Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества – 4"

Страшная фигура с синим огнем в груди стояла у рычага и… пыталась опустить его. Но металл не поддавался! Она уже повисла на рычаге всем телом, но он оставался недвижим. И тогда она отпустила неподвластный ей металл и медленно развернулась ко мне…

Прекрасная фигура – будь она живой. Длинноногая, высокая… лицо искажено застывшей гримасой и не понять была ли она красива при жизни. Указав на меня белой рукой, она зашагала в мою сторону. Подскочив, я рванул к лестнице, откуда продолжала истошно вопить подбадривающая меня Милена, что уже срывалась на визг. Разделяющее нас расстояние сократилось и ее крики наконец-то стали внятней:

– Она тоже бежи-и-ит!

Посмотрев назад, я едва не упал снова – ледяной призрак бежал! Бежал быстро! Уверенно! И стремительно догоняя меня! Я поднажал, хотя уже с трудом удерживал равновесие. Через несколько метров снова глянул назад и… увидел, как преследовательница падает. И даже успел разглядеть почему она упала – наступила босой пяткой на льдистый участок и тут же рухнула. Сцепление с поверхностью хромает – а вот у меня пока все норм. Старательно избегая любых подозрительных мест, я добежал до лестницы и полез вверх, моля только об одном – лишь бы рука не сорвалась! Еще одного шанса не будет… Поднявшись на несколько метров, я задрал голову и прокричал:

– Там шкура! Сверток! Милена! Сверток там наверху, где постель! Сверток! Сюда!

Надо отдать ей должное – Милена мгновенно поняла, о чем я говорю, и ее голова тут же исчезла из виду. А я, со свистом загоняя стылый воздух в полыхающие легкие, лез дальше как можно быстрее, но все же успел пару раз глянуть вниз.

Враг уже был внизу и хватался за первые ступени. Когда я глянул еще раз – она уже лезла вверх, но получалось это у нее далеко не так хорошо как с бегом. Босые заледенелые ноги скользили на металле, она постоянно срывалась, повисала, ударялась ногами о стену. Один раз сорвалась, но успела перехватиться и опять начала подъем. Теряемые ей секунды позволили мне оторваться и добраться до края обрыва. Перевалившись, упав на бетонную плиту, я, извиваясь, кашляя и морщась от пронзающей грудь боли, вытащил из карманов патроны, отыскал помеченные нужным знаком, торопливо перезарядил оружие и опять катнулся к краю, едва не улетев в пропасть. Ствол винтовки со звоном ударил о ступеньку. Получив опору, я неспешно прицелился и выстрелил. Картечь большей частью влетела в лицо поднимающейся нагой девушки, раскромсав щеки, выбив зубы. Глаза уцелели, а вот нижняя часть лица считай исчезла. Но ее это лишь замедлило и она продолжила подниматься подобно смертоносному механизму, не сводя с меня налитых электрическим светом мертвых глаз.

Выстрел…

Кисть ее правой руки просто исчезла. Вниз полетели ошметки мерзлого мяса – а она следом за ними, крутясь и ударяясь о скобы. Рывок… хруст… и она повисла на одной из ступенек, не сводя при этом с меня страшных глаз.

– Вот же черт… – пробормотал я, перезаряжаясь и пораженно смотря не на нее, а туда на ворота – там сомкнувшиеся створки медленно сдавливали вставшие между ними две фигуры с синими пульсарами в груди!

Секунда… другая… и ворота победили и сомкнулись, раздавив сопротивление. Двойная электрическая вспышка едва не ослепила меня даже с такого расстояния. По стенам пробежала сеть электрических разрядов. А я выстрелил вниз и… она метнулась в сторону. Картечь прошла мимо. У меня остались только пули и я, даже не задумываясь, просто перезарядил оружие, наклонился и выстрелил. На этот раз попал, но ее это не остановило – хотя с одной рукой она поднималась куда медленнее. Глаза продолжали гореть…

Я перехватил обрез, готовясь переходить к безнадежному близкому бою. Пропускать эту тварь в Пальмиру я не собирался. И…

– Вот! – Милена умудрилась подползти так незаметно, что я едва инфаркт не поймал, когда она крикнула за спиной.

