Текст книги "Утеха падали"

Когда я села за стол, было уже девять вечера – я ела одна, Энн сидела в соседней комнате. Покончив с вишневым пирогом, поданным на десерт, я уже точно знала, что мне делать. Достав ночную рубашку и остальные необходимые вещи, я заставила Энн принести постельное белье, смену одежды для Винсента, запас еды и напитков, а также пистолет, позаимствованный мною у таксиста в Атланте.

Мы быстро и без приключений добрались до Ропщущей Обители. Снег уже валил вовсю. Проходя мимо того места, где я упала, я отвернулась.

Винсент сидел там же, где я его оставила. Он оделся и начал с жадностью есть. Я не слишком беспокоилась о регулярном питании Винсента, но за последние два дня раскопок в нем сгорели тысячи калорий, и мне хотелось восстановить его силы. Он ел как животное. Его руки, лицо и волосы все еще были грязными и запекшимися от красной глины, а его вид и чавканье были просто звериными.

Поев, Винсент принялся натачивать косу и одну из лопат, которую за два дня до этого Энн купила в хозяйственном магазине на улице Челтен.

Было уже почти двенадцать, когда я поднялась в детскую, закрыла дверь, разделась и легла. В трепещущем пламени свечи за мной следили блестящие стеклянные глаза мальчика-манекена. Энн сидела внизу, в гостиной, сторожа входную дверь – она слегка улыбалась, держа на коленях, прикрытых фартуком, заряженный револьвер тридцать восьмого калибра.

Винсент выбрался подземным ходом. Лицо его стало еще более грязным и мокрым, пока он волочил по темному проходу косу и лопату. Я закрыла глаза и отчетливо увидела, как в тусклом свете аллеи падает снег, как Винсент выбирается возле гаража, вытаскивает следом длинные инструменты и устремляется вниз по аллее.

Морозный воздух благоухал чистотой. Я ощущала мерные сильные удары сердца Винсента, чувствовала, как гнутся и трепещут заросли его мыслей, словно от порывов ветра, по мере того как все больше адреналина вбрасывалось ему в кровь. Мышцы моих собственных губ непроизвольно напряглись, растягивая их в такую же широкую жестокую ухмылку, как у Винсента.

Он быстро миновал аллею, немного задержался у поворота к ряду черных одноквартирных домов и бросился бегом по южной стороне улочки туда, где лежали самые темные тени. Здесь он остановился, но я мысленно заставила Винсента повернуть голову в том направлении, где исчезли те подростки. Ноздри у Винсента раздувались, когда он начал принюхиваться к ночному воздуху, пытаясь различить запах негров.

Ночь была тихой, если не считать отдаленного звона колоколов, возвещавших о рождении нашего Спасителя. Винсент склонил голову, взвалил лопату и косу на плечо и углубился во мрак аллеи.

Лежа наверху в Ропщущей Обители, я улыбнулась, повернулась лицом к стене и погрузилась в легкое шипение шепотков, накатывавших на меня, как волны во время прилива.

Глава 6

Вашингтон, округ Колумбия

Суббота, 20 декабря 1980 г.

– Вы ничего не знаете об истинной природе насилия, – говорило Солу Ласки то, что когда-то было Френсисом Харрингтоном.

Они шли по аллее в направлении к Капитолию. Холодные лучи вечернего солнца освещали белые гранитные здания, клубились белые завихрения автобусных и автомобильных выхлопов. Возле пустых скамеек осторожно прогуливалось несколько голубей.

Сол чувствовал, как дрожат мышцы его живота и ног, и понимал, что это не является всего лишь простой реакцией на холод. Его охватило страшное возбуждение, как только они вышли из Национальной художественной галереи. «Наконец-то, после всех этих лет».

– Вы считаете себя специалистом в области насилия, – продолжал Харрингтон на немецком, хотя Сол никогда не слышал, чтобы раньше тот пользовался этим языком, – но вы ничего о нем не знаете.

