Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества – 4"

– И кто из нас монстр? – хмыкнул я.

– Так-с… идем дальше. «Почему не падает и как взлетает?».

– Тут чуть сумбурно – признал я – Не могу даже представить себе эту колоссальную живую массу, что неспешно входит в атмосферу земного типа. А масса чудовищная! Мы видели поднятые падением щупалец цунами, видели снесенные огненные вулканы и воронку в лесу как от удара Тунгусского метеорита… Ладно монстр опустился и довольно жестко. Но ведь после трапезы всю эту массу снова надо приводить в движение – причем в вертикальное и вверх! М-да… но в целом ты уже ответила на мой вопрос. Возможно, траты энергии несопоставимы с ее притоком. Что, кстати, добавляет довольно жутковатых мыслей и возвращает нас к вопросам о том, что именно жрет эта тварь? Плотояден? Жрет мясо? Или каким-то образом извлекает из тел людской расы некую энергию, которую я все еще не знаю, как назвать…

– Назови просто – энергия – рассмеялась Милена – Электричество здешнее. Да… эти технологии уникальны. Вот только ты во многом прав в своих вопросах, Охотник. Технологии – это технологии. Это нечто прорывное, доработанное, а может даже совершенное. Люди умеют в прогресс. Это словно у нас в крови. И у меня в голове вполне складывается картинка сравнения банальной ТЭС с АЭС. И там и там вся суть в водяном паре, что крутит турбины генераторов. Вот только в первом случае мощная ТЭС ежедневно пожирает тысячи тонн каменного угля, а во втором случае вполне себе достаточно куда меньшего количества топлива, к тому же загружаемого раз в несколько лет. В летающих крестах, в наших убежищах, здесь в Пальмире – везде работает крайне износостойкая, надежная и очень эффективная технология. Но этот результат не был достигнут за пару лет – над ней работали поколения и поколения талантливых инженеров этого мира. Отсюда такая эффективность в использовании крох энергии. Но ведь космическая медуза… живая. Бурдюк с щупальцами. Боюсь и представить, где, как и кем она была порождена… и вряд ли над ее энергопотреблением работали инженеры, но… она ведь до сих пор жива – тихо закончила Милена, инстинктивно глянув в ту сторону, где посреди изломанной ледяной пустоши высился колоссальный Столп.

Помолчав, она добавила:

– Боюсь мы с тобой слишком глупы, чтобы понять суть этих процессов…

– Мы дилетанты – согласился я – Но вопросы задавать все же надо – ведь это начало процесса по поиску правдивых ответов. В этом случае я согласен выступить в роли маленького ребенка, что показывает на Луну и спрашивает у родителей – а почему она не падает? Порой главное задать вопрос… и однажды ответ будет получен. Ну что? Продолжим поиски? А то время проходит. Не впустую, конечно – вон сколько всего узнали – но все же…

– Погоди! – закончив записывать, Милена ткнула меня пальцем в грудь и потребовала – Сначала закончим с твоим вопросам. Там немного осталось. Выше гор, но ниже духом, подслеповат и ленив? Это еще что за фраза такая?

– Да это ерунда – фыркнул я – Помнишь то показанное на в разрезе убежище внутри горы? Этажи полные вкусных людей…

– Помню.

– Вот я и задался вопросом – почему этот страшный монстр не разрушил гору-убежище точно так же, как он пусть случайно, но так легко растоптал вулкан?

– Кстати о вулканах – их наличие много говорит о самой планете – заметила Милена и задумалась, постукивая себя карандашом по нижним зубам – И да… почему медуза не вскрыла консерву с живым мяском?

– Хороший вопрос…

– Дилетантский и наивный… знаешь… всю жизнь считала себя обычной девчонкой, но не без искры в голове. И всю жизнь эта искра мне помогала в делах и достижениях. Но тут… тут моя искра пугливо угасла – потому что чувствую себя здесь примитивной дикаркой… Знаешь… я как-то от скуки листала на даче у знакомых старую-престарую литературу, сваленную в сарае. Одну книгу выбрала из-за крупного шрифта и с ней угнездилась в гамаке под сеткой и с фонариком. Советский роман про конец двадцатых и начало тридцатых годов неспокойного двадцатого века. Роман про тяжелые будни первых советских исследователей. Там, конечно, все очень романтизировано и нарочито преувеличено… но одна иллюстрация врезалась мне в память навечно. На ней вышедшие из злой снежной пурги закутанные в меха люди замерли в полном остолбенении и изумленно таращатся на ярко освещенное электрическими лампами здание обычной такой школы, а там за окнами дети в школьной легкой форме, в тепле и уюте, занимаются географией… Ты ведь представляешь степень удивления этих людей, что впервые увидели горящие электрические огни? А большие стеклянные окна? А горящую сотней разноцветных огней новогоднюю елку?

