Текст книги "Дело человека [Дело для настоящих мужчин]"

– Почему? Потому что это может оказаться правдой? Говоришь, что боишься быть странной, что можешь оказаться одной из этих леди с яичницей на щеках, но никто не хочет сказать тебе? Ну, так вот я тебе говорю! Если ты сейчас убежишь от меня, это будет первым шагом к яичнице!

Она глядела, словно я ударил ее, мигая в сиянии уличных ламп. Напряжение спадало по мере того, как слова проникали глубже в сознание. Я почти видел, как они пронзали слой за слоем. – Я останусь, – сказала она, – я не хочу возвращаться.

– Так не возвращайся. Не надо. Не возвращайся к тому, что делает тебя безумной. Думаешь, ты только одна такая? Мы все просто психи! Надо только оглянуться. Единственная разница, что мы не позволяем этому остановить нас. – Я добавил: – Надолго.

– Но это больно!

– Ну и что? Пусть больно! Именно так ты преодолеешь! То, что ты делала до сих пор, не привело к результатам, не так ли?

Она кивнула, выдохнула, потом ее глаза набухли, она схватилась за мою рубашку, стиснула меня и начала всхлипывать. Я обнял ее теснее и склонился над ней, словно мог защитить ее от боли, только эта боль шла не извне, она бурлила внутри и прорывалась через ее глаза, нос и рот: – Это не честно! Не честно! Почему так много смерти!! Мне нужен мой пес!! О, Рэнгл, Рэнгл! Я хочу, чтобы ты вернулся! – Она рыдала и кричала в мою рубашку. Хватала глоток воздуха и рыдала снова. Слезы струились по ее щекам: – Это не честно! Все, что я любила – я не хочу любить никого больше! Я устала терять! Забота слишком сильно ранит! Я хочу покончить с ней! Я хочу моего пса!

Я думал о людях, поймавших Рэнгла, и о том, что хотел бы сделать с ними. Марсия была права – это было нечестно. Они убили этого пса, а с виной и горем дело пришлось иметь мне! Почему я должен вычищать их мерзость?! Все их мерзости? !! Мои руки на спине Марсии сжимались в кулаки. Ее плечи приподнялись. Она закашлялась, я разжал кулаки и начал легонько похлопывать ее. – Все в порядке, – сказал я, – все в порядке. Все прошло, это выход – хорошо поплакать. Это показывает, как сильно ты заботишься. Просто выплачь все, это по женски… – Я продолжал бормотать, пытаясь успокоить ее. Изумляло, как сильно она горевала по собаке. Теперь она просто плакала, или она оплакивала больше чем просто пса? Я держал ее и давал ей выплакаться. Два солдата прошли мимо, не останавливаясь. Посчитали само собой разумеющимся. Такие сцены стали теперь обычны.

Марсия вздохнула и подняла глаза: – Джим?

– Что?

– Теперь я в порядке. Ты можешь идти.

– О. Я извиняюсь.

– Нет. Не надо. Спасибо тебе.

– Пошли. Я провожу тебя до комнаты.

– Окей.

Мы шли в молчании. У нее была небольшая квартира во втором здании возле интендантства. Простая, но сносная.

Войдя, она снова обняла меня и тесно прижалась: – Спасибо тебе, – сказала она. Я обнял ее и мы стояли так некоторое время.

– Джим, – спросила она тихо, – хочешь любить меня?

Я чувствовал запах духов в ее волосах, он кружил голову. Я не мог говорить, просто кивнул, потом склонился к ее лицу. Ее глаза были широко открыты, она была похожа на испуганную девочку, боящуюся, что я скажу да.

Я сказал: – Да, – и ее глаза медленно закрылись. Она положила голову мне на грудь и я почувствовал, как ее тело расслабилось. Она была в порядке. Наконец, она поняла, что была в порядке. Потому что я был в порядке и сказал ей, что сказал.