– Что вы имеете в виду? – спросил Сол по-английски и засунул руки поглубже в карманы пальто. Его голова находилась в постоянном движении – он то смотрел на человека, выходящего из восточного крыла Национальной галереи, то, прищурившись, вглядывался в одинокую фигуру на дальней скамейке, то пытался различить что-нибудь за задымленными окнами медленно ехавшего лимузина. «Где вы, оберет?» При мысли о том, что нацистский прохвост может быть где-то поблизости, у Сола сжималась диафрагма.

– Вы воспринимаете насилие как извращение, – тем временем говорил Харрингтон на безупречном немецком, – в то время как на самом деле это – норма. Оно составляет самую суть человеческого существа.

Сол изо всех сил пытался следить за разговором. Нужно выманить оберста... каким-то образом высвободить Френсиса из-под его контроля... найти самого оберста.. Но как?

– Глупости, – бросил Сол. – Это общее заблуждение, но на самом деле природа насилия столь же чужда человеку, как какая-нибудь болезнь. Мы справились с такими заболеваниями, как полиомиелит и черная оспа. Значит, мы можем справиться и с насилием в человеческом поведении. – Сол перешел на профессиональные интонации. «Оберет, где же вы?»

Харрингтон рассмеялся. Это был старческий смех – прерывистый, перемежающийся влажными хрипами. Сол взглянул на молодого человека, шедшего рядом с ним, и вздрогнул. У него возникло страшное ощущение, что лицо Френсиса – короткие рыжие волосы, веснушки на скулах – словно маска, натянуто на череп другого человека. Тело Харрингтона под длинным плащом выглядело странно неуклюжим, будто тот внезапно растолстел или надел на себя несколько свитеров.

– Вы не сможете справиться с насилием, как невозможно справиться с любовью, ненавистью или смехом, – произнес Френсис Харрингтон тоном Вилли фон Борхерта. – Страсть к насилию – одна из характерных черт человечества. Даже слабые хотят стать сильными в основном для того, чтобы взять кнут.

– Чушь! – снова возразил Сол.

– Чушь? – переспросил Харрингтон. Они перешли проезд Мэддисона и оказались на аллее за Капитолийским прудом. Харрингтон опустился на скамейку, обращенную к Третьей улице. Сол последовал его примеру, предварительно окинув взглядом всех, кто находился поблизости. Таковых было немного. И ни один из гуляющих не походил на его оберста.

– Дорогой мой еврей, – презрительно промолвил Харрингтон, – возьми хотя бы Израиль.

– Что?! – Сол резко повернулся и уставился на Френсиса, как будто видел этого человека в первый раз. – Что вы имеете в виду?

– Твоя любимая страна прославилась своим жестоким обращением с врагами, – продолжил Харрингтон. – Ее ветхозаветный девиз «око за око, зуб за зуб», ее политика выражается в непреложном отмщении, она гордится мощью своей армии и военно-воздушных сил.

– Израиль вынужден защищаться, – спокойно сказал Сол. От ощущения ирреальности этой полемики голова у него шла кругом. За их спинами последние лучи солнца освещали купол Капитолия.

Харрингтон снова рассмеялся.

– Ах да, моя верная пешка! Насилие во имя самозащиты всегда выглядит симпатичнее. Так было и с вермахтом. – Он подчеркнул первую часть слова, означающую «защита». – У Израиля есть враги, не так ли? Но они были и у «третьего рейха». И не последними из этих врагов являлись те самые бездельники, которые прикидывались беспомощными жертвами, когда они стремились уничтожить рейх. Теперь же они именуют себя героями, осуществляя насилие над палестинцами.

На эту эскаладу Сол отвечать не стал. Антисемитизм Харрингтона был всего лишь подначкой.

– Чего вы хотите? – тихо спросил он. Харрингтон поднял брови.

– Просто побеседовать со старым знакомым, – произнес он вдруг по-английски.

– Как вы меня нашли? Харрингтон пожал плечами.

– Я бы сказал, что это ты нашел меня, – ответил Френсис Харрингтон странным хриплым голосом. – Представь себе мое удивление, когда в Чарлстон вдруг прибыла моя дорогая пешка. Мой Вечный Жид – ив такой дали от Челмно.