– Да уж… – хмыкнул я.

– Вот и я ощущаю себя такой вот закутанной в шкуры женщиной с высшим образованием, остолбенело пялящейся в крутящиеся шестерни какого-то гигантского будильника, что умудряется часами питать энергией огромное убежище за счет одного рывка человеческой руки за рычаг… Я дилетант в этом мире. Я дикарь. И вот почему я обрушиваю на тебя море вопросов, Охотник – я не умею здесь плавать и отчаянно пытаюсь заново научиться этому искусству.

– Как и я – спокойно ответил я – Мы все тут дилетанты. Мы все тут дикари. Мы все в туповатом остолбенелом изумлении таращимся на окружающие нас чудеса… Но мы с тобой делаем кое-что еще помимо изумленного созерцания.

– И что же?

– Мы с тобой задаем возможно глупые ответы, а затем старательно ищем на них ответы. Мы строим предположения и пытаемся найти их подтверждение или опровержение. И я этому рад.

– Как и я. Следующая твоя запись. «Почему без текста?». Ты про картинки и стрекочущий проектор? Там не было текста…

– Да. И у меня два предположения на этот счет.

– Первый вариант легко – Пальмире подарили проектор с заряженной в него детской сказкой. Для совсем маленьких и еще не умеющих читать детишек.

– Верно.

– А второй вариант?

– Демонстрация тем, кто не знает здешнего языка – ответил я.

– Например таким как мы?

– Ага.

– Поясняющая и заодно чуток извиняющаяся лубочная пояснительная тех причин, по которым нас похитили, телепортировали и заставили сорок лет горбатиться на благо чужого мира, а затем выбросили подыхать в снежную пустыню…

– Ага…

– Да уж… Ну и последнее из твоих записей, чего я на самом деле не поняла. «Ответные дары и бартерная подпитка пустой системы?». Что это значит?

– То и значит – ответил я, поворачивая голову и глядя на медленно приближающегося Митомира, осторожно несущего перед собой поднос с уже знакомо супницей и стопкой тарелкой.

– Ответные дары – это про оставляемые тюремщиками подарки. Тут все понятно.

– Да.

– А так называемая «бартерная подпитка пустой системы»? Ты про Пальмиру, вообще?

Я покачал головой:

– Нет, конечно. Пальмира… это скорее финальный пункт назначения для приносящего серьезную пользу продовольственного кластера с неплохим потенциалом для роста. Главное подпитать благами, дать неиспользуемую ранее платформу для развития и оставить в покое, зная, что…

– Эй-эй! А можно проще?

– Пальмира появилась не из-за сострадания тюремщиков – пояснил я – Куда там! Тут же налицо умное и тайное использование огромной и не могущей все контролировать тюремной системы.

Подошедший старик аккуратно опустил поднос на обрывок шкуры. Звякнули тарелки, стукнули деревянные ложки. Стоило Митомиру приподнять накрытую полотенцем крышку супницы, как по коридору разлился поистине божественный аромат умело сваренных овощей. У каждого овоща свой уникальный период варки. Недоваривать можно – главное дать потом такому супу настояться и каждый овощ отдаст свое содержимое в медленно остывающий кипяток. Но если переварить, то получится просто бурда… Здесь в Пальмире, где главный источником пропитания было не медвежье мясо, а овощи с редким вкраплением рыбы и фруктов, правильно готовить умели. Запах не солжет… Вон как Милена оживленно задвигалась, хотя мы еще совсем не голодны.

– Покушать надо – понимающе улыбнулся Митомир, заметив, как мы принюхиваемся – Пища дарит радость не только телу, но и душе…

Закатав правый рукав, он вооружился деревянным половником, окунул его в супницу и чинно, чуть ли не торжественно, принялся разливать похлебку, причем поочередно понемногу в каждую, глядя на результат и снова идя с первой тарелки до последней, неспешно доливая где-то побольше гущи, а где-то овощного бульона. Он тщательно следил за тем, чтобы каждому достались одинаковые не только по объему, но и по густоте порции. И от этого его нехитрого старания к обычному, по сути, обеду, на сердце почему-то стало теплее, а в мыслях появилась твердая убежденность, что я доем все до последней ложки.

