Текст книги "Олимп"

75

Демогоргон затмевает собой добрую половину объятого пламенем небосвода. Азия, Пантея и неразговорчивая Иона по-прежнему испуганно закрывают головы. Склоны гор, утесов и вулканов заполняют исполинские неясные тени: титаны, часы, скакуны-монстры, просто монстры, гигантские сороконожки – родственники Целителя, кошмарные возницы, и снова титаны занимают места, словно присяжные во время суда на ступенях греческого храма. Сквозь очки термокостюма отчетливо видно все происходящее. На вкус Ахилла, даже чересчур отчетливо.

Чудовища Тартара не в меру чудовищны, титаны слишком косматы и слишком титанического роста, а глядя на возниц и существ, которых Демогоргон окрестил часами, вообще невозможно навести полную резкость. Однажды Пелид рассек одному троянцу живот и грудь ударом клинка. Среди разрубленных ребер и вывалившихся кишок прятался крохотный гомункул; подслеповато моргая, он уставился на человека бледно-голубыми глазками. Это был единственный раз, когда быстроногого стошнило на поле боя. Так вот на этих тварей было так же трудно смотреть.

В то время как Демогоргон ожидает, пока присяжные из ночных кошмаров соберутся и рассядутся по местам, Гефест вытягивает из дурацкого пузыря на своей голове тонкий шнур и подключает его другим концом к шлему Ахилла.

– Так слышно? – спрашивает хромой карлик. – Надо потолковать, у нас мало времени.

– Я-то слышу, а Демогоргон? Раньше у него получалось.

– Нет, это жесткая связь. Наш Демогоргон хоть и похож невесть на что, но он же не Дж. Эдгар Гувер.

– Кто?

– Не важно. Послушай, сын Пелея, нужно согласовать, что мы будем рассказывать великанской братии. От этого зависит очень многое.

– Не называй меня так! – рычит Ахилл с огнем в глазах, от которого застывали на поле сечи вражеские войска.

Гефест – и тот шарахается назад, натянув коммуникационный провод.

– А как я тебя назвал?

– Сыном Пелея. Не желаю больше слышать этого имени.

Бог ремесел воздевает руки в тяжелых перчатках ладонями кверху.

– Ладно. Давай о деле. Минута-другая, и здесь начнется суд «кенгуру»[70]70
  Незаконное судебное разбирательство; комедия суда. Намек на то, что через закон «перепрыгивают», обходят его.


[Закрыть].

– Что такое кенгуру?

Мужеубийцу безумно раздражает вся эта глупая тарабарщина. Между прочим, клинок по-прежнему у него в руке. Внутренний голос упорно подсказывает герою, что прикончить так называемого бога можно одним ударом; что для этого достаточно распороть металлическое одеяние бородатого идиота и, отступив назад, наблюдать, как он задохнется насмерть в ядовитой кислотной атмосфере. С другой стороны, Гефест – олимпиец, пусть и вдали от целебных баков, управляемых большой букашкой. Так что возможно, нахальный урод подобно греку будет попросту кашлять и содрогаться, корчась от боли целую вечность, покуда его не слопает одна из Океанид. Вот бы попробовать!..

Ахилл берет себя в руки.

– Забудь, – отвечает Гефест. – Что ты скажешь Демогоргону? Или поручишь мне говорить?

– Нет.

– Ну, тогда надо заранее договориться. О чем ты еще попросишь титанов, не считая убийства Зевса?

– Я и не думал их об этом просить, – твердо произносит ахеец.

Бородатый карлик изумленно таращит глаза под выпуклыми стеклами шлема.

– Разве? Я думал, мы здесь как раз за этим.

– Я сам порешу Громовержца, – заявляет Ахиллес. – И скормлю его печень Аргусу, любимому псу Одиссея.

Кузнец испускает вздох.

– Хорошо. Но для того, чтобы я воссел на олимпийском престоле (помни, ты обещал, и Никта подтвердила нашу сделку), все-таки необходимо вмешательство Демогоргона. А он не в своем уме.

– Не в своем уме? – отзывается мужеубийца.

Чудовищные тени в основном уже расселись по местам среди хребтов и потоков лавы.

