Текст книги "Дело человека [Дело для настоящих мужчин]"

35

Кто-то звал меня.

А-а. Уходи.

– Вставай, Джим. Время просыпаться.

Нет, оставь меня в покое.

Она трясла мое плечо: – Вставай, Джим.

– Ста… ме… по…

– Вставай, Джим.

– Чего ты хочешь?…

Она продолжала трясти меня: – Вставай, Джим.

Я хотел смахнуть ее руку. Но не смог поднять свою. – Чего тебе надо, черт побери?

– Вставай, Джим.

Я не мог шевельнуть рукой. – У меня не шевелятся руки!

– Ты под капельницей. Обещай не дергаться, и я освобожу тебе руку.

– У меня не шевелятся руки!

– Обещай не выдергивать капельницу!

– Развяжи меня!

– Я не могу, Джим. Пока не дашь обещание.

– Да, да, обещаю! – Я знал этот голос. Кто она? – Развяжи меня!

Кто-то что-то делал с моей рукой. Потом я освободился. Смог пошевелиться. – Зачем ты разбудила меня?

– Потому что надо просыпаться.

– Нет. Не хочу. Оставь меня.

– Нет. Мне надо оставаться с тобой.

– Нет, я хочу умереть. Хторр убил меня…

– Нет, не убил. Ты убил его.

– Нет. Я хочу быть мертвым. Как все.

– Ты не должен, Джим. Теду это не понравится.

– Тед дурак. И его даже нет здесь. – Я хотел знать, где я. Я хотел знать, с кем говорю. Она держала меня за руку. – Я тоже хочу быть мертвым. Все будут мертвы, почему нельзя мне?

– Потому что, раз ты мертв, то уже не можешь изменить свое мнение.

– Я не хочу менять свое мнение. Быть мертвым – не может быть плохо во всем. Никто из мертвых не жаловался, не так ли? Как Шоти. Шоти мертв. Он был моим лучшим другом, а я даже не знал его. И мой папа. И пес Марсии. И девочка. О боже…. – я начал плакать, – … мы застрелили девочку! Я был там и видел! И доктор Обама – она сказала мне, что все правильно! Но это не так! Все это – дерьмо! Она осталась мертвой! Мы даже не попытались спасти ее! А я не видел никаких хторров! Все говорили, что были хторры, но я не видел никаких хторров! – Я вытер лицо, вытер каплю под носом. – Я не верю в этих хторров. Я не видел даже фотографий. Как я мог знать? – Слова пузырились у меня в горле, тесня друг друга. – Я видел, как хторр убил Шоти. Я сжег его. И я видел, как они кормили хторра собаками. Псом Марсии. Я видел, как они притащили хторра на сцену. Доктор Цимпф проверила стекло – о боже!, я видел, как оно треснуло. Хторр просто выплеснулся в аудиторию. Я видел, как люди бежали, я видел это… – Я захлебнулся собственным рыданием. Она крепко держала меня за руку…

Я снова вытер лицо, она дала мне платок. Я взял его и утер глаза. Я удивлялся, почему я плачу? И почему я говорю все это? – Не уходи!, – внезапно сказал я.

– Я здесь.

– Останься со мной.

– Все в порядке, я здесь.

– Кто ты?

– Динни.

– Динни? Не знаю никакой Динни. – Или знаю? Почему имя звучит так знакомо? – Что со мной?

Она похлопала меня по руке: – Ничего такого, что нельзя вылечить. Ты перестал плакать?

Я обдумал это. – Да, кажется.

– Ты хочешь открыть глаза?

– Нет.

– Окей. Не открывай.

Я открыл глаза. Зеленое. Потолок зеленый. Комната маленькая и полутемная. Госпиталь? Я недоуменно помигал. – Где я?

– Мемориал Рейгана.

Я повернул голову, посмотреть на нее. Она не выглядела так страшно, как мне запомнилось. Она все еще держала мою руку. – Хай, – сказал я.

– Хай, – ответила она. – Чувствуешь лучше?

Я кивнул. – Зачем ты разбудила меня?

– Правила. После операции под пентоталом всех будят, чтобы быть уверенным, что они управляют своим дыханием.

