Текст книги "Надежда ''Дерзкого''"

В свой первый после болезни рабочий день я очень устал и отправился ночевать к себе в каюту. Она показалась мне такой же чужой, как и в прежние пять ночей, которые я провел в ней до того, как попал в лазарет. Меня ждали чистые простыни и полотенца, опять-таки благодаря Филипу, наладившему, пока я болел, работу прачечной.

Терзаемый одиночеством, я стал подогревать в себе злость к Филипу. Это из-за него мне пришлось просить прощения у мятежника Андроса, нарушившего дисциплину в первый же день моего пребывания на борту «Дерзкого». В сущности, Филип отказался выполнить мой приказ…

Из зеркала на меня смотрело болезненное лицо с белой повязкой. И когда я очень осторожно снял ее, то почувствовал приступ тошноты.

Рана была ужасной. Несколько дней назад обожженная кожа отделилась от мяса из-за скопившейся под ней жидкости и образовался волдырь, который вскоре загноился. Потом кожа слезла, и появилось огромное красное, отвратительного вида пятно. Со временем краснота пройдет, но уродливый след от ожога останется. Вспомнился Симмонс, потом убитый мною матрос. Может, это безобразное пятно – метка Каина? Я разразился истеричным смехом, потом меня прошибла слеза, я упал на кровать и вскоре заснул.

* * *

Дни проходили в трудах и заботах. Моей главной задачей было ускорить возвращение домой, к Солнечной системе. Мы и так уже задержались. Прежде всего следовало точнейшим образом рассчитать курс, чтобы не тратить потом драгоценное топливо на корректировку траектории. Это дало бы возможность потратить все или почти все топливо на ускорение, чтобы достигнуть максимальной скорости. Правда, необходимо бьио оставить немного топлива на случай, если корректировка все-таки потребуется. В космосе всякое бывает.

«Дерзкий» был снабжен несколькими независимыми реактивными двигателями с небольшими резервуарами. Топливо в них подавалось из огромного центрального резервуара по трубам насосами, питавшимися от бортовой термоядерной электростанции. Во избежание утечки перед запуском двигателей следовало все проверить. Потеря каждого литра топлива вела к снижению конечной скорости корабля.

Все это я объяснил инженеру Касавополусу и приказал произвести тщательную проверку. Он мрачно меня выслушал и принялся за работу.

А я в очередной раз стал просматривать список грузов в трюме, помечая те, которые можно выбросить за борт для облегчения веса «Дерзкого». Чем меньше вес – тем больше скорость. Даже небольшое прибавление в скорости существенно скажется на времени полета, если речь идет о многих годах. Впрочем, если быть честным до конца, я не верил, что нам удастся добраться до Солнечной системы. Пассажиров и экипаж я старался обнадежить, это был мой долг, сам же понимал, что шансов на благополучный исход почти нет и спасательного корабля мы вряд ли дождемся.

Оставаясь на мостике в одиночестве, я размышлял о всех мыслимых и немыслимых способах выживания, в том числе и о возможности расчленения корабля. В самом деле, зачем нам теперь трюмы или шлюпочное отделение? Можно также избавиться от двух уровней-дисков. Конечно, это потребует колоссальной работы, причем высококвалифицированной. Я взвесил все «за» и «против». Нет, моему экипажу с такой сложной задачей не справиться. Да и нужно ли вообще уменьшать вес? Ведь наши радиосигналы долетят до Солнечной системы через девятнадцать лет. Если на Земле их примут и пошлют нам помощь и если спасательный корабль нас найдет, скорость вообще не будет иметь никакого значения. С другой стороны, неизвестно, уловит ли Земля вообще наши сигналы, если учесть огромное расстояние и наличие множества разнообразных помех.

А вот разгрузить трюм я решил твердо – это не займет много времени. На борту «Дерзкого» помимо запасов продовольствия, воды и прочего, что необходимо для жизнедеятельности корабля, были также грузы для планет-колоний. В Адмиралтействе, конечно, не придут в восторг от того, что выброшены ценные грузы, но особых неприятностей не предвидится, тем более что все это может быть потом найдено в космосе и доставлено по назначению.

