Текст книги "Олимп"

53

Их было сорок пять – потрепанных, замерзших колонистов и колонисток, проделавших семимильный путь от Тощей Скалы до факс-павильона.

Даэман шагал впереди с рюкзаком, в котором изредка ворочалось мерцающее белое яйцо Сетебоса; Ада шагала рядом, стараясь не думать о сотрясении мозга и сломанных ребрах. Первые несколько миль оказались хуже всего: неровная почва окаменела на холоде, к тому же снова посыпался снег, видимость ухудшилась, и все с тревогой ожидали нападения безголовых тварей. Однако прошло полчаса, потом три четверти, потом целый час; чудовища не появлялись, и люди понемногу начали расслабляться.

В сотне футов над головами идущих кружил соньер с Греоджи, Томом и восемью серьезно пострадавшими пассажирами, то вырываясь вперед и взлетая высоко над лесом, то возвращаясь и снижаясь так, чтобы Греоджи мог докричаться до своих товарищей.

– Войниксы примерно в полумиле, но продолжают отступать! – сообщал он. – Пятятся от вас и от яйца.

Хозяйку сожженного особняка (каждый вздох причинял ей страдания, в висках стучало, в голове и запястье пульсировала боль) мало утешало смехотворное расстояние в половину мили. Супруга Хармана еще помнила, как проворно бегают эти твари, как лазают по деревьям и беззвучно прыгают вниз: чтобы настигнуть уцелевших обитателей Ардиса, им хватило бы и минуты. Двадцать пять винтовок и пистолетов, но ни одной запасной обоймы – вот и все, на что могла рассчитывать пестрая компания. Из-за сломанной кисти и забинтованных боков молодая женщина осталась без оружия, отчего, шагая рядом с Даэманом, Эдидой, Боманом и другими, ощущала себя еще более уязвимой. В лесу намело сугробы почти в целый фут, и Ада едва находила силы, чтобы брести вперед, навстречу мокрому липкому снегу.

Направляясь на юго-восток, к дороге между имением и факс-павильоном, группа миновала густо заросший каменистый участок леса, но и тогда продолжала мучительно медленно плестись, равняясь на самых слабых, больных, раненых и переохладившихся за прошлые две ночи. Сирис, одна из врачей Ардиса, шла вместе с ними, заботясь о том, чтобы все получали необходимую помощь, и порой напоминая вожакам, чтобы не ускоряли шага.

– Не понимаю, – сказала супруга Хармана, когда очутилась на просторной опушке, которую помнила по сотне летних пикников.

– Ты о чем? – спросил кузен.

Он нес рюкзак на вытянутых руках, как если бы тот издавал зловоние. Впрочем, Ада заметила: оттуда и впрямь попахивало тухлой рыбой и затхлыми водами уличной канавы. Однако яйцо по-прежнему ярко светилось и время от времени беспокойно двигалось, а значит, малыш Сетебос еще не умер.

– Почему войниксы держатся на расстоянии от этой штуки? – произнесла женщина.

– Боятся, наверное, – отозвался Даэман.

Рюкзак он теперь нес в левой руке, а в правой – заряженный арбалет.

– Это и так ясно, – резче, нежели ей хотелось бы, проговорила будущая мать. Грохот в голове, рези в руке и боках выводили ее из себя. – Я о другом. Какая связь между… существом… в Парижском Кратере и безголовыми тварями?

– Не знаю, – ответил кузен.

– Войниксы окружали нас… ну, всегда, – продолжала рассуждать Ада. – А это чудовище явилось только неделю назад.

– Верно, – согласился Даэман. – Однако у меня такое чувство, что между ними есть какая-то связь. Может, и прежде была.

Женщина кивнула, поморщилась от боли и побрела дальше. Скупо цедя слова, люди тянулись неровными рядами по вновь погустевшему лесу, пересекли по льду знакомый поток и взяли курс на крутой пригорок, мохнатый от высокой заиндевелой травы и кустарников.

С неба спустился соньер.

– Еще четверть мили! – крикнул Греоджи. – Войниксы уходят на юг. До них уже мили две.

