Текст книги "Все пиарщики делают это!"

В самый разгар драки в офис влетел Гарик, виновник торжества. Он спокойно перешагнул через пыхтящих противников, поставил на стол черный портфель чудесной кожи и торжественно объявил, что раз команда наконец-то в сборе, планерка объявляется открытой.

Все моментально насторожились, Капышинский перестал отряхивать пыльные брюки, пока полумертвый Митя с трудом пытался принять вертикальное положение. А Гарик навис над столом, как маленькая грозовая тучка, и тихо сообщил:

– Погодин сошел с ума. Пока неофициально.

– Это как?..

– Из достоверного источника стало известно, что он принял решение снять свою кандидатуру с выборов. Якобы после «чудесного спасения» у него открылись глаза, жизнь предстала в новом свете, истина засияла... Не знаю, что его так долбануло по башке, но он действительно уходит, заявление для журок сделает завтра. А теперь – хорошие новости.

– Неужели есть и хорошие? – удивился Андрес.

– Нет. Я пошутил, – ответил Гарик без тени юмора. – Все это означает, что у Петрова снова появился шанс, и с сегодняшнего дня мы переходим в режим круглосуточной боеготовности.

– У меня не укладывается в голове, – прошептала Василиса.

– Перевожу специально для вас: начинается работа, за прогулы буду вычитать из зарплаты! Никаких запоев. Никаких отлетов в Москву. До недавнего времени вы тут все валяли дурака, некоторые позволяли себе уходить в запой, а некоторые даже покидали рабочее место на неопределенное время и думали, что им это пройдет даром... Так вот, с сегодняшнего дня «санаторий» кончился. В штабе быть к десяти утра, отбой – в девятнадцать ноль-ноль.

– К чему такие строгости? – возмутился Митя.

– Друзья мои, – Гарик обвел нас усталым взглядом, – поверьте, я, как и вы, «мечтаю» посвятить работе все свободное время, но другого такого шанса не будет. Надо ковать Петрова, пока он горяч. Я все сказал. Вопросы? Предложения?

– Снял кандидатуру... И это когда его рейтинги самые высокие по стране?! – недоверчиво уточнил Андрес, от волнения заговорив с сильным акцентом.

– Извини, коллега, – пробубнил самодовольно Тимур, – ничего личного, но боюсь, тебе никогда не понять загадочной русской души.

Андрес ничего не сказал, но веснушки на его лице проступили еще ярче.

Я не могла поверить в реальность происходящего: неужели план Курочкина и Перцеля провалился? Или это очередная выдумка для СМИ?

Первым опомнился Николай.

– А если это только пиар-ход, чтобы раскрутить тему духовности? – спросил он Гарика.

– Я эту версию десять раз проверил! Хрена с два! Все по-настоящему. Вчера ночью этот сумасшедший решил раздать бомжам свои вещи... Хорошо, жена его вовремя позвонила в штаб, а то бы под горячую руку осталась у разбитого корыта.

Дальше Гарик с упоением пересказал новейшие сплетни: говорят, больше всех убивался начальник погодинского штаба, который ползал в ногах у Погодина и просил опомниться. Еще бы – ведь победа была почти в кармане! А Погодин поднял его с колен, расцеловал в обе щеки и радостно сообщил, что уже получил благословение у отцов церкви в поход по святым местам и даже насушил сухарей в дорогу. Пойду, говорит, по Руси – грехи свои великие замаливать.

– А в скорую психиатрическую они звонили? – снова перебил Гарика дотошный Николай.

Оказалось, звонили, но экспертиза не выявила у Погодина никаких отклонений в психике.

– Я бы на их месте, – заявил Митя, – напичкал его наркотой до потери сознания, чтоб он только моргать мог, и выставлял его на людях всего на несколько минут. А после выборов можно из комы вывести, кто же откажется от президентского кресла?!

– Как будто ты один такой умный, – заметил Капышинский, накопивший, видимо, годовой запас ядовитого сарказма. – Я лично уверен, что они пытались это провернуть, но, видимо, неудачно.

Гарик многозначительно молчал, и всем было ясно, что Капа не так уж далек от истины.