Извернувшись, я схватил ранец и принялся дергать красный рычаг, накачивая инопланетное оружие энергией своего тела. Раз, другой, третий… послышался звон… еще раз! На оружие зажегся огонек. Еще раз! А теперь… Встав на колени, я схватился за висящую на шланге винтовку, навел ее на однорукую девушку, заглянул в ее глаза и выстрелил.

Хруст… и сверкающие мертвые глаза потухли навсегда, когда невидимый выстрел разметал ее голову в клочья.

Выстрел…

И перерубленное ледяное тело полетело вниз, тяжело ударившись о пол. Следом на холодный бетон осел я – только сейчас поняв сколько сил потерял за время смертоносного марш-броска.

А ведь она – эта мертвая незнакомка с пульсаром в грудной клетке – вполне могла прикончить меня прямо на лестнице. Всего то ей требовалось поднять руку и выстрелить разрядом. Но она пыталась догнать меня.

Зачем?

Чтобы я снова открыл стальные ворота, ведь ей самой рычаг не поддался?…

Но как тогда за мной следом в заброшенную базу проник Ахав Гарпунер?

Столько вопросов…

А еще я вдруг вспомнил ее мертвое искривленное лицо… и ее слишком широкую раздутую переносицу и необычной формы разрез огромных светящихся глаз…

Стоп… в той базе, где меня настиг Ахав, стальной тамбур снаружи открывался не рычагом. Если мне не изменяет память, там обычный запорный механизм, и чтобы войти нет необходимости ничего дергать. А внутри ему и не требовался рычаг – достаточно было пройти коридорами и отыскать меня, что он и сделал…

– Как же страшно мне было – признался я тормошащей меня Милене, глядя не на ее, а на вновь пустой и пока еще освещенный нижний зал Пальмиры – Как же страшно…

– Ты… – она покрутила головой и с силой ударила меня ладонями в грудь – Ты… ты мужик, Охотник. Ты прямо мужик! А вот я едва не умерла от страха… Господи… как же все неожиданно случилось… как же внезапно…. Куда там фильмам ужасов! И Фредди нервно отдыхает в сторонке…

Она продолжала колотить меня кулаками по дрожащей от озноба груди, а я… я просто лежал и смотрел в потолок. Я знал, что очень скоро голова взорвется сотнями мыслей, предположений и идей по дальнейшим делам, но сейчас… сейчас я просто лежал и ни о чем не думал.

Прийти в себя и зашевелиться меня довольно быстро заставил холод плиты – на мне только пара мокрых от пота свитеров и столь же мокрые шапки. Поэтому первые мысли были направлены на самосохранение и заставили меня подняться, осмотреться, убедиться, что зал пуст, а затем двинуться ползком между шестерней обратно в теплый коридор. Ползущая следом Милена вопросов не задавала – понимала, что мне надо чуток отойти от пережитого….

* * *

– Вот как-то так – закончил я рассказ и чуть дрожащими руками подкурил уже вторую за полчаса сигарету.

Выдохнув струю дыма, я посмотрел на молчащего Митомира. Понимая, какие сейчас мысли обуревают этого привыкшего к спокойствию неплохого тихого человечка, я тихо сказал:

– Вы уж простите. Но… – дождавшись, когда он поднимет на меня мутноватый взгляд, я добавил – Но это было неизбежно. Не мы туда, так луковианцы бы полезли.

– Как черта в подполе не прячь – вздохнул старик – Ты не думай, Охотник. Я тебя ни в чем не виню. Вудро… он во всем виноват! Отыскал щелку… залез тихонько… осмотрелся… своим доложил… а затем и механизмы нам жизненные подпортил. Так что ты не подумай, чего, Охотник… ты не подумай…

– Да просто, вижу, что мысли недобрые тебя посетили – прямо сказал я.