Достигнув заветной дороги, колонисты оживились, начали перешептываться, хлопать друг друга по спинам. Будущая мать взглянула на запад, в сторону Ардис-холла. С крытого моста как раз виднелся изгиб дороги, ведущей к большому особняку, а вот самогó здания, разумеется, не было, даже столб темного дыма успел рассеяться. Перед глазами заплясали черные точки, желудок на минуту свело. Супруга Хармана застыла, прижав ладони к коленям и опустив голову.

– Ада, как ты себя чувствуешь?

Голос принадлежал бородатому Ломану, облаченному в жалкие лохмотья; одна из тряпок была обмотана вокруг правой руки, на которой после ночной битвы с войниксами при Ардисе недоставало четырех пальцев.

– Хорошо. – Женщина выпрямилась, выжала улыбку и поспешила догнать маленькую группу колонистов, бредущих во главе шествия.

До факс-павильона уже оставалось менее мили; пейзаж смотрелся бы очень знакомо, когда бы не этот непривычный снег. Войниксы никак не давали о себе знать. Пролетев над головами, соньер взвивался в небо и, описав широкий круг, со свистом возвращался, Греоджи снижался, показывал друзьям большой палец и уносился вперед.

– Куда же нам факсовать? – обратилась Ада к своему кузену.

Она ясно слышала странную безучастность в собственном голосе, но слишком устала и терзалась болями, чтобы вкладывать силы еще и в разговор.

– Трудно сказать, – произнес поджарый, мускулистый мужчина – некогда пухлый эстет, мечтавший соблазнить юную кузину. – По крайней мере непонятно, куда нам деваться надолго. Уверен, что Чом, Уланбат, Парижский Кратер, Беллинбад и прочие узлы из числа самых заселенных Сетебос опутал паутиной из голубого льда. Зато я знаю одно необитаемое место, в которое иногда заглядываю, это в тропиках. Там тепло. Просто заброшенный городок, но на берегу океана – правда, неизвестно какого, – и в лагуне. Зверья там немного, разве что ящерки, да кабаны иногда пробегают. Кажется, людей они вообще не боятся. Можно было бы половить рыбу, поохотиться, наготовить новых луков со стрелами, позаботиться о раненых… короче, залечь на дно, пока не придумаем, что делать дальше.

– А как нас отыщут Харман, Ханна и Никто-Одиссей? – спросила будущая мать.

С минуту Даэман молчал, и Ада прочла его мысли: «Мы даже не знаем, живы ли они. Петир утверждал, будто твой муж исчез вместе с Ариэлем». Однако в конце концов кузен промолвил:

– Все просто. Кто-нибудь из нас то и дело будет сюда наведываться. А еще – можем оставить в Ардис-холле сообщение с кодом факс-узла нашего убежища в тропиках. Харман умеет читать, а войниксы, по-моему, нет.

Ада печально улыбнулась.

– Они могут многое, чего мы себе раньше даже не представляли.

– Ага, – кивнул бывший любитель бабочек, и разговор оборвался до конца пути.

Факс-павильон остался почти таким же, каким его покинул Даэман двое суток назад. Разломанный частокол, повсюду засохшая кровь людей, защищавших узел не на жизнь, а на смерть: тела растащили войниксы или дикие звери. А вот само открытое круглое сооружение и колонна посередине выглядели нетронутыми.

Колонисты нерешительно замялись на пороге, оглядываясь через плечо на глухую чащу. Когда приземлился соньер, товарищи помогли сойти раненым; кое-кого пришлось выносить.

– За пять миль вокруг чисто, – сообщил Греоджи. – Вот чуднó. Я заметил вдали несколько тварей, так они удирали на юг, словно за ними гонятся.

Даэман посмотрел на белесое мерцающее яйцо в рюкзаке и вздохнул:

– Мы-то за ними не гонимся. Просто хотим убраться отсюда подобру-поздорову.

Тут он изложил уцелевшим членам общины свой план.

Разгорелся короткий спор. Многие беженцы стояли за то, чтобы факсовать в известное место, проведать, живы ли друзья и возлюбленные. Кауль, например, уверял всех, будто бы пресловутый Сетебос никак не мог захватить Поместье Ломана (там оставалась мать Кауля).