– Ладно, – выдохнул шеф, – давайте реанимировать кампанию на финише. Андрес, готовь своих молодцев для последнего социологического замера. Девочки, от вас нужна бомба... Сколько мы успеем сделать скандальных желтых газет за оставшееся время? Можно и похулиганить немного. Главное: еще раз напомнить всем, кто такой Петров и зачем он на фиг нужен. Капа, ты как идеолог подключайся к Дашке с Василисой. Митя, к вечеру план новых акций должен быть у меня. Детальный план, а не три строчки бессвязного бреда! Ну, а теперь все за работу. И фантазируйте! Выжимайте из себя идеи!

Повисла неловкая пауза, все старательно прятали глаза от шефа с сознанием собственной беспомощности и лени. После нескольких секунд ступора в штабе возникло броуновское движение – все неуверенно побрели в кабинеты. Чувство было такое, как будто меня только что вытащили из центрифуги. Нет ничего хуже, чем пытаться окунуться обратно в рабочий процесс, когда мысленно ты давно его завершил и думаешь о другом. Васька растерянно почесала переносицу. Капышинский неловко прятал глаза и явно не был готов к мозговому штурму. Моя фантазия тоже была на нуле.

– Давайте позовем местных журок и устроим фокус-группу – наконец пробормотала я, – пусть расскажут слухи и сплетни про Петрова... Белинского, Крижановского, Биронова и прочих, кто еще в монастырь не ушел.

– Отлично, – отозвался Гарик равнодушным голосом. – Зовите Одинакова и Пеночкина, тем более они у нас на жалованье.

Пресс-секретарю губернатора звонила Василиса – она единственная не вызывала у нервного Одиносика дрожи в коленках. Тот обреченно прошептал, что будет сию секунду. Пеночкин долго капризничал и выдумывал причины, чтобы не участвовать в фокус-группе, пока я не намекнула, что мы организуем фуршет. Давно известно, что бухать рядовой российский журналист любит больше, чем думать и даже получать деньги.

Наконец оба персонажа появились в нашем офисе.

Вещал по большей части Пеночкин под одобрительное урчание месье Одиносика. Говорил он замечательно:

– На сегодняшний день нам реально угрожают два человека: первый – сами-знаете-кто – наш конкурент, а имя второго я вам не скажу. Они являются представителями той стороны, которая противная...

Полчаса мы сидели с Васькой и Капышинским, слушали, пытались понять, о чем он говорит.

– Нам нужны пикантные темы для скандальной газетки, – вежливо напомнила Василиса.

Пеночкин взглянул на нее так, как будто она попросила его снять штаны.

– Такие, как вы, дискредитируют идею честной журналистики, – ледяным тоном сообщил он.

– Бездарности дискредитируют идею журналистики... – утомленно вздохнула я. – Бездарности, графоманы и эксгибиционисты. Вы, Юрий, удивительным образом сочетаете все эти достоинства.

Я ждала взрыва. Но Пеночкин только вздрогнул и выбежал из кабинета. Васька и Капышинский глянули на меня с изумлением. Одиносик – с опаской. Капа оптимистично заявил:

– А мне нравятся люди, у которых нет чувства юмора. С ними никогда не соскучишься.

– Молодец, Дашка, – сказала хмурая Василиса, – теперь газету нам придется писать самим. Нашла время для момента истины.

Невнятные рассуждения Одиносика, навеки парализованного ужасом, по поводу компромата, слухов и сплетен, заняли в моем блокноте максимум две строчки. Так что информацию о личной жизни соперников мы частично скачали из Интернета, а частично выдумали.

Затруднения возникли только с кандидатом Бироновым – кроме краткой биографической справки в глобальной сети о нем не нашлось ничего. А между тем в последние месяцы штаб Биронова активизировал все свои ресурсы: тиражи его предвыборных газет выросли в десять раз, а листовки неведомым образом заполонили всю область и однажды появились даже на двери губернаторской резиденции. Биронов даже совершил вояж по стране под предлогом инспекции воинских округов: в окружении телекамер он катался на новом танке, приветствовал солдат-новобранцев и сдержанно целовался с ветеранами.