– Слышал, как он тут распространялся о верховном Боге? – произносит Гефест.

– Если это не про Зевса, тогда я не знаю, о ком речь.

– Демогоргон имеет в виду единственного верховного повелителя всей вселенной. – И без того скрипучий голос калеки еще сильнее хрипит по линии жесткой связи. – Бога с большой буквы «Б» и никаких иных.

– Чушь какая-то, – говорит ахеец.

– Ну да, – соглашается кузнец. – Вот почему сородичи Демогоргона заточили его в пучине Тартара.

– Сородичи? – повторяет быстроногий, не веря своим ушам. – Хочешь сказать, он такой не один?

– Само собой. Никто не появляется на свет в единственном экземпляре. Такие вещи пора и тебе знать, Ахилл. Наш Демогоргон помешан, как троянская сортирная крыса. Он поклоняется какому-то единому всемогущему Богу с большой буквы «Б», которого иногда зовет «Тихим».

– Тихим? – Мужеубийца пытается вообразить молчаливого бога. Такого ему точно не приходилось видеть.

– Вот именно! – рычит Гефест в микрофон своего шлема. – Только этот самый «Тихий» – еще не весь единый и всемогущий тот-что-не-с-маленькой-буквы, а лишь одна из Его сущностей… Причем «Его» тоже пишется с большой «Е»…

– Хватит уже о размерах, – обрывает калеку ахеец. – Выходит, ваш Демогоргон все-таки верит не в одного-единственного бога.

– Да нет же, – упирается Гефест. – Этот великий Бог имеет множество ликов, или аватар, или форм, совсем как Зевс, когда ему хотелось охмурить очередную смертную красотку. Помнишь, однажды он превратился в лебедя…

– И каким хреном все это связано со слушанием, которое начнется через полминуты, мать его? – рявкает Ахиллес в усилитель термокостюма.

Бог огня хватается ладонями за стеклянный пузырь, под которым располагаются уши.

– Тише ты! – шипит карлик. – Послушай, это главное, что нужно учесть, если мы намерены убедить Демогоргона выпустить отсюда титанов и прочих, атаковать Зевса, стереть в порошок нынешних олимпийцев и объявить меня новым правителем…

– Ты же говорил, Демогоргона сюда самогó заточили.

– Говорил. Однако Никта – Ночь – открыла Брано-Дыру между Олимпом и Тартаром. Мы еще можем вернуться, если только проход не сомкнется до того, как начнется это чертово слушание, суд, разбирательство или как его там. Кстати, насколько мне известно, Демогоргон может выбраться отсюда, когда пожелает.

– Какая же это тюрьма, из которой можно улизнуть в любое время? – Быстроногому начинает казаться, что сумасшедший здесь именно бородатый кузнец.

– Ты должен кое-что услышать о расе Демогоргона, – произносит голова-пузырь, надетая на тело из блестящих шаров. – Совсем немного… Большего все равно никто не знает. Демогоргон заточил сам себя, потому что ему так велели. Он мог бы квант-телепортироваться в любую минуту… если найдется достаточно веский повод. Осталось лишь доказать, что наша просьба и есть такой повод.

– Хорошо, мы получили Брано-Дыру, как ты предсказывал еще на Итаке, прежде чем я разбудил Зевса, – вслух размышляет Ахилл. – А Ночи-то что от этого?

– Вопрос выживания, – бросает Гефест, озираясь по сторонам.

Похоже, чудовища в сборе. Пора открывать заседание. Все ожидают речи Демогоргона.

– Как это – выживания? – шипит мужеубийца в микрофон. – Ты говорил, ее страшится сам Кронид. И еще – проклятых Судеб. Он ей не причинит вреда.

Прозрачный пузырь поворачивается из стороны в сторону: карлик качает головой.

– Он тут ни при чем. Просперо, Сикоракса и люди… существа… которые помогли сотворить Зевса, меня, остальных богов и даже титанов. Я не о знаменитой связи Урана-Неба с Землей-Геей, а о тех, что были раньше.

Раньше, до Земли и Никты?… Сотворили богов и титанов?… Ахиллес пытается уложить в голове непривычную идею. Та не укладывается.