– Ладно, послушайте! – воскликнул сын Марины, перекрыв поднявшийся ропот. – Нам неизвестно, где сейчас это чудовище. Ему за глаза хватило суток, чтобы превратить Парижский Кратер в крепость из нитей голубого льда. Я был там последним, а после моего возвращения прошло уже более сорока восьми часов. И вот что я предлагаю…

Нестройная толпа угомонилась. Люди внимательно слушали. «Они принимают Даэмана за вожака, – мелькнуло в голове Ады. – Как раньше принимали меня… и Хармана». Она сглотнула подступивший к горлу ком.

– Давайте решим, держаться нам сейчас вместе или нет. – Зычная речь Даэмана без усилия долетала до каждого усталого человека. – Можем проголосовать и…

– А что такое «голосовать»? – встрял Боман.

Мужчина объяснил.

– Стало быть, даже один «голос» сверх половины будет за то, чтобы нам не расставаться, – произнесла Око, – то всем придется подчиниться?

– Только на время, – ответил Даэман. – Скажем… на неделю. Держаться рядом теперь безопаснее, чем разбегаться по разным узлам. Как же мы после найдем друг друга? И потом, среди нас больные, раненые, они не смогут себя защитить. А как поступить с оружием? Отдать его тем, кто пожелает отделиться, или большинству?

– Ну а что делать эту неделю… если мы согласимся отправиться в твой тропический рай? – спросил Том.

– То, что я и говорил, – отозвался бывший коллекционер. – Оправимся, придем в себя. Возведем укрепления… Там, за рифом, я видел маленький остров. Построим на нем жилища, лодки, крепостной вал…

– Думаешь, войниксы не умеют плавать? – выкрикнул Стоман.

Все нервно засмеялись; Ада покосилась на кузена. Шутка напоминала «галльский юмор» (на это любопытное выражение хозяйка особняка наткнулась, «глотая» старинные книги в библиотеке Ардиса), зато разрядила накаленную обстановку.

Даэман легко рассмеялся.

– Понятия не имею, но если не умеют, лучшего места нам не сыскать.

– Ага! До тех пор, пока мы не наплодим детишек, которым будет некуда деваться, – вставил Том.

На сей раз общий хохот грянул несколько веселее.

– Еще мы станем посылать разведчиков, – продолжал сын Марины. – Начнем прямо с первого дня. Так можно разузнать, что творится в мире, и выяснить, в каких факс-узлах безопасно жить. Через неделю каждый, кто захочет, пусть отправляется куда угодно. Я просто считаю, что нам лучше быть вместе, пока не поправятся больные, пока все не выспятся и не поедят вдоволь.

– Голосуем, – объявил Кауль.

Так и поступили. Люди прыскали в кулаки, смущаясь тем, что решают серьезный вопрос столь диковинным способом – поднимая рýки. Сорок три человека были за то, чтобы не расставаться, семеро – против, и трое больных не высказывались, ибо лежали без сознания.

– Вот и хорошо.

Даэман уже направился к помосту, но тут вмешался Греоджи:

– Минутку! Что делать с летающим диском? Сколько раз он выручал наши жизни. Соньер не протащить через факс, а если машину бросить – ее заберут войниксы.

– Вот черт, – ругнулся сын Марины. – Об этом я не подумал.

Мужчина провел рукой по грязному лицу в кровавых разводах, и только Ада разглядела, как он устал и бледен, хотя и напускает на себя бодрый вид.

– У меня предложение, – промолвила супруга Хармана.

Дружелюбные лица обернулись к ней.

– Многие из вас уже знают о новых функциях, которые показала нам Сейви: дальняя, ближняя, общая сеть… Кое-кто даже пробовал ими пользоваться. Как только окажемся на месте, мы сразу выясним его расположение, кто-нибудь факсует за диском и вернется на тропический остров по воздуху. Харман, Ханна, Петир и Никто добрались до Золотых Ворот Мачу-Пикчу за час, так что дорога в рай не должна занять много времени.

Некоторые в ответ захихикали, но многие закивали, соглашаясь.

– Есть идея получше, – подал голос Греоджи. – Вы все факсуете, а я караулю соньер. Потом кто-нибудь вернется, объяснит мне дорогу.