Выбрасывать все подряд вряд ли целесообразно, мало ли что может понадобиться в столь долгом путешествии. Я составил список и показал его Филипу. Уолтер Дакко, находившийся рядом, занервничал.

– Хотите что-то сказать? – спросил я.

– Да, – затараторил Дакко, – я понимаю, что это не мое дело…

– Совершенно справедливо, но я готов вас выслушать.

– Командир, не поторопились ли вы с решением выбросить грузы? Подумали о том, как это повлияет на людей?

– Что вы имеете в виду?

– Это подействует на людей угнетающе. Лишит их надежды на спасение, повергнет в отчаяние.

– Но это уменьшит вес корабля! Вы возражаете? – жестко спросил я, намереваясь поставить его на место.

– Просто смотрю на вещи реально. Поверьте, вас могут не понять.

– Приказы командира обсуждению не подлежат, – вмешался Филип, – Им надо подчиняться беспрекословно.

– Не беспокойтесь, сэр, я не собираюсь нарушать приказ командира. Но посудите сами: вы пообещали людям спасательный корабль, а сами у них на глазах выбрасываете ценные грузы. Вас сразу заподозрят в обмане. Зачем нужна скорость, если вот-вот подойдет помощь? Теперь не только бунтовщики не станут вам верить. А без доверия нам сейчас никак нельзя!

– Но мы не собираемся бездействовать, – по-солдафонски оборвал я его. – Мне все равно, что подумает экипаж, его дело – подчиняться приказам!

– Да, сэр. Но ходят разговоры, что командир не пытается починить…

– Молчать!

– …сверхсветовой двигатель, – договорил Уолтер Дакко и тут же добавил: – Есть, сэр.

Я вскочил, сжимая в бешенстве кулаки, и заорал:

– Сверхсветовой двигатель починить невозможно! Так и передайте всем, мистер Дакко! Это могут сделать только специалисты-ремонтники в порту!

Уолтер Дакко упрямо молчал, будто не слыша.

Несколько дней я мучительно размышлял, что выбросить, а что оставить. Например, мебель и все остальное из пустующих кают? Или же шлюпку? Она весит немало. В конце концов я пришел к выводу, что на любом военном корабле должен быть полный порядок. А «Дерзкий» – судно военное. Было бы нелогично выбросить мебель из кают и оставить космическую шлюпку, лазерные пушки и оборудование к ним. Шлюпка на военном корабле необходима, как и лазерное оружие.

Итак, я принял компромиссное решение. Каюты и комнаты отдыха оставить нетронутыми, освободить только трюмы от самых тяжелых грузов: станков для быстроразвивающейся промышленности Надежды, болванок из ценных сплавов и тому подобного. Не знаю, как к этому отнеслись пассажиры и экипаж, но высказать недовольство никто не решился.

Я приказал вывести в открытый космос два радиомаяка и подождать еще день, чтобы убедиться в их полной исправности. Остальные радиомаяки решил выбросить уже во время полета.

Когда все приготовления были закончены, я вызвал на мостик инженера Касавополуса и Филипа, чтобы вместе с ними и Керреном вычислить курс. Каждый делал расчеты самостоятельно, и все они совпали.

Двигатели обычно включал пилот, но такого специалиста на корабле не было, и эта обязанность, согласно уставу, легла на меня. Предполагается, что командир достаточно квалифицирован, чтобы при необходимости заменить пилота, но этого, к сожалению, нельзя было сказать обо мне. Ситуация требовала безошибочных действий, и я не мог положиться на свои более чем скромные познания.

– Касавополус, идите в инженерное отделение, – приказал я. – Доложите готовность.

Вскоре из инженерного отделения поступил сигнал готовности. Нервы у меня были на пределе.

– Мистер Таер, – произнес я официальным тоном, – приказываю вам корректировать мои действия. Как только обнаружите в них малейшую ошибку или неточность, сообщите без промедления.

– Есть, сэр. Постараюсь.

Я приступил к делу. Включились боковые двигатели, корабль стал медленно разворачиваться и наконец уставился носом прямо в Солнечную систему. Она была на расстоянии девятнадцати световых лет от нас.