– Они на десять лет заключили существо по имени Сетебос на Марсе и на Земле Илиона, – продолжает Гефест.

– Кто заключил? – Герой совершенно сбит с толку. – Какой Сетебос? И что мы скажем Демогоргону через минуту?

– Ахиллес, ведь ты достаточно сведущ в нашей истории, чтобы знать, каким образом Зевс и другие желторотые олимпийцы одолели папашу Крона и прочих титанов, хотя и уступали им в силе?

– Да знаю я! – Ахеец вновь ощущает себя юнцом на воспитании у кентавра Хирона. – Кронид победил в этой войне, призвав на помощь ужасных чудовищ, против которых титаны были бессильны.

– И какое же самое ужасное из этих ужасных чудовищ? – менторским тоном вопрошает мини-бог по линии жесткой связи.

От злости Ахиллу хочется прирезать наглеца на месте.

– «Сторукий великан», – отвечает мужеубийца, собрав в кулак остатки терпения. Демогоргон заговорит с минуты на минуту, а весь этот треп ни капли не помог подготовиться к выступлению. – Страшное существо со множеством верхних конечностей; вы его зовете Бриареем, а древние люди нарицали Эгеоном.

– Тот, кого величают Бриареем и Эгеоном, на самом деле носит имя Сетебос, – шипит Гефест. – Десять лет он отвлекался от алчных устремлений, питаясь за счет жалкой войнушки между кратковечными армиями троянцев и ахейцев. А теперь он опять на воле, и квантовые основы Солнечной системы под угрозой. Никта опасается, что они уничтожат не только собственную Землю, но и новый Марс и все принадлежащее ей темное измерение. Брано-Дыры соединяют любые пространства. Они вообще переходят последние грани – Сикоракса, Сетебос, Просперо и остальная их братия. Судьбы предвещают тотальное квантовое разрушение, если кто-нибудь или что-нибудь не вмешается. Поэтому Ночь предпочтет увидеть меня, малорослого калеку, на олимпийском престоле, нежели ждать, пока весь мир обломается.

Поскольку Ахилл ни рожна не смыслит в несусветном лепете бога-карлика, он хранит молчание.

Демогоргон прочищает несуществующее горло, призывая толпу к порядку. Титаны, часы, возницы, целители, прочие уродливые тени затихают.

– Знаешь, что самое лучшее? – Гефест понижает голос до шепота, словно гигантская бесформенная масса под покровом способна услышать его даже по жесткой линии. – Демогоргон и его божество, так называемый «Тихий», лопают Сетебосов, как закуску, и не давятся.

– Да это не Демогоргон помешался, – шепчет в ответ герой. – Это ты свихнулся, как троянская сортирная крыса.

– И все-таки ты позволишь мне говорить за нас обоих? – шепчет хромоногий кузнец, настойчиво подчеркивая каждый слог.

– Хорошо, – отзывается Ахиллес, – но попробуй сказать что-нибудь, что придется мне не по нраву, и я нарежу этот милый костюмчик на железные шарики, отрублю твои собственные шары и скормлю их тебе же прямо через шлем.

– Спасибо за предупреждение, – произносит Гефест и выдирает провод.

– МОЖЕТЕ ИЗЛАГАТЬ ВАШУ ПРОСЬБУ, – грохочет Демогоргон.

76

Вопрос о том, отдавать ли Никому соньер, решили вынести на общее голосование. Собрание назначили на послеобеденное время, когда бóльшая часть насущных дел была исполнена и по периметру выставлено минимальное количество стражников, так чтобы могло явиться большинство уцелевших обитателей Ардиса (вместе с Ханной и шестью новичками их стало пятьдесят пять человек). Однако слухи о просьбе бывшего Одиссея долетели уже до самых дальних дозорных, и люди твердо настроились против.

Ада провела остаток утра в разговорах со своей подругой. Та безутешно горевала об утраченных товарищах и спаленном особняке. Будущая мать напомнила ей, что на руинах можно когда-нибудь возвести новое здание, пусть и похуже прежнего.

– Думаешь, мы доживем? – спросила Ханна.

