Текст книги "Утеха падали"

Затем наступил полдень той субботы, они ехали на юг к Саванне и припарковали машину у канала еще до того, как сгустились сумерки. Натали и Джексон спрятались в кустах ярдах в шестидесяти к северу. Натали держала винтовку, которую они изъяли у шерифа в Калифорнии.

Зубатка, Сол и тварь, которую Джастин называл мисс Сьюэлл, остались ждать в машине – время от времени мужчины попивали кофе из металлического термоса. Один раз женщина повернула голову, как кукла чревовещателя, пристально взглянула на Сола и изрекла:

– Я вас не знаю.

Сол ничего не ответил, лишь посмотрел на нее без всякого выражения и попробовал представить себе ее мозг после столь долгого периода насилия. Мисс Сьюэлл закрыла глаза с механической резкостью кукушки из часового механизма. До приезда Тони Хэрода больше никто не проронил ни слова.

На мгновение Солу показалось, что продюсер собирается пристрелить его, когда он увидел, как тщательно тот целится ему в лицо. На шее Хэрода напряглись жилы, палец на спусковом крючке побелел. Сол испугался, но это был чистый, контролируемый страх, не имевший ничего общего с волнениями последней недели или обессиливающим кошмаром Рва и безнадежностью его ночных видений. Что бы ни случилось, Сол сознательно выбрал этот путь.

В конце концов Хэрод удовлетворился тем, что выругался и дважды ударил Сола по лицу, вторым ударом слегка поцарапав ему скулу. Сол даже не сопротивлялся, мисс Сьюэлл так же безучастно взирала на происходящее. У Натали был приказ стрелять из укрытия лишь в том случае, если Хэрод попытается убить Сола или заставит кого-нибудь другого напасть на него с целью убийства.

Сола и мисс Сьюэлл посадили на заднее сиденье «Мерседеса», несколько раз обмотав им запястья и лодыжки тонкой цепью. Азиатская секретарша Хэрода – по сообщениям Харрингтона и Коуэна Сол знал, что ее звали Мария Чен – сделала это тщательно, но аккуратно, чтобы не пережать кровеносные сосуды, потом она затянула цепочки и защелкнула на них замки. Тем временем Сол как психиатр заинтересованно изучал ее лицо, размышляя: что привело ее сюда и что ею движет? Он догадывался, что это было прирожденным недостатком его народа: вечное еврейское желание понять, осознать мотивировку, докопаться до причин – так они продолжали свои вечные споры, толкуя подробности Талмуда, в то время как их энергичные и не шибко размышляющие враги сковывали их цепями и заталкивали в печи; их убийц никогда не волновали ни средства и способы достижения целей, ни проблемы нравственности, до тех пор пока поезда прибывали точно по расписанию и канцелярия исправно заполняла отчетные бланки.

* * *

За мгновение до того, как фаза быстрого сна запустила механизм его видений, Сол Ласки очнулся. Он вобрал в себя сотни биографий, собранных Симоном Визенталем, – целый каталог гипнотически впитанных личностей, но в сновидениях, на которые он себя обрек, регулярно повторялась лишь дюжина. Он не видел их лиц, хотя провел многие часы в Яд-Вашеме и Лохам-Хагетаоте, глядя на их фотографии. Просто он смотрел их глазами, обозревая картины их жизни, и для него вновь становились реальностью бараки, колючая проволока и изможденные лица.

И сейчас, лежа в каменной нише на скале острова Долменн, Сол Ласки понял, что на самом деле он никогда и не покидал эти лагеря смерти. Более того, они оказались единственным местом на Земле, где он чувствовал себя абсолютно естественно.

Балансируя на грани сна и бодрствования, он знал, чьи сны привидятся ему этой ночью, – Шалома Кржацека, человека, чью внешность и биографию он выучил наизусть, хотя теперь некоторые даты и подробности утонули в тумане истинных воспоминаний. Сол никогда не был в Варшавском гетто, но теперь же он видел его каждую ночь – толпы людей, бегущих под автоматным огнем к канализационным трубам, ползущих в потоках экскрементов по черным сужающимся проходам, одновременно посылая проклятья и молясь, чтобы впереди никто не умер и не закупорил путь... Сотни перепуганных мужчин и женщин, проталкивающихся в арийскую канализационную систему, проходящую под стенами и колючей проволокой. Кржацек выводил своего девятилетнего внука Леона, а сверху на них лились экскременты немцев и плавали вокруг, в то время как уровень воды все поднимался, грозя задушить и затопить их... Наконец впереди показался просвет, но позади Кржацека уже никого не было – он выполз один под лучи арийского солнца и, развернувшись, заставил себя вновь вернуться в трубу, по которой полз две недели. Вернуться, чтобы отыскать Леона.