– Пусть постоит пару минут – произнес старик, прикрывая опустевшую супницу крышкой и берясь за небольшой чайничек, прятавшийся за более крупной посудиной и ранее мной незамеченный – А я пока чайку налью травяного… А в нем каждая травинка для нас памятна из летописаний предков наших. Вот ты, Охотник, ругаешь нас за скрытность…

– Не за скрытность – поправил я – За искажение фактов и ложь. Тут уж без обид…

– Ну да… те, кто был до нас, подправили и подчистили немало в записях… – признал со вздохом старый лидер Пальмиры – Но были ведь на то причины какие-то… Я сам архивными делами не ведаю и давно уже запретил в старых записях что-то изменять. Пусть лучше новое пишут – и все как есть описывают. Да чтобы без приукрашиваний.

– Вот это дело правильное – хмыкнул я.

Не выдержавшая слишком долгого ожидания Милена, упав на бок рядом с подносом, поставила рядом с собой тарелку – перед этим придирчиво выбрав как ей казалось самую полную – и принялась за еду, едва слышно постукивая ложкой.

– Вот ты ругаешь нас… но ведь есть за что и уважать! Тот же чай травяной – в нем сколько растений! И ведь каждое семя приходилось искать… сберегать… а потом еще и годами ждать его прибытия с нужным старичком или старушкой! И вот вся полезная сила трав собрана в твоей чашке, Охотник! Разве столь тяжкий труд не стоит уважения?

– Уважать стоит… вот только беда в том, что вся сила полезных трав собрана в чашках Пальмиры, а не в чашках жителей других убежищ. С вас не убыло бы, поделись вы семенами. Вот почему я даже не ругаю, а просто по-человечески осуждаю. Но и это уже в прошлом – ведь загруженный семенами и растениями вездеход уже направляется в наш Бункер, где его с огромной радостью встретят уставшие от серости бытия и однообразности питания старики.

– А дальше? Дальше вездеход пойдет? – задумчиво прищурился Митомир – В другие убежища?

– Эстафету передадим – ответил я – Я прослежу за этим. Хотя бы еще в пару убежищ мы как-нибудь доставим живые растения и семена.

– Доброе у тебя сердце, Охотник.

– Дело не только в доброте, но и в инстинкте выживания. Нельзя собирать все яйца в одну корзину – так, как это сделала Пальмира. И не только она…

– А есть и другие? – удивился Митомир, протягивая мне тарелку.

– Конечно. Я был в луковианском убежище и видел процветающие там у них странные корнеплоды, вкусные и сытные. И ведь они тоже не спешили что-то поделиться этим даром со всеми остальными убежищами – между луковианскими наверняка распределить не забыли, а вот с нами… с выходцами с Земли, например…

– Так мы были заперты – заметила Милена, перестав зачерпывать действительно оказавшуюся очень вкусную похлебку – Ни с кем не общались годами.

– Не общались – да – ответил я – А вот заперты – нет. Я ведь дошел. Постучал. И мне открыли.

– Это да…

– Прибудь малый луковианский вездеход с ящиком годных для посадки корнеплодов – никто бы их не прогнал. В этом вообще суть восстановления давно угасших отношений – небольшой, но полезный подарок, пара добрых слов и тихо себе убываешь обратно домой, ничего не требуя взамен, но надеясь на ответную доброту когда-нибудь. Ну да не мне судить – ведь тут уже вплетается не только доброта и продовольственный вопрос, но и политика.

– Бартер и пустая система – напомнила Милена, не собираясь вопросы без ответов.

– Таких крестов как тюремная келья перенесенного сюда первого жителя Пальмиры должно быть немало – продолжил я – Не может быть, чтобы из тысяч и тысяч сидельцев, перебывавших здесь за эти десятилетия, не нашлось хотя бы пары сотен трудолюбивых садовников. У них в руках оказывалось случайно принесенное яблоко, что-то из семян попадало вместе с тюремными бонусными блюдами… в общем при желании раздобыть семена мог почти каждый узник – особенно после чалок с другими узниками. Митомир рассказывал, как первый из будущих жителей Пальмиры ставили зеленые деревца за своей спиной во время чалок – окажись я у непробиваемого стекла и увидь эту красоту… я бы тоже загорелся желанием вырастить что-то живое, могущее скрасить одиночество и позволяющее убить немало времени.