Хозяйка разоренного имения не знала, что ей ответить, и просто сжала руку подруги.

Зашла речь о Хармане, таинственно исчезнувшем у Золотых Ворот по воле Ариэля, но все еще где-то живом, как сердце подсказывало его супруге.

Потом болтали о мелочах: о способах приготовления пищи в последнее время, о надеждах Ады расширить боевой лагерь прежде, чем войниксы вновь надумают напасть.

– Вы уже знаете, почему этот маленький Сетебос держит их на расстоянии? – поинтересовалась Ханна.

– Понятия не имеем, – ответила подруга и проводила ее к Яме.

Детеныш – или, как выразился Никто, «вошь» – Сетебоса тихо сидел на дне, подвернув под себя руки и щупальца; в его желтых глазах сверкало нечеловеческое хладнокровие, что было во много раз хуже обычной злобы.

Ханна сжала виски ладонями.

– Ой, мама… Господи… Он лезет прямо в мой разум!

– Я знаю, – глухо сказала Ада, как бы невзначай направив дротиковую винтовку на массу голубовато-сизой ткани с розовыми руками в нескольких ярдах у себя под ногами.

– А если он… одолеет? – спросила брюнетка.

– Хочешь сказать, возьмет над нами верх? Обратит колонистов друг против друга?

– Да.

Супруга Хармана пожала плечами.

– Мы ожидаем этого со дня на день или с ночи на ночь. Были разговоры. Пока что, если Сетебос обращается сразу ко всем, его чуть слышно, точно слабую вонь издалека, но если голос громкий, как сейчас у тебя в голове, значит, монстр нацелился только на одного. До всех остальных долетает… ну, что-то вроде эха.

– Так, по-вашему, когда он кем-нибудь завладеет, – начала Ханна, – это будет один-единственный человек?

Ада снова пожала плечами.

– Вроде того.

Собеседница покосилась на тяжелую винтовку в руках подруги.

– Но если, например, он возьмется за дело прямо сейчас, ты можешь убить меня… и многих других… прежде чем…

– Да, – согласилась жена Хармана. – Это мы тоже обсуждали.

– И что же, придумали какой-нибудь план?

– Да, – чуть слышно произнесла Ада, застыв над Ямой. – Мы покончим с этой мерзостью раньше, чем она успеет набрать силу.

Ханна кивнула.

– Но прежде вам придется перебросить всех людей в безопасное место. Ясно теперь, почему никто не желает временно дать Одиссею соньер.

Будущая мать невольно вздохнула.

– Знаешь, зачем он этого требует?

– Нет. Одиссей не сказал. Он вообще от меня много утаивает.

– И все-таки ты его любишь.

– С нашей самой первой встречи на Мосту.

– Ты же смотрела туринскую драму, пока пелены не отключились, Ханна. Тебе известно, что тот Одиссей был женат. Он рассказывал другим о своей жене Пенелопе. О сыне-подростке по имени Телемах. Герои объяснялись между собой на каком-то странном языке, но мы понимали каждое слово.

– Верно. – Ханна потупилась.

Малыш Сетебос вдруг оживился и забегал по Яме, перебирая розовыми ладошками. Пять тонких щупалец зазмеились по стене, обвили прутья решетки и принялись их дергать, покуда зрительницам не показалось, будто металл начал поддаваться. Бесчисленные глаза чудовища блестели ярким желтым огнем.

Кузен Ады возвращался из леса, спеша на собрание, когда впервые в жизни увидел призрака. Мужчина нес на спине тяжелый мешок: нынче была его очередь рубить и таскать дрова вместо того, чтобы стоять на карауле или охотиться. И вдруг из-за деревьев, примерно в дюжине ярдов от Даэмана, возникла женщина.

Сперва он заметил ее лишь краем глаза: понял только, что встретил человека и, следовательно, ардисского колониста, а не войникса, и несколько секунд продолжал идти, опустив свою винтовку, глядя вниз и поправляя на спине грузную ношу, но потом повернулся прямо к женщине, чтобы поздороваться, – и врос в землю.

Перед ним была Сейви.

От неожиданности мужчина выпрямился, и тяжелые дрова чуть не опрокинули его на спину. Его глаза буквально полезли на лоб.