Журналисты и аналитики терялись в догадках, откуда и зачем выползла эта невзрачная личность – без скандалов, без темного прошлого, без связей, – а потому отзывались о нем нейтрально.

Весь наш штаб с удивлением наблюдал за успехами и метаморфозами Биронова. Его подстригли, добавили седины на виски, заставили прятать руки во время выступлений и переодели в дорогие костюмы благородных цветов. Судя по растущим рейтингам, превращения пошли ему на пользу. (Хотя недоброжелатели утверждали, что змееподобный Биронов органичнее смотрелся бы в форме офицера СС.)

Пенсионерки начали говорить, что в нем есть что-то истинно генеральское. Дедушки с умилением вспомнили про «железного Феликса Дзержинского», отца всех советских чекистов, который «умел наводить порядок». А это был тревожный симптом, потому что сегодня стройными рядами ходят голосовать именно старики.

Впрочем, для нашей «черной» газетенки мы легко заполнили все пробелы в биографии Биронова, раскрасив его жизнь шокирующими подробностями и зловещими намеками. Нам не привыкать.

К утру газета была готова. Гарик отправил все в печать не глядя и наказал выпустить еще три номера. После чего, весьма довольный собой, улетел в Москву. По сути, беспокоиться было не о чем – в Интернете еще море компромата. Но я беспокоилась...

Последние несколько дней Курочкин никак не проявил себя, даже не звонил. Как будто не он недавно целовал мои коленки, почти рыдая от восторга... Перцель ограничился одной вялой смс-кой Ваське. Ясно, что Погодина они упустили, понадеялись на устойчивость его психики или на масонские связи в Кремле, и теперь их собственное положение было под большим вопросом.

Погодин ушел из политики красиво. Кажется, все газеты и телеканалы страны и даже Запада прослезились от умиления. В тот момент, когда мы смотрели очередной репортаж об этом, наконец позвонил Курочкин:

– Я в аэропорту, вылетаю в Москву.

– Я даже... даже не увижу тебя перед вылетом? – не очень уверенно спросила я. Интересно, достаточно ли у нас близкие отношения, чтобы задавать такие вопросы?

– Нет необходимости. Я очень скоро вернусь. С вами остается Егор. Я вернусь, как только разберусь со всем этим. Целую.

В душевном расстройстве я посмотрела на телефонную трубку, из которой доносились унылые гудки. Неужели все эти масонские игры в большую политику для него настолько важнее меня, что даже нет времени попрощаться? Какая разница, кто президент, если мы чудом нашли друг друга в этом мире?!

Дарья, приди в себя! Откуда эти романтические сопли? Ты профессионал. Слова – твой скальпель и твоя кисточка в политическом пиаре. Твой единственный инструмент, способный решить главную проблему выборов – проблему Любви.

Пару часов я бродила по грязным обледеневшим улицам Северска, рассуждая о любви и творчестве. Потом позвонила Гарику.

– На совещании, – буркнул он.

– У нас творческий ступор... Все светлые идеи кончились, и мы тут подумали о темных, то есть о черных технологиях...

Гарик вдруг взорвался:

– Даша, что за детский сад! В конце концов, у нас пиар-контора или публичный дом?! Деньги у вас есть, делайте, что хотите! Наймите больше творческих людей, если сами не справляетесь! Все, занят, позвоню потом...

Мне стало еще хуже: что это за намеки насчет публичного дома?! И нелепые сомнения в наших творческих способностях!

«Творческие люди» испортили мне много крови. Почему-то принято считать, что чем их больше, тем лучше идет избирательная кампания. Стратегическая ошибка! Они хотят творить, но совсем не горят желанием работать. На выборах это не одно и то же. «Творцы» готовы забросать вас своими идеями и совсем не смущаются, что их невозможно воплотить в жизнь. Они игнорируют результаты соцопросов и живут в собственной реальности. Они целый день тратят на создание одной «гениальной листовки», а потом ее читает опытный Гарик и заявляет, что, если мы это опубликуем, нас ждут поражение на выборах, преследования, нищета, позор и голодная смерть.

Последние два года нашей команде хватает одного творческого Мити.