Я дотронулся до ее волос. Она была… такая крошечная, такая бледная, такая тонкая. Такая хрупкая. Такая теплая.

Можно было наговорить тысячу вещей.

Я не сказал ничего.

Немного погодя мы пошли в постель.

– Выключить свет?, – спросил я.

– Лучше оставить.

– О. Хорошо… окей.

30

Я плыл в стране После, двигаясь к стране Дремоты – пока внезапно не подскочил и сел в холодном поту: – О, дьявол!

Марсия рядом со мной встревоженно повернулась: – Что? Что такое?

– Мне надо идти, мне надо назад в отель! Который час? О, боже, почти полночь! Меня точно повесят!

– Джим, ты в порядке?

– Нет, нет! – Я уже надевал брюки. – Где мои ботинки?

– Не уходи…

– Мне надо! – Я перехватил ее взгляд – болезненное, потерянное выражение глаз – сел рядом и обнял ее. – Марсия, извини. Я хотел бы остаться здесь с тобой, но не могу. Я… у меня приказ. Я понимаю, выглядит, словно я бегу от тебя, но это не так. Пожалуйста, верь мне.

– Я верю, – сказала она, но я чувствовал, как она напряглась в моих объятьях. Она потерла глаза. – Я не сержусь. Я к этому привыкла.

Я склонился к ее лицу и поцеловал. – Я не такой, Марсия.

– Да, понимаю. Никто не такой, только все убегают.

Я начал искать рубашку. – Я убегаю не «от», я убегаю "к". Если бы ты знала. ..

– Да, да. У тебя секретная миссия. Как у всех. – Она откинулась в постель и закатилась под одеяло, положив подушку на голову. – Просто уйди, Джим. Окей?

Я присел рядом, натягивая ботинки. – Слушай, я вернусь, хорошо? Если я не опоздал. А хотел бы.

– Не беспокойся, – невнятно проговорила она из-под подушки.

– Марсия, пожалуйста, не злись на меня. Я хотел бы рассказать, но не могу. – Я наклонился поцеловать ее, но она не дала убрать подушку с головы. – Хорошо, будь по твоему.

Я поехал в отель, чувствуя, как что-то пробивается из-под камней. Черт, чем сильнее я пытаюсь быть честным, тем хуже себя чувствую. Почему бы мне не быть просто дерьмом, вроде Теда, чтобы каждый переступал через меня?

Единственный ответ, который я смог придумать: я не знал, как стать дерьмом. Я был обречен идти по жизни, все время пытаясь быть хорошим. Всегда пытаясь быть рациональным. Всегда пытаясь понять.

Я со злостью включил автотерминал и врубил пятнадцатый канал. Шел повтор одной из сессий свободного форума конференции, но послушав, я стал еще злее. Зачем они вообще передают эту чепуху? Если эти люди хотят быть глупыми, это их дело – но сколько невинных будет в опасности, если поверят в то, что услышат по сети? Я почти трясся от ярости, когда наконец подъехал к подземному гаражу отеля.

Я съехал в бетонные внутренности здания. На одном из боксов стояла надпись «Служебный» и я въехал в него. Робот проверил карточку, посмотрел мне в лицо и открыл без вопросов. Лифт тоже удостоверил мою личность, прежде чем доставил на тринадцатый этаж.

Когда двери лифта разошлись, не было никаких вооруженных охранников, поджидающих меня. Я выдохнул воздух, который задерживал весь путь наверх.

Я прошел в комнату, назначенную мне, и набрал на терминале: «Жду инструкций».

Экран опустел, потом появилось: «Пожалуйста, ждите дальнейших указаний на этом месте».

Что это значило?

Я сел перед терминалом и начал ждать, уставившись на экран. Сколько?

Вдруг Валлачстейн и другие уже встретились и решили мою судьбу? Пока меня не было, чтобы говорить за себя?