Да, это была Сейви – однако не та седая старуха, которую Калибан убил и уволок в глубины подземных пещер на орбитальном острове Просперо около года назад: дамочка выглядела гораздо моложе и красивее.

Воскресшая покойница? Вряд ли.

«Привидение», – мелькнуло в помутневшем от испуга рассудке Даэмана. В его дни «старомодные» люди не верили в духов, они и слова-то такого не слышали; сын Марины впервые узнал о призраках прошлой осенью, из «проглоченной» старой книги в библиотеке Ардис-холла.

Но что это, если не призрак?

Помолодевшая Сейви казалась не очень материальной. Она как бы слабо мерцала, когда заметила мужчину, повернулась и двинулась прямо к нему. Даэман с ужасом понял, что видит сквозь нее, даже отчетливее, нежели сквозь голограмму Просперо на орбитальном острове.

Однако чутье подсказывало: это вовсе не голограмма, а нечто… настоящее, настоящее и живое, хотя оно испускало тусклое свечение и не оставляло следов на высокой бурой траве. Женщина была одета в один лишь термокостюм, который скорее обнажал, нежели скрывал очертания тела. Так она и выглядела – совершенно нагой. Бледно-голубая термокожа рисовала при ходьбе работу каждой мышцы, подчеркивала легкое качание бюста. Даэман привык видеть Сейви в подобном облачении, вот только привидение щеголяло высокой, а не обвислой, как у старухи, грудью, плоским животом, упругими ягодицами и сильными молодыми мускулами.

Сын Марины освободился от лямок рюкзака, сбросил наземь дрова и схватил винтовку обеими руками. В двухстах с лишним ярдах темнела внутренняя ограда, над рядом бревен даже двигалась чья-то голова; больше вокруг не виднелось ни души. Мужчина и призрак были одни на зимнем поле у кромки леса.

– Здравствуй, Даэман.

Знакомый завораживающий голос. Молодой, звенящий жизненной силой, но, безусловно, знакомый.

Мужчина промолчал. Дух остановился на расстоянии вытянутой руки. Его контуры ежесекундно мерцали. Когда женщина становилась «реальной», кузен Ады мог разглядеть даже ореол вокруг торчащих сосков; он вдруг сообразил, что Сейви была очень красива в молодости.

Призрачная дама смерила его с ног до головы незабываемым темнооким взором.

– Отлично выглядишь, Даэман. Ты похудел, подкачал мускулов.

Мужчина по-прежнему не отвечал. Каждому, кто по каким-либо делам отправлялся в лес, вешали на шею высокочастотный свисток, запас которых недавно откопали на развалинах. Достаточно было дунуть в него, и дюжина вооруженных людей сбежалась бы на подмогу быстрее, чем за минуту.

Сейви растянула губы в улыбке.

– Ты прав. Я – не она. Мы никогда не встречались. Я знаю тебя лишь по рассказам Просперо и видеозаписям.

– Кто ты? – хрипло, испуганно, напряженно спросил Даэман.

Привидение пожало плечами так, словно это не имело никакого значения.

– Меня зовут Мойра.

Мужчине ее слова ничего не сказали. Сейви не упоминала никого с таким именем. Да и Просперо – тоже. В голове промелькнула бредовая мысль: «Может, Калибан был оборотнем?»

– Что ты такое? – вымолвил наконец сын Марины.

– Ага! – сипло, совсем как Сейви, усмехнулась женщина. – Изумительно умный вопрос. Не «почему ты похожа на мою погибшую подругу?», а «что ты такое?». Старый маг оказался прав. Ты никогда не был настолько глуп, как выглядел со стороны. Даже год назад.

Даэман взялся за свисток, ожидая продолжения.

– Я постженщина, – промолвил дух Сейви.

– «Пóстов» больше нет, – отозвался мужчина и чуть приподнял свисток.

– Не было, – поправил его мерцающий призрак. – А теперь есть. Один. Я.

– Что тебе здесь надо?

Собеседница медленно протянула руку и тронула его за правое предплечье. Даэман ожидал, что ладонь пройдет сквозь него, но ощутил через одежду вполне осязаемое прикосновение длинных пальцев и слабый электрический разряд.