Надо попытаться достичь единения с миром. По такому случаю я приобрела бутылек пустырника и валерьянку в таблетках. Умудренный жизнью Митя посмотрел и с интересом спросил:

– Думаешь, воткнет?..

* * *

Полночь пятницы, когда наконец заканчивается агитационный период, – особый миг в жизни политконсультанта. И я с удовольствием ощущала, как утекает по каплям последний день агитации...

– Так вот, идея моей докторской диссертации состоит в том, – бубнил Капа, раскачиваясь в кресле-качалке у камина, – что люди в политической сфере возвращаются к архаичным формам поведения. То есть никаким государственным управлением они на самом деле в политике не занимаются. Это такая площадка, на которой они могут становиться охотниками, понимаешь? Загонять врага, бить его исподтишка, охотиться. Пан или пропал, бой до первой крови, жребий брошен, тру-ля-ля!..

Тут качалка с печальным треском ударилась об угол камина и заставила Капышинского умерить энтузиазм.

Мы сидели в каминном зале вдвоем, ели мороженое из пластиковой банки и ждали полуночи. Все, кроме нас, были «в полях» – инструктировали наблюдателей, которые в воскресенье разбегутся по избирательным участкам, отрабатывали схемы подкупа избирателей, перепроверяли договоры и финансовые отчеты, а Гарик с Андресом в штабе третий раз корректировали результат соцопроса, чтобы он выглядел для Кремля оптимистичнее. Судя по тому, как тщательно они его выписывают, нас ждет очередной фокус-покус.

Ваську я не видела уже полтора дня, с того момента, как Перцель увез ее в романтическую заснеженную избушку. Ключи от избушки любезно предоставил губернатор, и все новости от Васьки исчерпывались смс-кой о том, что в избушке есть баня, зимний сад и личный повар.

Я не видела и не слышала Курочкина уже четверо полных суток и еще несколько часов. Конечно, я еще не сошла с ума, чтобы считать часы. И минуты. Может, он все четыре дня провел на закрытых совещаниях. Без мобильного телефона. Телефон разрядился. Разбился или потерялся. Или Курочкин связан в подвале, или его сбила машина – удар, колеса, секунда и – кровавая лужа на асфальте...

– Конечно, Дашка, ты можешь возразить, что только в России политика реализует архаические модели! Но давай экстраполируем... – бормотал Капа.

...Или Курочкин хочет дать понять, что наши отношения заканчиваются вместе с выборами? Что я не имею права знать, где он находится? Но его губы, слова... Хотя что слова... Слова – это одиночество. Даже если он позвонит, не возьму трубку. Возьму. И буду разговаривать, как с кремлевским куратором. Впрочем, о чем мне говорить с кремлевским куратором? Тогда не возьму.

– То есть упрощенно можно сказать, что люди, которые идут в политику, платят деньги за то, чтобы поиграть по правилам дикого леса. Этим можно объяснить весь видимый абсурд!

– Все, Капа, уже полночь, я иду спать. Финита бля комедия.

– Дарья, ты что? – наконец сообразил Капышинский. – Ты как будто не в духе?

– У меня кризис романтики.

– Чушь. Кризис может быть творческий, а от романтики бывает только триппер.

Ну как, как мне работать с такими людьми?

И в этот момент телефон запел песню «Мы к вам заехали на час!» Звонок для самых близких людей – в глазах на секунду потемнело, и мир как будто провалился, хотя это совсем не обязательно Курочкин, это может быть мама, Васька, кто угодно... черт, Митя.

– Подтвердилась моя теория! – возбужденно заорал он. – Вот смотри, читаю в Интернете: анальный секс активизирует работу мозга! Группа врачей из Румынии проводила эксперимент целый месяц, результаты сенсационные!

– Мить, это же Интернет! Еще и румыны какие-то сомнительные...

– Ты что, не веришь братьям-славянам?! – оскорбился он.

– С каких это пор смесь цыган и внебрачных детей римских легионеров стала нам братьями?..

Митя бросил трубку. Финал кампании – сложное время. В отношениях с друзьями и коллегами появляется надрыв, все становятся хрупкими, как карамель, и невозможно обидчивыми.