– Тогда я тоже останусь, – вызвался Ламан; винтовку он держал неповрежденной левой рукой. – Вдруг опять нагрянут войниксы, тебе понадобится прикрытие. И товарищ, который не позволит заснуть во время полета.

Даэман устало улыбнулся.

– Согласны? – спросил он у всех.

Люди начали подтягиваться: им не терпелось покинуть зловещее место.

– Погодите, – снова сказал сын Марины. – Неизвестно, что нас там ожидает. Давайте вначале факсуем всемером: я и шестеро с винтовками – Кауль, Каман, Элла, Боман, Касман, Эдида. Если не увидим опасности, один из нас вернется минуты через две. Затем переправим больных и раненых. Том, Сирис, назначьте помощников и займитесь этим, пожалуйста. Греоджи, ты организуй вооруженное прикрытие, пока факсуют остальные. Договорились?

Колонисты поспешно закивали. Команда с винтовками вышла вперед, на звезду, выложенную в полу павильона.

– Поехали, – произнес Даэман и отстучал код необитаемого узла.

Обычно в эту секунду в воздухе раздавалось слабое шипение, перед глазами зрителей начинало мерцать, и путешественники пропадали из виду, но сейчас ничего такого не произошло.

– Попробуем по очереди, – сказал кузен Ады, хотя прежде люди без всяких затруднений факсовали вшестером. – Кауль, встань на звезду.

Мужчина повиновался, беспокойно поправив на плече винтовку. Даэман еще раз пробежался пальцами по клавишам.

Никакого результата. Ветер с воем заметал открытый павильон снегом.

– Наверное, тот узел больше не работает, – подала голос женщина по имени Сеаес, стоявшая в толпе.

– Попробую Поместье Ломана.

Сын Марины набрал привычный код.

Опять ничего.

– Чтоб нам всем провалиться! – воскликнул дородный Каман, протискиваясь вперед. – Вы ничего не напутали? Дайте я попытаюсь.

Следом за ним попытались еще пятеро. Проверили три дюжины знакомых факс-узлов. Ни один из них не отвечал. Ни Чом, ни Беллинбад, ни павильоны Небесных Колец в Уланбате – ни единый.

В конце концов люди остановились, не в силах вымолвить ни слова. На каждое лицо легла печать беспросветного ужаса и отчаяния. Никакие кошмары последнего времени – падение метеоров, отключение электричества, поломка сервиторов, ранние атаки войниксов, новости из Парижского Кратера, даже резня при Ардисе и безнадежное ожидание на Тощей Скале – еще не вселяли в сердца подобной обреченности.

Факс-узлы перестали действовать. Привычный с детства мир воистину рухнул. Оставалось лишь ожидать неминуемой смерти. Ждать, пока не вернутся безголовые твари или пока мороз, истощение и болезни не прикончат беженцев одного за другим.

Ада взобралась на маленький помост у основания колонны, чтобы все могли видеть, кто говорит.

– Мы возвращаемся в Ардис-холл! – возвестила будущая мать сильным, не терпящим возражений голосом. – До него отсюда чуть больше мили. Даже при нашей усталости дорога займет около часа. Том и Греоджи перенесут больных на соньере.

– Какого черта нам делать в бывшем особняке? – спросила невысокая женщина; супруга Хармана не признала ее лица. – Чего мы там не видели? Полусгнивших трупов, пепла и войниксов?

– Не все же сгорело! – громко возразила ей Ада, хотя не имела об этом никакого понятия: она ведь была без сознания, когда спаслась на диске из пылающих руин.

Впрочем, Даэман и Греоджи будто бы видели участки, не поврежденные огнем.

– Не все сгорело, – повторила будущая мать. – Сохранились толстые балки, остатки палаток и бараков. В крайнем случае разберем частокол и построим деревянные хижины. Что-нибудь еще из вещей уцелело. Возможно, даже ружья. Мы многое там оставили…

– Например, серых чудовищ, – вставил мужчина со шрамом.