– Я хочу пойти с тобой на общее собрание, послушать, как вы проголосуете, давать ли Никому соньер.

«Чтоб ей провалиться, она-то откуда знает?!»

– Если ты там появишься, то, может, не получится ни собрания, ни голосования. Даже Одис… даже Никто пожелает узнать, кто ты, откуда взялась и зачем ты здесь.

Она пожала плечами.

– Может быть. Однако другие меня не увидят, только ты. Этому маленькому фокусу Просперо научил моих сестер, когда они решили сделаться богами, вот и я не отказалась от новой возможности. Время от времени помогает.

Человек повертел свисток левой рукой и незаметно положил указательный палец правой на спусковой крючок винтовки, глядя на женщину, которая становилась то ясно видной, то прозрачной, то вновь отчетливой. Она уже столько наговорила, что Даэман не знал, о чем и спросить. Внутренний голос подсказывал: стрелять рано. Мужчина и сам не смог бы объяснить, в чем дело.

– А какое тебе дело до собрания? – спросил он.

– Меня интересует исход.

– Почему?

Она улыбнулась.

– Даэман, раз уж я способна отвести глаза остальным пятидесяти пяти колонистам, то явно могла бы скрыться и от тебя. Но предпочла поступить иначе. Потолкуем после голосования.

– О чем потолкуем?

Даэман своими глазами видел бурые, высохшие мумии последних (как полагали он, Харман и Сейви) постлюдей, плававшие в разреженной и зловонной атмосфере мертвого царства Просперо. Большинство из них Калибан успел обглодать сотни лет назад. Та ли она, за кого себя выдает? Мужчина не имел никакого понятия, однако, на его взгляд, загадочная Мойра напоминала скорее богинь из туринской драмы – Афину или помолодевшую Геру. До Афродиты она, пожалуй, чуть-чуть не дотягивала. Внезапно ему припомнились уличные алтари, воздвигнутые в Парижском Кратере в честь олимпийцев из истории о Троянской осаде.

Теперь жители Парижского Кратера мертвы все до единого, включая Марину. Убиты и съедены Калибаном. А родной Даэману город погребен под синими льдами. Может, его обитатели и впрямь почитали туринских небожителей, но это не принесло им удачи. Вот и мужчина не ждал ничего доброго от свидания с богиней из драмы.

– Потолкуем о том, где находится твой приятель Харман, – произнесло привидение по имени Мойра.

– Где он? Как он? – Уже замолчав, Даэман понял, что сорвался на крик.

Опять знакомая улыбка.

– Все вопросы – после собрания.

– Скажи по крайней мере, что здесь такого важного, раз ты явилась… откуда бы то ни было… чтобы понаблюдать? – В речах мужчины звучала сталь, появившаяся в его характере в течение последнего года.

Мойра кивнула.

– Конечно, это важно, вот почему я пришла.

– Как? Почему? Для кого?

Призрак промолчал, однако улыбка исчезла.

Даэман выпустил свисток.

– А что именно важно: чтобы мы дали соньер Никому или, наоборот, не дали?

– Я просто хочу послушать, – промолвило привидение. – Голосовать не буду.

– Я и не спрашивал…

– Знаю, – сказал дух голосом Сейви.

Ветер донес перезвон колокола. Колонисты начинали сходиться к центральному укрытию.

Даэман не торопился следовать их примеру. Он понимал, что безопаснее было бы привести в лагерь живого войникса, чем призрака. А еще – что времени на принятие решения почти не осталось.

– Если ты в состоянии появиться на сборе незаметно для всех, то зачем показалась мне? – глухо спросил он.

– Говорю же, – отозвалась молодая женщина, – таков мой выбор. Чтó, если я вампир и не могу никуда войти в первый раз, не получив приглашения?

Мужчина не представлял себе, что такое вампир, но и не горел желанием выяснять это.

– Нет, – отрезал он. – Я не намерен приглашать тебя в наш поселок, пока не услышу хотя бы одной серьезной причины.

Мойра вздохнула.