– Ты описываешь садоводческое хобби…

– Хобби – согласился я – Причем иногда очень личное, казалось бы, и невидимое остальным – если сам показать не захочешь. Но так только кажется. Тюремщики исполняют свою работу. Пусть не каждый день, но они приходят в твою камеру пока ты спишь и внимательно осматриваются, выискивая нарушения и повреждения. Они не могут не заметить растущие у стены несколько чахлых растений, с трудом выживающих в слишком маленьких для них комках щедро удобренной экскрементами и остатками еды почвы. В следующий свой визит они видят, что деревца подросли, почвы чуть прибавилось, а в самодельных горшках проклюнулись новые ростки. Сад растет и развивается и вот-вот даст первые сладкие плоды. Это пока сухие факты, а вот дальше начинаются мои домыслы, и они звучат так – тюремщиков кормят так себе. Да это полностью противоречит всему тому, что я видел в собственной сытной, обильной и вкусной тюремной тарелке. Узников кормили не просто хорошо, а так, как люди на свободе не питаются. Причем пища была той самой воспетой в книгах сельских авторов – деревенская, свежайшая, натуральная, вкуснейшая, когда вольная рыба прямо из реки еще живой попадает на разделочную доску, а затем сразу шлепается на раскаленную сковороду, и даже не узнав за свою жизнь что такое холодильник или многодневное пребывание на витрине супермаркета, оказывается на тарелке, а затем и в желудке. Вкусно! Но наши тюремщики этого были лишены.

– Почему «были»? – умная Милена сразу зацепилась за эту оговорку.

– А почему они перестали являться в щедрую Пальмиру? – ответил я вопросом на вопрос – Тут два варианта – либо проблемы с питанием были, но их наконец исправили, либо же произошло нечто не столь радужное и тюремщики потеряли кое-какие из своих возможностей. Но при этом они продолжают проводить осмотры летающих тюремных камер – так что телепортация у них осталась. Гадать можно долго и у меня в голове уже есть несколько вариантов, причем один из них, я вижу, как самый вероятный.

– Это какой же? – вопрос задал молчавший до этого, но внимательно слушавший Митомир, неспешно хлебающий овощной суп.

– Их лишили возможности спускаться сюда на поверхность – спокойно произнес я – Под этим я подразумеваю не только физический запрет, но и, к примеру, появившийся у них контроль над тем, какие координаты распоясавшиеся тюремщики вбивают в телепортационную аппаратуру. Прыжок в любой из крестов – ладно. А вот прыжок скажем на землю – а там координаты не могут не отличаться хотя бы по высоте – это уже мгновенно приведет к вызову на ковер к начальству. Если у них есть начальники и ковры…

– Начальники есть всегда – мудро заметил старик.

– Это да – хмыкнул я – И да – тюремщики распоясались. Я не знаю как там у них все было организовано, не знаю их внутренних сложностей и правил, не знаю скудости снабжения, но все это попахивает серьезным таким нарушением любых правил и регламентов. Материальная поддержка мелких теплиц, включающая в себя доставку почвы и прочих мелочей. Получение мзды от заключенных – и неважно, что это не деньги, а пара тыкв в неделю. Общение с заключенными – что вообще строго запрещено. Предоставление отбывшим свой срок заключения узникам целого ангара с действующими системами… Тут уже можно приписать много уголовных статей, начиная с ненадлежащего исполнения обязанностей, коррупции и далее по длинному списку. В общем столько всего ими наворочено, что надзиратели запросто могли сменить свою униформу на тюремную робу – будь она у нас. Но повторюсь – это лишь мои домыслы. Но до этого, до того, как их поймали на горячем или, случилось что-то еще… но до этого ответные дары были. Причем такие, что их трудно принять за эти самые дары – добавил я – При желании почву можно подарить так, что недалекий узник еще и зол на дарителя будет.

– Это как?

– Да просто – отозвался я и кивнул на свой сапог – Перед тем как отправиться в камеру я бы мог хорошенько так погрузить обувь в густую грязь, а затем, войдя в крест, сорвать пару яблок, а в ответ вытереть грязные сапоги о край нар сидельца. Дурак бы потом ругался на чертового вороватого тюремщика. А умный собрал бы с кирпичей килограмм плодородной почвы… Но это я утрирую… это ведь крохи.

– Килограмм плодородной почвы – это совсем не крохи, Охотник – возразил Митомир – Особенно там внутри летающего каменного мешка. Дай ты мне этот килограмм – и я бы превратил его в несколько! За такое и десятка яблок не жаль! Эх… каким же дураком я был недальновидном в первые годы своей отсидки. Вроде и старался, вроде и умно все делал, но дай мне кто возможность вернуться в те годы – все бы делал чуть иначе.