– Начинаю ускорение, мистер Таер, – произнес я, стараясь скрыть волнение.

– Начинайте, сэр, – ответил Филип.

– Включаю четверть мощности. – Я положил ладонь на красный шар управления, плавно подтолкнул его вперед, не спуская глаз с экрана компьютера, где одновременно с вращением шара менялись величины координат, векторов скорости и ускорения. Скорость корабля начала расти.

В течение часа двигатели и все связанные с ними системы работали в четверть мощности. Все шло нормально, и я решил перейти к следующему этапу.

– Увеличиваю мощность до одной второй, – произнес я и плавно повернул красный шар. – Мистер Таер!

– Слушаю, сэр.

– Соединитесь с инженерным отделением, выясните, не перегрелись ли двигатели.

Сам я не хотел отвлекаться на разговор с Касавополусом. Разумеется, он и сам немедленно сообщил бы о любой неполадке, но в моей памяти занозой сидело воспоминание о взрыве двигателей на «Гибернии». «Гиберния» тогда потеряла своего командира и двух лейтенантов. Этот взрыв определил мою дальнейшую судьбу: сделал меня командиром, дал мне Аманду. Но он и стал причиной всех последующих несчастий: я потерял Аманду, стал раздражительным, совершенно невыносимым для окружающих.

– Температура двигателей в норме, сэр, – доложил Филип.

– Увеличиваю мощность до трех четвертей, – сообщил я. В конце сеанса «Дерзкий» должен был достичь четверти скорости света. Хотелось провести сеанс ускорения побыстрее, но двигатели не могли долго работать на предельной мощности. По нашим расчетам, ускоряться следовало почти месяц. Спасибо командиру Хэсселбраду, что переправил топливо с «Порции». Но и его было маловато.

Я увеличил тягу двигателей до трех четвертей от предельной величины, убрал руку с шара управления. Оставалось ждать и сохранять готовность на тот случай, если в одном из боковых двигателей возникнет перебой тяги и придется срочно откорректировать направление вектора скорости. С этим, правда, вполне может справиться Керрен, но на всякий случай я хотел его продублировать. Будь это в моих силах, я просидел бы на мостике безвылазно весь «ускорительный» месяц.

Вдруг вспомнил о пассажирах и решил их хоть немного взбодрить.

– Внимание, внимание, – заговорил я в микрофон, включив трансляцию по всему кораблю. – Уважаемые пассажиры и члены экипажа. Как вы, наверно, заметили, наш корабль ускоряется. «Дерзкий» взял курс на Солнечную систему. Нам предстоит долгое, очень долгое путешествие. С Божьей помощью мы увидим нашу родную Землю.

Филип радостно улыбнулся. Но я бросил на него ледяной взгляд, и мое каменное выражение лица погасило его улыбку. Я вспомнил, как он хозяйничал на корабле во время моей болезни.

– Можете идти отдыхать, мистер Таер, – сухо сказал я, окончательно расстроив беднягу.

– Есть, сэр.

Я остался один.

Касавополус относился ко мне сухо-официально, но вполне корректно, так что придраться было не к чему. Он хорошо справлялся со своими обязанностями, поддерживал в инженерном отделении порядок, аккуратно выполнял все мои указания.

С Филипом я вел только служебные разговоры. С того момента, как, охваченный слепой яростью, я выскочил из гардемаринской каюты, обращался к нему только в случае крайней необходимости и строго официально.

Целую неделю Филип, Касавополус и я дежурили на мостике, сменяя друг друга со всеми положенными формальностями, не более того. Никаких бесед, по крайней мере при мне, не велось.

Филип Таер, как всегда, был прилежен и энергичен. Отдавал много сил обучению новых членов экипажа, и старания его, надо сказать, не пропали даром. Его подопечные и манерами, и выправкой все больше походили на настоящих военных. Эммет Бранстэд и Уолтер Дакко перестали донимать меня своими советами и первыми со мной не заговаривали.