– Пожалуй, ты прав, Элос, – согласилась Ада, – но войниксы теперь шныряют повсюду. К тому же их отпугивает яйцо Сетебоса. Покуда оно у Даэмана в рюкзаке, твари не приблизятся на пушечный выстрел. И где ты предпочтешь с ними встретиться? В холодном ночном лесу или у большого костра, в теплой лачуге, когда твои друзья будут стоять на страже?

Толпа озлобленно затихла. Кое-кто еще пытался стучать по клавишам, после чего бессильно бил кулаком по колонне.

– Почему не остаться прямо здесь? – произнесла Элла. – Крыша уже есть. Построим стены, разложим огонь. Частокол тут поменьше, его намного проще восстановить. А если факс опять заработает, мы быстренько уберемся куда-нибудь подальше.

Супруга Хармана кивнула.

– Все верно, подруга. Но как быть с водой? Придется то и дело посылать кого-нибудь к реке, а это за четверть мили отсюда, и путь опасен. Запасы будет негде хранить, да мы и сами все не разместимся под этой крышей. И еще здесь холодно. Главный особняк возводили в солнечном месте, там куча строительного материала и главное – есть колодец. Расположим новый Ардис-холл вокруг него, так чтобы не выходить за питьем наружу.

Колонисты переминались с ноги на ногу, однако не отвечали. Никого не прельщала мысль о том, чтобы вновь куда-то брести по мерзлой дороге, все дальше от павильона и надежд на спасение.

– Я отправляюсь, – объявила будущая мать. – Еще пара часов – и стемнеет. Я собираюсь развести славный костер до того, как на небе зажгутся кольца.

Она действительно вышла из павильона и пошла на запад, в сторону дороги. Даэман тронулся следом. За ним – Эдида и Боман. Затем потянулись Том, Сирис, Каман и многие другие. Греоджи занялся погрузкой больных обратно на борт соньера.

Догнав кузину, сын Марины склонился к уху молодой женщины и прошептал:

– У меня две новости: хорошая и плохая.

– Давай хорошую, – устало проговорила Ада, чувствуя, как раскалывается голова.

Супруга Хармана шагала зажмурившись, лишь иногда разжимая веки, чтобы не сбиться с каменистой дороги.

– Все двинулись за нами, – сообщил Даэман.

– А плохая? – произнесла женщина, думая про себя: «Только не плакать! Только не плакать!»

– Треклятое яйцо Сетебоса начинает потихоньку трескаться, – ответил кузен.

54

Только избавившись от верхней одежды в хрустальной усыпальнице под мраморным полом Таджа Мойры, Харман ощутил, как же здесь холодно. В исполинском сооружении тоже царил мороз, однако умная термокожа, которую девяностодевятилетний натянул на себя в кабине Эйфелевой дороги, позволяла не замечать этого. И вот он застыл в изножье прозрачного гроба, сняв термокостюм наполовину (обычный наряд кучей валялся на невидимом полу). Голые руки и грудь покрылись пупырышками.

«Это неправильно. Совершенно неправильно».

Современники Хармана были начисто лишены каких-либо религиозных взглядов, не считая трепетного благоговения перед «пóстами», обитавшими на небе, и почти одухотворенной веры в Последнее восхождение к ним и вечную жизнь на кольцах. Туринская драма дала людям самые приблизительные суждения о церковных обрядах и помыслах.

И все же в эту минуту мужчина проникся ощущением, что совершает грех.

«Но жизнь моей Ады, жизни всех, кого я знаю и кто мне дорог, возможно, зависят от пробуждения последней женщины из рода «пóстов».

– От секса с этой мертвой или впавшей в кому чужеземкой? – вслух прошептал он. – Бред какой-то. Безумие.

Харман оглянулся через плечо (казалось, Просперо сдержал свое слово; по крайней мере мага нигде не было видно) и разоблачился догола. Холод пробирал до костей. Возлюбленный Ады опустил глаза и чуть не рассмеялся: какой же он замерзший, морщинистый, съежившийся.

«А если полоумный старик надо мной подшутил?» И кто знает, не прячется он где-нибудь поблизости под покровом невидимости?

Мужчину колотила дрожь: отчасти от озноба, но больше от непреодолимой гадливости. Одна только мысль о собственном прародителе по имени Ахман Фердинанд Марк Алонцо Хан Хо Теп вызывала тошноту.

