Диониса. У него был здоровый румянец человека, имеющего дело по большей части с экономикой и финансами, то есть человека со здоровой психикой.

Миха держался с настороженным достоинством персидской кошки.

– Я вообще не доверяю журналюгам, – заявил он, пустив нас на порог, – вы все неадекватные. Задаете кучу вопросов, записываете ответы на мятую бумажку, а потом оказывается, что бумажку вы потеряли и не помните даже, как человека зовут и где он работает. К тому же вы, по-моему, все считаете, что фондовые биржи занимаются тем же, что и банки, а банки – тем же, что инвестиционные фонды. И вообще все компании занимаются одним и тем же...

Однако пакет с бутылками из наших рук он взял.

Осознав, что мы не журналисты, финансовый аналитик Миша ощутимо расслабился. Затрепетал ресницами. Уточнил, что будут пить милые дамы.

– Сначала самую капельку поговорим про Стабфонд, – решительно сказала я, – а потом милые дамы будут пить все. День был тяжелый.

– И завтра будет тяжелый, – пророчески сообщила Васька.

Квартира аналитика была светлой и уютной. Паркетный пол. Диван, похожий на облако. Россыпь светильников по всему дому. Мы упали в кресла – причем Славка пытался элегантно умоститься на подлокотнике, но свалился на меня и едва не придушил. Он открыл бутылку вина, глотнул из горлышка и заявил:

– Итак, окунемся в проблемы Стабфонда... да что там в проблемы – прямо в него и окунемся!

– Вы знаете, – оживился Миша, расставляя бокалы, – направления расходования Стабфонда – сложнейший вопрос. Если мы исходим из того, что цель – диверсифицировать экономику за счет увеличения доли производства с высокой добавленной стоимостью, то...

Я поняла, что впадаю в анабиоз.

– Миша, – заискивающе бормотнула Васька, – нам бы попроще, а? Нам бы просто понять, какие кремлевские группировки контролируют Стабилизационный фонд, какие группировки хотят их оттеснить, и на что этот фонд собираются потратить. Это же такой лакомый кусочек... Мы тут пришли к выводу, что на этих выборах вокруг Стабфонда все и крутится.

Миша подумал и заговорил человеческим языком.

– Вы уверены, что вы не журналисты? Ну, всего, что слышал, я вам, конечно, не скажу. Но есть как минимум четыре такие группировки в Кремле. Естественно, они все сосредоточены вокруг правительственных комитетов. Ну, кроме самой большой и самой сильной – той, которая сосредоточена вокруг Петрова, нашего первостатейного кандидата в президенты. В ней ключевую роль играют олигархи из банковской сферы, в том числе из Экономного Банка. У них много дыр, которые они собираются заткнуть средствами Стабфонда. И я не думаю, что будущим поколениям много от него останется. Боюсь, когда цены на нефть все-таки упадут, в Стабфонде будет пустота, как в зимней тундре. Но случится это, надеюсь, не завтра...

Я оптимистично подумала, что мы опять работаем на то, чтобы сделать былью весьма безрадостные перспективы для страны. И еще, что Курочкин в своем заговоре, возможно, прав.

– А еще три кремлевские группировки – это кто?

– Есть группа вокруг министерства промышленности, «промышленники». Там, на самом деле, и депутаты Госдумы, и куча народу из Совета Федерации. У них тоже свои планы на Стабфонд, причем они самые вменяемые. Просто сегодня контролируют «поляну» другие силы. Я видел несколько их проектов, ну что, развитие крупных заводов, строительство каких-то гигантов... Ясно, что часть денег потырят, особенно учитывая, что строить они хотят в Сибири и Тыве. Но есть шанс, что могли бы кое-что и построить. Они генерала Биронова проталкивали как кандидата в президенты, но вы же сами знаете, какие у него шансы... Какой он в рейтингах, последний или предпоследний?

– Третий, – уточнил Славка.

– А еще группировки?

– Еще... – задумчиво протянул Миша, разглядывая свое колено, как будто ища шпаргалку.

– Да, еще две! – поощрительно кивнул Славка, засунув китайские палочки в бутылку с вином и весело ими булькая. – Ты же сказал – четыре, значит, еще две.