Беспризорников, набранных в экипаж, я распределил по разным отрядам вместе с другими матросами, чтобы лишить их возможности поддерживать свою криминальную субкультуру. В столовой им запрещалось сидеть всем вместе; в кубрике – спать на соседних койках; в свободное время – сбиваться в кучу. Поначалу они воспринимали эти распоряжения в штыки, но постепенно смирились и привыкли. Все, кроме Деке, которого в свое время, уже на борту «Дерзкого», избил Акрит. Теперь его обидчик с остальными мятежниками сидел в четвертой секции; а Деке постепенно тоже пообвыкся, как и остальные беспризорники.

Однажды, когда я нес вахту на мостике, как всегда в одиночестве, предаваясь мрачным мыслям, по моему приказу явился Грегор Аттани и молодцевато встал по стойке «смирно».

– Вольно, кадет!

– Есть, сэр. Мы разделили весь провиант на тридцать пять частей, каждую поместили в отдельный шкаф и надписали. Тридцать пять недель, сэр. На последние недели, согласно вашему приказу, отложили меньшее количество еды.

– Хорошо, мистер Аттани. Можете идти.

Я проводил его взглядом. Кадет – это младший гардемарин, низший офицерский чин, лишенный всех прав. По традиции командир просто не замечает его, обращаясь к нему лишь в исключительных случаях, не дает важных заданий. Но Грегору уже восемнадцать лет, на пять лет старше среднестатистического кадета, да и людей у меня в обрез, вот и приходится нарушать традиции. Поэтому я разрешал Грегору докладывать непосредственно мне.

Благодаря Филипу Грегор Аттани делал большие успехи. Он был всего на несколько месяцев младше Филипа, но относился к нему почти с благоговением. Интересно, как удалось Филипу, некогда изводившему подчиненных, найти общий язык с Грегором? Их дружеским отношениям можно было только позавидовать, и, здраво поразмыслив, я понял, что моя неприязнь к Филипу несправедлива.

Грегору повезло – он не прошел через изощренные издевательства, как другие кадеты. И может быть, именно поэтому легко привык к образу жизни кубрика и всем связанным с ним тяготам и лишениям.

Но и у Грегора не все шло гладко. В этот день, еще до того, как он явился ко мне с докладом, я пошел на камбуз выпить чашечку кофе. Его, слава Богу, у нас было навалом. Пока, никем не замеченный, я наслаждался этим прекрасным напитком, эконом Бри и Крис Дакко расставляли в столовой столы. Потом пришел Грегор с каким-то приказом Филипа. Эконом Бри отлучился в кладовку, а друзья, пользуясь случаем, завели разговор.

– Как служба, Крис? – спросил Грегор.

Я мысленно возмутился: что за фамильярности с младшим по званию! Где субординация? К своему стыду, я не решился обнаружить себя и продолжал подслушивать их разговор.

– Ну и вырядился, – угрюмо сказал Крис, рассматривая гардемаринскую униформу Грегора. – По-моему, мы не знакомы!

– Не валяй дурака.

– Я серьезно. Ты продался им.

– Чего?

– Продался, – презрительно повторил Крис. – Ты, кажется, живешь с красавчиком Таером? Надеюсь, вы с ним приятно проводите время?

Я так и вскипел от ярости. Где же матросская вежливость к офицеру?!

– Спятил, что ли? – повысил голос Грегор.

– Это ты спятил. Продался тупому солдафону Сифорту и смазливому гарду. Какого хрена? Все равно через пару месяцев Богу душу отдадим.

– Скажи лучше, зачем носишь этот мешок?

– Этот? – Крис с отвращением щелкнул по своей поношенной голубой рубахе. – А ты не знаешь? Этот ссыльный орангутанг хочет вытрясти из меня душу, но никому до этого нет дела. Всем на меня наплевать. Но я его убью. План уже готов. А ты, я смотрю, не просто подчиняешься им, а заодно с ними. Получаешь за это дополнительный паек?

– Не знал, что ты такое дерьмо!

– Нечего вешать мне лапшу на уши, приятель. Лижешь задницу своим новым дружкам, как и мой папаша.

– Не забывайте, с кем говорите, Дакко!

– С кем же, позволь узнать? – ехидно спросил Крис.

– С офицером! Услышь это командир, не поздоровилось бы вам!

– Может, настучишь ему, жополиз? Он тебя похвалит!