– Недобрые – согласился Митомир и неожиданно показал мне пустые мозолистые ладони – Но мысли мои о Вудро были, а не о тебе. И не о тебе, красавица – он широко и чуть пьяно – но по-хорошему пьяно – улыбнулся ответившей тем же Милене – Вы уж простите, что сдержаться не смог. А знаете еще какая мысль меня старого трусливого дурака вот прямо сейчас посетила?

– Какая? – с искренним интересом спросила Милена.

– А вот какая: почему мне вот это все на голову обрушилось? Я ведь уже помру скоро. И преемника подыскал меня годков на пятнадцать моложе. У него мысли яснее, взгляд тверже, слово крепче, спина прямее, а духа больше… Вот он бы пусть и принимал решения непростые. А я… меня недавно спросили, где в этом году тыкву сажать будем… так я полмесяца ответ обдумывал… смекаешь к чему я?

– Ну…

– Не готов я вот к этакому… не готов!

– Да так всегда и бывает – вздохнул я – Как гром среди ясного неба. И никто не бывает готов. Так что… какого ответа ты от меня ждешь, старче?

Он будто только и ждал этого вопроса… наклонился, вперил в меня пронзительный напряженный взгляд…

– Поможете?

– С чем? – устало выдохнул я.

Встав, я отбросил докуренную сигарету и тут же потянулся за следующей. Подкурил, сделал пару быстрых тяг, задумчиво сжал кулак, пряча тлеющий дымный огонек сигареты в кулаке и повторил свой встречный вопрос:

– Помочь с чем?

– С этой… ситуацией…

– Ну да – кивнул я, разжимая пальцы до того, как их обожгло – Главный вопрос всех времен и народов, что так всегда и звучит «поможете с этой ситуацией?». Я отвечу просто и ясно – нет, не поможем скорей всего. Попытаться… попытаюсь. Сделаю что могу. Но даже сейчас я могу говорить только за себя.

– Я… – начала Милена, но я ее перебил:

– А она – не поможет! Почему? Потому что она талантливый инженер, от чьих навыков и упорства уже зависит жизнь куда более многочисленного по населению убежища! Только там реально внутреннее пространство забито до отказа! Много стариков – голодных, больных и неприкаянных… А вы… Пальмира… как по мне, так вы просто зажравшиеся негодяи с фальшивыми нимбами над седыми головами…

От лица отшатнувшегося Митомира отхлынула кровь, он ожег меня возмущенным взглядом, но я от своих слов не отказался и повторил, хотя Милена и попыталась меня остановить, сжав в пальцах мою ладонь. Я вырвал руку, поднялся, чиркнул спичкой о коробок, подпалил сигарету и еще горящей спичкой ткнул в сторону шагнувшего назад старика:

– Так и есть! Я не откажусь от своих слов! Вы… я пытался быть молчаливым и дипломатичным. Я пытался не лезть со своим уставом в чужой монастырь… Но я устал сдерживаться, а эта история с мертвыми, но все еще шагающими вопреки всякой логики людьми… она мне напомнила, что и я могу умереть в любой момент. И поэтому… поэтому просто глупо скрывать правду. Вы… вы живущие в тепле и сытости считанные негодяи, что свою трусость и жадность прячут за никому не нужными письменами, заодно притворяясь кем-то вроде не принимающими новый мир старообрядцами. Но вы не они! Нет в вас веры! – сделав, пожалуй, даже слишком глубокую затяжку, я повторил – Нет в вас никакой веры! Вы ни во что не верите кроме как в необходимость собственной сытости! И находили вас через рацию все по тому же принципу – выискивая таких же, кому плевать на остальной мелкий здешний мир голодных стариков! Тыква весом в сто килограмм! Тогда как едоков не наберется даже пару десятков! И да я понимаю, что можно заморозить и сберечь, благо вечная зима вокруг… но я не понимаю, как можно не поделиться с теми, кто даже крохотный кусочек сладкой тыквы воспринял бы как дар божий! Не понимаю! И все на этом! Любые твои слова будут просто… жалким оправданием…

Сделав несколько шумных вдохов и выдохов, я бросил окурок на пол, растер его подошвой сапога и, прихватив оружейный ранец, молча полез в темный лаз между шестерней, подсвечивая себе начавшим угасать фонариком. Я торопился – надо было успеть к обрыву до того, как угаснет порожденный рычагом свет. Надо было успеть до того, как весь зал погрузится в кромешную тьму, что с легкостью скроет возможных врагов. Да я помнил, что в груди любого из ледяных ходоков пульсирует прекрасно различимый в темноте негасимый синий электрический пульсар, но еще я не забывал себе напоминать каждый день о самом главном – этот мир уже не раз удивлял меня и вполне вероятно, что удивит еще не раз.

