Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества – 4"

– Но сохранить тайну оказалось невозможно – понял я – Так как вышедшие из строя системы находятся где-то здесь же в саду.

– Верно… Поэтому мы еще обсудим эти твои… торговые отношения. А пока я прошу не судить нас и прежде выслушать нашу историю и нашу веру…

– С радостью – уверил я его, медленно кружась и всматриваясь в пространство между деревьями.

Я быстро понял, что это действительно удивительное место не столь уж и велико. Рай невелик. И деревьев в нем не так уж и много – если не считать растущую на отшибе молодь. Между стволами проглядывали довольно близкие бетонные позеленелые стены. Просторное, но не огромное вроде бы помещение. Что-то вроде крупного склада, целиком превращенного в оранжерею. И вряд ли плодов невеликой Пальмиры хватит, чтобы прокормить слишком большое население. Даже учитывая гигантские размеры этих самых плодов. Человек кушать хочет почти постоянно и много. Одним арбузом сыт не будешь. Хотя вон та сторона огорода сплошь занята одинаковыми и тоже знакомыми мне растениями. Картофель. И его вроде как немало. Так что может Пальмира и способна прокормить вчетверо, а то и впятеро больше населения чем сейчас, если Мутимир не солгал о их числе, но… сами размеры этого… склада… просто не позволят поселиться здесь большому количеству людей. По моим ощущениям только Холл Бункера был раза так в три-четыре раза крупнее всей Пальмиры – в том случае, если нет других не показанных нам крупных помещений. Да и деревьев здесь не так уж и много как выяснилось после того как схлынули первые чувства.

Митомир будто услышал мои мысли и долгим жестом обвел деревья и грядки:

– Это и есть вся Пальмира. Крохотный уголок тепла и жизни… Присаживайтесь на лавки, друзья. И пока мы дожидаемся ваших друзей, я принесу вам травяного отвара и расскажу о нашей истории. А все началось с крепко-накрепко зажатых в кулаке одной давно уже умершей женщины десятка тыквенных семечек…

Сначала я слушал торжественного старика внимательно, но, когда в своей истории он миновал начало и дошел до главного момента – открытия этого места – я слушал уже с куда меньшим старанием, хотя внешне вида не подал. А внутри себя я был занят усмирением вспыхнувшей легкой бесполезной злости. Злости на само это место и на всех его трудолюбивых обитателей, похожих друг на друга одеяниями, прическами, улыбками и манерой разговора. Но по мере того, как седобородый старик продолжал свой рассказ, моя злость утихала, превращаясь в тихое сожаление и понимание, что все нынешние жители Пальмиры просто идут по глубокой и еще до них протоптанной узкой колее бытия…

Пальмира…

Как и ожидалось, все началось там наверху – среди пронизанных молниями черных туч чужой планеты. И на самом деле история началась не с умершей женщины с тыквенными семечками, а с Паши Аквариумиста, как он называл себя сам. Он подробно описал все свою жизнь в этом ледяном мире – причем письменно, с многочисленными более поздними комментариями, дополнениями, объединенными в некий обширный архивный и чуть ли не священный том, к коему здешние жители относились с глубоким благоговением и нам показать никак не могли. Хотя мы и не просили.

Паше Аквариумисту было чуть за тридцать, когда он сюда угодил. Он имел только одну руку – левую потерял в результате несчастного случая с десять лет назад, а до этого работал в одном из столичных трамвайных депо. Став калекой, не отчаялся и завел хлопотливое хобби, что позже превратилось во вполне себе прибыльное дело, что в наши времена называлось бы модным словечком «бизнес». Он выращивал и продавал рыбок и вообще все живое и связанное с аквариумистикой. Каждую субботу и воскресенье он собирал большую и специально сшитую сумку с ремнем, загружая в нее банки с отобранными рыбками, после чего направлялся пешком на ближайший рынок, где вместе с другими любителями этого дела проводил немало часов больше за разговорами, чем за торговлей. Хотя среди них и не было принято стараться всучить именно свой товар покупателю. Зазорным считалось и продавать откровенному любителю сложных для ухода рыбок и прочих созданий. Таким предлагали ярких веселых гуппи – порой зачерпывая их в прозрачный пакет и отдавая бесплатно – для пробы. Не помрут – приходи за шикарными алыми меченосцами и донными сомиками… а на важных телескопов пока можешь и не смотреть – твоя посудинка не для их высокоблагородий…