Грегор набрал в легкие воздух:

– Смирно!

– Как же, дожидайся! Хватит, что я с утра до ночи тянусь перед этой ссыльной обезьяной. Но чтобы перед тобой – никогда! И ничего ты со мной не сделаешь, слабак.

– Сделал бы! Только не хочется об тебя руки марать. – Грегор повернулся и ушел строевым шагом. Крис грязно выругался ему вслед.

Вернулся Бри, и я, воспользовавшись тем, что он отвлек внимание Криса, незаметно улизнул.

Итак, Грегор потерял контроль над рядовыми, но мое вмешательство лишь подлило бы масла в огонь. К тому же у меня хватало своих проблем.

Дни проходили в унылом однообразии. Постепенно я довел тягу двигателей до максимума, все время опасаясь, как бы они не перегрелись.

Стараниями экипажа и пассажиров незаселенные каюты превратились в импровизированные огороды. О проклюнувшихся ростках помидоров, салата-латука, кабачков, тыквы, бобов, моркови все заботились прямо-таки с родительской нежностью.

Запасы консервов быстро таяли, и все понимали, какое огромное значение имеет выращивание овощей. Несмотря на недовольство некоторых пассажиров, мятежники получали такой же рацион, как и остальные. Я следил за тем, чтобы провиант, направленный в четвертую секцию, не разворовывался по пути.

Однажды мне стало известно, что Касавополус и Эдди Босс крупно поссорились. В причины потасовки я не стал вникать, но не мог не заметить украшенную синяками физиономию Эдди и его возросшее уважение к офицерам. Касавополус, что и говорить, не был таким здоровяком, как Эдди, но за годы службы научился многим хитроумным приемам, которые ему часто приходилось пускать в ход, – в машинное отделение обычно набирали рослых крепких парней. Конечно, схватка между офицером и старшиной – явное нарушение дисциплины. Но у меня не было ни желания, ни времени читать Тележнику нравоучения по этому поводу. И я сделал вид, что ничего не заметил.

В своей каюте я бывал только ночью, хотя ничего так не жаждал, как уединения. На мостике все мое внимание поглощали координаты и вектор скорости корабля, корректировка курса. В свободное же от дежурств время я метался по кораблю, наводя порядок.

Чтобы люди не дремали на рабочих местах, приходилось то и дело неожиданно являться с инспекциями. То в отделение регенерации, то в гидропонику. Так я держал в напряжении весь экипаж, строго следя за порядком. Не знаю, сколько я прошел километров, рыская по трюму в поисках грузов, не включенных в инвентарный список.

Однажды я вернулся к себе поздно вечером. В дверь тут же постучали. Каково же было мое изумление, когда, открыв, я увидел Филипа Таера.

– Разрешите с вами поговорить, сэр?

– Это срочно? – Я напустил на себя суровый вид.

– Нет, сэр.

– Тогда отложим до утра. – Я захлопнул перед ним дверь.

Что за странный визит, подумал я, когда раздражение прошло. Ведь являться в командирскую каюту без особой надобности запрещено. И Филип это знает. Правда, однажды я сказал ему, что он может приходить в любое время, но это было еще до нашей размолвки. В чем же дело? Я выключил свет, но сон не шел.

Промучившись часа два, я зажег свет, взял микрофон и связался с Таером.

– Мистер Таер, в командирскую каюту, – коротко приказал я, оделся и стал ждать. Как всегда, он явился быстро.

– Слушаю вас, – холодно сказал я.

– Простите, сэр, напрасно я побеспокоил вас ночью, – смущенно произнес Филип.

– Что сделано – то сделано. Теперь выкладывайте.

Ему явно было не по себе, он избегал моего взгляда.

– Я… я хотел извиниться. Мне не стоило себя так вести в той истории с мятежниками.

– Вы считаете, что поступили неправильно?

– Я… Да, сэр. Простите меня, пожалуйста!

– Зачем вам это прощение? – Мне хотелось его помучить.

– Сэр, я… – В его глазах блеснули слезы. – Черт возьми! – Он отвернулся и в смущении сунул руки в карманы.