Поэтому – ползи вперед, Охотник! Ползи быстрее, чтобы успеть до того, как опустится тьма…

И чтобы успеть уйти до того, как там в коридоре начнет плакать несчастный пьяный старик со взваленной на него непосильной ношей…

Зря я открыл свой рот. Зря… надо было промолчать…

* * *

До дающего свет первого рычага добраться вовремя я не успел, опоздав буквально на пару минут. Но меня это не встревожило – в темноте я пробыл ровно те же пару минут, а до этого успел спуститься по жутко неудобной лестнице, предварительно осмотрев помещение и убедившись, что в нем нет никого и ничего опасного. Мимо лежащего у лестницы разорванного тела я прошел без задержек – еще успею.

Перезапустив систему, дождался, когда раздастся щелчком и дернув рычаг еще раз, добавил энергии. Поправив висящий за спиной ранец, туже затянул ремень и преспокойно зашагал к стальным воротам, заранее гася в себе любые ненужные сейчас эмоции – с ними у меня сегодня и так перебор. Надо будет поговорить с Митомиром и принести извинения. Прав я был или нет… в данном случае это никакой роли не играет. В этом мире, куда нас забрасывают без спроса, а после сорока лет тюрьмы избавляются как от мусора… в этом мире никто никому ничего не должен.

Мощные створки ворот сомкнулись полностью – некий крохотный зазор может и остался, но это не стоящая внимания мелочь. Здесь снова безопасно. Два страшных создания пытались помешать закрытию врат всем, что имелось в их арсенале – включая собственные тела и жизни – но не преуспели и превратились в месиво раздавленной темной плоти с торчащими обломками серых костей. Все это было частично зажато между створками, но основная масса осталась там в коридоре, судя по всему. Голова одного из бывших людей оказалась раздавлена, но вот лицо… замершее лицо каким-то образом уцелело и было буквально сорвано с черепа смыкающимся створками, наползло на металл, да так к нему и прилипло, накрыв собой место смыкание. Получилось нечто вроде жуткой мясной пломбы, что одним своим видом предупреждало о главном – не открывай! Лицо было женским и старым. Рваные глазницы пусты – что меня только порадовало. Вторая голова уцелела и лицом вниз лежала на полу, показывая измочаленный кусок шеи. Отведя взгляд, я покосился на открывающие ворота рычаг, с облегчением вспомнил про его обломанного близнеца с той стороны, сделал несколько фотографий, записал короткое видео и двинулся дальше по периметру квадратного помещения.

На ум пришел вопрос о том, как быстро начнут разлагаться мертвые тела при условии, что здесь внизу будет поддерживаться плюсовая температура и как избавляться от зажатых в давилке кусков плоти, но потом я решил, что это наименьшая наша проблема. А может и вовсе не наша проблема, ведь, говоря откровенно хотя бы самому себе, у нас практически нет шансов отстоять Пальмиру от посягательств луковианцев.

Мы… мы никто по сравнению с ними, если оценивать не с позиции человеческих ценностей, а исключительно по сплоченности, подготовленности, решительности и мотивированности.

Мы – попавшие сюда люди с планеты Земля – мы живем чтобы жить и не больше.

А луковианцы… эти куда-то стремятся. И уже давно они ведут свою хитрую многоходовую игру, тщательно и успешно скрывая свои намерения уже долгие десятилетия.