В тот день Паша распродался особенно хорошо и домой возвращался в приподнятом настроение. Вечер был жарким, и он решил срезать через проходной двор – на той стороне всегда стояла бочка разливного кваса. Он миновал большую часть двора, вошел в узкий проход между забором и тыльными стенами гаражей, когда услышал торопливые шаги за спиной. Паша обернулся и удивленно взглянул на шатающегося крепкого парня с удивительно толстой переносицей и выпирающими надбровными дугами. От парня несло перегаром, он едва не стоял на ногах, но это не помешало ему каким-то быстрым и словно бы даже машинальным привычным жестом толкнуть Пашу ладонью в грудь, одновременно вытягивая у него кошелек из внутреннего кармана старой рабочей куртки.

«Банки!» – панически пронеслось в голове у Паши – и много позднее он записал это в своих дневниках. Равно как и сказанную незнакомцем пугающую даже тогда фразу:

– Тебе уже не надо! – вот что ему сказал тот пьяный мужик, когда забрал кошелек.

Дальше темнота. Тошнота. Холод. Звон битого стекла….

Из трех банок уцелела только одна – и он так переживал за жизнь глупых рыб, что сначала собрал и пересадил в посудину всех, кого еще можно было спасти и только потом начал оглядываться, пытаясь понять куда его занесло и куда подевался залитый летним вечерним солнцем мирный заросший двор…

Так вот Паша Аквариумист и оказался внутри своей одиночной летающей камеры – мокрый, замерзший, прижимающий к груди банку с рыбками и с пакетом корма в кармане…

Рыбок он спас – далеко не всех, конечно. Прижился. И стал очень набожным.

По словам рассказчика, центральную часть его дневников составляют уже не практические заметки бывалого сидельца и просто опытного человека, а собранные от других узников пересказы из Библии, записанные и много раз правленные молитвы, отрывки из других церковных книг и многое-многое другое, что превратилось даже не в веру, а в некую хорошо продуманную философию, идеально вписывающуюся в мир, где ты можешь выживать только внутри каменных скорлупок с рычагами. Сначала Паша жил этой философией сам, затем начал ее проповедовать на чалках – всем, кто хотел его слушать. Как раз где-то в эти времена и на десятом году его заключения, он и получил в подарок от умирающей от горлового кровотечения женщины тыквенные семечки. Ну и другие вещи, не настолько важные, чтобы отобразить их перечень в дневниках.

Он посадил сначала одно тыквенное семечко в собранной и выторгованной почве. Затем второе. Удивительное дело, но свет креста оказался животворящим и вскоре появились первые ростки. Поползли лозы, распустились удивительно крупные цветы… Паша часами сидел на обрывке одеяла перед своим крохотным садиком, любуясь этой красотой и радостно читая известные ему стихи, псалмы, а потом и молясь, порой входя в раж и начиная отбивать поклон за поклоном, доходя в этом деле до многих сотен.

В этом месте улыбающийся седой рассказчик сделал паузу, чтобы мы смогли проникнуться торжественностью момента. Я понимающе улыбнулся в ответ и слегка кивнул. Этого хватило, чтобы история продолжилась. А мне не пришлось лгать – ведь спроси меня кто, понял ли я что случилось с Пашей Аквариумистом, то я бы ответил, что он либо сошел с ума, либо как делал все, чтобы этого не случилось. Когда разум не выдерживает сокрушительной мрачности и безысходности бытия, ему требуется хоть какая-то отдушина…

Следующие годы Паша собирал почву, растения и даже насекомых. Не все приживалось. Не все выживало. Но его невероятный сад рос, а стоящие среди растений банки тоже были полны различной жизни. Паша усердно молился и трудился непрестанно. По его описаниям, к концу своего сорокалетнего бдения, он превратил весь крест в огромный благоуханный цветущий сад…