Мысль о мести мгновенно исчезла, и я заговорил без видимого высокомерия.

– Зачем, Филип? – Я нарочно назвал его по имени.

– Мне не хотелось бы потерять ваше уважение, – прошептал он. – У меня совсем нет друзей, никого, кроме Грегора… Так тяжело думать, что вы снова меня возненавидели.

Только сейчас я понял, как тяжело он переживает мою враждебность. И мысленно обругал себя. Боже мой, зачем я заставил его страдать?

– Ты ошибаешься, Филип. У меня нет ненависти к тебе. И никогда не было.

– В самом деле? – произнес он с некоторым облегчением. – А мне казалось, есть. И я сам в этом виноват. Простите меня… – Голос его дрогнул. – Впредь ничего подобного не будет.

– О чем ты?

– Тогда на «Гибернии» меня обвинили в излишней жестокости к гардемаринам. Я до сих пор не могу понять, чего от меня хотели, но раз все так считали, значит, я и в самом деле был жесток. Вот и сейчас. Я не понимаю, чем заслужил вашу ненависть, но верю, что она вполне справедлива.

– Зачем же в таком случае ты просишь прощения, Филип?

– Я ведь уже сказал!

– Говори правду! Ты действительно чувствуешь за собой вину?

– Не пытайте меня! – сквозь слезы произнес Филип. – Вам мало того, что я попросил прощения?

– Я хочу знать правду.

– Правду… Я много думал, но так и не понял, в чем моя вина! Боже мой, зачем я пришел? Разрешите уйти!

Наконец-то до меня дошло.

– Ты правильно сделал, что пришел! – стукнул я кулаком по столу.

– От этого только хуже…

– Нет. – Я устало опустился в кресло и заговорил уже тише: – Не мудрено, что ты не чувствуешь за собой вины. Ее просто нет. Ты поступил правильно. И весь этот месяц меня терзали угрызения совести. Виной всему мой скверный характер.

Филип слушал мои признания не шелохнувшись.

– Ведь ты был командиром корабля, когда держал мятежников в карцере, мои приказы просто не имели силы. Никто не знал, выживу ли я. Мало ли что я пообещал мятежникам, ты был вправе действовать по собственному усмотрению.

– Но почему вы мне не сказали этого раньше? – прошептал он.

– Потому что мне было досадно, что ты так здорово справляешься со всеми проблемами. – Ведь целых пять дней, еще до того как попал в лазарет, я метался по кораблю, но ничего не мог сделать. А у тебя все получилось! Вот я и обозлился.

– Вы несправедливы к себе, – горячо возразил он. – Ведь это из-за меня все началось. Из-за меня оружие попало к мятежникам. И это вы спасли корабль. А я, пока вы болели, всего-навсего исполнял обязанности завхоза.

– В таком случае, – усмехнулся я, – вы просто гениальный завхоз! Ей-богу, гардемарин!

– Вы серьезно? – Он покраснел от удовольствия. Я кивнул.

– Я знал, что мне никогда больше не представится случай командовать кораблем, – быстро заговорил он, как бы оправдываясь, – и из кожи вон лез, чтобы все сделать наилучшим образом.

– Понимаю, – По собственному опыту я знал, что гардемарины чаще выполняют приказы, чем отдают их.

– Помните, вы сказали, что я чертов юрист и что оскорбил вас…

– Прости меня!

– Но это чистая правда, сэр. Я просто не стал объяснять вам мотивы своего поведения, гордость не позволяла…

– Это было твое право. – Я вскочил и принялся расхаживать по каюте. – Посмотрел бы ты на меня в твоем возрасте. Я тогда был старшим гардемарином на «Гибернии».

– Алекс и Дерек рассказывали мне, сэр.

– После смерти лейтенанта Мальстрема я долго изучал уставы, стараясь найти выход из сложившейся ситуации. Ведь командиром должен был стать Вакс Хольцер. Он знал это.

– Нет, не знал, – улыбнулся Филип. – Он сам мне об этом рассказывал.