Закончив осмотр подземного ангара, я не обнаружил ничего опасного или интересного. Сплошные голые бетонные стены. Решетки вентиляции имелись, но начинались на высоте четырех метров. Я дошел до еще одного рычага, дернул и убедился, что это дублирующий элемент подпитки энергосистемы. Вернувшись к лестнице, я неспешно поднялся, глянул с края плиты на сомкнутые стальные врата и вполз в темный лаз, приведший меня обратно в коридор. Там было пусто… и поэтому никто не помешал мне закрыть стальные панели, а затем неспешно собрать вещи и двинуться к радиорубке.

На то, чтобы с помощью одного из здешних чуток не от мира сего старичков связаться с Бункером ушло лишь пару минут – там явно с нетерпением ждали новостей и ответили считай мгновенно. Когда на том конце зазвучал сдержанный голос Михаила Даниловича, я принялся говорить, подробно описывая все находки и события минувших часов. Времени на это потребовалось совсем немного – что даже удивительно, учитывая тот накал сожженных эмоций… Внимательно выслушавший меня лидер Замка задал несколько уточняющих вопросов и поинтересовался нашим самочувствием, после чего в свою очередь сообщил, что мой вездеход благополучно прибыл в Убежище и то, что сейчас творится во всех его частях словами просто не описать. Люди в безумном восторге. Троим пришлось чуть ли не откачивать, а одна из самых старых жительниц Центра погладила бок спелой тыквы, тихонько отошла, села в ближайшее кресло и мирно отошла в мир иной. Не сразу и заметили… Ну что уж тут поделать… Вездеход выдвигается обратно к нам через пару часов – в том же составе. А пока будем на связи… Насчет же нашего открытия… тут надо думать… и ни в коем случае не надо туда соваться. Помолчав, Михаил Данилович добавил, что сейчас же свяжется с ближайшим луковианским бункером. А заодно расскажет эту историю вообще всем, кто бывает в эфире. Включая рассказ о устроившем саботаж луковианце Вудро. Никто не обвиняет всех луковианцев, но… Такое скрывать нельзя.

На этом мы попрощались. И я, спустившись в коридор и шагая к стоящей посреди огорода хижине, зная, что найду Милену где-то там, тихо одобряюще улыбался – очнувшийся от многолетней спячки Михаил Данилович принял единственно верно решение. Мы должны предать случившееся всеобщей гласности. Почему? Да потому что луковианцам совсем не все равно что о них думают как уже отлетавшие свое, так и все еще кружащиеся там в черном небе узники.

Вот и начались подковерные политические игры, где каждый игрок старается выглядеть максимально белым и пушистым…

Глава десятая
Вторая оливковая ветвь на хрустком снегу…

Вездеход прибыл даже чуть раньше срока, благополучно избежав всех опасностей и проблем, что еще раз доказало – незаменимых людей и сверхгероев не существует. И пусть я Охотник, который еще молод, силен, опытен и даже не туп, но за рычагами идущего сквозь снежную тьму тяжелого вездехода меня вполне может заменить усталый старик. И успешно заменил.

Когда вездеход вкатился в гараж перед главным входом в Пальмиру и открыл двери, почерневший от усталости, но широко улыбающийся Сергей Блат вышел последним и остался там у двери, запрокинув лицо к потолку и медленно приходя в себя. Вполне его понимаю. Пусть ты находишься внутри безопасной и теплой стальной коробки, но обзор не так уж хорош, фары почти все время выключены, и ты до рези в глазах вглядываешься вперед, пытаясь не пропустить широкой трещины или иной беды. Напряжение медленно копится гран за граном, к концу пути превращаясь в тяжеленную ношу на уже похрустывающей от усталости шеи… Поэтому мешать Сергию приходить в себя я не стал – кивнул ему с улыбкой, дав понять, что рад прибытию и переключился на других пассажиров.