Зная, что это приснится ему с самого начала, Сол смирился и заснул.

Глава 27

Остров Долменн

Воскресенье, 14 июня 1981 г.

Тони Хэрод наблюдал за прибытием Вилли. За час до захода солнца реактивный самолет мягко опустился на взлетную дорожку, расчерченную тенями высоких дубов. В конце взлетной полосы, в маленьком терминале с кондиционерами собрались Барент, Саттер и Кеплер. Хэрод почему-то засомневался, что Вилли окажется в самолете, и чуть не раскрыл от изумления рот, когда в терминале возникли фигуры Тома Рэйнольдса, Дженсена Лугара и самого Вилли Бордена.

Остальные, похоже, отнеслись к этому совершенно спокойно. Джозеф Кеплер принялся знакомить всех, словно сам был старым другом Вилли. Джимми Уэйн Саттер поклонился и загадочно улыбнулся, пожимая ему руку. Лишь Хэрод продолжал стоять, выпучив глаза, пока Вилли, обратившись к нему, не усмехнулся:

– Вот видишь, друг мой Тони, остров – это и есть рай...

Барент более чем любезно поздоровался с Вилли и дипломатично взял продюсера под локоток. На Вилли был вечерний костюм – фрак и черный галстук.

– Как же долго ждали мы этого удовольствия! – улыбнулся Барент, не выпуская руки Вилли из своих ладоней.

– Да, воистину, – улыбнулся в ответ тот. Вся процессия двинулась к особняку в сопровождении картов для гольфа, подбиравших по дороге прислугу и телохранителей. Мария Чен, просияв, встретила Вилли в Главном зале и расцеловала его в обе щеки.

– Билл, как мы рады, что вы вернулись. Мы так скучали.

– Я тоже скучал по твоей красоте и проницательности, дорогая. – Вилли галантно поцеловал ей руку. – Если ты когда-нибудь устанешь от дурных манер Тони, пожалуйста, поразмысли над тем, чтобы стать моей сотрудницей, – и его выцветшие глаза озорно блеснули.

Мария Чен рассмеялась и сжала его руку.

– Надеюсь, скоро мы все снова начнем работать вместе, – сказала она.

– Возможно, даже очень скоро, – кивнул Вилли и, взяв ее под локоть, последовал за Барентом и остальными в столовую.

Обед превратился в настоящий банкет, длившийся до начала десятого. За столом присутствовало более двадцати человек – лишь Тони Хэрод взял с собой секретаршу, но затем, когда Барент встал из-за стола и направился в Игровую комнату в западном пустом крыле особняка, к нему присоединилось только четверо.

– Мы ведь не сейчас начинаем? – осведомился Хэрод с некоторой тревогой. Он не имел ни малейшего представления, сможет ли использовать ту женщину, привезенную из Саванны, остальных же суррогатов он и вовсе не видел.

– Нет, пока нет, – ответил Барент. – Мы по традиции обсуждаем в Игровой комнате дела клуба и лишь после этого выбираем объектов для вечерней Игры.

Хэрод огляделся. Помещение выглядело впечатляюще – напоминало одновременно библиотеку, английский викторианский клуб и кабинет: две стены с балконами и лестницами были заставлены стеллажами с книгами, вокруг – мягкие кожаные кресла с настольными лампами, посередине бильярдный стол, у дальней стены – массивный круглый зеленый стол, освещенный единственным светильником. Пять кожаных кресел, окружавших его, утопали в тени.

Барент дотронулся до кнопки на скрытой панели, и тяжелые шторы бесшумно поползли вверх, открывая тридцатифутовое окно, выходящее в залитый светом сад, и длинный, мерцающий японскими фонариками коридор Дубовой аллеи, Хэрод не сомневался, что стекло было непроницаемым с внешней стороны и, уж конечно, пуленепробиваемым.

Барент поднял руку ладонью вверх, словно демонстрируя помещение и открывающийся из окна вид Вилли Бордену. Продюсер равнодушно кивнул и опустился в ближайшее кресло. Верхний свет превратил его лицо в морщинистую маску, оставляя глаза в тени.

– Очень мило, – произнес он. – Чье это кресло?