– Ну а затем по отбытию своего срока он был отпущен на волю и чудесным образом оказался… прямо у дверей заброшенной Пальмиры – радостно заявил рассказчик и что-то пробормотал про неисповедимость путей, силу непоколебимой веры и самой жизни, после чего широко развел руками и добавил – Так родилась Пальмира цветущая! Малый райский уголок! Так вот… а потом…

Потом Паша Аквариумист еще больше трех десятков лет неустанно трудился в сем заброшенном уголке, упорно работая над его превращением в большой плодоносящий сад с полными рыбой прудами. В этом деле ему помогал еще один бывший сиделец, быстро проникаясь философией Паши. Рука об руку они трудились не только над выращиванием сада, но и над созданием полезных нравоучений для тех, кто все еще летал в крестах и нуждался в подобных наставлениях для собственного выживания. Не сразу им удалось разобраться в чужеземном радио, но им все же удалось и это принесло огромную пользу для всех сидельцев. Пальмира принесла великую пользу! А когда нужда в наставлениях исчезла, малое убежище замолкло, давая право голоса уже появившимся другим растущим на этой ледяной земле Убежищам…

– Стоп! – не выдержал я, усаживаясь прямо и стряхивая дрему – Я не допонял…

– Чего именно… – старик сделал паузу, но так и не произнес почти ожидаемого «сын мой».

– Жил Паша жил… сорок лет в кресту прожил… – медленно проговорил я.

– Все верно. Так и было. И что тут непонятного?

– И потом вдруг очутился у дверей будущей Пальмиры?

– Так и есть.

– Вместе со своим разросшимся садом? С кучей стеклянных банок полных тропических рыбок, не переносящих холодную воду…

– Конечно нет – солнечно улыбнулся старик – Как бы он все унес в своих руках?

– Вот и я про это спрашиваю – кивнул я – И как вон вообще отыскал вход в будущее убежище? Стальные двери были открыты?

– У тебя много вопросов…

– Только касательно непонятных мест в ярком повествовании – я заставил себя улыбнуться и… махнул рукой – Но это неважно. Продолжайте. А я пройдусь по огороду – не возражаете?

– Ходи, где хочешь и смотри куда хочешь – ответил улыбкой старче и повернулся к продолжающим сидеть на лавке моим спутникам – Так вот…

– Стоп! – это не выдержала Милена – Я технарь. И мыслю по технарски. Можно меньше сказочного и побольше приземленного, и точного? Охотник прав в своих вопросах. Каким таким образом Паша не только оказался прямо у ворот будущей Пальмиры, но и сумел сохранить все вот это – она указала на старый сад и огород.

– Прекрати – тихо сказал я и, посмотрев на покашливающего в задумчивости рассказчика, пояснил – Он не расскажет. Видно же. Не расскажет и все тут.

– Но…

– Прекрати – попросил я – У каждого из нас есть шкаф с пыльными скелетами и закопанными тайнами. Правды все равно не узнаем. Да и не затем мы здесь. Так что меня больше интересует другое – вы нам плодов дадите? – я уставился на старика, в то же время указывая рукой на грядки – Вот всего этого. Хотя бы понемногу каждого вида.

Прижав руки к груди, Митомир поклонился:

– Дадим с радостью. Добром за добро всегда готовы отплатить мы.

Молча кивнув, я отвернулся и пошел к огороду.

Пальмира может и не лгала. Но Пальмира многого недоговаривала. Очень многого…

Появилось сильное желание выполнить здесь все взятые на себя обязательства, после чего нагрузить вездеход и как можно быстрее укатить отсюда. Сзади послышался уже знакомый частый стук, и я обернулся. Меня догоняла явно не пожелавшая дослушать историю Милена на костылях. Доковыляв до меня, она повисла на костылях и, не сводя глаз с огромной и действительно сказочно выглядящей царственной тыквы, пробормотала:

– Ты ведь понимаешь, что если все так и было как описал Паша в своих дневниках, то скорей всего его телепортировали прямиком к вратам.