Неожиданно…

Вся команда в сборе, а с ними вернулся домой и посланец Пальмиры. Но рядом с ним шагало два тихо улыбающихся монаха. Одного я раньше видел лишь мельком и мы не общались, а вот второй, невысокий, худой, с аскетичным скуластым лицом и высоким морщинистым лбом дед со шкиперской бородкой… его я знал. Звали его Терентием, и он был если не правой, то левой рукой Тихона – настоятеля нашего холловского монастыря. Терентия я в своем внутреннем каталоге определил как деятельного и умного хлопотуна, порой слишком сильно зацикленного на контроле даже мелких процессов, но все же не забывающем о главных вещах. Такой вот человечек – идеальный бригадир и крайне нужная персона на любой большой стройке. Таких как он показывали раньше в старых фильмах, где похожие на него суетливые улыбчивые и со всеми умеющие найти общий язык мужички в разношенных валенках все время пребывают в движении, успевая заполнять какие-то бумаги, выдавать наряды, воодушевлять молодежь и по мелочи пенять начальству… И именно такие персонажи в фильмах обязательно получают предложение перейти на должность повыше и поспокойней, но после долгих тяжких раздумий решительно отказываются, предпочитая остаться на насесте пониже, но вместе с простыми парнями…

Появление Терентия вместе с помощником говорило о многом… Но я не стал ничего выспрашивать. Просто обнялся с каждым, мы похлопали друг друга по плечам, искренне радуясь встрече… да и разошлись. Монахов тянуло внутрь – взглянуть на рай земной в морозных землях – а меня тянуло к вездеходу, а через него и к возвращению в Бункер.

Включившись в начавшийся процесс разгрузки, я помог вынести какие-то тяжелые погромыхивающие свертки из медвежьих шкур и несколько ящиков. Все это мы совместными усилиями занесли внутрь и разложили в небольшом помещении. Следом начался обратный процесс – вместе с пальмирцами мы понесли по коридору овощи и фрукты. Все это выглядело уже не как обмен приветственными дарами, а как вполне уверенный торговый процесс. Бартер как он есть – и это славно. Если Пальмира сбросила наконец с себя поеденное снежной молью покрывало мистичности и решила превратиться в обычное убежище с обычными повседневными нуждами – это прекрасно. А что еще лучше – пусть временное, но все же увеличение здешнего населения в количестве. Два монаха – вроде бы мало, но когда они начнут рассказывать по-свойски, по-стариковски о нашей житухе в Бункере – это окажет свое влияние. В этом я уверен. Но это уже дело не мое…

Задерживаться мы не стали. Пальмирцы, честь им и хвала, пытались нас чуть придержать, уговаривая остаться хотя бы на совместную трапезу, но я остался непреклонным. С благодарностью приняв на борт солидный такой «паек», состоящий из еще горячей тыквенной каши с обильными добавлениями всяких вкусностей, я вместе с остальными помахал прощающимся с нами людьми, самолично задраил двери, велел всем кроме Милены спать и уселся за рычаги управления. Лязгнув траками, стальная машина развернулась и двинулась к выходу и навстречу рвущейся внутрь злой пурге…

* * *

В Бункер мы прибыли без малейших путевых сложностей. По пути наткнулись на пару совсем еще молодых мелких медведей, и я убил их старым способом. Рогатина не подвела – как и мои руки. Но легкую потерю навыка я все же ощутил и пообещал себе, что займусь восстановлением и поддержанием в самое ближайшее время. Учитывая жесточайший дефицит боеприпасов к огнестрельному оружию, даже меткие выстрелы на охоте выглядят олицетворением поговорки «из пушки по воробьям».

Пройдя через сомкнувшиеся за нами ворота – в очередной раз меня «царапнула» это слабое место Убежища, вездеход свернул к своей площадке, прокатил еще несколько метров и замер. В ярко освещенном кокпите за рычагами управление одиноко и весомо сидел отоспавшийся Сергей Блат в чистом зеленом свитере с высоким горлом. Старик пытался выглядеть невозмутимым и даже равнодушным, но ему явно льстило общее восторженное внимание. А я в кокпит последние километры даже не совался. И такое мое поведение не осталось незамеченным, хотя узнал я об этом чуть позже.