– Просперо и Харман предупреждали, что ты упрямец, но я не представляла, до какой степени.

– Говоришь, будто видела Хармана? – нахмурился Даэман. – Расскажи что-нибудь, чтобы я тебе поверил: как он там, где он?

Собеседники смотрели друг другу в глаза; казалось, воздух между ними вот-вот заискрится.

Колокольный звон оборвался: видимо, собрание началось.

Даэман недвижно стоял и молчал.

– Ладно, – сказала Мойра, еле заметно улыбнувшись. – У твоего приятеля шрам на лобке, над самым пенисом. Не знаю откуда: я не спрашивала. Но Харман получил эту рану после того, как в последний раз наведался в лазарет. Целебные баки не оставили бы от нее никакого следа.

Мужчина и глазом не моргнул.

– Я не видел Хармана голым. Может, что-нибудь еще?

Женщина легко рассмеялась.

– Врешь. Когда мы с магом дали твоему другу термокожу, в которой он ходит и доныне, Харман точно знал, как ее надевать, а это непросто. Он сказал, что на орбитальном острове вы проходили в такой одежке несколько недель и что однажды раздевались перед Сейви. Следовательно, ты видел товарища без ничего, а шрам нельзя не заметить.

– Почему Харман опять в термокоже? – спросил Даэман. – Где он?

– Отведи меня на собрание. Обещаю, что все расскажу потом.

– Лучше поговори с Адой, – предложил мужчина. – Все-таки они… э-э-э… женаты. – Непривычное слово заставило его запнуться.

Мойра сверкнула зубами.

– Я расскажу тебе, а ты, если сочтешь нужным, передашь ей мои слова. Идем?

Она протянула левую руку, изогнув ее так, словно приглашала мужчину проводить себя на торжественный ужин.

Даэман подумал – и взял незваную гостью за локоть.

– …вот в этом и заключается моя просьба, – говорил Никто/Одиссей, когда кузен Ады вступил в круг из сорока четырех колонистов.

Большинство сидели на спальных мешках или одеялах. Кое-кто стоял. Даэман встал чуть поодаль.

– Ты хочешь забрать соньер – а с ним нашу единственную надежду на выживание, – сказал Боман, – а сам не объясняешь, зачем и надолго ли.

– Верно, – произнес бородач. – Может быть, всего лишь на несколько часов. Я бы запрограммировал диск прилететь обратно с помощью автопилота. Но есть вероятность, что аппарат вообще не вернется.

– Тогда мы все умрем, – вмешался мужчина по имени Стеф, один из уцелевших жителей Хьюз-тауна.

Силач не ответил.

– Скажи хотя бы, зачем он тебе, – подала голос колонистка Сирис.

– Нет, – возразил Никто, – это личное.

Сидящие и стоящие люди захихикали, словно грек отколол забавную шутку. Однако Никто хранил серьезный и мрачный вид.

– Иди поищи другой соньер! – выкрикнул Каман, считавший себя военным экспертом.

Он уже говорил другим, что никогда не доверял даже подлинному Одиссею из драмы, которую наблюдал ежедневно в течение последних десяти лет перед Великим Падением, и тем более не собирался верить его престарелой копии.

– Я бы нашел, если б мог, – невозмутимо ответил Никто. – Но ближайшие машины, о которых мне известно, спрятаны в тысячах миль отсюда. Слишком долго лететь на моем импровизированном плоту, если он вообще доберется. Так что соньер мне нужен сегодня. Сейчас.

– Зачем? – повторил колонист по имени Ламан, рассеянно потирая перевязанную правую ладонь, лишенную четырех пальцев.

Грек не проронил ни слова.

Ада, стоявшая рядом с бородатым силачом с начала собрания, негромко сказала:

– Никто, объясни, пожалуйста, что мы выиграем, дав тебе летающий диск.

– Если все получится, как я задумал, то, вероятно, факс-узлы опять заработают. Через несколько часов, самое большее – дней.

Толпа шумно заахала.

– Но скорее всего, – закончил широкоплечий герой, – ничего не выйдет.

– Вот почему ты хочешь взять соньер? – спросил Греоджи. – Чтобы вновь запустить факс-павильоны?