– Я бы поставил на то, что его вместе со всем содержимым креста доставили прямиком вот сюда – я притопнул ногой, ударив подошвой по свободному от почвы чистому кирпичному полу – И возможно уже в прогретое заброшенное помещение. Но это исходя из логики – раз уж помогаешь полусумасшедшему старику, то помогай до конца. К чему эти полумеры с высадкой в снег и на мороз? Реши я помочь – закинул бы прямо сюда. Отсюда и появились в их рассказе такие слова как «чудесным образом»…

– Но ты ведь понимаешь, что его помощником могли быть только…

– Кто-то из тюремщиков – кивнул я – Это первое, что приходит на ум.

– ЧерТур? – прошептала Милена.

– Запросто – хмыкнул я – Но в любом случае кто-то из хозяев этой планеты и с доступом к специальной технике. Одно дело, скажем, колбаску по случаю занести и на краю стола оставить и совсем другое – телепортировать отбывшего свое старика вместе со всем скарбом по точным координатам там внизу. Тут налицо большой замысел и четкое исполнение.

– Но почему Паше помогли?

– Прекрати – попросил я – Все это может быть большой выдумкой. Настоящими сказками. На самом деле история могла быть совсем иной, но как ты ее запишешь – так ее и будут знать потомки. Потом они тоже внесут правки – и вот тебе чудесная история о великой Пальмире.

– Дотянуться бы коготками до тех дневников пашиных…

– Так тебе и дали – рассмеялся я – Уверен, что на нашем пути встретится как минимум несколько надежно запертых стальных дверей и туда нам ходу не дадут. Мы здесь только по одной причине – у них безвыходная ситуация технического толка. И возможно проблемы с луковианцами…

– Так почему ты про них не расспросил?

– Расспрошу – кивнул я и перевел взгляд на вещающего седобородого и завороженно слушающих его стариков из моей команды – Сначала ему надо выговориться. Ведь не каждый день у них тут новые лица…

– Тут ты прав. Его прямо переполняет. Может он годами репетировал свою речь?

– Наверняка. И пока он не опустошит свои словесные запасы, разговаривать с ним бесполезно. Так что? Пройдемся по чужим грядкам?

– Да погоди ты с грядками, Охотник! А тебя не пугает это…

– Что «это»?

– Не притворяйся! – она придвинулась ко мне ближе и шипяще сердито зашептала – Я про чертовых тюремщиков! А что если они сейчас сюда явятся – а мы тут как тут! Стариков может и не тронут наших. А вот нас с тобой живо обратно на галеры рычажные определят! Мы ведь с тобой эти…

– Еще молодые, сильные и даже не тупые? – фыркнул я.

– Вот сейчас вообще не смешно! Я туда обратно не хочу… – помедлив, она крепко сжала мой локоть и призналась – Страшно…

– Никто не придет – проворчал я – Может они и помогали в самом начале. Может быть. Но сейчас уже не помогают. Иначе Пальмира не стала бы просить у нас запчасти и специалиста для ремонта. Ты их единственный шанс на спасение, Милена. Ты незаменима…

– Зябко мне здесь… надо все сделать и уезжать.

– Надо – кивнул я – Но без овощей я отсюда не уеду.

– У них столько еды. Я видела твое лицо, Охотник – ты был жутко сердит.

– Был – признал я.

– Но сейчас почему-то успокоился.

– Успокоился – согласился я.

– Почему больше не сердишься?

– Потому что те, с кем мы здесь встретились, все эти сытые белоснежные старички… они всего лишь последователи. Они слепо движутся по проложенной до них глубокой колее и вряд ли принимают хоть какие-то решения. Все решено задолго до них и подробно описано в Пашиных мемуарах.

– И им этого хватает?