Я пошел на кухню и достал томатного сока, потом вернулся к клавиатуре и снова уселся. Пока ничего. Я подумал о Марсии. Я еще чувствовал теплый медовый запах ее волос. Он заставил меня ощутить внутренний жар – пока я не вспомнил горечь своего внезапного ухода. Удивлюсь, если она простит меня.

Ну, может, я успею сделать что-нибудь, пока жду. Я сбросил экран и вызвал библиотечную службу. Экран замигал: «Извините, терминал заблокирован».

Что?

Я попытался еще раз. Тот же ответ.

Я вытащил карту из щели считывания и направился к двери.

Она не открылась. «Неверный пароль.» Я вернулся в комнату, постоял в центре и осмотрелся в поисках другого выхода. Балкон?

Я открыл скользящую дверь, вышел и перегнулся через перила, посмотреть, высоко ли. Слишком высоко. Тринадцатый этаж. Опасно было не само падение, а резкая остановка в конце.

А если перебраться по перилам на соседний балкон? Невозможно. Балконы изолированы. Еще одна предосторожность подозрительного Мариотта.

Я снова глянул вниз, потом вернулся в комнату и сделал мысленную опись обстановки. Две простыни, кингсайз. Два одеяла, кингсайз. Недостаточно. Даже с занавесями мне, наверное, не будет хватать четыре этажа.

Я снова сел перед терминалом и начал пить свой томатный сок. Он был кислым. Даже закололо в гландах. Мне следует найти другое решение?

Я не мог придумать никакого.

Почему я вообще хочу выбраться?

Потому что меня заперли.

А почему меня заперли?

Потому что боятся, что я попытаюсь сбежать.

И что это подразумевает? Что они приняли решение? Что они запланировали для меня что-то такое, что может мне не понравиться?

И я умчался из постели Марсии, чтобы прийти сюда? Не удивительно, что так много людей считают меня дураком.

Я покончил с остатками сока несколькими быстрыми глотками, потом утонул в кресле и сердито уставился на неумолимый экран терминала.

Он был полностью отключен. Прежде чем он снова начнет отзываться, его должен сбросить кто-нибудь с высоким кодом приоритета.

Я подумал о Марсии и о своем обещании позвонить. Теперь я не мог сделать даже этого.

Я подумал о Валлачстейне и его едва скрытых угрозах. Может, я не прошел психиатрическое исследование?

А что, если они решили, чтобы я исчез? Разве мне не дано право на честный суд, или он у меня уже был? Как они смогут сделать это? Я получу какое-нибудь предупреждение? Каким образом у них исчезают люди?

Я понял, что покрылся потом. Я не мог больше сидеть. Я встал и снова обыскал комнату, балкон, дверь…

В дверь позвонили.

Я начал говорить: – Кто там?, – и запнулся. А вдруг там расстрел-команда? Может, они сделают это здесь, в комнате? Или они заберут меня куда-то еще?

Я стоял, соображая, не позвать ли на помощь или попытаться спрятаться.

Прежде чем я сообразил, дверь открылась. – Можно войти?

– Что? Кто?… – Потом я узнал его. Форман. Человек, который ел клубнику, рассуждая о глобальном голоде. Напыщенный осел.

– Я спросил: можно войти? Я ничему не помешал?

– Э-э, нет… я… э-э, как вы открыли дверь?

Он поднял карточку с золотой полосой и дал мне посмотреть.

– О, – сказал я.

Я посторонился, он прошел внутрь и дверь закрылась. Я смотрел на нее, желая узнать, откроется ли она мне теперь, но устоял. Я прошел за ним в комнату и мы сели. Он скользнул в кресло легко и грациозно. Сколько ему лет, хотел бы я знать?

Он изучал меня некоторое время острыми темными глазами, потом сказал: – Я здесь, потому что наш общий друг хочет, чтобы я поговорил с вами. Вы понимаете?

– Никаких имен, да?

– Правильно. – Он повторил: – Вы понимаете?