– О, – сказал я. Я был накрыт одеялами. И ничего не чувствовал. – Что произошло?

Она глядела печально: – Хторр убил двадцать три человека. Еще четырнадцать погибли в панике. Тридцать четыре ранено, пятеро – в критическом состоянии. Двое, по-видимому, не выживут. – Она критически осмотрела меня. – Если хочешь – спрашивай.

Я начал спрашивать: – Кто… – Но голос сорвался и я не закончил фразу.

– Что кто?

– Кто убит?

– Имена еще не огласили.

– О. Так ты не знаешь.

Я не понял выражения ее лица. Она смотрела со странным удовлетворением: – Ну, кое-что я могу сказать. Некоторые делегации от четвертого мира надо собирать заново. Мы заполнили ими два крыла больницы и морг. Они все сидели в пяти первых рядах. Червь прошелся по целой секции.

Что-то мне пришло на ум, но я не стал говорить. Вместо этого я спросил: – Как он вырвался?

– Для клетки взяли неверный сорт стекла. Думали, что стекло выдерживает стократную нагрузку. А оно выдерживало только десятикратную. Началось расследование, но похоже на какую-то ошибку в поставках. Никто не знает.

Я попытался сесть и не смог. Я был привязан к постели.

– Эй, не надо, – сказала Динни, мягко положив мне руку на грудь. – У тебя сломано пять ребер и проколото легкое. Тебе повезло, что не задеты большие сосуды. Ты был под хторром пятнадцать минут, пока мы вытащили тебя. Из этого по меньшей мере тринадцать минут ты был на кислороде.

– Кто?…

– Я. Тебе повезло, парень, потому что в этом я очень разбираюсь. Хорошо, что ты шагнул назад перед тем, как он упал на тебя, иначе я не подобралась бы к твоему лицу с маской, а к груди с тампером. Только всемером смогли откатить хторра. Хотели сжечь его, но я не дала. Поблагодаришь меня потом. Они не очень обрадовались этому. Однако, кто так сердит на тебя? Я никогда не видела так много злых людей с факелами. Но я не бросаю своих пациентов. Кстати, мне кажется, одно сломанное ребро – мое. Не спрашивай. Я не могла быть кроткой. О, у тебя еще разбита коленная чашечка. Ты был на столе пять часов. – Она

поколебалась, потом проговорила одними губами: – Нарочно.

– Что?

Она склонилась надо мной взбить подушку и прошептала мне в ухо: – Кто-то не хотел, чтобы мы спасли тебя.

– Что?

– Извини, – сказала она в голос. – Сейчас я взобью получше. – И снова зашептала: – Хотели, чтобы ты умер на столе. Но здесь ты под защитой медицины и никому не позволено видеть тебя без сиделки. То есть, без меня.

– Э-э… – Я закрыл рот.

Снова присев, она сказала: – Кстати, наверное, ты – герой. В том зале некоторые двери оказались заперты. Не говори, сколько людей эта тварь могла убить, если б ты не остановил ее перед тем, как появилась остальная кавалерия.

– О. – Я припомнил, как хторр повернулся и ринулся на меня, и внезапно мне стало тошно…

Динни бросила тревожный взгляд на мое лицо и мигом была рядом с тазиком. Мой желудок накренился, горло свело и холодные железные когти впились в грудь…

– Вот!, – она сунула мне в руки подушку и повернула меня так, что я повалился на подушку животом. – Наклонись сюда.

… ничего не получилось. Я дергался от приступов тошноты. Каждый раз боль терзала меня заново.

– Не беспокойся о швах – тебя хорошо заклеили. Я сделала это сама. Ты не

разорвешься.

Тошнота, однако, прошла. Боль все стерла.

Я взглянул на Динни. Она улыбнулась в ответ. И в этот момент я снова вознегодовал не нее. За такую фамильярность. А потом почувствовал вину за то, что требовал от нее так много. А потом вознегодовал за то, что из-за нее чувствовал вину.

– Как чувствуешь теперь?

Я произвел инвентаризацию: – Как дерьмо.