– Еще как. Дел тут много. Знай себе копай, сажай, окучивай… и сам себя оглушай хвалебными речами… Мы в жалком месте, Милена. И я никогда не променяю родной мне Холл на Пальмиру. Жить хочется среди людей… а не среди растений…

– Но блин… они ведь на самом деле как веселые добрые лешие. Нет, не лешие, а эти как их… во! Как пасечники из старых фильмов! Солнечные такие…

– Солнечные добрые пасечники – я невольно рассмеялся и почувствовал, как остатки напряжения уходят – А ведь ты права. Их там запрограммировали – и они стали добрыми солнечными пасечниками.

– И все одинаковые. Даже улыбаются одинаково.

– Верно. Такой унисон в действиях и поведении так просто не дается. Сюда не каждый подойдет. Уверен, что отбор в Пальмиру очень редок и весьма строг.

– Отбор?

– Ну они же смертны – машинально ответил я, идя вдоль засаженных какой-то красноватой зеленью грядок – Это что?

– Базилик?

– Он зеленый, а не красный. Но запах шикарный… А ведь ты прав насчет отбора, Охотник. У них есть связь с внешним миром. В общий эфир они выходить перестали, но что им мешало связываться точечно? Скажем с тем, кто раздобыл рацию и плачет в эфир на всех частотах. Если плач набожен и добр – с ним связываются. Как-то так?

– Запросто – кивнул я – Хотя проще через определенные доверенные лица такие рации передавать нужным людям.

– Ну ты загнул! Там все же тюрьма!

– А в обычных тюрьмах прямо ничего и никому не передают – рассмеялся я – Смеешься?

– У нас тюрьмы на земле стоят, а не летают! А еще у нас магазины есть и можно телефон через колючку зоновскую перекинуть!

– Ого какие познания…

– Да все это знают! Но это там… А тут? Ну… обманщики точно есть. Летают сейчас над нашими головами чертовы лгуны и хапуги. Как вспомню одну хитрую бабку, что пыталась у меня дуры наивной выменять хорошую сумку на сухие бутерброды с колбасой. Седая уже – а подлая! Но это так – мелочи.

– С возрастом благость и честность не всегда прирастают. Поверь, Милен – мы просто с тобой мало полетали – вздохнул я – Пусть я зацепил только самым краешком всю эту крестовую тюремную жизнь, но ты мне поверь – там множество явных и неявных прекрасно отлаженных систем по добыче и доставке всего нужного и куда нужно. Насчет связи – я уверен, что каким-то образом используются обычные сотовые телефоны. В наше время большего люди в карманах из электроники не носят. Смартфоны… думаю и ноутбуки не такая уж великая редкость. Сыщутся и солнечные панели пусть совсем у малого числа сидельцев, но найдутся. Есть ведь такие раскладные в виде сумки, а освещение креста необычное… В наши времена мобильные солнечные панели редкость невеликая. Многие такие на дачи возят, на пикники, в походы… Я об этом уже гораздо позднее задумался – когда получил в руки вполне обычный радиопередатчик. Инструменты тоже редкость, но…

– Там наверху есть многое – согласилась Милена и начала загибать пальцы – Я слышала про динамо-машины из фонариков с рычагами и даже про велосипед у какого-то очень предприимчивого умельца, с помощью которого сначала он сам заряжал устройства, а затем передал его с помощью записки по наследству своему преемнику.

– Педальная зарядка – это классика.

– О да… Погоди. Это морковка?

– Морковь – подтвердил я, сразу опознав столь привычный для деревенских огородов овощ – Здоровенная такая морковка… если судить по верхней части. Это какого же она размера?

– Большая – со светлой улыбкой ответил нам склонившийся над грядкой старичок в белой рубахе и коротких белых шортах – Вы еще репу нашу не видывали. Она там дальше.

– А рассада откуда? – спросила Милена – Семена? Хотя о чем это я… вспомнить даже все те электрически идущие из города и сумки с торчащими зелеными хвостами…

– От дачников до дач не доехавших – произнес я – Вышел за сигаретами – и не вернулся. Поехал на дачу огородничать – и пропал. Каждый попадает сюда с тем, что было в карманах и в руках.

– А ты что принес в этот мир, Охотник?