– Э-э... было... мистера Траска, – ответил Барент. – Но вполне логично, что теперь оно станет вашим.

Саттер указал Хэроду на его место, и все расселись вокруг стола. Хэрод опустился в старое роскошное кресло, сложил руки на зеленом сукне столешницы и подумал о трупе Чарлза Колбена, которым три дня питались рыбы, прежде чем они обнаружили его в темных водах реки Шилькилл.

– Неплохой клуб, – заметил он. – А что мы будем делать сейчас – заучивать наизусть тайную клятву или петь песни?

Барент снисходительно усмехнулся и оглядел присутствующих.

– 27-я ежегодная сессия Клуба Островитян считается открытой, – объявил он. – Остались ли у нас старые нерешенные дела? – Молчание было ему ответом. – Тогда перейдем к тому, чем нам предстоит заняться сегодня.

– А будут ли еще пленарные заседания, на которых можно обсуждать насущные вопросы? – осведомился Вилли.

– Конечно, – ответил Кеплер. – В течение этой недели любой человек в любое время может созвать сессию, естественно, за исключением тех моментов, когда будет идти Игра.

– Тогда я приберегу свои вопросы до следующей сессии. – Вилли улыбнулся Баренту, и его зубы блеснули в резком верхнем свете. – Я должен не забывать, что я тут новенький, и вести себя соответственно своему положению, не так ли?

– Вовсе нет, – возразил Барент. – Здесь, за столом, мы все равны. – Он впервые пристально посмотрел на Хэрода. – Если на сегодня новых дел нет, готовы ли вы совершить экскурсию к суррогатам и сделать свой выбор?

Хэрод кивнул.

– Я бы хотел использовать одного из своих людей, – сказал Вилли.

Кеплер слегка нахмурился.

– Билл, я не знаю... то есть ты, конечно, можешь, если хочешь, но мы стараемся не пользоваться нашими... э-э... постоянными людьми. Шансов выиграть пять вечеров подряд э-э... очень мало, и нам не хотелось бы кого-нибудь обижать или уезжать отсюда с неприятными чувствами из-за того, что кто-то лишен ценного источника.

– Да, я понимаю, – кивнул Вилли, – и все же я бы предпочел использовать одного из своих. Это ведь разрешено?

– Конечно, – подтвердил Саттер, – но если он останется в живых сегодня, он должен быть осмотрен и отправлен в загон к остальным.

– Согласен. – Вилли снова улыбнулся, отчего еще больше усугубилось впечатление, будто говорит безглазый череп. – Как мило, что вы идете на уступки старику. Ну что ж, осмотрим загоны и выберем фигуры на сегодня?

* * *

Хэрод впервые оказался к северу от охранной зоны. Подземный комплекс поразил его, хотя он и догадывался, что где-то на острове должен находиться штаб охраны. Несмотря на то что на сторожевых постах и в контрольных помещениях всегда толклось человек тридцать в камуфляже, это было ничто по сравнению со столпотворением телохранителей в неделю проведения летнего лагеря. Хэрод догадался, что основные силы Барента сосредоточены в море – на яхте и патрульных катерах – и внимание их направлено на то, чтобы не подпускать никого к острову. Интересно, что думают эти охранники о загоне суррогатов и Играх? Хэрод два десятилетия работал в Голливуде и знал, что есть люди, готовые за деньги совершить с себе подобными все что угодно. Он был уверен, что Барент, даже не прибегая к своим способностям, с легкостью мог обеспечить себя необходимым контингентом службы безопасности.

Загоны для суррогатов были вырублены в природной скале и находились в коридоре, гораздо более древнем и узком, чем остальная часть комплекса. Хэрод следовал за остальными вдоль ниш, где, скорчившись, лежали обнаженные тела, и в который раз подумал: вот отличный сюжет для фильма. Но если бы какой-нибудь сценарист принес Хэроду нечто подобное, он задушил бы его, а потом посмертно исключил из Гильдии.

– Эти загоны были построены еще во времена плантатора Вандерхуфа, а некоторые существовали уже при Дюбуа, – рассказывал Барент. – Нанятый мной археолог высказал предположение, что именно эти камеры использовались испанцами для размещения мятежных элементов индейского населения острова, хотя испанцы редко имели базы так далеко к северу. Как бы там ни было, эти камеры высечены в скале еще до 1600 года нашей эры. Интересно отметить, что первым рабовладельцем этого полушария был Христофор Колумб. Он переправил на кораблях в Европу несколько тысяч индейцев, еще несколько тысяч было порабощено им и убито на островах. Он истребил бы все коренное население, если бы не вмешался папа римский, пригрозивший ему отлучением от церкви.