Я поднялась в комнату и села рисовать иероглифы кисточкой. Это благородное и успокоительное занятие мне подсказал Гарик еще полгода назад. Как известно, иероглиф пишется не как попало – он рисуется строго сверху вниз, сначала вертикальные линии, потом горизонтальные. К тому же для него нужна только одна краска – черная, и только одна кисточка. В общем, я сидела и рисовала иероглиф «Истинная победа» или что-то вроде этого, когда ввалились безрадостные Гарик с Андресом.

– У нас полудохлые шансы даже без Погодина, – с некоторой растерянностью сообщил Андрес. – Я пересчитывал три раза, чертил графики вероятностей. Этот проходимец Биронов прет вверх! Пока еще не догнал нас, но мы же посчитали тех, кто определился... А раз такой хаос, половина определится в воскресенье прямо на участке. У нас электобилити выше, чем у Биронова...

– Не умничай, по-человечески скажи.

– Я же говорил, для женщин любые слова умные. Ну, больше народу уверено, что мы можем победить. Но это, как всегда, палка о двух концах. Раз уверены – значит, будут вести себя пассивно. Могут все воскресенье дома просидеть. Короче, если мы встряхнем свой электорат, то выигрываем.

Гарик доедал талое мороженое из банки и молчал со значением.

– И что, ты думаешь, мы будем сейчас делать? – подозрительно ласково спросил он наконец.

– Спать пойдем?

– Нет, мы сейчас сядем и все вместе напишем маленькую листовочку. Обращение от имени Бироныча о том, что он снимается в пользу Белинского.

Логика такой листовки была ясна. Во-первых, те, кто собирался голосовать за Биронова, призадумаются и растеряются. К Белинскому его голоса не перейдут – нет такого правила в социологии, чтобы сторонники одного кандидата послушно шли к другому. И даже лучшие представители электората, те, кто догадается об обмане, посчитают, что это Белинский пытается добавить себе лишних голосов. Никто не предположит, что наш благонамеренный и серьезный Петров так подставляет обоих. Прием простенький, но почти всегда работает.

– Га-а-рик... но мы сто лет не занимались чернухой! Ты же сам кричал, что это не куртуазно. И это же все-таки выборы презика, у нас есть кремлевские кураторы, что они скажут?

– Кураторы, сама видишь, временно где-то шляются. А Петров все-таки наш кандидат, и, хочет он того или не хочет, мы работаем на его победу. То есть на свою репутацию. Еще что-нибудь пожрать в доме есть?.. Победителей не судят. Листовку разбросаем завтра днем, я уже договорился с типографией. Тираж отпечатаем ночью, без выходных данных, через подставное лицо, силами всего двоих человек. Пока все поймут, что случилось, пройдет несколько дней. Так что я не понимаю, Дашка, почему ты еще не пишешь, нам нужно отвезти макет через полтора часа...

Я мстительно подумала, что это будет неплохим сюрпризом для Курочкина, если он все-таки объявится, и занесла руки над клавиатурой ноутбука.

* * *

Свежие и хрустящие черные листовочки привезли следующим вечером в специально снятый гараж на окраине Северска. Правда, никто не знал, как разнести листовки по районам. Поручать агитаторам разносить явно противозаконную продукцию нельзя – тут уже речь будет идти не о репутации, а о большом тюремном сроке. Для всей нашей веселой команды.

Подростков дегенеративного вида с запахом клея «Момент», которым обычно поручают дела такого рода, тоже найти не успели. Хотя до вчерашнего дня Тимур утверждал, что «такого контингента у него до фига». Выяснилось, что «до фига» – это горстка тщедушных девочек лет тринадцати, которых мамы не отпустят на грязное дело.

– Сами повезем? – не без сарказма хмыкнула я, представляя себе чудовищные просторы Северской области.

Все мы, включая даже Митю и Николая, сидели в тихом ресторанчике украинской кухни, ели борщ и старались быть незаметными.

– А что еще остается? – нахмурился Гарик. – И на старуху бывает чернуха...