– Звенящий бутылками мешок мусора и головную боль – фыркнул я – Знай я тогда… и окажись попадание сюда неизбежно… я бы иным добром нагрузился.

– О да-а-а-а! Мне бы сюда мои инструменты и технические книги. А еще лучше родной ноут с битком набитым всякой всячиной хардом…. Эх! Дедуля! А ты с чем сюда попал?

– С веслом – ответил дедушка и даже привстал, чтобы увидеть нашу реакцию.

Мы его не подвели, уставившись на него с искренним изумлением. Насладившись моментом, светлый дедушка сделал темное признание:

– Шел я в дюпель бухой соседа убивать. И убил бы. Да не дошел.

– В спину толкнули?

– Толкнули – подтвердил дедушка – Еще как толкнули меня грешника. От великой беды уберегли! От греха смертного уберегли! Ведь дойди я до соседа – насмерть бы зашиб! Уж я себя тогдашнего хорошо помню…

– А за что убить то хотели? – тихонько так спросила Милена.

– А за жену свою.

– Он ее… увел? – предположил я.

– Увел – кивнул старичок – Но не к себе сманил. Нет. Сосед мой хорошим человеком был. А я зверь зверем. Жену мордовал почитай каждый день. В кровь. Синяя у меня ходила, людей стеснялась и голову так в платок кутала, что только нос и торчал… Ведро воды до дома донести не могла – я всю нутрянку отбил ей за годы. Сядет, скособочится, ждет, когда боль отпустит. И снова тащит. А я от сельмага наблюдаю и водку хлебаю… И сосед наблюдал. И в один прекрасный день он видать не выдержал. Поговорил с ней после того, как я ее во дворе пинал и за волосы таскал… Может не один раз они разговаривали – теперь уж не узнать. Но я как протрезвел и проснулся, ее в доме уже не было. Вышел, крикнул… на крик мой хриплый сосед пришел и спокойно так записку от нее передает. И сообщает мне, что жену мне теперь не сыскать и пути назад не будет. И что мол я тварь последняя. Высказал мне и ушел в дом. А я… я у сарая сел на колоду, водку с горла выхлестал, в стену тупо посмотрел с часик или дольше… а затем спокойно так взял весло и ровненько, ни разу не шатнувшись, пошел соседа убивать… Но не дошел. В кресте оказался. Убивцем я не стал. Пить перестал. О многом думал… много молился… может за молитвы мои сюда взяли. Так вот и живу… за морковкой приглядываю, березы берегу и рыбок кормлю…

– Важные заботы – кивнул я и мягко подтолкнул порывавшуюся что-то сказать Милену – Хорошо потрудились. Огород ухожен.

– Благодарствую на добром слове – прошелестел светлый старичок нам вслед и вернулся к грядкам.

– Обалдеть! – прошептала Милена, когда мы отошли на несколько шагов и остановились у следующего ряда грядок – А такой милый с виду…

– Да таких полно и в обычном мире там – вздохнул я – А здешние… Знаешь… я ведь такое не первый раз слышу – про бывшую жестокость и звериную сущность многих. Может это один из критериев?

– Бытовая жестокость? Семейная тирания? Ха! Тоже мне санитары планеты Земля… не верю, что они о нас заботились! – отрезала Милена – Я вот никого не била! Но здесь все же очутилась…

– Да я не об этом. Я о том, что такая вот внутренняя жестокость может быть одним из критериев отбора для них.

– Ублюдки более живучи? И меньше думают о самоубийстве?

– Глуповатая теория – признал я, присаживаясь у выпирающего корнеплода – Вот это репа… впору звать бабку с внучкой… Сколько же у них полезной здоровой пищи…

– А они все это время жались! Служат они понимаешь какой-то там высшей цели сбережения…

– Этот момент я пропустил – вздохнул я – И сделал это нарочно. Как только Митомир завел разговор о высшей цели… я перестал слушать.

– Да видела я как тебя перекривило. Не подскажешь причину такого отвращения?

– Религия – буркнул я.

– Относишься к ней с негативом?