Валлачстейн спрашивал то же самое несколько раз. Некая фраза всплыла в моей памяти: понимание подсудимого. Важное требование законности. Об этом когда-то было решение Верховного Суда. Хотел бы я знать, не есть ли это тоже часть моего суда?

– Это официально?, – спросил я.

Он смотрел раздраженно. – Пока вы не ответили на мой вопрос, я не могу уйти. Вы понимаете?

– Да, – ответил я быстро. – Я понимаю. Теперь ответьте на мой вопрос. Это официальный визит или что?

– Если вы так хотите посмотреть на дело, то да. Наш общий друг думает, что мы должны немного поболтать. Это для вашей пользы.

– Да? В самом деле?

Форман глядел раздраженно, но тем не менее отмел этот вопрос. Он сказал: – Если хотите знать, да, я видел ваше представление этим утром, и да, я помню вас также и с прошлой ночи. Для того, кто появился в городе лишь вчера, вы конечно дали почувствовать свое присутствие. – Должно быть, я смутился, потому что он добавил: – Если быть честным, это не только ваше деяние. Сегодня этот город просто еще один поселок. Номер второй в комнатном спорте сплетничает о номере первом – кто в какой позиции играет. Вы и ваш друг просто попали в самый центр, вот и все.

– Мы не друзья. В центр чего?

Форман почесал голову: – Э-э, позвольте объяснить следующим образом. Есть некая группа людей, ходят слухи, что они очень важные люди. Хотя никто не знает состав группы, что делает, или даже что предполагает делать группа, каждый подозревает, что любой, кто знает что-то, должен состоять в этой группе. Просто так получилось, что некоторые из этих подозрений оказались весьма точны. Поэтому, когда один из этих, по-видимому, очень важных индивидуумов внезапно оторвался от ее, э-э, персональных дел и передал Очень Важную Посылку, мда, тогда, естественно, возник очень большой интерес к этой посылке.

Некоторое время я переводил и еще некоторое время вникал. Правильно. Хуже, чем я думал. Я сказал: – Тед и я не друзья. Ни в каком смысле. И я не знаю, важна посылка или нет, мне сказали, что нет.

– Об этом я не знаю, – невинным жестом широко развел руками Форман. – В любом случае я пришел поговорить не об этом. Вас не побеспокоит, что я стану записывать? – Он поднял свой аппаратик. Я покачал головой и он включил его. – Вы видели записи сессий конференции?

– Только чуть. Слушал немного, когда ехал сюда сегодня вечером.

– Что вы услышали?

– Сплошной шум и гам. О том, что делать с червями. Очевидно, есть фракция, которая хочет попытаться установить мирный контакт.

– Вы верите в эту возможность?

– Нет.

– Почему?

Я помигал: – Э-э, вы не слишком знаете о хторрах, не правда?

– Что ж, это не германские племена. Но я спросил ваше мнение.

– Я ни разу не видел хторра, который хотел бы остановиться и для начала немного поболтать. У нас не было выбора, кроме как убивать их.

– Сколько хторров вы видели?

– Живых или снимки?

– Всего.

– Э-э, ну я видел фотографии Шоу Лоу…

Форман понимающе кивнул: – Продолжайте.

– … и я видел гнездо, о котором говорил утром. С четырьмя хторрами. Одного я сжег.

Он выжидательно помолчал. – Это все?

– Э-э, нет, был еще один. Здесь, в научном центре.

Его глаза сузились. – Расскажите, – медленно произнес он.

Я покачал головой. – Это было просто…

Он посмотрел мне в глаза и сказал: – Я знаю об этих забавах, сынок. Вы были на одной из них?

Я кивнул. – Несколько собак. Ими кормят хторров. Живьем. Вы знаете это?

Форман сказал: – Утверждают, что хторры не хотят питаться мертвыме мясом, они едят добычу живьем.

– Это правда. По меньшей мере, насколько я знаю.

– Мм-хм. И это все хторры, которых вы видели?

– Да.