– Нет, – покачал головой Никто. – Это лишь побочный эффект моего путешествия. Да и то – сомнительный.

– А может… нам будет еще… какая-то выгода? – подала голос Ада, явно настроенная благожелательнее всех прочих слушателей, на чьих изможденных лицах читалась мрачная неприязнь к чужаку.

Грек пожал плечами.

В лагере воцарилась такая мертвая тишина, что с юга, с удаления более чем в четверть мили, долетели оклики часовых. Сын Марины повернулся: Мойра по-прежнему стояла рядом с ним, скрестив руки на затянутой в термокожу груди. Как это ни удивительно, ни один из собравшихся и бровью не повел в сторону призрака, хотя многие, включая Никого, Аду и Бомана, внимательно посмотрели на Даэмана, когда тот входил в ворота.

Бородач выбросил перед собой могучие руки, раскинув пальцы, точно хотел дотянуться до всех присутствующих – или же оттолкнуть их прочь.

– Вы желаете, чтобы я сотворил для вас чудо. – Приглушенный, но мощный, натренированный для публичных выступлений голос оратора отражался эхом от частокола. – Такого чуда не существует. Останьтесь тут со своим соньером – и будете рано или поздно убиты. Эвакуируйтесь вниз по реке на остров – и войниксы последуют за вами. Они по-прежнему факсуют, пользуясь не только известными «старомодным» узлами. Прямо сейчас вас окружают десятки тысяч войниксов, скопившихся в паре миль отсюда, в то время как по всей Земле уцелевшие люди прячутся в пещерах, в башнях и среди развалин своих городов. Серые твари проливают человеческую кровь. Вам еще повезло засадить в яму это… существо. Но через несколько дней, а то и часов, окаянная вошь Сетебоса наберется сил, вырвется на свободу и проникнет к вам в головы. Поверьте на слово, это вряд ли кому-то понравится. И в конце концов горбатые войниксы все равно придут за вами.

– Тогда нам тем более не стóит расставаться с летучей машиной! – выкрикнул мужчина, которого звали Кауль.

Никто обратил свои руки ладонями кверху.

– Возможно. Но учтите: очень скоро на этой планете вам станет негде скрыться. Думаете, вы одни обладаете поисковой функцией? Войниксы и калибано тоже наделены ею, и при том их функции в отличие от человеческих исправны по сей день. Вас непременно отыщут. Не они, так Сетебос, когда насытится историей вашей Земли.

– Ты предлагаешь какой-то иной выход? – осведомился Том, немногословный врач общины.

– Я – нет, – произнес грек, возвышая голос. – Не мое дело – дарить вам шанс, хотя он у вас появится, если мой полет увенчается успехом. Только вот вероятность удачи мала, не буду лгать. Вы заслуживаете правды. Однако если в ближайшее время что-нибудь серьезно не переменится, и дело тут не в соньере, ваши шансы на удачу равны нулю.

Даэман, поклявшийся себе хранить молчание весь вечер, вдруг услышал собственный громкий голос:

– Мы можем улететь на орбитальные кольца, Никто? По шестеро, на соньере. Там безопасно?

Все лица обратились к говорившему. И ни единого взгляда – к стоящей в каких-то шести футах от него мерцающей Мойре.

– Нет, – ответил бородач. – На кольцах тоже небезопасно.

Внезапно со своего места поднялась темноволосая женщина по имени Эдида. Одновременно смеясь и всхлипывая, колонистка выкрикнула:

– Ты не оставляешь нам никакой надежды, чтоб тебе провалиться!

Впервые за вечер Одиссей/Никто улыбнулся – издевательски, хамовато сверкнул белоснежными зубами сквозь почти седую бороду.

– Это не я должен дарить вам надежду, – резко промолвил он. – Тут все зависит от воли Судеб. Это вы можете дать мне шанс… или не дать.

Ада выступила вперед.

– Давайте проголосуем. Участие принимают все до одного, поскольку на карту поставлено выживание нашего рода. Те, кто за то, чтобы разрешить Одиссею… прошу прощения, Никому… взять соньер, пожалуйста, поднимите правую руку. Кто против, не поднимайте.