«Как вы меня узнали?» – чуть было не спросил Сол, но удержался. Те несколько часов, когда они вдвоем пребывали в теле Сола сорок лет назад, создали между ними такую омерзительную близость, которую невозможно было передать никакими словами. Сол не сомневался, что сразу узнает оберста, несмотря на разрушительное влияние времени. Вместо этого он спросил:

– Вы следили за мной от самого Чарлстона? Харрингтон улыбнулся.

– Ты доставил бы мне огромное удовольствие, если бы позволил послушать одну из твоих лекций в Колумбии. Возможно, мы бы поспорили об этических принципах «третьего рейха».

– Возможно, – кивнул Сол. – Возможно, мы могли обсудить относительную здравость бешеного пса. Однако пока при этом заболевании существует только один выход – пристрелить собаку.

– Что ж, – прошипел Харрингтон. – Еще один способ окончательного решения. Вы, евреи, никогда не отличались утонченностью.

Сол вздрогнул. За спокойным голосом марионетки скрывался человек, непосредственно отдававший приказы, в силу которых были расстреляны сотни, а может, и тысячи людей. Сол понял, что оберет мог разыскивать его и следовать за ним из Чарлстона только с одной целью – убить. Вильгельм фон Борхерт, он же Уильям Борден, сделал все возможное, чтобы убедить мир в том, что он мертв. Зачем ему было открываться единственному человеку в мире, знавшему его в лицо, если только это не было окончательной игрой кошки с мышкой? Сол еще глубже засунул руку в карман и сжал в кулаке пригоршню двадцатипятицентовиков – единственное оружие, которое он носил со времен польского гетто.

Даже если ему удастся сбить Френсиса с ног – а Сол знал, что это гораздо труднее, чем представляется по фильмам и телевизионным передачам, – что дальше? Бежать. Но что может помешать оберсту вползти в его сознание? Сол содрогнулся, снова вспомнив об этом насилии над собственным мозгом. Он не хотел становиться жертвой еще одного преступления, цифрой в статистическом отчете, очередным рассеянным профессором, попавшим в сумерках под колеса оживленного вашингтонского движения...

К тому же он не может оставить Френсиса. Сол сжал мелочь в кулаке и начал медленно вытаскивать руку. Он не знал, удастся ли ему вернуть парня – одного взгляда на маячившую перед ним маску лица было достаточно, чтобы ощутить всю бессмысленность этого предприятия, но Сол знал, что должен хотя бы попытаться. Как пронести бесчувственное тело по аллее, преодолеть полтора квартала и запихать его во взятую напрокат машину? Сол знал, что в Вашингтоне такое время от времени случалось. Он решил, что оставит парня на скамейке, помчится бегом за машиной, быстро подъедет к Третьей улице, остановится у поребрика и забросит тело молодого человека на заднее сиденье.

Сол не мог придумать ни единого способа, как самому защититься от оберста. Да это уже и не играло никакой роли. С небрежным видом он вытащил из кармана кулак с двадцатипятицентовиками, прикрывая его от Харрингтона своим телом.

– Я бы хотел тебя кое с кем познакомить, – промолвил Харрингтон.

– Что? – сердце Сола, казалось, билось уже в горле, он едва мог говорить.

– Я бы хотел тебя кое с кем познакомить, – повторил Вилли фон Борхерт, заставляя Харрингтона встать. – Думаю, тебе это будет интересно.

Сол не двигался. Он сжимал кулак с такой силой, что рука его дрожала.

– Ты идешь, юде? – интонация и немецкие слова были почти такими же, какими пользовался оберет в бараках Челмно 38 лет назад.

– Да, – Сол встал, снова засунул руки в карманы пальто и последовал за Френсисом Харрингтоном во внезапно сгустившуюся зимнюю темноту.

Это был самый короткий день в году. Немногочисленные закаленные туристы стояли в ожидании автобусов или спешили к своим машинам. Сол и Френсис спустились вниз по улице Конституции мимо Капитолия и остановились у входа в гараж здания Сената. Через несколько минут автоматические двери открылись и изнутри выехал лимузин. Харрингтон поспешным шагом двинулся вниз по пандусу, и Сол последовал за ним, поднырнув под опускающуюся створку металлической двери. Двое охранников в полном изумлении уставились на них. Один из них, краснолицый толстяк, двинулся им навстречу.

