Текст книги "Олимп"

87

Едва рассвело, а пятьдесят тысяч войниксов уже надвигались со всех сторон. Ада помедлила у Ямы, чтобы взглянуть на растерзанный труп Сетебосова отродья на дне.

Даэман коснулся руки кузины.

– Не горюй. Рано или поздно мы все равно бы его прикончили.

Женщина покачала головой:

– Я и не думала раскаиваться, – и крикнула Ханне и Греоджи: – Поднимайте в воздух небесный плот!

Но было поздно. Львиную долю колонистов охватила паника при первых же звуках атаки. Серые твари еще не показались из леса, однако четырехмильное кольцо сузилось уже раза в два. Еще минута, если не меньше, – и враг нагрянет в Ардис.

– Нет! Нет! – воскликнула Ада, увидев, как три десятка объятых ужасом человек норовят втиснуться в медленно взмывающее судно.

Ее подруга управляла плотом, пытаясь удержать равновесие на высоте трех футов, но на борт лезли уже и другие.

– Взлетай! – крикнул Даэман. – Взлетай сейчас же!

Бесполезно. Тяжелая машина заскулила, накренилась на правый бок и рухнула, раскидав людей по земле.

Ада с кузеном устремились к упавшей посудине. Ханна подняла на них осунувшееся, побелевшее лицо:

– Он больше не заведется. Что-то сломалось.

– Ничего, – спокойно сказала супруга Хармана. – Этот плот и один раз не дотянул бы до острова.

И, сжав плечо подруги, возвысила голос:

– Все на укрепления! Скорее!!! Собираем оружие! Наша единственная надежда – отбить их первую атаку!

Ада развернулась и побежала к западной стене. Спустя мгновение остальные последовали ее примеру, выискивая для себя пустые участки частокола. Каждый тащил по меньшей мере две винтовки, арбалет и тяжелый мешок, нагруженный стрелами и обоймами дротиков.

Пристроившись у бойницы, будущая мать обнаружила рядом кузена, услышала от него:

– Хорошо! – и кивнула в ответ, не имея понятия, о чем речь.

Неторопливо, без лишней спешки, она зарядила новую обойму, щелкнула предохранителем и прицелилась по деревьям, темнеющим на расстоянии около двух сотен ярдов.

Стремительный, шипящий, клацающий шум оглушительно нарастал; Ада с трудом подавила желание бросить винтовку и зажать ладонями уши. В висках стучало, к горлу подступала тошнота – скорее всего обычная утренняя слабость, потому что страха женщина не испытывала. Пока не испытывала.

– Все эти годы троянской осады… – вырвалось у нее.

– Что? – наклонился к своей кузине Даэман.

Ада помотала головой.

– Да вот подумала о туринской драме. Харман говорил, это Сейви с Одиссеем десять лет назад распространили на земле пелены. Наверное, хотели научить нас достойной смерти.

– Лучше бы надоумили, как одолеть пятьдесят тысяч долбаных войниксов, – буркнул мужчина, щелкнув затвором винтовки.

Ада усмехнулась.

Но ее тихая усмешка потонула в реве: серые твари вырвались из леса. Одни скакали, хватаясь за ветви, другие бежали по земле. Свинцовый вал из панцирей и клешней надвигался со скоростью пятидесяти-шестидесяти миль в час. На сей раз чудовищ было так много, что супруга Хармана с трудом различала отдельных особей во вздымающейся и опадающей массе. Женщина обернулась через плечо: безголовые твари стремительно сжимали кольцо со всех сторон сразу.

Никто не воскликнул: «Огонь!» Пальба началась сама собой. Ада лишь свирепо и жутко ухмылялась, прижимая к плечу винтовку и поливая противника отрывистыми тяжелыми очередями. Затем отбросила пустую обойму и вставила новую.

Дротики свистели в воздухе тысячами, сверкая хрустальными гранями в первых рассветных лучах, но даже меткие попадания не меняли дела. Такое множество войниксов бежало, прыгало, скакало, мчалось, что невозможно было даже разглядеть падающих мертвецов и раненых. Серебристо-сизая волна смерти в два счета покрыла половину расстояния от леса; еще пара-тройка мгновений, и она была бы у частокола.