Не люблю этих шуток. Вот с таким выражением лица Гарик в свое время отправил нас с Васькой в дичайшие места Красноярского края, где люди питались комбикормом и топили баню по-черному. Мы прожили там полторы недели, и каждый день был кошмаром. Боже мой, а ведь я еще вчера думала – агитационный период закончился, заживем как люди.

– Точно, – подхватил Николай, – сейчас я вам каждому распишу, кому сколько лет дадут. Заключения. Ты, Дашка, можешь сказать, что писать тебя принудили и развозить тоже. Отделаешься минималкой. Жалко, что ты уже совершеннолетняя...

– Вертолеты! – вдруг радостно завопил Митя. – Чуваки, помните, в Нижегородчине мы из вертолетов сосиски разбрасывали? Стоп, стоп, не перебивать!.. А сейчас листовки разбросаем, быстро и эффективно! Как вам идея, супер?! О! Есть контакт, вижу, есть контакт! Дарья, я же говорил, что активизируется работа мозга!

На том и порешили.

Пилот вертолета, которого где-то завербовал Гарик, был свеж, как молодой редис, и совсем нелюбопытен – он даже не поинтересовался содержанием наших агиток. Всю ночь они с Митей летали над областью, раскидывая листовки. На рассвете Митя бросал уже целыми пачками, не развязывая.

Я рисовала иероглифы, пока за окном не повисла бледно-синяя предутренняя акварель, а иероглифы не слились в черно-белую сетку, где мысли безнадежно застревали. Курочкин... Петров... чем каждый из них займется завтра, то есть уже сегодня? Васька... мама... пора завязывать с этой работой.

Мне приснился финансовый аналитик Миша: он стоял у доски с фломастером и объяснял, что если объединить иероглиф «вечная любовь» с иероглифом «свобода», получится тайный масонский символ, означающий любовь Бога и освобождение.

Я подумала: «Так вот оно что...» и проснулась.

Звонила мама.

– Я тут решила узнать, на какого кандидата ты работаешь, – с живым интересом спросила она. – А то мне положили в ящик листовку, что эти выборы – судьбоносные в истории России. Ты скажи, за кого мне голосовать?..

– Ну... голосуй за Петрова, – не очень уверенно пробормотала я.

– А он приличный человек? Хотя знаешь что, лучше не рассказывай, а то я опять засомневаюсь. А на какую должность мы его избираем?

– Мама, это абсолютно неважно. Проголосуй за Петрова, и все!

Я зарылась в подушку. В этот момент в комнату и влетела Васька, румяная, морозная, с томным блеском в глазах и ошарашенной физиономией, выражающей одновременно десяток чувств.

– Да-а-ашка! Что это?! Выходим утром – валяется листовок пачка! Вот этих! Даш, у кого-то из вас крыша поехала? Перцель аж позеленел и начал звонить Гарику. Тот, видимо, спал и спросил: это что, из-за такой ерунды ему звонят в такую рань? Егор сказал, что теперь нам всем оторвут яйца. Дашка, у меня нет яиц, но... вы что, обкурились или бухали?!

– Э-э... я была против, – сообщила я, как учил Николай, пытаясь закутаться в одеяло для безопасности, – но меня заставили.

– А Курочкин?..

– Нету. Не звонил, не писал, и телефон у него отключен.

– Сбежал?..

Я горестно кивнула.

Дашка порылась в сумке, выволокла полбутылки коньяка и стеклянную банку с вишнями для коктейля. Я глотнула, сжевала несколько вишен и поняла, что они очень утешают в тоске.

Перцель тоже ничего не знал о том, куда пропал Курочкин. Он назвал меня «мелкая падла» с намеком на листовку, но, кажется, приступ гнева и бешенства пошел на спад. Во всяком случае, он не собирался демонстративно вылезать из одной с нами лодки. Мы с Васькой обрадовались, а потом я прослезилась под душем, вспоминая, как Курочкин мыл меня, пьяную, в день нашего близкого знакомства...

* * *

Вылезла я не раньше, чем лицо перестало выглядеть опухшим и зареванным. Практически все в доме уже проснулись, Перцель выглядел как перекипевший чайник, Митя прятался в дальнем от него углу, трогательно обняв коленки, а Капышинский, восседая на столе попой в коньячной луже, объяснял, что все идет по плану. Ребята поддакивали. Я на всякий случай тоже покивала.