– Еще одна – так называемые «газовики». Чего они хотят – ясно: получить все госзаказы и перевести как можно большую часть сырьевого сектора под себя. Желательно – весь. Так что у них, можно сказать, не чистый интерес к Стабфонду, а постольку-поскольку... Я про них не очень хорошо информирован. Знаю только, что у них довольно крепкие связи с пропетровской группой, так что, думаю, они внакладе не останутся. А четвертая группа – это люди в Минфине.

Васька напряглась. Не забыла, что Перцель именно там и работает.

– А разве Минфин – самостоятельный игрок во всей этой кремлевской каше?

– Там все странно у них... – смущенно пожал плечами Миша. – Во-первых, в этой группировке, естественно, не весь Минфин числится. Я даже не могу сказать, кто в нее входит, а кто нет. У них там все под грифом секретности, чуть ли не специальные знаки, чтобы узнавать своих. Сектантские замашки. Но цели-то вполне очевидные и понятные – у них хорошие связи с Западом, и они хотят их всемерно укреплять...

– Чтобы Россия в НАТО, что ли, вступила? – хмыкнула Васька.

– Ну, наверное, нет. Просто продать Западу все на корню.

– А кто их кандидат?

Финансовый аналитик Миша хмыкнул и дернул себя за ухо.

– Ходят слухи, что они поставили на Погодина. Но, я же говорю, там такая секретность... Может, уже передумали. Я бы на их месте переиграл, пока не поздно. Что толку работать с заведомо непроходным кандидатом? Так они до Стабфонда точно не доберутся.

– Ну, давайте – за секреты... – предложила я, поднимая бокал.

Пожалуй, это не самое худшее, что мы могли услышать. Значит, Перцель, работая в Минфине, до последнего времени не входил в это «тайное сообщество». Значит, в преддверии выборов он зачем-то понадобился там. И есть серьезные подозрения, что альтернативный масонский кандидат в президенты – все-таки Погодин.

Да уж, серьезные дела при свете не делаются...

Я залпом допила вино из бокала и налила еще. Не то чтобы у меня еще оставались идеалы, в конце концов, у нас в конторе много лет висел плакат: «Не пойду на выборы – все кандидаты пидоры!» Но за бокалом вина осознать, что твой любимый мужчина планирует продаться Западу – не самое приятное открытие. Я так устала, что захотела срочно забыть о фондах, масонах, о Петрове, о городе Северске, где нет круглосуточных продуктовых магазинов...

– Кстати, – оживился Миша, вспомнив с новым бокалом новую деталь, – есть проект – передать Стабфонд в управление частной управляющей компании. Кажется, бельгийской. Минфин активно продвигает этот проект. Правда, непонятно в этом случае, кто будет ручаться за его сохранность...

Мы загрустили и перешли на бренди. Под бренди мы с Васькой рассказали пару миниатюр о выборах на Украине. В частности, как кандидат в Верховную Раду подрался на штабном совещании с собственным батькой, и тот ловко разбил ему нос – чем сделал сына-кандидата непригодным для фотосессии как минимум на неделю. О том, какое нижнее белье предпочитает Юлия Петрушенко. О том, как премьер Якубович, перебрав массандровских вин, ловил инопланетян на пике Ай-Петри. Или как кандидат Пролейко перед прямым эфиром раскусил от волнения вставную челюсть...

У нас чудесная работа. Всегда есть чем развлечь друзей, не прибегая к историям о собственной загубленной жизни.

Румяный Миша был впечатлен, слушал меня, порхая ресницами, и пил, как губка. Даже удивительно, сколько может выпить приличный человек. Васька задремала в кресле. Славка царапал стол ножом.

– Хули ты делаешь, Слава, – со всей возможной деликатностью заметил хозяин.

– Конечно, – обиделся пьяный Славка, – все вы тут... интеллигентщина, бренди пьете, в гимназиях обучались! Трамвай неоднократно видели... даже катались на нем! А я, человек из глубинки, раз бухнул – значит, хочу крушить и стол царапать. На волю я хочу, понимаете вы?!