– Недавно почти мечтал о том же самом – рассмеялся я, понимающе глядя на выразившего столь странное желание старика.

– С ответными дарами разобрались. А бартерная подпитка пустой системы? Ты пояснишь наконец? Речь ведь о узниках?

– Да. Речь о таких как я, например – грустно улыбнулся я – С чем я попал в крест? С мешком мусора? Без теплой одежды, без полезных вещей в кармане. Без лекарств.

– И пополнить неоткуда. Разве что торговать с другими – но чем?

– Верно. И пополнить неоткуда. Разве что торговать с другими заключенными. Но что ты им предложишь? Колбасу, которую всем выдают бесплатно? Пару пуговиц?

– Пуговицы – ходовой товар. Дешевый, но ходовой – заметил Митомир – А если пуговицы красивые – можно неплохо за них выручить.

Кивнув, я продолжил:

– Поэтому, чисто в порядке бреда, я предположил, что самые умные из тюремщиков могли бы оставлять в совсем уж пустых крестах несколько мелких предметов. В моем, например, случае этого не требовалось – у меня прямо полный набор оказался, включая позднее обнаруженный тайник. Но и до этого было чем владеть – личные вещи покойника, кое-какое тряпье… А если узник попадает в новый пустой крест, то он быстро окажется в роли ничем не владеющий и ничего не имеющей помойной крысы. Хотел бы поторговаться – да нечем. Будь я тем, кто определил узника в такой крест, я бы бросил где-нибудь там в одном углу перочинный нож, а в другом ту самую пару пуговиц или обрывок золотой цепочки. А можно и пачку сигарет уронит – но без спичек, чтобы сразу не скурил.

– Стоп… но откуда бы сами тюремщики это все взяли? – возразила Милена – Не свое же иноземное раскидывать?

– Да можно и свое – ответил я – Тут ведь не только земляне вроде нас крутятся по орбите вокруг Столпа. Я прямо обалдел, когда в тайнике нашел луковианский паспорт… Но зачем отдавать свое, если можно чуть подрезать у тех, у кого много всего и отдать тем, у кого ничего?

– Погоди… то есть они втихаря могут прихватить что-то у более богатого узника и отнести к новенькому нищеброду?

– Конечно.

– А тот не хватится?

Я пожал плечами:

– Ну предположим хватится. Дальше что? Пожалуется администрации тюрьмы?

– Смешно…

– Во-во. К тому же ведь не просто так делаются в крестах тайники. Ой не просто так. Ведь регулярно из камер что-то пропадает – и многие называют это конфискацией запрещенки. Пропали сигареты драгоценные – конфисковал Чертур. Исчез нож перочинный – конфисковал Чертур. Куда девается конфискованное? Часть уходит самим тюремщикам, а часть логично раздать беднейшим узникам.

– Но для чего? Я потеряла нить…

– Чтобы стимулировать торговые отношения и производство во всей этой крутящейся над нашими головами системы – ответил я – Но так бы поступил именно я. Торговля оживляет людей, каждая чалка дает шанс выменять что-то интересное, что-то могущее скрасить тяготы одиночного заключения. Торговля заставляет предвкушать удачу. И заодно она же заставляет напрягать мозги по поводу производства – кто-то начинает шить носки из скупленных обрывков ткани, кто-то выращивает овощи и фрукты, третьи придумывают что-то еще… Торговля повышает шансы на выживание каждого из узников…

– Да тюремщикам на это плевать! Помрут в кельях эти – похитят следующих.

– Я тоже так думал. Но как только я услышал историю о жадной и регулярной кормежке тюремщиков здесь в Пальмире – овощи, фрукты, рыба, алкоголь… – я понял, что они куда сильнее заинтересованы в благоденствии узников. Тюремщики – здешние рыбы прилипалы, которым перепадают крохи с общего стола. И чем больше всего у узников – тем больше этого и у самых надзирателей. Но этого мало. Ведь сытый узник – ленивый узник. Поэтому их всех требовалось взбодрить… встряхнуть так сильно, чтобы все ленивые рычажные таракашки снова взбодрились и активно приступили к процессу производства, торговли и накопления… И умные тюремщики достигли этого очень простым путем – они развеяли покров неизвестности и предрекли всем лютую смерть после сорока лет отсидки.

Первой догадался Митомир:

– Радио! – охнул старик – Мы!