– Скорее нейтрально. Но я терпеть не могу, когда в той или иной мере используют уже затасканную карту самопровозглашенного пророка…

– Какого еще пророка?

– А ты не заметила? Как Митомир в своем отрепетированном повествовании описывает Пашу Аквариумиста? Как он подчеркивает, что Паша был абсолютно обычным серым человечком, инвалидом, но при этом человеком работящим и старательным, не опустившим руки или вернее руку даже после нечастного случая. Как Паша денно и нощно заботился о тварях живых, как следил за тем, чтобы не отдавать рыбок в не подходящие руки…

– А еще говоришь, что не слушал…

– Так я не сразу перестал внимать – засмеялся я – Но ведь так и есть. Попал обычный рядовой человек в тюремный крест и тут… явилось ему некое откровение. Стал он молиться незнамо кому и сад растить небесный. Буквально небесный – летающий. И что все сорок лет не разгибал он спины натруженной. Либо за садом ухаживал, либо молился. И потому люди почувствовали это и начали на чалках приносить ему всякое мелкое, но зело живое – семена различные, тварей многоногих божьих… А он смиренно принимал и отдаривался щедро… И так смиренно отбыл он сорок лет и… чудесным образом – не описываемым и замалчиваемым – вдруг очутился у самых врат прекрасно подходящей для перенесенного с небес сада Пальмиры…

– Черт… я даже и не поняла… это ведь прямо эпос какой-то… замаскированный под бытовуху. Вот почему тебя так перекривило…

– А еще рыбы – добавил я.

– А что с рыбами? Логично же – Паша Аквариумист.

– Ага – хмыкнул я – Аквариумист. С банкой живых рыб прижатых бережно к животу… и он их спас. Откормил. Вон в пруду плещутся золотые уже не рыбки, а скорей всего жирные вкусные карпы. Накормил народ рыбой…

– Я все еще не схватываю. Я же технарь.

– Все это слишком уж сильно напоминает притянутую за уши и чуть подправленную историю – возможно самую знаменитую из когда-либо рассказанных и записанных…

– Растолкуешь?

– Лучше посмотрим на карпов. Ну а потом пора заняться делами – решил я – Нам не стоит здесь задерживаться. Поможем им, возьмем что дают, выпросим еще вдвое – и поскорее назад домой.

– А про луковианцев спрашивать не будем?

– Будем – кивнул я – Да только боюсь всей правды нам не расскажут. Но я все же спрошу…

– Так может мне пока не тропиться с ремонтом? – более чем прозрачно намекнула Милена – Ты ведь знаешь как в этом мире важны рычаги… в том числе и рычаги давления…

Я удивленно покрутил головой:

– А ты вижу особа ушлая, да, Милена? Это ведь шантаж…

– Не знаю насчет шантажа… но когда вижу огромные тыквы, гигантскую морковку и жирную рыбу… то меня почему-то разбирает злость. Почему они не могли выйти туда наружу и накормить голодный народ? У них тут еды завались! О! Я кажется понял твой намек про рыбу и Пашу Аквариумиста! Черт!

– Они не вышли и не накормили – кивнул я, шагая к пруду – Финал своей истории они, откровенно говоря, запороли…

* * *

Мы с Миленой были единственными из всего населения и гостей Пальмиры, кто действительно трудился в поте лица следующие семь часов. И трудились мы практически без передыха, перекусив на ходу рыбными бутербродами. Угощение было диковинным, вкусным, но лично у меня вызывало легкое омерзение. Поэтому я проглотил шесть достаточно больших бутербродов с ощущением, будто проглатываю горькие пилюли, после чего мы вернулись к работе, которая сводилась к ползанью в ужасающе тесных подпольных коммуникациях и стоянии в столь же непросторных боковых комнатушках. Ощущение было несколько сказочным – учитывая обилие крутящихся шестерней, кирпичные внутренние стены, багровое свечение прозрачных труб и прочие атрибуты этой все еще непонятной для меня инопланетной механики. А вот Милена тут была как рыба в воде. Стоило ей увидеть первый технический узел в узком боковом помещении, как она сразу определила местонахождение так называемого сердца убежища и уверенно пошла в том направлении, изрядно этим впечатлив сопровождающего нас Митомира.