– Черт побери, сюда вход воспрещен! – закричал он – Поворачивайтесь и уносите отсюда ноги, пока вас не арестовали – Простите! – произнес Харрингтон голосом Френсиса Харрингтона. – Дело в том, что у нас пропуска к сенатору Келлогу, но дверь, через которую он велел нам войти, заперта, и когда мы постучали, никто не ответил...

– Главный вход, – рявкнул охранник, продолжая махать руками. Второй стоял у турникета – его правая рука лежала на рукояти револьвера, и он пристально всматривался в Сола и Харрингтона. – Все посещения после пяти запрещены. А теперь убирайтесь отсюда или будете арестованы. Пошевеливайтесь.

– Конечно, – дружелюбно откликнулся Харрингтон и вытащил из-под плаща короткий автомат-обрез. Он застрелил толстяка, попав ему в правый глаз. Второй охранник просто остолбенел. Сол отскочил в сторону при первом же выстреле и теперь обратил внимание на то, что неподвижность охранника не является естественной реакцией страха. Тот изо всех сил пытался шевельнуть правой рукой, но она дрожала, как парализованная. Лоб и верхняя губа охранника покрылись потом, глаза выпучились и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Слишком поздно, – сказал Харрингтон и прошил автоматной очередью грудь и шею охранника До Сола донеслось лишь «пфт-пфт-пфт-пфт», и он догадался, что к дулу приставлен глушитель. Он чуть пошевелился и тут же замер, когда Харрингтон направил автомат в его сторону.

– Затащи их внутрь.

Сол беспрекословно повиновался, сосредоточив внимание на клубах пара, со свистом вырывавшихся у него изо рта, пока он тащил толстяка по пандусу и запихивал его в будку.

Харрингтон вынул пустую обойму и, шлепнув ладонью, загнал в магазин новую. Затем опустился на корточки и собрал пять гильз.

– Пошли наверх, – распорядился он.

– У них есть видеокамеры, – задыхаясь, проговорил Сол.

– Да, в самом здании, – снова переходя на немецкий, ответил Харрингтон. – В подвальном помещении только телефон.

– Но охранников хватятся, – более уверенно возразил Сол.

– Несомненно, – кивнул Харрингтон. – Поэтому я советую тебе поторапливаться.

Они поднялись на первый этаж и двинулись по коридору. Еще один охранник, читавший газету, с изумлением поднял голову.

– Простите, сэр, но это крыло закрыто после... – Договорить ему не удалось – Харрингтон дважды прострелил его грудь и выбросил тело на лестничную клетку. Сол бессильно привалился к обитому деревом дверному проему. Ноги у него стали ватными, он прикидывал, сможет ли убежать или закричать, но так и остался стоять, вцепившись в дубовый дверной косяк.

– Лифт, – повелительно сказал Харрингтон. Коридор третьего этажа был пуст, хотя из-за угла доносились звуки голосов и смех. Френсис распахнул какую-то дверь справа.

Молодая женщина в приемной как раз закрывала чехлом клавиатуру компьютера.

– Прошу прощения, – промолвила она, – но после... Харрингтон вновь вскинул автомат, выстрел пришелся секретарше точно в левый висок. Она упала на пол почти бесшумно. Френсис поднял полиэтиленовый чехол и аккуратно накрыл компьютер, затем схватил Сола за полу пальто и потащил его сквозь пустую приемную в более просторный темный кабинет. Между шторами Сол успел заметить освещенный купол Капитолия.

Харрингтон открыл обитую кожей дверь и вошел внутрь.

– Привет, Траск, – поздоровался он на английском. Сухопарый мужчина, сидевший за столом, с легким удивлением поднял голову, и тут же на них бросился огромный парень в коричневом костюме, отдыхавший на кожаном диване. Френсис дважды выстрелил в телохранителя, наклонился, чтобы рассмотреть маленький автомат, выроненный парнем, и, поднеся дуло к его левому уху, выстрелил в третий раз. Огромное тело еще раз дернулось на плотном ковре и замерло.