– Вы – кивнул я – Радио. Именно Пальмира первой рассказала всем крутящимся наверху сидельцам всю правду о том, что их будет ждать здесь внизу. Мороз, пурга, отсутствие укрытия, кровожадные медведи… Эти новости дымным пожаром мгновенно оббежали сонные узилища и… сидельцы разом пробудились. Они взялись за дело. Они начали бороться за свое выживание. Каждый предмет приобрел новое значение – торговое. Так началась великая игра. Великая борьба за выживание – и она продолжается по сей день.

– А чертурам не плевать на нас тут внизу? – резонно спросила Милена.

– Плевать – кивнул я – Мы отработанный материал – по большей части. Им нужна движуха там наверху, которая не только их подкармливала, но и давала возможность заранее отобрать подходящих на роль фермеров людей. Пальмира родилась бы все равно – просто ее основателем вполне себе мог бы стать какой-нибудь другой тюремный садовник. И по этой же причине я верю, что в ледяных пустошах существует или по крайне мере существовало как минимум несколько таких мест как Пальмира. Большие плодоносящие теплицы с бесплатным персоналом, что хозяина не только накормит, но и водочки нальет и за жизнь с ним поговорит… Вся эта построенная ими подпольная система прекрасно работала в так называемой серой зоне… но затем что-то случилось, и тюремщики перестали этим заниматься здесь внизу. Вверху то они продолжают появляться, смотреть, вынюхивать и даже убивать неугодных… Поэтому я и решил, что их просто чуток прижали и лишили возможности телепортироваться на промороженную землю, но не более того.

Доев суп, я с благодарной улыбкой поставил тарелку на поднос и глянул на Милену:

– Я ответил на твои вопросы?

– На свои собственные вопросы ты ответил – поправила меня она – Спасибо. А теперь ответь на мой вопрос.

– Какой?

– Что тебе дает это знание?

– Многое. Само знание уже ценно. Но мы должны знать, что нас окружается, какие явные и неявные системы управляют нашими жизнями, сколько всего этих систем и как они переплетены.

– Зачем?

– Чем сложнее механизм – тем он уязвимей для тайного воздействия и получения с него какой-то выгоды. А если в механизме силен человеческий фактор… это открывает нам еще больше возможностей. Только не спрашивай каких – я пока сам мало что понимаю и продолжаю собирать информацию. И особенно меня интересует вопрос о возможных внешних поставках всяких полезностей и ценностей… Ну что? Возвращаемся к поиску незнамо чего и незнамо где? – поднявшись, я потянулся всем телом и предложил – На этот раз начнем осмотр с дальнего помещения?

– Стоп! Что за внешние поставки?! Откуда и чего?!

– Да с Земли – проворчал я, наклоняясь за забытым чаем и попутно чуть ли не случайно натыкаясь рукой на гостеприимно открытый портсигар Митомира и цепляя самокрутку – Черт… значит и покурим… Спасибо.

– Да травись на здоровье. А про внешние поставки и мне интересно услышать. Ты почему решил, что сюда хоть что-то кроме нас грешных забрасывают с планеты родимой?

– Мы мало что носим в карманах – напомнил я – А в наши современные времена чаще всего в кармане человека только телефон и связка ключей от дома. Люди курят все реже, болеть болеют, но анальгин и аспирин редко у кого в кармане окажутся. Разве что в сумке женской – сначала я во всем грешил именно на легендарные по своей вместимости и предметной разнообразности женские сумки. Но потом подсчитал… прикинул… и понял, что цифры не сходятся. Откуда сигареты в торговле? Откуда лекарства в торговле? Откуда постоянно вылазит чай? Пусть дешевый – что тоже характерно – но именно настоящий черный чай. Наше производство – таким чаем и такими сигаретами забит любой сетевой магазин. Но это там… а здесь откуда? Я может и ошибаюсь, но вот верится мне, что я слишком многого не знаю о здешней тюремной системе… – глубоко затянувшись, я, прислонившись затылком к стене, выпустил длинную струю дыма и, машинально следя за ней взглядом, добавил – Курильщик сигареты редко продаст. Хлеб – да. Хлеб продаст или поменяет на сигарету. А вот курево… пусть даже в рюкзаке у него пара купленных блоков… не продаст. Оп-па…

Торопливо затянувшись, я выпустил еще одну дымную струю, указал на нее пальцем и… на наших глазах струйка дыма вдруг исчезла в тонкой щели между стальными панелями стенной облицовки.