Но красивого скандала а-ля рюс не получилось. Потому что зазвонил телефон. Мой телефон. Славка цапнул трубку.

– Аллоооу! – игриво протянул он. – Кого? Дарью? Ах, Дарью... Тут валяется, под столом. А вы, собственно, кто?

Я выхватила трубку. В ней шипел Гарик.

– Дарья. Где. Вы. Находитесь.

– Гарик, – умильно начала я, осознавая, что голос мой со стороны звучит даже пьянее, чем я себя чувствую, – у нас все, апппсолютно все под контролем!

– Дарья, где вы?!

– Мы... тут... – Я задумалась. – В комнате.

– Даша! Нам срочно нужна листовка! Белинский в лице Данилы Мерзлякова позволяет себе хамские антипетровские высказывания. Он думает, что в Сибири можно все, и что реакция Кремля будет отсроченной. Даша! Мы должны доказать, что это не так, и ударить Данилу хуком слева!

– А йййя тут при чем? Если хук слева...

– Я фигурально выражаюсь! – прошипел Гарик. – Нужна листовка, сегодня ночью.

– Гарик, понимаешь, мы тут... обсуждаем проблемы Стабфонда... случайно заехали довольно далеко и заблудились!

– Тебе не кажется, что это хуевая отмазка?!

– Конечно, ты терпимо относишься только к себе!

– Еще бы! – крикнул он и бросил трубку.

Я посидела несколько секунд, мысленно продолжая диалог с Гариком. Когда в моем воображении он сказал: «Понимаю. На вашем месте я бы тоже полетел», – я почувствовала, что вполне заслуживаю еще бренди. Который, к сожалению, кончился. Но Миша вдохновенным жестом уже смешивал водку с коньяком.

Мы еще успели спеть песню «Ой, мороз, мороз...» и обсудить Интернет-конференцию кандидата Петрова.

– Какие у нас, блядь, вопросы, такая и страна... – в пьяном унынии заявил Славка. – И если мы его спрашиваем не про сраную политическую стратегию, а про гигантского спрута, которого выловили в Тихом океане, или про приворотную магию...

– А чего там со спрутом? – живо заинтересовался Миша.

– Спрут как спрут – голова, два уха. Не в том дело, Миха! А дело в том, что нет у нас национального самосознания!

– А нормальный человек кандидату не напишет!

– А нормальный человек в кандидаты не пойдет!..

– А вот сейчас позвоним Петрову и спросим... спросим его, сукиного сына... Дашка, у тебя есть телефон Петрова?!

Дальше разговор слился в мычание. Славка что-то бормотал про беременного Петрова, которому нужно позвонить. Срочно. И про новую метлу. Миша, между прочим, сообщил, что решил на мне жениться. Сполз под стол, опрокинув на себя пиалку с коньяком, и уснул. Интересно, почему на мне, а не на Ваське? Жениться обычно собираются на Ваське. Наверное, потому что она уже дрыхнет...

Потом было пять часов утра, и я уснула на полу в ванной.

Проснулась я в постели. На наволочке с разноцветными морскими звездами. Чья-то голая нога по-хозяйски валялась на мне. Стоп. Нога?! Ах, Васькина...

Еще несколько секунд я блаженствовала, оглядывая книжные полки и велотренажер в углу, свои штаны, вывешенные на тренажере, и Васькины свалявшиеся локоны.

Я помнила, что тренькал будильник. Помнила ощущение, что сотня злобных карликов со всего размаху ударили по моей голове сотней молоточков... Я выключила его, сверху на всякий случай положила подушку. Еще полчаса лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к собственным злорадным мыслям: человек, который изобрел будильник, уже умер – это не ново, но слышать приятно.

Самолет!!!

Самолет в Северск вылетает в десять утра. Часы...

Я поспешила опять закрыть глаза. Еще минута ушла на размышления, вставать или не вставать.

Неожиданно ответ пришел со стороны:

– Дарья!!!

Василиса беспощадно сдергивала с меня одеяло и орала трагическим шепотом:

– Дарья, самолет улетает через полтора часа!!!