Ниман Траск не шевелился. Он продолжал держать в левой руке скрепленный тремя колечками блокнот, а в правой – ручку с золотым пером.

– Садись. – Харрингтон указал Солу на кожаный диван.

– Кто вы? – спросил Траск с легким любопытством.

– Вопросы и ответы позднее, – ответил Харрингтон. – А сначала, пожалуйста, уразумейте, что моего друга, – он указал на Сола, – трогать нельзя. Если он сдвинется с этого дивана, я разожму свой левый кулак.

– Разожмете кулак? – переспросил Траск. Когда Френсис входил в кабинет, в левой руке у него ничего не было, но теперь он сжимал пластиковое кольцо, с небольшой выпуклостью посредине.

– А, понимаю, – устало промолвил Траск. Он положил блокнот и стиснул обеими руками ручку с золотым пером. – Взрывчатка?

– Си-4. – Харрингтон, не выпуская из правой руки автомат, начал расстегивать плащ. Под ним оказалась мешковатая рыболовная куртка, каждый карман которой был забит до отказа. Сол разглядел маленькие петли проводков. – Двенадцать фунтов пластиковых бомб, – добавил он.

Траск кивнул. Вид у него был невозмутимый, но костяшки пальцев, которыми он сжимал авторучку, побелели.

– Более чем достаточно, – промолвил он. – Так чего же вы хотите?

– Я бы хотел поговорить. – Френсис опустился в кресло, стоявшее в трех футах от стола.

– Конечно, – кивнул Траск и откинулся на спинку своего кресла. Взгляд его метнулся к Солу и обратно. – Прошу вас, приступайте.

– Свяжитесь с мистером Колбеном и мистером Барентом по многосторонней связи, – приказал Харрингтон.

– Прошу прощения. – Траск положил ручку на стол, после чего разжал и растопырил пальцы. – Колбен в данный момент направляется в Чеви-Чейс, а мистера Барента, насколько мне известно, сейчас нет в стране.

– Считаю до шести, – предупредил Харрингтон. – Если вы не позвоните, я отпускаю большой палец. Раз... два...

Траск снял трубку на счет «четыре», но для того чтобы связаться со всеми, потребовалось еще несколько минут. Колбена он поймал в его лимузине на скоростном шоссе Горный ручей, а Барента выловил в самолете где-то над штатом Мэн.

– Включите микрофон, – распорядился Харрингтон.

– В чем дело, Ниман? – раздался ровный голос с легким кембриджским акцентом. – Ричард, вы тоже здесь?

Да, – пророкотал Колбен. – Ни черта не понимаю, что все это значит. Что происходит, Траск? Вы держите меня уже две минуты.

– У меня здесь небольшая проблема, – прошептал Траск.

– Ниман, это линия небезопасна, – донесся тихий голос, принадлежавший Баренту, как догадался Сол. – Вы один?

Траск замешкался и бросил взгляд на Френсиса. Но поскольку тот лишь улыбнулся, он ответил:

– Нет, сэр. Тут со мной двое джентльменов в кабинете сенатора Келлога.

– Какого черта, что у вас там творится, Траск? – заорал Колбен так, что микрофон завибрировал. – Что все это значит?

– Спокойно, Ричард, – донесся голос Барента. – Продолжайте, Ниман.

Траск протянул руку ладонью вверх к Харрингтону, предлагая ему ответить.

– Мистер Барент, мы бы хотели вступить в один из ваших клубов, – заговорил, цинично усмехаясь, Френсис.

– Прошу прощения, сэр, но вы пользуетесь своим преимуществом, – ответил Барент.

– Меня зовут Френсис Харрингтон. А мой работодатель, присутствующий здесь, доктор Сол Ласки из Колумбийского университета.

– Траск! – донесся голос Колбена. – Что происходит?

– Тихо! – сказал Барент. – Мистер Харрингтон, доктор Ласки, рад познакомиться. Чем я могу вам помочь?

Сол Ласки устало выдохнул. До того как Френсис назвал его имя, у него еще оставалась слабая надежда выбраться живым из этого кошмара. Теперь, хоть он и не имел ни малейшего представления, в какую игру играл Уильям Борден с этими людьми и какое они имели отношение к трио Вилли – Нина – леди Фуллер, он не сомневался, что оберет вознамерился принести его в жертву.