Первые часы были посвящены населению Холла, Центра и даже вышедшим наружу жителям Замка. Вызванный плодовоовощным буйством восторг ничуть не утих. В воздухе витали радостные планы, что тут же опровергались другими и возрождались в чуть ином виде. При этом все знали, что рядом с монастырем в Холле уже разбито несколько пока сиротливых грядок и что монахи дней и ночей не спят, бережно ухаживая за огородиком. Также все знали, что еще две длинные грядки протянулись вдоль стены в Центре, прочертив две линии мимо столов общей зоны. Что сталось с той долей семян, овощей и фруктов, ушедших в Замок мало кто знал наверняка, но все были уверены, что с семенами распорядятся мудро.

Где-то только часа через три разговоров и бурных обсуждений, похлопыванию по плечу и обходу всех частей Бункера, я наконец сумел тихо ускользнуть и заняться собой. Вытащив личные вещи из вездехода, проводил взглядом вполне твердо шагающую к лестнице Милену, дошел до пристройки, сбросил пожитки на кровать и по-простецки уселся на пороге, вытянув ноги в самодельных меховых тапочках и наслаждаясь тишиной, спокойствием и… открывшимся передо мной видом.

Не могу говорить за все Убежище.

Но Холл… вот он изменился не только радикально, но и скорей всего навсегда. Яркий свет, регулярно опускаемые рычаги, ровный поток тепла, исчезнувшие со стен предательские пятна сырости и пропавший снег в углах. Яркие украшения на чистых столах, дымящийся самовар, булькающий чем-то вкусным большой котел в дальнем углу. Подросший в размерах и в высоту лес кроватей и нар, представляющий собой наш монастырь с его мудрым настоятелем. Длинные грядки – пока без зеленых ростков, но это только начало. Там за узким проходом, что слева от меня, кладбищенская пещера, где помимо полных телами усопших трещин теперь тянутся по стенам длинные полки с растущей там съедобной травой и давшими первые ростки корнеплодами.

Как я уже успел узнать, за считанные дни без нас тут в Холле наконец созрел давно вынашиваемый план сразу у десятка еще крепких решительных стариков и они, объединившись, сварливо обсудив детали и распределив роли, снарядились, соорудили надплечную защиту от летающих тварей, вооружились рогатинами, прихватили с собой одного стрелка с винтовкой и двумя патронами, после чего перекрестились, поклонились и вышли наружу.

Вернулись они через полтора часа – чуть напуганные, но не растерявшие решительности. С собой они притащили собранный под снегом хворост, ведро нарубленных снежных червей для удобрения, санки с мешком, набитым мерзлыми комьями земли и трофейной лыжной палкой оранжевого цвета. Само собой, приняты добытчики были с бурным восторгом. Все найденное распределили по нужным местам, а сама стариковская бригада, где младшему было под семьдесят, отдохнула полдня, отоспалась и снова вышла в холод. На этот раз их не было несколько часов и тут в Бункере уже начали беспокоиться. Но бригада вернулась – с примерно теми же трофеями, но в большем количестве. На медведя им наткнуться не удалось – хотя выходили именно ради тестовой охоты и с подстраховкой в виде, намертво зажатой в дрожащих руках стрелка.

С тех пор они сходили уже шесть раз, выходя как минимум раз в сутки, собирая все подряд, но упор, в связи с резко изменившимся положением дел, делая упор на дрова и рубленных червей, ведь почву потихоньку добывали и в кладбищенской пещере, заодно, как мудро заметил один из старательных стариков, загодя копая могилки. Ну да – пока прорубишься сквозь толстый слой льда и снега, пока снимешь слой за слоем заледеневшую мертвую почву… так вот и образуется очередная могилка.

Второе «приобретение» Холла – женская агит-быт-бригада имени Креста. Снова бригада, снова самоорганизовавшаяся и выбравшая для себя странноватое определение и название. У них появилась своя председательница и ее помощницы, общее число участников достигло трех десятков человек и на этом пока остановилось. Все свободное время старушки посвящали уборке Холла и помощи совсем уж убогим и почти неподвижным – тормошили их, читали книги, стирали и штопали одежду, заставляли двигаться хоть немного, а порой и приобщали к общему труду. Так многие из лежачих научились вязанию из медвежьей шерсти и занялись производством шарфов и носков. Другие строгали столовую утварь из добытой снаружи оттаявшей древесины – ложки, двузубые вилки…

Холл преобразился. И большую часть давно назревавших положительных изменений произошло под постоянно звучавшим девизом «Хватит сидеть на шее Замка и Охотника!». Мне это никак не польстило, но и негатива не вызвало – скорее я был слегка обрадован, ведь именно этого сдвига в положении дел и общем взгляде на жизнь, и я добивался. И поэтому я был рад. Получилось…

– Выглядишь довольным, дружище – заметил подсевший ко мне Тихон, принесший с собой табуретку и с кряхтением усевшийся рядом – Любуешься делом рук своих?