– Я и в самом деле хорошо разбираюсь в уставах. Так вот, неважно, имеет командир капитанское звание или нет, главное – вступить в командирскую должность, как это произошло с тобой во время моей болезни. И в одном, и в другом случае командир имеет одни и те же полномочия, то есть является полновластным хозяином корабля. Таким образом, ты имел полное право поступать с мятежниками по своему усмотрению. Я знал это, но был ослеплен завистью.

– Завистью? – изумился Филип.

– Конечно! Боже мой! Посмотри на себя в зеркало! Ты молод, красив, уверен в себе, знаешь и умеешь все, что входит в круг твоих обязанностей. Чего обо мне, к сожалению, не скажешь.

– Как? Вы не уверены в себе? – удивился он еще больше. – Но тогда на «Гибернии» вы потрясли меня своей решимостью; вы всегда добивались своего. – Он тряхнул головой. – А уж о компетентности и говорить нечего. Сколько раз вы спасали «Гибернию»! А «Дерзкий»?!

– Разумеется, я знаю свои обязанности, но не всегда хорошо с ними справляюсь. А у тебя все получается классно!

– Спасибо, сэр. Возможно, когда-нибудь и я дорасту до командира. – Он смахнул рукавом слезу. – Извините, что потревожил вас, но мне очень нужно было извиниться. – Он смущенно улыбнулся.

– Не надо извиняться, Филип. Я был к тебе несправедлив.

– Ну что вы, сэр! – выпалил он. – Вы всегда были вежливым.

– Иногда вежливость хуже грубости. Я рад, что тебе не безразлично мое к тебе отношение. Не сомневайся, я уважаю тебя. И постараюсь впредь сдерживать свои эмоции. Теперь у нас с тобой будет все в порядке.

– Хотелось бы надеяться. – Поколебавшись, он на всякий случай принял стойку «смирно».

Словно не замечая его неловкости, я протянул ему руку, и он крепко пожал ее.

Теперь, после примирения с Филипом, мне уже не было так тоскливо на мостике во время дежурств, и я стал работать с еще большим энтузиазмом. Как ни удивительно, «Дерзкий» постепенно превращался в настоящий военный корабль с соответствующими порядками и экипажем. Филип изо всех сил старался, обучая беспризорников военному делу. Никакие увещевания на них не действовали. Выросшие в криминальной среде, они открыто подсмеивались над его попытками вразумить их. А суровые наказания, к которым приходилось прибегать, неизменно вызывали враждебность.

Тут нужен был особый подход, но какой? Я и раньше не выказывал им ни малейшего пренебрежения, видимо, так же следовало поступать и теперь, когда они стали матросами. Но как бы то ни было, вряд ли эти дикари когда-нибудь научатся обращаться со сложными устройствами на посту связи и в отделении регенерации. Ведь многие из них даже не умеют читать. Как же доверять им лазерное оружие? Сами они понятия не имеют о лазере.

Заботы наслаивались одна на другую, и я никак не мог сосредоточиться. Из четвертой секции то и дело поступали тревожные сообщения. Однажды позвонил Сайкес – мятежники могли связаться только с мостиком – и сказал:

– Мистер Клингер тяжело ранен! Ему нужна помощь! Он умирает!

– Что случилось, мистер Сайкес? – спросил я.

– Клингер и Анди подрались. Анди сломал стул и обломком, как дубиной… Клингер без сознания, я ничего не могу сделать.

Что же предпринять? Отправить Клингера в лазарет – но тогда надо поставить возле него охрану, а у меня и без того мало людей. Что делать с Андросом? Посадить в карцер? Но я поклялся им никого не сажать в карцер!

Пока я размышлял, Сайкес причитал:

– Пожалуйста, не оставляйте меня один на один с Андросом, командир! Он меня замучит!

– Хватит ныть! Вы все это заслужили! Ладно, пришлю за Клингером людей. Только чтобы без глупостей! Будете дергаться – огонь откроют без предупреждения!

Я вызвал Уолтера Дакко. Фактически он теперь был главным старшиной корабельной полиции, и я решил присвоить ему это звание официально. Не знаю почему, но он никак на это не среагировал. Не исключено, что наши чины и звания он просто не принимал всерьез.