– Васька, уйди... Я себя чувствую огромным куском дерьма.

– А я, по-твоему, незабудкой?!

Я оделась за сорок пять секунд. Политконсультанты – те же солдаты. Просто невидимого фронта.

Мы вылетели из комнаты, чуть не сбив Мишу со стаканом воды.

Славка лежал в кресле и стонал:

– Все прочь... Я лягу-прилягу, обниму свою флягу...

Славку бросили, где лежал. Миша благородно вызвался отвезти нас в аэропорт. В голове плавала грязная пена с мелким бытовым мусором, как на озерах в августе. Когда мы остановились в очередной пробке, Васька всхлипнула:

– Мы самые несчастные женщины во вселенной...

– Самыми несчастными мы будем, если опоздаем на самолет. И Гарик нас убьет. Каким-нибудь чудовищно жестоким способом.

Васька задумалась, очевидно, вспоминая самые изощренные способы, потом добавила:

– К тому же у меня на носке дырка...

– Разве это несчастья? – флегматично пожал плечами Миша. – Вот моя знакомая, красивая женщина, эксперт по экономике, собралась замуж. За шведа. Владельца маленького заводика по производству кошачьих консервов. И что вы думаете? За месяц до свадьбы случилось массовое отравление вонючих шведских кошек. Его обвинили, что он перерабатывал на консервы содержимое шведских помоек. И посадили на десять лет. Ольга, конечно, в истерике. Тем более она кошек любит... Года через два собралась замуж опять же за приличного человека, главного экономиста «Ундина-банка». Назначили день свадьбы. И что? Полетел в гости к брату в Улан-Удэ. Там происходит с ним какая-то судьбоносная встреча с настоятелем буддийского монастыря, и он уходит в монахи. Скоропостижно. Ольга в шоке. Представляете, был любимый мужчина, а стал буддийский монах. Хотя, с другой стороны, есть гипотеза, что он просто ввязался в финансовую аферу с какими-то государственными структурами и сбежал, чтобы в тюрьму не сесть. А Ольге уже за тридцать. Ей ребенок нужен. И вот знакомится с одним евреем на конференции. Прекрасный человек, кошек любит, в монастырь не собирается. Правда, живет в Израиле. Но раз уж такое дело, любовь, готов переехать в Москву.

– И что, полетел в Москву, и самолет рухнул? – осторожно спросила я, пытаясь справиться с похмельными спазмами.

– Хуже, – хмыкнул Миша, – пока он собирался, Израиль начал войну с Ливаном. Границы закрыты, объявлена мобилизация в семьдесят два часа...

– А она?

– А она попросилась на израильский фронт медсестрой. Если, говорит, его ранят, я его смогу выхаживать. А пока она собиралась, он и правда в больницу попал.

– Шальная пуля?

– Нет, ногу сломал на учениях. Запнулся за чей-то рюкзак, полетел с лестницы... В общем, пока лежал в гипсе, она оформила ему визу на выезд. Ну, слава богу, поженились, ждет теперь ребенка. О, вот и Шереметьево!

Мы влетели в аэропорт на кочерге. Аналитик Миша еще успел смущенно пробормотать:

– Даша, может, мы... ты... оставишь телефон?

– Телефон мне самой пригодится, – хмыкнула я, встретила укоризненный Васькин взгляд и поспешно черкнула номер на Мишиной визитке. Потом еще один номер, московский. Потом – электронную почту и номер аськи.

– Даша! – взвизгнула Васька.

Разумеется, мы пережили маленький симпатичный скандал на паспортном контроле. Пока мы платили штраф и хором бормотали что-то вроде: мы не знали, мы учили, мама в магазин ушла, дверь заперла, замок сломался, – нас уже запихивали в самолет. Двигатели ревели. Стюардесса рассматривала нас как начинающих террористок. Васька зацепилась курточкой в горошек за входной люк.

Телефон зазвонил именно в этот момент.

Я попыталась одновременно протиснуться в салон, отцепить Василису от люка и... звонил Курочкин.