Кажется, Даэман первым бросился к бревенчатой стене – впрочем, его кузина за это не поручилась бы, поскольку стремление охватило колонистов почти что разом, – схватил оружие, с воплем перемахнул через парапет, упал, прокатился по земле и ринулся прямо на войниксов.

Ада смеялась и плакала. Внезапно для каждого сделалось очень важно, важнее всего на свете, умереть, атакуя безмозглого, злобного, издревле запрограммированного врага, нежели отсиживаться за деревянным забором в ожидании позорной кончины.

Супруга Хармана тоже прыгнула, невольно соблюдая глупую осторожность (как-никак пятый месяц беременности), перекатилась на живот, вскочила на ноги и кинулась вслед за кузеном, яростно стреляя на ходу. Где-то рядом послышались знакомые голоса. Женщина покосилась влево: Эдида и Ханна бежали чуть поодаль, замирали, чтобы выпустить громкую очередь, и устремлялись дальше.

Теперь уже Ада видела капюшоны-горбы над серыми панцирями. Твари одним прыжком покрывали двадцать, а то и двадцать пять футов, выставив перед собой убийственные лезвия. Хозяйка сожженного особняка палила из винтовки, не останавливаясь, не слыша собственных воплей, не сознавая даже, какие слова кричит. На самый краткий миг она вызвала в памяти лицо своего мужа и направила в его сторону мысленное послание: «Мне жаль, милый. Прости за малыша». А потом сосредоточилась только на беге и выстрелах. И вот уже серый прибой почти обрушился на «старомодных» людей…

Сильные взрывы отшвырнули Аду на десять футов назад, сожгли ей брови.

Вокруг валялись оглушенные люди, не в силах подняться или подать голос. Кто-то гасил на себе загоревшуюся одежду. Многие потеряли сознание.

Ардисский лагерь окружала стена из огня, взвившегося в воздух на пятьдесят, восемьдесят или даже сто футов.

Тут нахлынула вторая волна войниксов. Серебристо-серые фигуры на бегу скакали сквозь пламя, но их настигали новые взрывы. Будущая мать с изумлением смотрела, как разлетаются панцири, горбы и металлические конечности.

Даэман рывком поднял ее на ноги. Лицо мужчины покрывали волдыри от ожогов, он тяжело дышал.

– Ада… нам… нужно… обратно… туда…

Она вырвала руку и уставилась на небо. Над Ардисом кружило пять летающих машин, и ни одна из них не смахивала на соньер. Четыре маленьких устройства с крыльями как у летучих мышей забрасывали войниксов канистрами, а еще одно, гораздо крупнее первых, опускалось посередине лагеря, частокол которого большей частью повалился от бесчисленных взрывов.

Неожиданно из посудин поменьше вывалились длинные тросы, а по ним со свистом съехали черные гуманоиды. Молниеносно коснувшись земли, они разбежались и встали по периметру, образовав оцепление. Нет, это были не люди в невиданных боевых доспехах. Когда один из них пронесся мимо Ады, она успела рассмотреть нечеловечески высокую фигуру, странно сочлененные конечности, шипы и колючки по всему телу, хитиновые доспехи эбенового цвета.

Из огня появились новые войниксы.

Каждый из черных пришельцев опустился на колено и поднял оружие, которое точно было бы не по плечу «старомодному» землянину. Внезапно все ружья затрещали: «чуга-чинк-гуга-чуга-гинк», будто металлорежущий станок на цепном приводе, и на врагов обрушился шквал из чистой энергии. Там, куда попадали синие лучи, немедленно вспыхивала серая тварь.

Меж тем Даэман тянул кузину за собой обратно в лагерь.

– Что? – кричала она сквозь грохот. – Что?

Мужчина мотал головой: то ли не слышал, то ли не понимал вопроса.

Очередная серия взрывов опять повалила отступающих колонистов наземь. В этот раз огненные грибы выросли в стылом утреннем воздухе на целых двести, а где и на триста футов. К западу и востоку от Ардиса полыхали деревья.

Войниксы продолжали скакать через костры. Покрытые хитином воины отстреливали чудовищ десятками, даже сотнями.

Перед супругой Хармана возникла высокая черная фигура и протянула длинную шипастую руку с ладонью, похожей на клешню.