– Правильно. Ты и выглядишь так. – Она встала, подошла к двери и посвистела: – Эй, Фидо!…

Больничный робот РОВЕР вкатился и подъехал к постели. Она вытащила пригоршню датчиков из корзинки сверху – они выглядели, как покерные фишки – и начала прикреплять их к разным точкам моей груди, ко лбу, к шее и рукам. – Три для ЭКГ, три для ЭЭГ, два для давления и пульса, два для паталогоанатома, один для больничного счета и еще один на счастье, – сказала она, повторяя считалку медсестер.

– Для счета?, – спросил я.

– Конечно. Твой кредит автоматически проверяется, когда ты ложишься сюда, так что мы знаем, сколько записывать.

– А, ну конечно.

Она повернулась к РОВЕРу и изучила экран: – Ну, что ж, плохие новости для твоих врагов. Ты будешь жить. Но маленький совет: в следующий раз, когда ты захочешь трахаться с хторром, будь мужчиной. Сверху ты будешь гораздо сохраннее.

Она повыдергала датчики и бросила в корзинку: – Теперь я тебя покину. Сможешь уснуть сам или включить жужжалку?

Я покачал головой.

– Ужас. Я вернусь с завтраком.

И я снова остался один. С моими мыслями. Мне следовало подумать о многом. Но я заснул прежде, чем смог рассортировать темы.

36

Я снова оказался в классе Уайтлоу.

Я был в панике. Я не подготовился к экзамену даже не знал, что он будет. А это – последний экзамен!

Я огляделся. Здесь сидели люди, которых я не знал, но вглядевшись в их лица, я понял, что они мне знакомы. Шоти, Дюк, Тед, Лизард, Марсия, полковник Валлачстейн, японская леди, смуглый парень, Динни, доктор Форман, Пол Джастроу, Мэгги, Тим, Марк – и папа. И еще множество людей, которых я не узнал. Многовато.

Уайтлоу на преподавательском месте произносил какие-то звуки. Они не имели смысла. Я встал и сказал это. Он посмотрел на меня. Они все посмотрели на меня. Я стоял на преподавательском месте, а Уайтлоу сидел в моем кресле.

Девочка в коричневом платье сидела в переднем ряду. Рядом с ней вздымался гигантский оранжево-красный хторр. Он обратил черноглазый взгляд на меня и, казалось, устраивался слушать.

– Давай, Джим!, – проревел Уайтлоу. – Мы ждем!

Я злился. Не зная, почему. – Хорошо, – сказал я. – Слушайте, я знаю, что я зануда и дурак. Это очевидно. Но, глядите, все, что я сделал – только предполагал, что остальные не таковы. Я имею в виду, что слушаю здесь, как вы шумите, словно делаете что-то полезное, а я-то верю вам! Какой дурак! Истина в том, что вы вообще не знаете, что делаете, не более, чем я, так что я говорю вам: мой опыт так же важен, или неважен, как и ваш. Но как бы то ни было, это мой опыт, и я – тот, кто отвечает за него.

Они зааплодировали. Уайтлоу поднял руку. Я кивнул ему. Он встал: – Уже время, – сказал он. И сел.

– Вы – хуже всех, Уайтлоу!, – сказал я. – Вы весьма преуспели, накачивая вашу чепуху в головы других людей, и она болтается там годы спустя. Я имею в виду, что вы дали всем нам великую систему убеждений, как прожить наши жизни, а когда мы пытаемся следовать им – они не работают. Они только приводят к неадекватному поведению.

Уайтлоу сказал: – Тебе лучше знать. Я никогда не давал тебе систему убеждений. Я дал только способность быть независимым от системы убеждений, поэтому ты можешь управляться с фактами, как они тебе кажутся.

– Да? Поэтому каждый раз, когда я пытаюсь это делать, вы приходите и читаете мне очередную лекцию?

Уайтлоу сказал: – Если ты приглашаешь меня в свою голову и позволяешь читать мне лекцию, то это твоя ошибка. Не я делаю это, а ты. Ты сам читаешь себе лекции. Я умер, Джим. Я мертв уже два года. Ты знаешь это. Поэтому перестань просить у меня совета. Ты живешь в мире, о котором я ничего не знаю. Перестань просить моего совета и тебе станет чертовски лучше. Или спроси совет, если совета ты хочешь – и если он не годиться, забудь его. Пойми, дурак: совет это не приказ, это всего лишь еще один выбор для личности. Он предполагает только расширение перспективного взгляда на вещи. Так и относись к нему. Но не обвиняй меня в том, что ты не умеешь слушать.