– Вы упомянули какой-то клуб, – напомнил Барент. – Может, вы уточните?

Харрингтон жутко осклабился. Он так и держал левую руку поднятой, не убирая большого пальца со спуска детонатора.

– Я бы хотел вступить в ваш клуб, – повторил он. В голосе Барента появилась веселая нотка.

– Но я являюсь членом многих клубов, мистер Харрингтон. Не можете ли вы выражаться поконкретнее?

– Меня интересует клуб для самых избранных, – сказал Френсис. – К тому же я всегда питал слабость к островам.

Из микрофона донесся сдавленный смех.

– Как и я, мистер Харрингтон. Но несмотря на то, что мистер Траск является замечательным спонсором, боюсь, для вступления в клубы, к которым я принадлежу, потребуются дополнительные рекомендации. Вы упомянули, что с вами присутствует ваш работодатель, доктор Ласки. Вы что, тоже хотите вступить, док?

Сол не мог придумать ничего, что помогло бы ему улучшить свое положение, поэтому он решил промолчать.

– Может быть, вы... э-э... представляете кого-нибудь? – спросил Барент.

Харрингтон лишь рассмеялся.

– У него двенадцать фунтов намертво закороченной пластиковой взрывчатки, – ровным голосом произнес Траск. – По-моему, это вполне впечатляющая рекомендация. Почему бы нам всем не договориться где-нибудь встретиться и обсудить это?

– Мои люди уже в пути, – донесся четкий голос Колбена. – Держитесь, Траск.

Ниман Траск вздохнул, потер лоб и склонился ближе к трубке.

– Колбен, сукин сын, если кто-нибудь из ваших людей окажется ближе чем в десяти кварталах от этого здания, я собственными руками вырву у вас сердце. Не суйтесь в это дело. Барент, вы здесь?

К. Арнольд Барент продолжил так, словно и не слышал предшествовавшего диалога.

– Мне очень жаль, мистер Харрингтон, но я взял за правило никогда не входить в выборные комитеты клубов, завсегдатаем которых являюсь. Однако иногда мне нравится спонсировать новых членов. Возможно, вы могли бы дать мне какие-нибудь рекомендации относительно перспективных членов, с которыми я мог бы связаться?

– Пошел к черту, – разозлился Харрингтон. Именно в этот момент Сол Ласки почувствовал, как Траск проскользнул в его сознание. Это было невыносимо больно – словно кто-то воткнул длинную острую проволоку в его ухо. Он вздрогнул, но закричать ему не дали. Взгляд его механически замер, остановившись на ковре в футе от вытянутой руки мертвого телохранителя. Сол ощущал, как Траск холодно рассчитывает время и необходимые действия: две секунды на то, чтобы вскочить, секунда – чтобы выстрелить в голову Харрингтона, одновременно схватив его за руку и оттянув вниз спусковой механизм. Сол почувствовал, как его кулаки самопроизвольно сжимаются и разжимаются, а ноги вытягиваются, словно у бегуна перед забегом. Заталкиваемый все дальше и дальше на чердак собственного сознания, он ощущал полную беспомощность, хотел закричать, но голоса не было. Неужели именно это происходило с Френсисом на протяжении нескольких недель?

– Уильям Борден... – тихо проговорил Барент. Сол уже забыл, о чем шла речь. Траск чуть подвинул правую ногу Сола, сместил его центр тяжести и напряг правую руку.

– Я не знаком с этим джентльменом, – невозмутимо откликнулся Харрингтон. – Следующий?

Сол чувствовал, как напрягаются все мышцы его тела, по мере того как Траск подготавливал его к броску. Он уловил легкое изменение плана. Траск заставит его налететь на Харрингтона, толкнуть его, одновременно сжав его левую руку, и втащить в главный кабинет сенатора, после чего Сол должен прикрыть своим телом взрывную волну, а сам Траск в это время укроется за массивным дубовым столом. Сол прикладывал все силы, чтобы предупредить полковника.

– Мелани Фуллер? – спросил Барент.