– Дарья? Малыш, я только что прилетел в Москву из Лондона, было два дня тяжелых переговоров. Мне все время казалось, что ты где-то рядом, и я встречу тебя, если хорошенько поищу.

Мы как раз отцепили Ваську, зато я уронила оба пакета с покупками. Но все это была ерунда. Потому что Курочкин думал обо мне в Лондоне. Ах, старый масон...

– И я скучала.

– Где ты сейчас? – требовательно и нежно спросил Курочкин. – Мне понадобится еще как минимум неделя, чтобы вырваться в Северск... с федеральной проверкой. Ты дождешься меня? Что там у вас?

– Еду на встречу с горадминистрацией, – ласково шепнула я, пробираясь за Васей по рядам. – Неделя – это так долго... Разве можно оставлять кампанию без присмотра на такой срок? Вот был у нас случай – выборы в Новороссийске. Начальник штаба все время проводил в Москве, а чем дело кончилось? Кандидата сняли перед самым днем голосования, и не просто сняли, а еще и посадили...

– Вот именно! – перебил Курочкин. – Как тебя можно оставлять без присмотра так надолго! Вдруг ты растворишься за это время на сибирских просторах. Вот если бы ты оказалась в Москве!

Я хихикнула и торопливо простилась. Теперь я могла бы долететь до Северска без всякого самолета, на крыльях романтической страсти.

Кто-то из соседей сзади вызвал стюардессу и попросил бутылку водки.

– И дайте нам, девушка, этих ваших барбарисок. Штучки три... нет, две – закуска градус губит.

На слове «градус» меня передернуло, а Васька заторопилась в туалет. У нас не было сил говорить о масонах и думать о работе. Вообще – говорить и думать.

* * *

Мы прилетели в Северск поздно вечером.

Нам было худо. Конечно, мы не чувствовали запаха перегара, но, казалось, алкогольные пары, которые витали вокруг, можно трогать руками. Выйдя на улицу из здания аэропорта, мы сразу же привлекли внимание честных граждан. Старушки провожали свирепыми взглядами. Собаки рычали.

Пора было ехать в штаб и сдаваться Гарику.

Первый, кто попался нам навстречу в штабе, был Николай. Он посмотрел на наши виноватые мордочки и с выражением произнес: «Мда-а-а».

– Что это за странный запах? – повела носом Васька.

– Наверно, свежий воздух, – невозмутимо ответил Коля. После чего протянул пачку «Орбит».

Мы с Васей посмотрели друг на друга, принюхались и побежали в туалет умываться. На наше счастье, по дороге никто из штабных не попался.

Удача кончилась в нашем кабинете: за моим столом сидел Гарик и читал газету. Издалека было заметно, что газетные строчки прыгают у него перед глазами. Над головой Гарика носились громы и молнии. Он увидел нас в проеме двери, и атмосфера в комнате мгновенно наэлектризовалась.

– Добрый день, – сказал наконец Гарик мертвым голосом. Я рефлекторно придвинулась к Ваське и увидела, что пушок на ее руке встал дыбом. Лично у меня похолодели пальцы ног. Тем более что в углу комнаты возвышался инквизитор-Николай, всей своей позой выражая суровое неодобрение. Вот сейчас он разложит свои инквизиторские инструменты и начнет нас пытать – долго и сладострастно...

– В другом месте, в другое время и при других обстоятельствах я бы вас убил, – продолжил шеф. – И вполне возможно, что я так и сделаю, когда мы вернемся домой. Но конкретно сейчас мне приходится гасить эмоции. Положение в области критическое – Тимур не справляется, и «подонки» Данилы Мерзлякова атакуют. Сегодня ночью портрет Белинского появился на воротах нашего олигарха... – Гарик побагровел. – Я лично его содрал, когда мы с Колей возвращались из... Короче, через полчаса за вами придет машина, и вы уедете с глаз моих.

– Куда? – тихо-тихо спросила Васька.

– В Гондурас, бля! – заорал Гарик. – К этому мудиле Тимуру, конечно! Даю ровно две недели, чтобы ударным трудом искупить свои грехи. Потом приеду и проверю. И если в этой дыре хоть одна сука не будет знать, кто такой Петров... Молчать и слушать! Обеих подвешу за левую ногу к потолку! А потом продам в рабство! Арабам!