– Так вы эксперт по хторрам?

– Нет, конечно нет. Но у меня больше опыта, чем у других, по крайней мере у тех, кто выжил, чтобы рассказать. Сегодня некоторые болваны говорили о дружбе с хторрами. А это не более возможно, чем дружба бифштекса с собакой – разве что внутри.

– Не может случиться, что ваш опыт с хторрами ограничен и это влияет на ваше восприятие их?…

– Вы имеете в виду, что есть мирные хторры, но я не знаю о них?

Он кивнул.

Я взвесил эту возможность. – Что ж, возможно есть мирные. Я не слышал ни об одном. И не думаю, что кто-нибудь другой слышал, иначе мы бы узнали об этом сегодня. Кто-нибудь что-нибудь сказал бы. Кто-нибудь знал бы об этом, не так ли?

Форман не отвечал.

– К чему вы это, кстати?, – спросил я.

Он покачал головой. – Просто для информации. Сырой материал. Вы понимаете. Правду видно только тогда, когда смотришь на нее со многих точек зрения сразу.

Я покачал головой. – Вы спрашивали не для информации. Вы намеренно рыли для чего-то.

– Вы слишком подозрительны. Я гражданский, сынок. Может, продолжим?

– Есть еще вопросы?

– Немного. Сегодня, стоя перед толпой народа, вы сказали, что сожгли человека, потому что на него напал червь.

– Да. – Часть меня настаивала, чтобы я возвел оборонительный барьер против доискиваний этого человека, но другая часть требовала сказать правду независимо от того, кто ее слушает. Единственный путь, на котором мы можем победить хторров – это говорить правду. Я добавил: – Это лучшее, что я мог сделать.

– Лучшее?… – Он поднял брови. – Откуда вы знаете?

– Прошу прощения?

Его тон стал жестче. – Вы были когда-нибудь на противоположной стороне огнемета?

– Нет, не был.

– Тогда откуда вы получили информацию?

– Мне сказал Шоти.

– Кто это Шоти?

– Человек, которого я сжег. Сэр. – Последнее слово я подчеркнул.

Форман немного помолчал, поворачивая сказанное так и этак, проверяя, не заминировано ли оно. Наконец, он сказал: – Мне говорили, – те, кто знают, – что смерть от огня самая ужасная из возможных. Когда поражает напалм, можно чувствовать, как ваша плоть превращается в пламя.

– Сэр, – сказал я холодно, – при всем уважении, когда волна огня из огнемета поражает вас, нет времени почувствовать что-либо. Внезапная потеря сознания.

Форман глядел скептически.

– Я был там, сэр. Я видел, как быстро это происходит. Нет времени даже для боли.

Он задумался надолго. – Как насчет вины?, – спросил он наконец. – Для этого было время?

– Что?

– Вы чувствуете вину за то, что сделали?

– Вину? Я сделал то, что требовалось! То, что мне сказали! Я никогда не напрашивался на это! Да, черт, я чувствую вину! И стыд, и отчаянье, и тысячу других вещей, для которых нет имен! – Что-то взорвалось во мне. – О чем все это? Вы тоже судите меня? Слушайте, у меня достаточно трудностей, когда я живу по своим стандартам – не просите меня жить по вашим! Я уверен, что ваши ответы лучше, чем мои, кроме того, ваша целостность все еще не запятнана грубыми фактами практики! Вы рассиживаетесь, поедая клубнику! А я – тот парень, что нажал на крючок! Если есть лучший ответ, вы думаете, я не хочу знать? Вам не кажется, что я имею первое право знать? Пойдемте на холмы и покажите мне! Я был бы рад узнать, что вы правы. Но если вы не против, я захвачу свой факел, полностью снаряженный и готовый к бою, просто на случай, что вы ошибаетесь!