В штабе был организован информационный центр, где каждый час принимали данные с избирательных участков – сколько народу проголосовало. Там нас никто не ждал – мы бы только создавали хаос и столпотворение. Оставалось только квасить дома по-черному.

За победу не пили – дурная примета.

Николай, как паук в норе, терпеливо ждал, пока избиратели и члены мелких избиркомов начнут нарушать закон: чем больше нарушений, тем больше шансов признать выборы недействительными. И переиграть их заново. У юристов всегда много работы в день выборов и после.

А мавр, то есть мы, сделал свое дело. Мавру остаются только водка да текила – на весь день, а потом и на всю ночь. У политтехнологов это называется «big election night» – самая веселая и страшная ночь в году. Как Хэллоуин, Новый год и экзамен по сопромату одновременно.

Через пару часов наблюдатели начали тревожно звонить со своих избирательных участков – какие-то неуловимые личности раздавали листовки людям чуть ли не на пороге избирательных участков. На них был изображен президент спиной к Петрову и надпись: «Президент не доверяет Петрову. А ты?..» Сделано было грубо, но в день выборов срабатывает и не такое... Гарик из генштаба распорядился бросить всех наших агитаторов на отлов чужого компромата.

Впрочем, все это мелькало как будто за стеклом уходящего поезда, и было уже неважно.

А тут еще Васька, тихая и многообещающая, затащила меня к себе в комнату и заявила:

– Слушай, у меня потрясающие новости. Перцель сделал мне предложение!

– Какое?

– Замуж, Дашка, замуж! Обычное человеческое предложение. Ну там – руки и сердца...

– Замуж?!

– Забегая вперед, скажу, что я согласилась. Погоди. Последняя новость. Я беременна, только что сделала тест.

Моя картина мира рушилась. Васька сияла и светилась, и ничто в ней не предвещало скорых и таких невероятных перемен. Я представила ее с животом. Потом с ребенком. С мужем. Все это вместе не хотело укладываться в голове.

Я еще раз посмотрела на нее, как на инопланетянку. Почему-то мне всегда казалось, что мы одновременно выйдем замуж, одновременно родим детей, в моем воображении мы гуляли с ними в одном дворе... И вот теперь Васька с Перцелем реализуют свой альтернативный сценарий, в котором я им совсем не нужна.

Счастье очень эгоистично. Даже эгоистичнее меня. И Курочкин исчез, как назло.

– Ни фига себе, – сказала я. – Ну ты даешь... И что ты теперь чувствуешь?

– Очень странное чувство. Я космос, и внутри меня целая вселенная, которая меня щекочет. Что-то вроде этого.

Нужно срочно выпить водки, почувствовала я.

Спустилась вниз, в гостиную, и выпила. На сей раз без Васьки.

Помню, Капа пытался подсунуть мне под нос бутерброд с засохшей колбасой, но я гордо отворачивалась, отвечая:

– Настоящие женщины не закусывают!

Помню, Митя рассказывал историю про кого-то из кандидатов в мэры, просившего: «Пожалуйста, обязательно отразите в листовке, что для меня праздник Восьмое марта неразрывно связан с армией!»

Указал ли Митя это в листовке, я, честно говоря, прослушала. Вообще я не люблю праздник Восьмое марта. Потому что он каждый раз выпадает на предвыборный цикл, а, значит, приходится писать бесконечные поздравления – от партий, от кандидатов-одномандатников, поздравления для радиоэфиров, для теледебатов, для открыток, для женщин-предпринимателей, для женщин-бюджетниц, для женщин-военных...

У меня есть несколько заготовок, из которых можно сложить практически что угодно. И есть несколько самодеятельных перлов, которые кандидаты сочиняли на свой страх и риск. Один помню почти наизусть: «...и в этот ясный и сумрачный день, стоя у прилавка в подарочной суматохе, я ловлю себя на том, как мне повезло. Повезло родиться в мире, полном женщин. У самой прекрасной, самой лучшей мамы на свете. И стоя у витрины, мое сердце сжимается от сильного чувства любви к дорогим женщинам. Этот праздник, я уверен, так же будоражит души многих мужчин».