Проблема заключалась в выходе из строя двух ничем внешне непримечательных металлических цилиндров, каждый из которых был в размере с корпус взрослого человека, а весил еще больше. Они крепились на мощных крюках, к ним подходили булькающие раскаленные трубы и вроде как медные красные жилы. Тут и пригодилась моя помощь – черная, физическая и мужская, когда требовалось сначала отвинчивать здоровенные многогранные гайки, перекусывать толстенные жилы, снимать слитые Миленой цилиндры со стен и выволакивать их наружу. А весили они изрядно – по ощущениям никак не меньше шестидесяти-семидесяти кило каждый. Мурлыкающая какую-то песенку инженер уверенно закрепила на опустевших крюках привезенное нами с собой куда меньшее по размерам оборудование и с нескрываемо гордой улыбкой сообщила в ответ на мой вопросительный взгляд: модернизированное ей лично. После чего посыпались различные технические пояснения вроде «двойные стенки», «три маленькие спирали вместо двух больших», «увеличенный диаметр входа и двух выходов»… Как по мне, так все выглядело примерно, как выполненный в стали водный нагреватель с подведенными к нему трубами и почему-то оголенными проводами. Не особо и футуристично, честно говоря. Но только до тех пор, пока система не работает – все волшебство появляется с включением «штепселя в розетку» – когда кто-то дергает рычаг.

Подводя жилы к новым узлам, чертя на стенах мелом измененную схему труб, Милена торопилась, пару раз поранилась, после чего разразилась долгим ругательным монологом, относящимся ко всем проектировщикам этого заглубленного помещения. По ее словам сработали они отвратительно, дублирующие схемы были, но при этом только частичные, а основной контур оставался в единственном числе, из-за чего пришлось вырубить все энергосистемы Пальмиры – возможно впервые за многие десятилетия ее сердце остановилось и она начала остывать. Отсюда торопливость. И отсюда мелкие ранения.

Когда Милена с помощью вынутого частями из здоровенной кожаной сумки и собранного странного аппарата с рычагом и длинным металлическим жалом приварила все жилы на место, мы занялись трубами. Подсоединив последнюю, мы двинулись вдоль идущих внутри стен труб – шагая им параллельно и что-то ища. Точнее это Милена что-то упорно искала, слегка враскачку шагая на протезах и поддерживая себя только одним костылем. Туда, где требовалось залезать под потолок и вынимать защитные решетки, она посылала ко мне, и я отвечал на ее вопросы, вглядываясь в глубину горизонтальных шахт. Мы замкнули почти полный круг вокруг главного помещения и тут я наконец обнаружил большую проблему и сообщил об этом инженеру. Одна из совсем тонких труб дала течь в месте соединения и на кирпич капала дымящаяся алая смазка. В трубе имелись прозрачные вставки из бронестекла и было видно, что уровень жидкости в трубе упал до минимума. Оглядев место соединения, я обратил внимания на пару деталей, после чего неспешно слез, глянул сначала на стоящего у противоположной стеночки Митомира, затем на Милену и уверенно сообщил:

– Саботаж.

Она резко помрачнела.

– Уверен?

– Там что-то вроде перекрестка – ответил я – Течь в месте соединения в самом низу, раскаленная смазка…

– Это не просто смазка.

– Ну да – кивнул я – Что-то вроде энергогеля, как я его называю. Или кровь.

– Сама жизнь – тихо вставил Митомир, но я не обратил на него внимания и продолжил пояснять:

– Под трубным соединением еще одна уходящая вниз техническая каменная шахта. Один из кирпичей по краю обколот – там следы множества ударов. Получилось что-то вроде небольшого ската – на него и льет из протечки.

– И все уходит в шахту…

– Ага. А так бы вытекало через решетку наружу.

– Перед тем как все случилось он тут работал – проскрипел Митомир и закрыл руками лицо – Да что же это? За что?