Он терпеливо ждал, пока меня несло. И даже потом не ответил сразу. Он встал, пошел на кухню и достал бутылку воды из холодильника. Взял стакан, наполнил его льдом и вернулся в гостиную, медленно помешивая воду с кубиками льда. Расселся в кресле, попивая воду и глядя на меня поверх стакана. Когда он заговорил, голос был тихим и спокойным: – Вы закончили?

– Да. Пока.

– Хорошо. Теперь я хочу задать вам несколько вопросов. Я хочу, чтобы вы приняли во внимание пару вещей. Хорошо?

Я кивнул. И сложил руки на груди.

– Благодарю вас. Теперь скажите мне вот что. Какая, собственно, разница? Может, к лучшему сжечь человека, а может, нет. Может, он ничего не почувствовал, а может это абсолютная форма боли, мгновение острейшего ада. Какая разница, Джим, умер ли человек, сожранный пастью хторра или сожженный напалмом? Он все равно мертв. В чем заключается различие?

– Вы хотите, чтобы я ответил?

Форман сказал: – Продолжайте. Попробуйте.

Я сказал: – Разницы нет – в том, что вы спрашиваете.

– Неверно, – сказал он. – Есть. Большая разница для того, кто нажимает на крючок.

Я обдумал это. – Извините, не вижу, в чем.

– Хорошо, посмотрим с другой стороны. Что важнее? Убивать хторров или спасать жизни?

– Не знаю.

– Правда? Кого же мне спросить об этом?

Что? Уайтлоу задавал тот же вопрос. Если я не знаю, то кто же знает? Я сказал: – Спасать жизни.

– Хорошо. А что же нам делать для спасения жизней?

Я улыбнулся: – Убивать хторров.

– Правильно. Так что случится, если человеческое существо встанет на пути? Нет, позволь сказать по-другому: что могло бы случиться, если бы ты попытался спасти… как его имя, Шоти?

– Мы оба заплатили бы за ферму.

Форман кивнул: – Правильно. Так что же важнее? Убивать хторров или спасать жизни?

– В этом случае, убивать хторров.

– У-гу. Так имеет значение, какое оправдание ты используешь?

– Что?

– Имеет значение, веришь ли ты, что человек умирает в пламени безболезненно, или нет?

– Что ж, нет, я думаю, нет.

Он кивнул: – Так что ты чувствуешь сейчас?

Я покачал головой: – Не знаю. – Я чувствовал, как меня разрывает изнутри. Я открыл рот говорить и закрыл его.

Он еще раз поднял брови.

– Я не знаю, – повторил я.

– Ладно, – сказал он. – Спрошу по-другому: ты сделал бы это снова?

– Да, – сказал я, не задумываясь.

– Ты уверен?

– Да.

– Благодарю. И как ты будешь себя чувствовать?

Я встретил его взгляд прямо. – Гнусно. Чувствуешь именно так. Но все же я сделаю это. Важнее всего – убивать хторров.

– Ты в самом деле непреклонен, не так ли?

– Да, именно так.

Он глубоко вздохнул, потом выключил диктофон: – Окей, я закончил.

– Я прошел?

– Повтори?

– Ваш тест – ведь это было не интервью? Это была проверка позиции. Я прошел?

Он посмотрел над диктофоном прямо мне в глаза: – Если это проверка позиции, то вопрос наверное может повредить тебе.

– Да, верно. – Я все еще сидел, скрестив руки. – Если моя позиция оставляет желать чего-нибудь, то, стало быть, со мной надо обращаться только так. Поэтому мы квиты.

Он поднялся и я встал вместе с ним. – Ответьте мне еще на один вопрос. Существуют ли мирные хторры?

Он поглядел озадаченно: – Не знаю. А как ты думаешь?

Я не ответил, просто проводил его до двери. Он вставил свою карточку в щель и дверь для него открылась. Я хотел выйти вместе с ним, но в холле ждали два вооруженных охранника.

– Извини, – сказал Форман. Впервые он выглядел смущенным.

– Да, – сказал я и отступил. Дверь передо мной закрылась.