– Ада Ухр? – осведомился чужак низким, спокойным голосом. – Я – центурион-лидер Меп Эхуу. Вы нужны вашему мужу. Мы проводим вас в лагерь.

Огромное летучее судно приземлилось у сáмой Ямы, разметав останки бревенчатой стены. Теперь оно стояло на высоких, сложно сочлененных опорах, открыв двери на фюзеляже.

Харман лежал на земле, на носилках, вокруг хлопотали несколько странного вида существ. Не обращая на них никакого внимания, Ада кинулась к мужу.

Голова ее возлюбленного покоилась на подушке, а тело было завернуто в одеяло, и все же будущей матери пришлось закусить себе руку, чтобы не закричать при виде осунувшегося лица, впалых щек и беззубых десен. Из глаз мужчины сочилась кровь. Губы совсем растрескались, их словно кто-то изгрыз. Над одеялом просматривались обнаженные предплечья, все в темных кровоподтеках; кожа расслоилась и отходила клочьями, как после ужаснейшего солнечного ожога.

Рядом с Адой столпились Даэман, Ханна, Греоджи и прочие. Она взяла мужа за руку и ощутила ответ на свое слабое пожатие. Умирающий на носилках постарался сфокусировать на ней замутненный катарактой взор, попытался что-то сказать, но лишь закашлялся кровью.

Маленький гуманоид, закованный в красно-черный металл или пластик, произнес:

– Вы – Ада?

– Да, – сказала она, не поворачивая головы и не отводя глаз от Хармана.

– Он успел назвать ваше имя и координаты этого места. Сожалею, что мы не нашли его раньше.

– А что… – Молодая женщина запнулась. Она не знала, о чем спросить.

К костлявой руке мужчины тянулась трубка для внутривенного питания; бутылку с лекарством с великой осторожностью держало гигантское существо-машина.

– Он получил смертельную дозу радиоактивного облучения, – негромко пояснил робот ростом с ребенка. – Скорее всего это случилось на субмарине, на которую Харман наткнулся в Атлантической Бреши.

«Субмарина?» – мелькнуло в голове Ады. Это название ни о чем ей не говорило.

– Очень жаль, – повторил человечек-машина, – моравеки не располагают средствами для помощи людям в таком состоянии. Увидев, какие у вас проблемы, мы тут же вызвали боевых шершней с «Королевы Мэб»; они доставили обезболивающее, несколько внутривенных капельниц, но вред от сáмой радиации нам не вылечить.

Будущая мать ни слова не поняла из речи маленького робота. Она сжимала обеими руками ладонь супруга и чувствовала, как тот умирает.

Харман закашлялся, очевидно, силясь что-то проговорить, и потянул руку к себе. Ада вцепилась в нее, но мужчина не уступал, продолжал тянуть…

Должно быть, ее пожатие причиняло любимому боль. Женщина ослабила хватку.

– Прости, дорогой.

Позади, уже дальше прежнего, прогремели новые взрывы. Небесные кораблики с крыльями как у летучих мышей обстреливали окрестные леса, беспрерывно треща, будто гремели цепями. Высокие хитиновые воины суетились по всему лагерю. Некоторые оказывали первую помощь пострадавшим, в основном от легких ожогов.

Свободная ладонь Хармана потянулась к лицу Ады.

Та попыталась было поймать худые пальцы, но муж отмахнулся левой рукой. Супруга послушно замерла, позволив ему коснуться своей шеи, скользнуть по щеке… Но вот умирающий накрыл ее лоб ладонью и со всей силы впился в него пальцами.

Женщина не успела даже подумать о том, чтобы отшатнуться, и тут началось.

По сравнению с этим даже взрыв, только что швырнувший Аду на десять футов по воздуху, показался ей пустяком.

Сперва в голове прозвучал отчетливый голос Хармана: «Все в порядке, дорогая моя, любимая. Расслабься. Все хорошо. Я должен поделиться с тобой своим даром, пока еще могу».

А потом целый мир вокруг перестал существовать, осталась лишь милая исхудавшая ладонь с окровавленными пальцами, через которую в ее разум хлынули слова, воспоминания, образы, снимки, сведения, другие воспоминания, функции, ссылки, книги, целые многотомники, снова книги, еще воспоминания, его горячая любовь к жене, забота о ней и будущем ребенке, опять любовь, и новая информация, голоса, имена, цифры, данные, мысли, факты, идеи…

– Ада? Ада!