Он кивнул на пространство Холла. Я кивнул и поправил:

– Любуюсь делом ваших рук. Вы всего сами достигли. А я так… притащил пяток медвежьих туш и не более.

– А еще напомнил нам всем, что мы люди, а не твари грязные – хмыкнул мудрый старичок – Сейчас чайку принесут горячего. И супчику похлебать.

– Это дело хорошее.

– Я уже попросил пока тебе не мешать. А то насели мы на тебя и продыху не даем.

– Все нормально – улыбнулся я и, покосившись на подкуривающего самокрутку Тихона, спросил – С чего вдруг такое лишнее переживание о моем покое?

– Ну дык… ты у нас один такой. Беречь тебя надо.

– Уже не один – рассмеялся я – Теперь почти все такие.

– Вот об этом и хотел с тобой поговорить. Вернее о тебе… я может и ошибаюсь, да буду только рад ошибиться…

– В чем?

– Я не из особо приметливых, но мне сам Бог велел на людей поглядывать да всякое подмечать, раз уж божьей волей назначили меня на пост игумена монастырского. На тебя особо не наглядишься – ведь нет тебя постоянно. Все-то ты в заботах о наших телах и душах по пустошам вьюжным мечешься – за что благодарны мы тебе зело.

– Не нужно лишнего – попросил я с мирной улыбкой – Говорите, как есть.

– Отстраняться ты стал, Охотник.

– От чего?

– Да от всего. Не словом, не делом, даже не душой, но отстраняться ты начал.

– Противоречите сами себе, батюшка – рассмеялся я.

– Не соглашусь – тихо произнес старик – Я ведь вижу. Раньше ты молчал, а теперь воссхваляешь всех, кто тебе в делах помогает. Воодушевляешь всех прилагать больше усилий, радуешься, видя как оживилось тут все. Посадил за управление вездехода другого человека…

– Так и надо поступать. Нельзя все важные функции сводить только на себя. Кто-то может быть лучшим охотником и самым добычливым – это можно. Но никак нельзя быть единственным охотником. Нельзя быть единственным, кто умеет управлять вездеходом.

– Я ведь не об этом…

– А о чем?

– Ну… вот гляжу как ты сидишь на пороге комнатушки своей, что так и не стала тебе домом… гляжу как ты тихо улыбаешься, любуясь делом рук своих и… есть у меня такое ощущение, что ты как бы заранее прощаешься со всеми нами. Будто… Будто Охотник сыграл свою роль и теперь может уходить со спокойной душой. Понимаешь?

Я неопределенно хмыкнул, посмотрел на Тихона и… промолчал, просто пожав плечами.

– Не молчи! – почти потребовал старик.

– А что говорить?

– Мы ведь даже имени твоего настоящего не знаем! Зато ведаем, что раньше ты был Гниловозом, пока крест свой не посадил. Безымянным сюда добрался, огляделся… и превратился в Охотника, что прямо на наших глазах первого зверя добыл и первую тушу притащил – сюда в Холл, к нам голодающим. Так и повелось… И вот уже застыдил ты нас делами своими, расшевелил, обогатил не только дарами, но и возможность трудиться – ты дал нам не только хлеб, но и семена, чтобы мы сами его могли выращивать… Еще месяц другой и при здешнем постоянном тепле и освещении того и глядишь нам мяса вовсе не потребуется. Проживем и огородом! А тут еще рыбку обещают живую всеядную… уже думаем где и из чего наш первый прудик при монастыре делать. Камешки вон и глину собираем…