Харману вспомнилась Ада – израненная, потерявшая сознание, заброшенная на вершину Тощей Скалы вместе с жалкой кучкой беженцев, уцелевших после резни у Ардиса.

«Кто сказал, что это не ложь? Просперо ничего не стóит сотворить обманную туринскую пелену».

Да, но действовать придется так, словно видение было правдивым. Как и волнующие речи мага о том, что другу Никого необходимо учиться, необходимо изменить себя и встать на борьбу против Сетебоса, войниксов и калибано, иначе все потеряно.

«Ну что может одиночка, да еще разменявший Пять Двадцаток?» – спросил себя мужчина.

И будто бы в ответ на это забрался в массивный гроб. Потом опустился у края, стараясь не коснуться босых ног обнаженной женщины. Полупроницаемое защитное поле плотно смыкалось вокруг тела: казалось, человек погрузился в теплую воду. Лишь голова и плечи по-прежнему оставались на холоде.

В длинном и просторном саркофаге можно было улечься подле спящей дамы, не задев ее. Покрывшая подушки ткань походила с виду на шелк, однако под коленями Хармана больше напоминала мягкое металлическое волокно. Загадочное силовое поле переливалось пульсирующей энергией, которая охраняла молодость и, возможно, крепкий сон двойника Сейви.

«А вдруг, если я нырну с головой, – подумалось мужчине, – то, как и она, забудусь веков на пятнадцать? Это решило бы все мои затруднения. А главное – избавило бы от вопроса, что делать дальше».

Присев на корточки, он опустил лицо сквозь полупроницаемую преграду (кожу слегка стянуло), словно пловец, робеющий войти в реку, и очутился на четвереньках прямо над ногами спящей. Нагретый воздух, пронизанный гулом приборов саркофага, окатил тело волнами странной силы, однако грез не навеял.

«И что теперь?»

В жизни супруга Ады почти наверняка бывали случаи, когда он чувствовал себя столь же неловким; впрочем, даже при усилии память не подбросила ни одного примера.

Лишенный представлений о грехе, современный Харману мир не знал также склонности к насилию. В нем не было ни законов, ни тех, кто мог бы насаждать их среди «старомодных» людей, зато не было и агрессии между представителями разных полов; в близость вступали только по обоюдному согласию. Законы, полиция, тюрьмы – все эти слова девяностодевятилетний впервые вычитал в древних библиотечных томах. Однако негласные правила заставляли каждого невольно беречься дурной славы: никто не желал стать изгоем в крохотной компании, предающейся веселым вечеринкам, танцам и факсам туда-сюда.

К тому же секса хватало на всех желающих, а не желающие встречались крайне редко.

За свои почти полные пять Двадцаток Харман познал многих женщин. И только декаду назад, научившись разбирать таинственные каракули в книгах, он положил конец привычному ритму жизни под девизом: факсуй куда попало – переспи с кем попало. Тогда-то мужчина обзавелся нелепой идеей, будто на свете есть, может или мог бы существовать некто совершенно особенный, чьи ласки подарят им обоим необычайный опыт, не похожий на то, чем полнилось бытие людей старого образца, – бездумные связи и дружбу, доходившую до постели.

Все-таки это была дикая мысль. Делиться ею не имело смысла, да Харман и не пытался. Возможно, именно юная свежесть Ады (прошло около семи лет с ее Первой Двадцатки, когда они начали заниматься любовью и полюбили друг друга) помогла ей принять романтические бредни партнера об исключительных отношениях. Странная пара сыграла даже своеобразную «свадьбу» в Ардис-холле. Из четырехсот гостей львиная доля посмеивалась над этой причудой, видя в ней лишь новый повод устроить вечеринку; только Петир, Даэман, Ханна и несколько самых близких друзей понимали куда более глубокий смыл происходящего.

«Не думай об этом, иначе никогда не сделаешь того, что, по словам Просперо, должен сделать».

Мужчина стоял на четвереньках над незнакомкой, проспавшей – если верить лживой аватаре земной логосферы – примерно полтора тысячелетия. И он еще удивлялся, что не готов заняться сексом!