Том слегка похлопал женщину по щекам и, стоя над ней на коленях, плеснул воды в лицо. Ханна, кузен и прочие ждали неподалеку. Харман уже опустил свою руку. Маленький человечек из металла и пластика хлопотал над ним, но, судя по виду, любимый супруг был уже мертв.

Хозяйка разоренного имения поднялась на ноги.

– Даэман, Ханна! Идите сюда. Наклонитесь, ближе…

– Что случилось? – спросила подруга.

Ада тряхнула головой. Некогда объяснять, нужно действовать.

– Верьте мне, – только и сказала она.

Потом, вытянув руки, прижала левую ладонь ко лбу кузена, а правую ко лбу Ханны, и активировала функцию обмена. Все заняло не более тридцати секунд – как и в первый раз, когда Харман передал жене новые функции заодно с основными сведениями, которые отобрал и подготовил для пересылки во время многочасового странствия по дну Атлантической Бреши, – но каждый миг показался ей вечностью. Если бы Ада могла обойтись без поддержки, то не стала бы тратить бесценное время, хотя бы от этого и зависело будущее человеческого рода, однако она не могла исполнить задуманное в одиночку. Кто-то же должен был поделиться полученной информацией с остальными колонистами, а еще кто-нибудь – помочь ей спасти Хармана или по крайней мере попытаться спасти.

Обмен завершился.

Все трое участников, закрыв глаза, рухнули на колени.

– Что такое? – спросила Сирис.

Кто-то бежал к лагерю, громко крича; оказалось, один из добровольцев, дежуривших в павильоне в полутора милях от ардисских развалин. Узел наконец-то заработал! Как раз в ту минуту, когда войниксы показались из леса.

Впрочем, Аде было не до факс-павильонов. Да и куда людям скрыться? Земляне повсюду либо защищались, либо уже отступили. Не осталось такого места, где ее возлюбленный был бы спасен.

Механическое существо, похожее на гигантского металлического краба, прогромыхало по-английски:

– На орбите наверняка есть целебные баки. Но единственное место, о котором нам известно точно, находилось на астероиде Сикораксы, а он только что на полной скорости миновал земную Луну. Жаль, мы не знаем других…

– Это не важно, – перебила женщина, вновь опускаясь на колени рядом с мужем и прикасаясь к его руке.

Никакой реакции. Правда, биомониторы, к помощи которых обратилась хозяйка сожженного особняка, обнаружили в теле тусклые искры угасающей жизни. Ада с остервенением перебирала в уме тысячи возможностей свободного факса и мест, куда могла бы перенестись.

Склады «пóстов» на дне великого Бассейна? Там есть и лекарства от радиации… Но ведь они законсервированы. Кроме того, функция всеобщей сети сообщала об исчезновении Дланей Геркулеса и постепенном заполнении Средиземноморья. До складов не добраться иначе, нежели на машине… на подводной лодке. Слишком долго. Другие ангары располагались в китайских степях, неподалеку от Суходола в Антарктике… Но дорога отнимет чересчур много времени, а медицинские процедуры будут настолько сложны и затянуты… Харману просто не дожить…

Ада схватила остолбеневшего кузена за руку и подтащила к себе.

– Сколько новых функций… – начал он.

Женщина тряхнула его как следует.

– Повтори, что сказала Мойра?

– А?

Мутные глаза мужчины застило полное непонимание.

– Даэман, повтори еще раз, что сказал тебе призрак в тот день, когда мы голосовали, отдавать ли Никому соньер. Что-то насчет: «Помни…» А дальше?

– М-м-м… Она сказала: «Запомни, что в Ничьей гробнице Никого больше нет». Но как это…

– Правильно! – воскликнула вдруг супруга Хармана. – Только во второй раз «Никто» – это не имя. Вот как правильно, с маленькой буквы: «В Ничьей гробнице никого больше нет». Ханна, ты ждала, пока Одиссей исцелится в том саркофаге у Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Ты бывала на Мосту намного чаще всех нас. Отправишься туда со мной? Попробуем?