Ага, будоражит. Кстати, неплохо было бы заняться сексом. Даже неважно, с кем. Неважно, как, и даже не суть важно, в какой позе. Просто – здоровым человеческим сексом вместо этого ползучего умствования. Мы слишком много пьем, слишком часто занимаемся вредным и отравляющим душу самокопанием, улетаем, прилетаем, покупаем новые мобильные телефоны, красим волосы, сидим на креативных совещаниях, врем – и все для того, чтобы вот так посреди пьянки вдруг ощутить отрезвляющее одиночество.

Я вспомнила себя в Таиланде в августе. Почему всякий раз, когда нам принадлежит целый мир, мы торопимся набрать в нем знакомого мусора? Ведь этот мусор, как его ни перемалывай, не станет съедобным...

Рядом Капа пытался отгрызть крышку с бутылки текилы, хотя даже мне было видно, что крышка отлично отворачивается. Нет, все-таки важно, с кем заниматься сексом... Например, с Капой я бы не смогла.

– Ну что, бухнем? – оживленно хихикнул Капышинский.

– Еще как!

Чуть попозже мрачный Перцель пытался избить Митю пластиковой бутылкой, пока Васьки не было в комнате. Просто так, ни за что. На этом моменте я, видимо, задремала... А на что было смотреть? Сценарий вечеринки вырисовывался довольно отчетливо – сейчас все напьются, кто-нибудь заблюет туалет и ванную. Васька со своей внезапно свалившейся беременностью будет отрешенно сидеть в кресле, такая теперь чужая для меня, а где-то далеко будут считать бессмысленные голоса, отданные за Петрова.

* * *

Очнулась я уже после полуночи, на диване, от шумного появления Гарика. Вернее, от шума – у Капышинского дрогнула рука со стопкой, и текила пролилась мне за шиворот. Считать себя трезвой я никак не могла, и очень раздражал привкус бензина во рту. Васька с Перцелем, обнявшись, спали в кресле, и больше в зале никого не было.

– Что, дрыхнете?! – орал Гарик, переступая через пустую стеклотару – Подъем, касатики! Мы рождены, чтоб сказку сделать быдлу!

Я подумала: надо записать фразу в цитатник. Фразы Гарика в моем цитатнике и так преобладают. Например: «Дашка, знаешь девиз политконсультанта? Не суетись под клиентом, клиент потеет и соскальзывает». Или классическое: «Удачи и лохов побогаче!» Или до сих пор актуальное: «Неважно, как голосуют, – важно, кто считает».

– Гарик, есть результаты?

– Есть. Но пока неутешительные. Я бы подождал других. Уверен, они не за горами.

– Ага, всего четыре года ждать, – глумливо хихикнул Митя.

– Р-разговорчики!

– А как там у нас на избирательных участках?

– Ста-би-ли-зец! Мы с Бироновым идем нос к носу по Северской области. По Красноярскому краю подсчитали процентов двадцать – мы лидируем. По Новосибирской и Томской областям столько же подсчитали – первый Бироныч. А кремлевские чуваки молодцы! Создали-таки интригу под конец выборов... все прям как будто по-настоящему!

– Что-то я запутался, – жалобно сказал Андрес, выползая из туалета. – Гарик, кто такой этот Биронов?

– Дорогой мой Андрюша, – дурашливо пропел Гарик, – так ведь это и есть наш новый президент, ставленник Кремля и настоящий кандидат! Петров и Погодин – мишура, гарнир к главному блюду. Умные люди сначала закормили этими ребятами всю страну, а потом на их сером фоне показали Биронова – на танке и с автоматом! Наш душка-Петров послушно сдал свои позиции, а Погодина изначально не брали в расчет, хоть его и лоббировала одна мощная группировка. Но они перемудрили с этими катастрофами и воскрешениями, и он «съехал» сам, без чужой помощи. Корона досталась генералу Биронову. Народ в восхищении – сильная рука, а глаз, как у орла!..