– Вероятно, папа был недоволен своей долей, – иронично заметил преподобный Джимми Уэйн Саттер и спросил:

– Из этих можно выбирать?

– Любых, кроме тех двоих, которых вчера вечером привез мистер Хэрод, – ответил Барент. – Я так понимаю, ты бережешь их для себя, Тони?

– Да, – подтвердил Хэрод. Кеплер подошел ближе и дружески взял Хэрода за локоть.

– Джимми сказал мне, что один из них мужчина, Тони. У тебя меняются вкусы или это кто-то из твоих друзей?

Хэрод окинул взглядом идеальную стрижку Джозефа Кеплера, его превосходные зубы, ровный загар, и у него возникло искушение каким-нибудь образом нарушить эту гармонию. Но он промолчал.

– Суррогат мужчина, Тони? – удивился и Вилли. – Стоит тебя оставить на несколько недель, как ты начинаешь меня удивлять. И где же этот мужчина, которого ты собираешься использовать?

Хэрод пристально посмотрел на старого продюсера, но лицо Бордена было непроницаемым.

– Где-то там, – бросил он, сделав неопределенный жест рукой в глубь коридора.

Группа рассеялась по коридору, продолжая разглядывать и оценивать тела, как судьи на собачьей выставке. Вероятно, кто-то приказал узникам вести себя тихо, а может, присутствие этой пятерки так подействовало на них, но в загоне царила мертвая тишина, нарушаемая лишь звуками шагов и бульканьем падающих капель в темной, никем не используемой части древнего подземного хода.

Хэрод нервно переходил от ниши к нише в поисках тех двоих, которых он привез из Саванны. Неужели Вилли снова играл с ним или Хэрод заблуждался насчет того, что происходит? Нет, черт побери, никто другой не мог заставить его привезти на остров специально обработанных суррогатов. Если только Кеплер и Саттер не замышляли чего-то. Или Барент не вел особо изощренную игру. Может, его просто пытаются заманить в ловушку, чтобы дискредитировать?

Хэроду стало не по себе. Поспешным шагом он шел по коридору, вглядываясь сквозь прутья решетки в побелевшие испуганные лица, подозревая, что сам выглядит точно так же.

– Тони! – окликнул его Вилли, находившийся шагах в двадцати впереди. В голосе его послышались командные нотки. – Это и есть твой избранник?

Хэрод быстро подошел и уставился на мужчину, лежавшего в нише на уровне его груди. Тени обострили резкие черты его лица, так что щеки казались совсем впалыми, но Хэрод был уверен, что это тот самый человек, которого он привез из Саванны. Какого черта замыслил Вилли?

Вилли склонился ближе к решетке. Мужчина отпрянул, глаза его были красны ото сна. Словно какая-то искра проскочила между обоими.

– Добро пожаловать в ад, моя пешка, – тихо сказал старик по-немецки.

– Пошел к дьяволу, оберет, – сквозь зубы, тоже на немецком, бросил узник.

Вилли рассмеялся, и его смех гулко прокатился по коридору. Хэрод вдруг понял, что его крупно надули.

Если только Вилли не обвел его вокруг пальца.

К ним подошел Барент, его седые волосы мягко поблескивали в свете неяркой лампочки.

– Вас что-то рассмешило, джентльмены? Вилли хлопнул Тони по плечу и улыбнулся.

– Мой протеже рассказал мне анекдот, К. Арнольд. Ничего более.

Барент перевел взгляд с одного на другого, кивнул и двинулся дальше по коридору.

Не отпуская плечо Хэрода, Вилли сжал его так, что лицо Тони исказила гримаса боли.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что ты делаешь, Тони? – прошипел Вилли, лицо его побагровело. – Ну ладно, об этом поговорим позже. – Он повернулся и двинулся за Барентом и остальными к выходу.

Хэрод с изумлением уставился на человека, которого считал пешкой Вилли. Обнаженный, он лежал, свернувшись, на холодном камне за стальной решеткой, бледное лицо почти полностью скрадывали тени.

Он выглядел старым, изможденным под бременем прошедших лет. На запястье левой руки явственно вырисовывался недавний шрам, сквозь «гусиную» кожу проступали ребра. Этот человек казался Хэроду абсолютно безопасным, единственная угроза исходила из надменного блеска его огромных печальных глаз.