Ее подруга соображала ровно секунду, о чем идет речь.

– Да.

– Даэман, – сказала Ада, спеша опередить не только Время, но и саму Смерть, чьи темные костлявые пальцы уже крепко вцепились в любимого, – ты займешься обменом. Поделишься тем, что получил, со всеми нашими. Начинай.

– Хорошо, – бросил тот и заторопился прочь, созывая к себе остальных.

Боевые роквеки – бывшая хозяйка особняка уже различала их по внешнему виду, если не по именам, – по-прежнему стояли по периметру, достреливая последних войниксов. Ни одна из тварей так и не прорвалась.

– Ханна, – вновь обратилась будущая мать, – нам потребуются носилки, но вдруг их нельзя перенести по факсу? На всякий случай накинь-ка на плечо одеяло. Если что, пригодится.

– Эй! – закричал маленький моравек, когда брюнетка грубо стащила покров с умирающего пациента. – Ему без этого нельзя! У него озноб…

Ада дотронулась до руки европейца – и ощутила нечто человеческое даже сквозь металл и пластик.

– Ничего, – наконец произнесла она после того, как извлекла его имя из его же кибернетической памяти. – Все в порядке, друг Манмут. Мы знаем… да, впервые за долгое время мы знаем, что делаем. – И жестом велела всем отойти.

Ханна опустилась на колени у носилок, положив одну руку на холодный металл, а другую – на плечо умирающего. Ее подруга сделала то же самое со своей стороны.

– Похоже, нам нужно только вообразить главную комнату, где мы встретили Одиссея, и координаты всплывут сами, – промолвила Ада. – Важно, что мы обе там были.

Брюнетка кивнула.

– На счет три? – сказала будущая мать.

– Да.

– Раз, два… три.

Женщины, носилки и Харман исчезли из виду.

Со стороны казалось, что умирающий ничего не весит, однако подруги выбились из последних сил, пока несли его из главного музея Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Несколькими пролетами ниже располагался зеленый пузырь с временным саркофагом Сейви. Еще одна витая лестница, и вот он – гроб Одиссея-Никого. Ада приложила руку к изможденной груди любимого, ощутила след минувшего тепла, как от тлеющих углей, однако время было дорого.

– Давай опять… по счету три, – выдохнула она.

Спутница кивнула.

– Раз, два… три.

Женщины осторожно подняли обнаженного больного с носилок и опустили тело в Ничью гробницу. Ханна подтянула и захлопнула крышку.

– А как ты… – в ужасе начала подруга.

С помощью новых функций она могла бы расспросить эти умные машины, хотя и это стоило бы ей драгоценных минут.

– Сейчас, – отозвалась брюнетка, перебирая пальцами по светящимся виртуальным кнопкам. – Никто показывал мне, когда оправился.

Послышался тихий вздох, затем гудение. Сквозь невидимые отверстия внутрь потекли струйки тумана, и вскоре тело Хармана скрылось от глаз. На стеклянной крышке образовались кристаллики льда. Вспыхнуло несколько новых лампочек. Одна из них горела красным.

– О! – жалобно вырвалось у Ханны.

– Нет, – спокойным, но твердым голосом отрезала ее подруга. – Нет. Нет. Нет.

И положила руку на пластиковую панель управления гробницы, точно желала уговорить машину.

Огонек мигнул, пожелтел и вновь затеплился красным.

– Нет, – жестко повторила Ада.

Лампочка вновь замерцала, потухла, вспыхнула янтарем… и замерла.

Подруги на мгновение сцепили пальцы над крышкой. Будущая мать поспешила вернуть ладонь на пластиковый блок ИскИна.

Желтый огонек не менял цвета.

Несколько часов спустя, когда предвечерние облака, набежав, заволокли вначале руины Мачу-Пикчу, а затем и полотно подвесного моста шестьюстами футами ниже, Ада произнесла:

– Возвращайся в Ардис, Ханна. Поешь, отдохни.

Та покачала головой.

Супруга Хармана улыбнулась.

– Ну, тогда сходи хотя бы в столовую, добудь нам фруктов или еще чего-нибудь. И попить.