– Мы... – начала я.

– Время пошло! – объявил Гарик и вышел из кабинета, грохнув дверью. На пол посыпались хлопья штукатурки...

– Коля, разве мы заслужили все это? Нас не было только два дня!

Юрист аккуратно раскладывал какие-то документы по папкам и на мой вопрос отреагировал не сразу.

– Арабы... – прошептала Васька, и в ее глазах отразился неподдельный ужас.

– Гарика можно понять, – спокойно ответствовал Николай. – У нас здесь полный стабилизец. Надо было срочно запускать листовку, а вас нет. Послали к Тимуру Капышинского, а он пропал. И Андрес трубку не берет. В общем, листовку писал Митя... Получилось очень оригинально, все смеялись. Кроме Гарика.

Таланты Мити давно стали легендой – чего стоит, например, его слоган для рекламы презервативов: «Лучшее – на хуй!» Вряд ли он изменил себе и на этот раз.

Мне вдруг стало жалко Гарика.

– Коленька, скажи честно, там, куда нас посылают, есть горячая вода?

– Есть все, – заверил он. – Я сам там был – полный евроремонт, все дела. Уезжать не захочется.

Мы не верили ни единому его слову. Но разве у нас был выбор?

Вскоре мы с Васькой уже бегали по кабинету, спешно перекидывая нужные файлы с общего сервера в свои ноутбуки, искали газеты с материалами про Петрова... В суете я с тоской думала о том, что ближайшие две недели мне, похоже, придется проходить в этих жутких штанах. А они надоели мне еще в Москве. И, скорее всего, еще долго не удастся вымыть по-человечески голову, и для полного счастья не хватало только «критических дней», которые обязательно начнутся сегодня-завтра...

Проклятые масоны!

От горестных мыслей меня отвлек звонок телефона. Через странные шумы и треск прорывался зычный рык Тимура:

– Дашка, вы уже едете? Павлик вам привет передает. Горячая вода? Не знаю, не проверял, может, и есть. Где моюсь? Что за интимные вопросы?! Нам здесь не до жиру, быть бы живу, торопитесь, тут такое... Слушай, вы с Васькой могли бы стать редакторами местной газеты?

– За хорошие деньги мы балеринами станем. А как же Капышинский, куда он пропал?

– А у него... творческий кризис.

– Тимур, не темни!

Выяснилось, что Капа сразу после приезда «в поля» организовал себе насыщенную культурную программу. Последние сутки он безвылазно провел в местном казино, куда опасаются ходить даже северские бандиты.

– Седня утром притащился в штаб, – ябедничал Тимур, – пьяный, конечно. И без рубля денег. Типа, сами мы не местные, голодаем и скитаемся. Одолжите, говорит, сумму, кратную пятистам...

– К чему такая точность?

– Да здесь столько бляди берут за час работы. Ладно, оревуар!

– Эй, – тут же закричал из коридора Гарик, – машина уже пришла. С вещами на выход!

Мы попрощались с Николаем и выбежали на улицу. Около красной «шестерки» стоял Гарик и давал указания водителю.

– Да, кстати, – шеф обернулся к нам и напустил на себя особо грозный вид, – как вы знаете, там работают «подонки» Мерзлякова, наши закадычные враги. Советую держаться от них подальше. И вообще – не пить, не курить, ничего. Приглядывать за вами будет Тимур. С этого дня он – ваш папа. Я уже посоветовал ему приковать вас наручниками к компьютерам. Все, счастливого пути!

* * *

Итак, пунктом нашего назначения был Полонск, неприметный городок Северской области, где мы до сих пор ни разу не бывали. Если верить водиле, на дорогу обычно уходило часа четыре. На заднем сидении Васька мигом соорудила себе постельку из моей куртки и уже сладко дремала. На лице ее появилось мечтательное выражение – видно, в голове Василисы хороводами ходили сладкие мысли о Перцеле.