– Тони, – окликнул преподобный Джимми Уэйн Саттер, – поторапливайся. Мы возвращаемся в особняк и начинаем Игру.

Хэрод кивнул, бросил последний взгляд на человека за решеткой и пошел прочь, напряженно вглядываясь в лица и пытаясь отыскать достаточно молодую и сильную женщину, которой он мог бы легко овладеть, для своих ночных развлечений.

Глава 28

Мелани

Вилли жив!

Глядя глазами мисс Сьюэлл сквозь прутья решетки, я сразу же узнала его, несмотря на то что неяркая лампочка позади создавала вокруг его седых прядей некий ореол, оставляя лицо в тени.

Значит, Вилли жив. Хотя бы в этом Нина не солгала мне. Я уже ничего не понимала: мы с Ниной приносили на алтарь этого кровавого пира свои жертвы, а Вилли, жизнь которого, как утверждала Нина, находилась под угрозой, смеялся и спокойно разгуливал среди своих номинальных врагов.

За полгода Вилли почти не изменился, разве что злоупотребления излишествами наложили на него свою печать. Когда он подошел ближе и лицо его отчетливо проступило на фоне глубокого мрака коридора, я заставила мисс Сьюэлл отвернуться и вжаться в глубь камеры, хотя это просто глупо. Он обратился по-немецки к мужчине, которого Нинина негритянка называла Сол, и пригласил его в ад. Мужчина послал Вилли к черту, тот расхохотался и повернулся к своему более молодому спутнику с глазами рептилии. Затем к ним подошел очень приятный джентльмен. Вилли назвал его К. Арнольд, и я поняла, что это и есть тот самый легендарный мистер Барент, сведения о котором мисс Сьюэлл нашла в библиотеке. Даже при грубом освещении этого убогого тоннеля я сразу определила: Барент – утонченный человек благородного происхождения. Он говорил с кембриджским акцентом, как и мой возлюбленный Чарлз, его темный блейзер был скроен идеально, и если верить изысканиям мисс Сьюэлл, он являлся одним из богатейших людей в мире. Я решила, что он – именно тот самый человек, который сможет оценить мою зрелость и изысканное воспитание и в целом будет способен понять меня. Я заставила мисс Сьюэлл подойти ближе к решетке и кокетливо прикрыть ресницами глаза. Однако на мистера Барента, похоже, это не произвело впечатления. Он двинулся дальше, не дожидаясь Вилли и его молодого друга.

– Что там происходит? – осведомилась Нинина негритянка, называвшая себя Натали.

– Посмотри сама, – раздраженно бросил Джастин.

– Я не могу сейчас, – ответила цветная девица. – Как я уже объясняла, на таком расстоянии контакт все время нарушается. – Глаза девицы сверкали в пламени свечи. Я не могла различить васильковой голубизны Нининых глаз в ее грязно-коричневых радужных оболочках.

– Тогда как же ты можешь осуществлять контроль, моя дорогая? – спросила я, стараясь придать голосу Джастина надлежащую нежность.

– С помощью предшествующей обработки, – ответила Нинина пешка. – Так что происходит? Я вздохнула.

– Мы все еще находимся в маленьких камерах, только что здесь был Вилли...

– Вилли! – вскричала девица.

– А что ты так удивляешься, Нина? Ты же сама мне сказала, что Вилли было приказано туда явиться. Значит, ты лгала, когда говорила, что поддерживаешь с ним связь?

– Конечно же, нет. – Девица быстро и уверенно вернула себе самообладание, и это вновь напомнило мне Нину. – Но мы уже некоторое время не виделись. Он хорошо выглядит?

– Нет, – отрезала я. Потом, подумав, решила испытать ее:

– Там был мистер Барент.

– Да?

– У него очень... впечатляющая внешность.

– Да, действительно.

Не нотка ли игривости послышалась мне?

– Теперь понимаю, как ему удалось уговорить тебя, чтобы ты предала меня, Нина. Ты... спала с ним? – Я терпеть не могла эту пошлую формулировку, но ничего менее грубого в голову не приходило.

Негритянка ответила мне лишь многозначительным взглядом, и я в сотый раз обругала про себя Нину за то, что она подсунула мне эту... рабыню... вместо человека, с которым я могла бы обращаться как с равным. Даже ненавистная мисс Баррет Крамер была бы лучше в качестве посредника.