Ну почему она так похожа на Сейви? Старуха была чуть ли не самым интересным человеком, повстречавшимся на пути Хармана, однако дерзкая представительница иного века, никогда не открывавшая всей правды, загадочная, как никто из людей старого образца, никогда не привлекала его как женщина. Мужчине припомнилось ее тощее тело в облегающей термокоже.

Конечно, дама, лежавшая перед ним, не оскорбляла взгляда худобой. Многие века не истощили ее мускулов. Волосы отливали не иссиня-черным, как прекрасные локоны Ады, а очень темным каштановым цветом, причем повсюду. Кое-где они блестели, точно медь, в отраженных лучах восходящего солнца, ибо ветер уже рассеял облака над северным склоном горы Джомолунгмы. Харман видел мельчайшие поры на ее коже. Соски на грудях смотрелись не розовыми, скорее бурыми. На уверенном подбородке темнела ямочка – в точности как у Сейви. Недоставало только морщин у рта, на лбу и в уголках глаз.

«Да кто же она?» – в пятидесятый раз изумился про себя муж Ады.

«Какая разница! – прокричала часть его разума. – Если маг не соврал, она – та, с кем тебе нужно заняться сексом; та, кто научит тебя всему необходимому, чтобы вернуться домой».

Похищенный потянулся вперед и чуть опустился на женщину. Та лежала на спине, с руками вдоль боков, ладонями вниз, слегка раздвинув ноги. Ощущая себя последним насильником, Харман правым коленом подвинул левую ногу спящей немного в сторону, а левым – правую. Незнакомка не могла бы открыться ему с большей уязвимостью.

А мужчина еще никогда не был настолько холоден.

Возлюбленный Ады оперся на руки, оказавшись над распростертым телом. Затем он вскинул голову, прорвал тихонько гудящее силовое поле и принялся большими глотками пить студеный воздух. Наклонившись, друг Никого в третий раз почувствовал себя так, словно тонет в теплой воде.

Теперь он опустился на копию Сейви. Дама не шелохнулась. Ее длинные темные ресницы бестрепетно покоились на щеках, а глаза под веками совершенно не двигались, как это часто бывает у спящих. Сколько раз мужчина замечал неуловимые движения, глядя на лицо спящей супруги, озаренное лунным сиянием…

Ада.

Харман зажмурился и вообразил ее – не раненую и потерявшую сознание беженку на вершине Тощей Скалы, какой показала милую красная туринская пелена Просперо, но ту, какой была его супруга последние восемь месяцев в Ардис-холле. Вспомнил, что просыпался по ночам рядом с ней, только бы полюбоваться ее безмятежным сном. Ощутил запах чистого женского тела, которым наслаждался в их спальне в древнем особняке.

Кажется, что-то зашевелилось…

«Не обращай внимания. Пока не думай. Просто вспоминай».

Харман позволил себе воскресить в уме их первую близость с Адой. С тех пор миновало девять месяцев, три недели и два дня. Тогда они, путешествуя вместе с Ханной, Даэманом и Сейви, как раз познакомились с Одиссеем у Золотых Ворот Мачу-Пикчу. В ту ночь каждому выделили для отдыха отдельную комнату – вернее, зеленоватый шар, прилипший к оранжевой башне старинного моста: полупрозрачные сферы висели виноградными гроздьями на горизонтальной распорке в семистах с лишним футах над головокружительно далекими развалинами.

Когда все разошлись по спальням, здорово перепугавшись при виде хрустального пола, как здесь, в гробнице… впрочем, об этом лучше не надо… Харман прокрался к двери молодой женщины и тихо постучал. Хозяйка впустила гостя, и темные глаза ее ярко сверкали.

Вообще-то путешественник пришел побеседовать, а не заниматься любовью. По крайней мере он сам так думал. Однажды Харман уже ранил чувства Ады. Это случилось в Парижском Кратере, в обиталище матери Даэмана Марины, расположенном высоко на бамбуковой башне у края гигантской красноглазой воронки. Зависнув над тысячемильной черной дырой, рискуя умереть – или же лишний раз угодить в орбитальный лазарет, – девушка забралась на балкон к любимому. А мужчина ответил: «Нет». Сказал, что им «нужно подождать». И она согласилась, хотя наверняка ни один мужчина прежде не отвергал прекрасную, темноволосую Аду из Ардис-холла.