Я смотрела в окно и томилась. Вокруг расстилалась великая Степь. Необъятные просторы навевали чисто русскую тоску. Хотелось тяпнуть по маленькой, смачно закусить хрустящим огурчиком и от всей души затянуть: «Поле, русское поле...» Было впечатление, что мы на одиноком айсберге. Казалось, автомобиль не двигается с места, настолько все было одинаковое, неизменное, такое же, как минуту, десять, двадцать минут назад...

Сон плавно укутывал меня, как маленького ребенка. Прекрасно, подумала я, закрывая глаза и проваливаясь в дрему.

Быстро темнело. Где-то далеко лаяли собаки...

В Полонске мы объявились совсем уж ночью. Штаб производил тяжкое впечатление: потрепанные кресла, грязный пол, кучка сигаретных окурков в углу. Пахло застарелым перегаром, пылью и псиной.

Посреди этого «великолепия» за куцым столом сидел незнакомец в сером пальто и что-то записывал в большую тетрадь. Рядом лежал раскрытый учебник китайского языка. Мужчина неохотно оторвался от своих дел и спросил, зевая:

– Вы писатели? Обождите-ка, барышни. «Вот принесла нелегкая...» – ясно читалось в его глазах.

Конечно, мы не ждали красной дорожки к подъезду, но такой прием... это было уже чересчур.

– А-а! Вот вы где!

В комнату ввалился, задевая головой за притолоку, необъятный Тимур.

Тимур – человек с тяжелым кулаком и полукриминальным прошлым. Оба этих качества помогают ему в работе. Его агитаторы трудятся за копейки и на совесть, потому что знают: руки у начальника длинные, и он, не раздумывая, пускает их в ход. Местных журналистов он очаровывает своим умением пить все, что горит. А журналисток – брутальными манерами. С конкурентами Тимурчик предпочитает «забивать стрелку», а капризному кандидату может запросто заявить: «Еще слово – и ты у зубного!»

У Тимура, как у каждого человека, образно говоря, водятся свои тараканы в голове. Но, в отличие, скажем, от безобидных тараканов блаженного Мити, тимуровские опасны и агрессивны. К тому же он немного зануда и бесконечно готов рассказывать о своей очередной неудаче на любовном фронте. Как назло, неудач всегда много, и мутный поток тимуровского сознания часто обрушивается на коллег.

Тяжелее всего приходится нам с Васькой – Тимур настойчиво делится с нами подробностями своей интимной жизни уже который год. Видимо, подсознательно чувствует, что мы в силу своей лени и чисто женской слабости не можем дать решительный отпор и прекратить эти излияния.

В последний раз Тимур, помнится, разъяснял мне причины, по которым он никак не решался жениться на подружке:

– Понимаешь, – говорил он, даже не пытаясь приглушить свой мощный бас, – до меня она была девственницей. Значит, сейчас я для нее самый-самый. И это чертовски приятно. С другой стороны, когда-нибудь ей захочется разнообразия, и она начнет мне изменять! А потом она начнет сравнивать... И я могу остаться в дураках.

Я заметила, что, согласно такой логике, жениться следует на женщине, прошедшей, так сказать, огонь, воду и медные трубы: нагулявшись до брака по самое «не хочу», она будет искать надежности, стабильности в отношениях и станет по-настоящему верной женой. На это Тимур заявил, что женщина с ярким прошлым, конечно, ему интересна, но не в качестве жены. Получался замкнутый круг...

В перерывах между работой и подобными разговорами Тимур успевает пьянствовать, затевать драки и отсиживать в КПЗ за хулиганство.

В общем, мы относились к Тимуру без особого энтузиазма – он являлся некой составляющей, к которой привыкаешь, как к мухам. Но здесь и сейчас Тимур олицетворял собой все самое лучшее, что осталось за тысячу километров от Полонска.

Мы бросились обниматься.

* * *

Тимур жил и работал в «полях» уже два месяца. И это бросалось в глаза. Несмотря на дорогой костюм и галстук, он заметно пропитался местной атмосферой. В отличие от нас, он почти не выделялся среди аборигенов. И даже усвоил характерный для Полонска «говорок». Был весел и бодр, с румянцем на круглой улыбающейся физиономии.