Янтарная лампочка светилась весь вечер. Сразу после захода солнца, когда зеленые долины Анд утопали в алых, особым образом преломленных лучах заката, как бывает только в горах, на Мачу-Пикчу заглянули Даэман, Том и Сирис, но ненадолго.

– Мы уже охватили тридцать общин, – сообщил сын Марины.

Бывшая хозяйка особняка кивнула, не отрывая взгляда от заветного огонька. Друзья свободно факсовали обратно в Ардис, пообещав вернуться на рассвете. Ханна завернулась в одеяло и заснула прямо на полу возле гроба.

Ада оставалась на месте всю ночь. Иногда она садилась, иногда становилась на колени, но продолжала держать ладонь на панели управления, посылала по микросхемам, что разделяли ее с любимым, горячие молитвы, твердила ему о своем присутствии, впившись глазами в желтую лампочку на мониторе.

Около трех утра по местному времени лампочка поменяла свой цвет на зеленый.

Часть 4

88

Неделя после Падения Илиона

Ахиллес и Пентесилея показались на пустынной гряде, разделявшей долины Скамандра и Симоиса. Как и обещал Гефест, на хребте ждали два скакуна: могучий вороной для ахейца и белая, низкорослая, но еще более мускулистая кобыла белой масти для амазонки. Всадники решили проехаться и посмотреть, что же осталось.

Смотреть было особенно не на что.

– Как это мог исчезнуть целый город? – спросила Пентесилея своим обычным капризным тоном.

– Все города исчезают, – обронил Ахиллес. – Такова их судьба.

Спутница фыркнула. Герой мысленно подметил сходство между нравами этой блондинки – и ее белой кобылы.

– Но ведь не за один день… или час.

Последние слова прозвучали как жалоба, как обвинение. После чудесного воскрешения амазонки в баках Целителя миновало всего два дня, а быстроногий уже начинал свыкаться с ее беспрестанным нытьем.

Примерно с полчаса кони сами носили всадников, избирая путь среди каменных россыпей, протянувшихся на две мили вдоль горного хребта, где некогда высилась могущественная Троя. Божественная магия, забравшая город, захватила его вместе с почвой глубиною на целый фут ниже самых ранних фундаментов. Не уцелело ни единого отесанного камня, ни брошенной пики, ни смердящего трупа.

– Воистину Зевсу подвластно все, – изрекла женщина.

Мужеубийца вздохнул и покачал головой.

День выдался теплый, погожий – должно быть, в преддверии весны.

– Я уже объяснял тебе, амазонка: Громовержец тут ни при чем. Его я прикончил своей рукой. Все, что ты видишь, свершил Гефест.

Пентесилея прыснула.

– Никогда не поверю, что сей увечный дрочила с вонючим дыханием на такое способен. По-моему, он даже не настоящий бог.

– Но Гефест это сделал, – возразил Ахиллес. А про себя прибавил: «С помощью Ночи, конечно».

– Сказать можно все, что угодно, Пелид.

– Я уже говорил, не называй меня так. Я больше не сын Пелея, а отпрыск Зевса. Что, впрочем, не служит ни к моей, ни к его чести.

– Сказать можно все, – повторила спутница. – Так ты стал еще и отцеубийцей, если не врешь?

– Ну да, – подтвердил ахеец. – И я никогда не вру.

Блондинка с белой кобылой фыркнули в унисон.

Быстроногий пнул пятками своего вороного и первым спустился по склону на изрытую колеями южную дорогу, ведущую от великих Скейских ворот (они тоже пропали, хотя исполинский дуб, росший там со дня основания города, остался на том же месте) прямо в долину Скамандра, что пролегла между Троей и берегом.

– А если твой жалкий Гефест отныне правит бессмертными, – визгливый голос Пентесилеи действовал на нервы, будто скрип ногтей по гладкой сланцевой плите, – то почему же он боялся высунуть нос из своей пещеры все время, пока мы пробыли на Олимпе?

– Я уже говорил. Кузнец ожидает развязки битвы между титанами и богами.

– Будь он преемником Зевса – какого Аида не вызовет громы с молниями и сам не положит конец войне?