Однако в ту, другую ночь, в прозрачном шарике, висящем на Золотых Воротах Мачу-Пикчу, среди каменистых гребней Анд (название Харман узнал гораздо позже), в тысяче футов над развалинами, где обитали страшные тени… Так вот мужчина пришел, чтобы поговорить. О чем же? Ах да, хотел убедить ее остаться в особняке вместе с Одиссеем и Ханной, пока он с ее кузеном и старухой отправится в легендарное место под названием Атлантида: там якобы мог сохраниться космический корабль, который доставил бы путешественников на кольца. Харман был очень убедителен, хотя и бессовестно лгал. Внушая юной Аде, будто бы ей необходимо представить Одиссея обитателям и гостям Ардис-холла и будто бы путешествие не затянется дольше нескольких дней, на самом деле он изнывал от страха, подозревая, что Сейви втянет всех в опасную историю (так оно и вышло, старуха даже поплатилась жизнью), и очень хотел уберечь любимую от грядущих бед. Уже тогда он чувствовал: если с Адой хоть что-нибудь случится, пострадают его собственная плоть и душа.

На девушке была коротенькая сорочка тончайшего шелка. Лунное сияние лежало на бледных руках и ресницах красавицы, а гость совершенно серьезно убеждал хозяйку остаться в Ардис-холле с чужаком по имени Одиссей.

А в конце беседы поцеловал ее. О нет, всего лишь в щечку, словно отец или друг – маленького ребенка перед сном. Это Ада подарила ему настоящий, искренний, продолжительный поцелуй, обвив мужчину руками, прижимая его к себе в лунном и звездном сиянии. Юные груди коснулись Хармана сквозь легкий синий шелк сорочки.

Похищенный вспомнил, как отнес милую к маленькой постели у искривленной невидимой стены обиталища. Девушка помогла ему избавиться от пижамы. Любовники раздевались торопливо, но с какой-то особой, неловкой грацией.

Неужто с горных пиков налетел ураган, ведь узкая кровать сотрясалась, когда они предались ласкам? Наверняка так и было. Перед глазами мужчины возникло запрокинутое милое лицо, лунный свет на сосках, нежные груди, которые он по очереди накрывал широкой ладонью и подносил к губам.

Да-да, от налетевшего шквала мост содрогнулся, комната опасно и очень чувственно закачалась, и любовники тоже; Ада была под ним, сжимала ногами бедра мужчины, потом скользнула правой рукой вниз, нашла его, направила…

Что ж, на этот раз никто не помогал Харману, когда он напрягся и привстал над пахом женщины в хрустальном саркофаге. «Не получится, – мелькнуло среди нахлынувших воспоминаний и возрожденных желаний. – Она же сухая. Придется…»

Остаток мысли куда-то улетучился. Мужчина осторожно попробовал… Незнакомка оказалась мягкой, открытой, даже мокрой, как будто только и ждала его все эти годы.

Ада тоже была готова, дарила ему теплые губы и вагину, ненасытные руки, сжимала пальцы на его голой спине, когда Харман двигался внутри нее и вместе с ней. Любовники целовались, покуда мужчина – это он-то, проживший на свете целых девятнадцать лет после четвертой Двадцатки, самый старый из всех, кого знала девушка, – чуть не лишился чувств от перевозбуждения, точно подросток.

Комната все качалась под резкими порывами ветра, а они продолжали двигаться: сначала (казалось, что целую вечность) очень нежно, потом с нарастающей страстью, затем Ада заставила его потерять остатки самообладания: раскрывалась и требовала проникать еще глубже, целовала мужчину, стискивала в жарких кольцах объятий рук и ног, впивалась ногтями в кожу.

Кончив, Харман содрогался в ней несколько долгих мгновений. Красавица ответила внутренними судорогами, похожими на толчки землетрясения из бесконечно глубокого эпицентра. Вдруг показалось, будто бы мужское естество сжимает, отпускает и обхватывает крепче крохотная ручка, а не все тело любимой.