– Девчонки! Я так рад! – В его искренности не было сомнений. – Пойдемте, я вам все покажу.

Откровенно говоря, показывать было нечего, но для яркого завершения сегодняшних мытарств нам хватило и этого: два компьютера стародавних времен, ободранные обои, старенький ксерокс. Большие пыльные окна и диковатый индустриальный пейзаж за ними.

– Что это, штаб? – прошептала Васька, хватаясь за дверной косяк.

– Ха! – кричал из-за угла Тимур, пылая энтузиазмом. – Это вам не теплица! Это настоящая работа! Сейчас сполоснем ваш приезд и по хатам – спать. Завтра уйма работы. Куда бы вас деть на ночь?..

Тимур на секунду задумался, потом махнул рукой, оставив вопрос открытым.

В конце концов свою комнату и кровать нам пожертвовал добрый Павлик. Тимур без задней мысли приглашал Павлика разделить с ним ложе, но тот предпочел устроиться на кухонном диванчике.

Полночи мы с Васькой обсуждали свое положение и заснули с мыслью о том, какие удивительные каникулы устроим, когда кончится эта кампания.

* * *

Потекли рабочие будни. Без масонов, интриг и разговоров о будущем Отечества. Мы всерьез взялись за местную газету. Предыдущий редактор самоустранился от дел, заявив, что политика его не интересует. И мы с Василисой оказались в роли антикризисных управляющих.

Методом кнута и пряника удалось найти общий язык с журналистами: уволили одного сотрудника, его зарплата мигом разошлась на премии, и все остались довольны, включая, похоже, самого уволенного, который от души веселился на вечеринке, устроенной в его честь.

Потом мы нашли нового дизайнера для верстки – удивительную девушку Олю, которая за десять минут создавала настоящие шедевры полиграфии. Ее нам порекомендовал Павлик, краснея и заикаясь на каждом слове. Вникать в детали отношений Павлика и Оли мы великодушно не стали.

Для обновленной газеты Василиса с воодушевлением писала передовицы, а я – политические заметки с претензией на аналитику.

По вечерам мы – Тимур и его команда – собирались в маленькой армянской кафешке, единственном, по нашим наблюдениям, приличном заведении в Полонске, пили кофе по-турецки и болтали с радушным хозяином. За окнами шелестел дождь, грязь растекалась по дорогам, проезжать от квартиры Тимура до штаба становилось с каждым днем все печальнее, а от Курочкина прилетали любовные смс-ки...

Периодически в штабе появлялся Капышинский. Он не пожелал жить в квартире Тимура с нами и Павликом и обитал в гостинице с некой Ларисой, полненькой хохотушкой. Она была уверена, что Капа – профессор, и смотрела на него с боязливым обожанием. Познакомились они в сауне и далеко не в романтической обстановке. Сейчас Капа обдумывал, как развестись и перевезти Ларису к себе на родину. Он представлял себе сцену объяснения с женой и начинал тосковать, то есть уходил в запой.

Тимур давно махнул на него рукой и не платил суточных, но от этого Капа не стал пьянствовать меньше. В редкие часы, когда неомонархист возвращался к трезвой жизни, он охотно писал для газеты, обсуждал с нами листовки и даже пару раз пытался поразмышлять о масонах. Но Васька его попросила не делать этого, иначе она не отвечает за последствия...

Сегодня утром Гарик разбудил нас телефонным звонком, чтобы радостно сообщить, что срок ссылки продлевается на неопределенное время, и мы в который раз прокляли масонов, свое любопытство и еще раз масонов.

Вечера мы предпочитали коротать за работой. В этот вечер Тимур критиковал Капышинского за новую листовку, Василиса в ответ что-то бормотала об «эмоциональной эклектичности». Я писала очередной обзор о политической ситуации в Северске и в России. Мне надо было усилить материал несколькими эффектными тезисами в стиле революционных лозунгов. Для этого пришлось еще раз перелистать предвыборную программу Петрова. В глазах зарябило: «экономическое развитие», «благополучие», «стабилизация» – добротные, сытые слова, обычный популистский винегрет. Зачем люди вообще ходят на выборы?..