Ахилл ничего не ответил. Он обнаружил: иногда, если долго молчать, амазонка сама затыкается. Земля в долине Скамандра, одиннадцать лет служившая полем сечи, казалась нетронутой волшебством: на ней до сих пор темнели бесчисленные следы копыт, отпечатки сандалий, следы колес, а на камнях застыла кровь, но люди, кони, колесницы, оружие, мертвецы и прочие артефакты начисто испарились, как и предсказывал Гефест. Пропали даже шатры ахейцев и черные остовы сожженных кораблей.

Несколько минут скакуны отдыхали на берегу, а всадники молча смотрели, как теплые волны Эгейского моря лениво накатывают на пустой песок. Ахеец никогда не признался бы своей «волчице»-спутнице, но у него щемило сердце при мысли о вечной разлуке с товарищами по оружию – с хитроумным Одиссеем, горластым Большим Аяксом, улыбчивым лучником Тевкром, верными мирмидонцами, даже с глупым рыжеволосым Менелаем и его злокозненным братом Агамемноном, немезисом Ахиллеса. Странно, подумал герой: даже заклятого врага начинает недоставать, когда вы насовсем расстаетесь.

Тут он припомнил Гектора и рассказы Гефеста об «Илиаде», то есть о собственном будущем, – и досада подняла в нем волну желчи. Мужчина повернул коня на юг и отхлебнул из меха, притороченного к седлу.

– И еще вряд ли я когда-нибудь поверю, что ущербный бородач вообще имел право заключить наш брак, – проворчала за спиной Пентесилея. – Все это хрень собачья.

– Он царь над всеми богами, – устало промолвил Ахилл. – Кто же более достоин освятить наши узы?

– Пусть освятит мою задницу, – буркнула амазонка. – Мы что, уезжаем? Зачем это нам на юго-восток? С какой стати? Чего там хорошего? К чему покидать поле битвы?

Ахеец молча правил конем четверть часа, потом остановился и произнес:

– Видишь реку, женщина?

– Конечно, вижу. Думаешь, я слепая? Это всего только вшивый Скамандр: пить – грязно, плавать – мелко. Брат Симоиса, они сливают свои быстрокатные воды в нескольких милях вверх по течению.

– Здесь, у этой реки, которую мы нарекли Скамандром, а боги – священным Ксантом, – начал герой, – здесь, если верить Гефесту, который пересказывал моего будущего биографа Гомера, могла состояться моя величайшая aristeia – битва, что обессмертила бы имя Ахилла еще до того, как от моей руки падет сам Гектор. На этом берегу, женщина, я шутя одолел бы всю троянскую армию и даже, представь себе, взбудораженную богом реку – и закричал к небесам: «Смерть вам, троянцы, смерть! Прямо везде сквозь ряды я пройду к Илиону!» Здесь, женщина, я молниеносно прикончил бы Ферсилоха, Мидона, сверг Астипила и Мнесса, сверг Фразия, Эния и Офелеста. Тогда пеонийцы ринулись бы на меня с тыла, но я бы и с ними со всеми расправился. А на том берегу, со стороны Трои, я бы убил обоеручного копьеборца Астеропея: мой пелийский ясень против его двух дротов. Поначалу мы оба промахнулись, но я налетел и мечом у надменного душу исторгнул: чрево близ пупа ему разрубил, как раз когда враг напрягался рукою дебелой вырвать из берега мой медножальный дрот, чая согнуть и сломить Эакидов убийственный ясень…

Мужеубийца запнулся. Пока он разглагольствовал, Пентесилея спешилась и отошла за кустик. При звуке журчащей струи Ахиллеса вдруг потянуло прикончить амазонку собственными руками, а тело бросить падальщикам, рассевшимся по кустам у реки. Не оставлять же хищных птиц без обеда, ведь вся мертвечина разом пропала.

Да, но герой уже знал, что не сумеет причинить амазонке боль. Любовное заклинание Афродиты по-прежнему работало. Страсть к этой стерве сворачивала внутренности и вызывала дурноту не хуже острого медножального дротика, пронзившего живот. «Твоя единственная надежда – на то, что феромоны со временем рассосутся», – прошлой ночью в пещере сболтнул Гефест, когда победители, воздевая кубки, чествовали друг друга и всех, кого только знали, достигнув той степени взаимного доверия, какая бывает лишь между пьяными или братьями.