Клингера доставили в лазарет, где им занялись Уолтер Дакко и Елена Бартель. Вскоре Филип передал мне просьбу Эдди Босса разрешить ему явиться на мостик для разговора со мной. Видимо, урок пошел ему на пользу, и он не решился идти на мостик, не согласовав это со своим непосредственным начальником.

– Ладно, поговорю. Пусть приходит.

Войдя на мостик, Эдди встал по стойке «смирно», хотя и не идеально, но вполне терпимо.

– Слушаю вас, мистер Босс.

– Командир, я думал о ссыльных. Тех, что служат.

Эдди долго молчал, потом наконец снова заговорил:

– Думал о том, чему вы меня учили. Вы и главный пацан.

– Ты должен называть гардемарина мистером Таером.

– Ладно, мистер Таер. Он плохо учит ссыльных. Они не слушаются, а он психует.

– Вы не должны жаловаться на старшего офицера, мистер Босс.

– Я не жалуюсь. Просто говорю. Хочу помочь.

– Как?

Переминаясь с ноги на ногу, Эдди мучительно искал нужные слова.

– Знаю, что я тупой, командир, с трудом учился читать, плохо соображаю. Но я стараюсь. Если вы или пацан… мистер Таер, если он покажет мне, как надо учить, я научу ссыльных. Они слушаются своего Эдди, не смеются, как с пацаном.

Я задумался, барабаня пальцами по столу. Предложение Эдди не было лишено смысла. Ведь для беспризорников он – авторитет.

– Хорошо, мистер Босс… – И тут в голову мне пришла идея. Трудно сказать, что из этого получится, но появилась возможность решить еще одну проблему. Я соединился с Филипом. – Мистер Таер, на мостик. Вместе с мистером Аттани. – Я поколебался. – И мистером Дакко-младшим.

Вскоре все трое предстали передо мной. Крис Дакко держался в рамках, хотя лицо его выражало безграничное презрение. С самым суровым видом я обратился к Филипу:

– Мистер Таер, сколько значится беспризорников в графике дежурств по отделению регенерации?

Гардемарин вытаращил глаза – вчера мы с ним уже обсуждали этот вопрос, – однако ответил по форме:

– Ни одного, сэр.

– А на посту связи? – еще более грозно спросил я.

– Тоже ни одного.

– Я приказывал вам обучать их несению вахты.

– Так точно, сэр! Немедленно приступлю…

– Подключите к этой работе мистера Аттани. – Я перевел взгляд на Грегора. – Кадет, назначаю вас ответственным за подготовку беспризорников. Обучите их несению вахты по всем правилам, иначе накажу вас так, что проклянете тот день, когда появились на свет. Вы кадет и должны понимать, что это значит.

– Думаю, да, сэр, – испуганно ответил Грегор.

– У вас нет никаких прав, мистер Аттани. Так что берегитесь! Я сам займусь вами. Либо вы обучите беспризорников, либо будете иметь дело со мной!

– Да, сэр.

– У вас есть образование. Возьмите себе грамотного помощника и вместе с ним обучайте мистера Босса, чтобы он потом мог передать свои знания остальным беспризорникам. И не вздумайте отлынивать! Если я замечу…

– Есть, сэр! – поспешил отчеканить Грегор.

– Возьмите себе в помощники мистера Дакко, – добавил я с таким видом, словно эта идея пришла мне в голову только сейчас. Разумеется, младшего. Ведь у него, кажется, тоже есть образование.

Крис открыл было рот, чтобы возразить, но вовремя спохватился.

– Вы что-то хотели сказать, мистер Дакко? – зловеще спросил я.

– Никак нет, сэр! – быстро ответил он.

– Вот и хорошо, вам лучше помолчать. Мистер Аттани, для рядовых вы полноправный офицер. Они обязаны выполнять все ваши приказы. Мистер Таер несколько затянул с обучением беспризорников. Вам придется наверстать упущенное время. Приступайте!

– Есть, сэр!

– Все свободны. Мистеру Таеру остаться. – Когда Грегор, Крис и Эдди ушли, я показал Филипу на кресло рядом с собой.

Наступило молчание. Первым его нарушил Филип.

– Я так старался, сэр, – начал оправдываться он.

– Разумеется, – буркнул я.