– О да, – откликнулся Харрингтон. – Кажется, с ней можно связаться в Джермантауне.

– Что это за Джермантаун? – осведомился Траск, продолжая готовить Сола к нападению. Не обращать внимания на автомат. Схватить руку. Вытеснить на зад. Держаться между Харрингтоном и письменным столом Траска.

– Это квартал близ Филадельфии, – дружелюбно пояснил Френсис. – Точный адрес я припомнить не могу, но если вы проверите списки жителей по Квинлейн, то сможете связаться с этой дамой.

– О'кей, – послышался в трубке смешок Барента. – Еще одно. Не могли бы вы?..

– Прошу прощения. – Харрингтон тоже рассмеялся – но не своим, а старческим смехом Вилли Бордена. – Боже милостивый, Траск, неужто вы считаете, что я ничего не замечаю? Вам и за месяц не удастся его обработать... Mein Gott, вы же ходите вокруг да около, как подросток, тискающий соседку в темном зале кинотеатра. И оставьте в покое моего бедного еврея. Как только он шевельнется, я нажму на спуск. Этот стол разлетится на тысячи щепок. О, вот так уже лучше...

Сол повалился на диван. Все его тело, освободившееся от плотных тисков чужой воли, охватила судорога.

– Так на чем мы остановились, мистер Барент? – продолжал Харрингтон.

В течение нескольких секунд из микрофона доносились лишь звуковые помехи, после чего вновь раздался спокойный голос Барента.

– Прошу прощения, мистер Харрингтон, я разговариваю с вами из своего личного самолета и боюсь, мне уже пора. Я благодарен вам за звонок и надеюсь вскоре услышать вас снова.

– Барент! – заорал Траск. – Черт побери, не вешайте...

– До свидания, – бросил Барент. Раздался щелчок, и шумовой фон оповестил о том, что связь прервана.

– Колбен! – завопил Траск. – Скажите же что-нибудь!

– Конечно, – донесся мрачный голос. – Пошел ты к такой-то матери, Ниман. – Еще один щелчок, и следующая шумовая волна накрыла связь.

С видом загнанного зверя Траск поднял голову.

– Ничего страшного, – успокоил его Харрингтон. – Я могу оставить свою информацию у вас. Мы можем продолжить наши дела, мистер Траск. Но я бы предпочел сделать это с глазу на глаз. Доктор Ласки, вы не будете возражать?

Сол поправил очки, моргнул и встал. Траск смотрел на него широко раскрытыми глазами. Френсис садистски улыбался. Сол повернулся, быстро вышел из кабинета сенатора и уже бегом добрался до приемной. Он вспомнил о секретарше, немного помедлил, но затем без колебаний бросился во всю прыть по коридору.

Из-за угла появились четверо. Сол обернулся и увидел, что с противоположного конца коридора бегут еще пятеро в темных костюмах – двое из них свернули в кабинет Траска.

Он оглянулся как раз в тот миг, когда оставшееся трио охранников в едином движении подняло свои револьверы, образовав ровный ряд рук – даже на таком расстоянии черные отверстия дул казались огромными. И вдруг Сол словно куда-то перелетел.

В безмолвии его сознания раздался вопль Френсиса Харрингтона. И Френсис смутно ощутил в окружающем его мраке внезапное появление Сола. Теперь глазами Харрингтона они вместе смотрели, как Ниман Траск, приподнявшись в своем кресле, что-то кричал и вздымал в мольбе руки.

– Auf Wiedersehn, – промолвил Френсис Харрингтон голосом нацистского оберста и разжал кулак.

Южные двери и стена коридора взметнулись вместе с огромным шаром оранжевого пламени. Сол вдруг осознал, что летит по воздуху навстречу тем троим в темных костюмах. Их поднятые руки отбросило назад, один из револьверов разрядился, но звук выстрела заглушил пронесшийся по коридору грохот, а затем охранники тоже полетели, кувыркаясь, назад и врезались в стену за секунду до Сола.

Но даже врезавшись в стену и ощущая, как над ним смыкается тьма, Сол успел расслышать отголосок – нет, не взрыва, а старческого голоса, произносящего «Auf Wiedersehn».