Некоторое время мы молчали – негритянка погрузилась в грезы, которыми Нина заполнила ей голову. Мое внимание было рассредоточено между членами «семьи», узким кругом впечатлений мисс Сьюэлл, ограничивающихся холодом камня и пустым коридором, тщательным наблюдением Джастина за Нининой пешкой и, наконец, наилегчайшим прикосновением к сознанию нашего нового друга в океане. Последнее было осуществить особенно сложно – не столько из-за расстояния (после болезни расстояние перестало представлять для меня препятствие), сколько из-за того, что эта связь должна была оставаться еле ощутимой и полностью незаметной, до тех пор пока Нина не изменит своих намерений.

Я решилась на это, потому что чувствовала необходимость Играть наравне с Ниной, а еще из-за ее детского намека, будто я не смогу установить и поддерживать контакт с человеком, которого видела лишь в бинокль. Но теперь, когда я добилась своего, мне совершенно незачем было следовать остальной части ее плана. Особенно учитывая те жесткие ограничения, которые смерть наложила на Способность Нины. Не уверена, что уже полгода назад, при нашей последней встрече, она смогла бы использовать кого-нибудь на расстоянии двухсот миль, однако я не сомневалась и в том, что она никогда не обнаружит свою слабость и не окажется в положении, чтобы в какой бы то ни было мере зависеть от меня.

Теперь же она зависела. Негритянка в свободном мешковатом свитере, надетом поверх коричневого платья, сидела в моей гостиной, и Нина оказалась слепа и глуха. Происходящее на острове может стать ей известным – ив этом я убеждалась все больше и больше – лишь в том случае, если ей сообщу об этом я. Я ни на секунду не поверила ей, когда она заявила, что поддерживает непрерывную связь с пешкой по имени Сол. Прикоснувшись к его сознанию во время поездки на катере, я хотя и ощутила следы того, что он был использован, и довольно основательно, когда-то в прошлом, а также почувствовала в нем затаившиеся, латентные, потенциально опасные силы, словно Нина каким-то необъяснимым образом превратила его мозг в ловушку, я также поняла, что в данный момент он не находится под ее контролем. Я знала, как ограничена возможность использования даже идеально обработанной пешки при смене условий или возникновении не предвиденных обстоятельств. Из всей нашей веселой троицы именно мне принадлежала самая сильная Способность, когда дело касалось обработки пешек. Нина всегда подшучивала надо мной и объясняла это тем, что я боюсь новых видов соревнований; а Вилли с презрением относился к любым долгосрочным контактам и менял пешек с такой же живостью, с какой перемещался из постели одного партнера к другому.

Нет, если Нина надеялась действовать на острове только с помощью обработанного орудия, ее ждало разочарование. И тут я поняла, что равновесие между нами сместилось – после всех этих лет! – так что следующий ход будет моим, и я сделаю его тогда и там, когда и где это будет удобно мне.

Но как же мне хотелось знать, где Нина!

Негритянка в моей гостиной – в гостиной! (папа бы умер!) – попивает чай, не ведая, что едва я найду другой способ выяснить местонахождение Нины, этот цветной объект моего замешательства будет уничтожен, да так, что даже на Нину произведет впечатление моя оригинальность.

Но я могла подождать. С каждым часом мое положение становилось все прочнее, Нинино же, наоборот, слабело.

Дедушкины часы в холле пробили одиннадцать, и Джастин уже начал дремать, когда охранники в своих коричневых комбинезонах распахнули древнюю металлическую дверь в конце коридора и с помощью гидравлики подняли решетки на пяти клетках. Камеры мисс Сьюэлл и Сола – Нининой пешки оставались закрытыми.

Я смотрела, как из ниш выходят четверо мужчин и одна женщина, вероятно, уже используемые, и вдруг с изумлением узнала среди них высокого мускулистого негра, с которым Вилли плохо справлялся при нашей последней встрече, – по-моему, его звали Дженсен.

Меня охватило любопытство. Используя всю свою возросшую Способность, приглушив восприятие Джастина, «семейства», мужчины, спящего в своей маленькой, мягко покачивающейся каюте, всех – даже свое собственное, – я сумела проникнуть в одного из охранников и начать получать через него смутные впечатления. Правда, это напоминало тусклое изображение плохо настроенного телевизора – группа миновала коридор, прошла сквозь железные двери, подъемную решетку, преодолела тот же подземный проспект, по которому мы входили, и начала подниматься по длинному темному пандусу навстречу запахам гниющей растительности и тропической ночи.