Дождавшись, пока спутница заберется в седло, мужчина снова поехал первым через поток. Вороной и белая кобыла ступали с большой осторожностью. В самых глубоких местах вода плескалась у их коленей. Быстроногий свернул на юг.

– Куда это мы? – осведомилась Пентесилея. – Чем тебе здесь не нравится? Что ты затеял? У меня есть право голоса, или великий и могучий Ахилл будет определять каждый шаг? Не надейся, что я вслепую последую за тобой, сын Пелея. Может статься, и вообще не последую.

– Мы ищем Патрокла, – проговорил ахеец, не поворачиваясь в седле.

– Что?

– Мы ищем Патрокла.

– Твоего дружка? Этого голубого придурка? Так он же помер. Афродита его порешила. Ты уверял, будто сам это видел. Потому и развязал войну с богами.

– А Гефест говорит, что жив, – возразил Ахилл, сжимая рукоять меча до белых костяшек. – Он сказал, что не заключил Патрокла в синий луч, когда собирал остальных землян, и не отсылал его навеки вместе с Илионом. Патрокл не умер, он где-то там, за морем, и мы его найдем. Вот задача и приключение моей жизни.

– Ах да, «Гефест говорит»… – съязвила амазонка. – Ну, если сам Гефест, сомневаться не в чем, верно? Увечный коротышка никогда тебе не соврет, возможно ли?

Герой не ответил. Он ехал по старой южной дороге вдоль берега, изрытой за много столетий копытами тучных троянских – а в последние годы еще и союзных – коней, чьих всадников Ахиллес убивал десятками.

– Значит, твой Патрокл «где-то там, за морем», – насмешливо повторила спутница. – Клянусь Аидом, и как же ты собираешься переправить нас на другой берег, Пелид? И кстати, за каким именно морем?

– Отыщем чей-нибудь корабль, – не оборачиваясь, проронил Ахиллес. – Или сами построим.

Позади кто-то фыркнул – не то амазонка, не то ее лошадь. Очевидно, Пентесилея перестала следовать за ним (теперь по камням разносился топот лишь одного коня), зато возвысила голос, дабы мужчина лучше слышал:

– Еще чего не хватало! Так мы теперь чертовы кораблестроители? Да ты хоть представляешь себе, как это делается, о быстроногий мужеубийца? Сильно сомневаюсь. Быстро перебирать ногами да убивать мужей (и амазонок, дважды превосходящих тебя в бою) – это по твоей части. Но чтобы строить? Руку даю на отсечение, ты ничего не создал за всю свою никчемную жизнь… Ну что, права я? Права? Эти грубые мозоли – от увесистых копий и винных кубков, а не… Эй, сын Пелея! Ты вообще-то меня слушаешь?

Ахеец отъехал на полсотни футов. И даже не оборачивался. Крупная кобыла белой масти продолжала стоять на месте, однако в замешательстве рыла копытом землю: ей не терпелось догнать вороного.

– Ахилл, чтоб тебе! Не надейся, будто я помчусь следом! Ты ведь понятия не имеешь, куда тебя несет! А? Признайся!

Мужчина продолжал править конем, не сводя взора с мглистой линии холмов на горизонте у моря, далеко-далеко на юге. У него начиналась дикая головная боль.

– Как же, сейчас, разбежалась… Чтоб тебе провалиться!

Отпрыск Зевса даже не повернул головы, отъехав уже на сотню ярдов и продолжая медленно удаляться вместе с конем.

Один из воронов, сидевших на чахлом дереве у священного Ксанта, громко захлопав крыльями, поднялся в небо и сделал круг над опустевшим полем битвы. Острые птичьи глаза не заметили никакой пищи: пропали даже потухшие угли трупных костров, среди которых всегда можно было найти что-нибудь съедобное.

Хищник полетел к югу и принялся кружить над единственными живыми тварями, которых сумел высмотреть прозорливым взглядом, – над парой скакунов и всадников.

Далеко внизу белая лошадь и человек на ней оставались недвижны, а вороной с наездником на спине цокал копытами дальше. Падальщик наблюдал, не обращая внимания на резкие, неприятные звуки, издаваемые отставшим существом. Наконец кобыла белой масти тронулась с места и галопом пустилась вдогонку.