– Наверное, вы всегда правы?, – спросил я. – Иногда это страшно надоедает.

Уайтлоу пожал плечами: – Прости, сынок. Таким способом ты продолжаешь творить меня.

Он был прав. Снова. Он всегда был прав. Потому что именно так я всегда буду творить его.

Другие руки не поднимались. – Теперь мы чисты? Я могу начать жить заново? Хорошо.

Я посмотрел на девочку в коричневом платье. У нее не было лица. Потом оно появилось. Это было лицо Марсии… лицо Джиллианны… лицо Лизард…

Я повернулся к хторру: – У меня несколько вопросов к вам, – сказал я.

Он кивнул глазами, потом снова посмотрел мне в лицо.

– Кто вы?, – спросил я.

Хторр заговорил голосом, похожим на шепот: – Я не знаю, – сказал он. – Пока.

– Какие вы? Вы разумны? Или какие? Вы захватчики? Или ударные части?

Хторр снова сказал: – Я не знаю.

– А как насчет купола? Почему внутри был четвертый хторр?

Хторр поводи глазами туда-сюда, хторров эквивалент покачивания головой. – Я не знаю, – сказал он и его голос стал громче. Словно ветер.

– Как вы очутились здесь? Где ваши корабли?

– Я не знаю, – сказал он. Теперь он рычал.

– Как мы можем говорить с вами?…

– Я НЕ ЗНАЮ! – И он стал вздыматься передо мной, словно готовясь к атаке…

– Я ЗДЕСЬ НА СЛУЖБЕ!, – рявкнул я в ответ, – И МНЕ НУЖНЫ ОТВЕТЫ!

– Я НЕ ЗНАЮ!!, – пронзительно завопил хторр – и взорвался, разлетевшись на тысячу пылающих кусков, уничтожив себя, уничтожив меня, уничтожив девочку рядом с ним, классную комнату, Уайтлоу, Шоти, всех присутствующих, бросив все во тьму.

37

Тед сидел в кресле, глядя на меня. Голова была перевязана.

– Он тебя тоже достал?, – спросил я.

– Кто меня достал?

– Хторр. Голова перевязана – хторр достал тебя тоже?

Он улыбнулся: – Джим, сегодня среда. Просто сегодня утром мне сделали операцию. Они не разрешили проведать тебя до того.

– Какую операцию? – И потом я вспомнил: – О!, – и проснулся. – Среда? – Я начал садиться, не смог, и снова упал на постель. – Среда? Действительно?

– Ага.

– Я был без сознания три дня?

– Не больше обычного, – сказал Тед. – Знаешь, с тобой трудно говорить о чем-либо. – Потом, увидев мое выражение, добавил: – Ты парил туда-сюда. Тебя искололи снотворными. Как и большинство других. У них так много пациентов, что они просто привязали каждого к койке и подключили к аппаратам. Ты один из первых, кто проснулся. Мне пришлось подергать за веревочки, чтобы устроить это. Я хотел получить шанс повидаться с тобой – сказать гудбай.

– Гудбай?

Он потрогал повязку на голове: – Видишь? Мне сделали операцию. Пересадку. Теперь я в Корпусе Телепатии. Перевод стал официальным, когда имплантант заработал.

– Он работает? Ты принимаешь?

Тед покачал головой: – Нет. Пока нет. Вначале мне надо пройти двухнедельную подготовку, чтобы научиться чувствовать сильнее. Но я уже передаю. Они постоянно записывают меня, калибруют мои соединения и запоминают мое самоощущение, чтобы я не забыл, кто я есть на самом деле, в общем, все такое. Это очень сложно. Тренировка предназначена для реабилитации способности ощущать. Ты знаешь, что мы проводим большую часть жизни бессознательно, Джим? Перед тем, как стать телепатом, надо пробудиться, это похоже на пригоршню ледяной воды, брошенной в лицо. Но это невероятно!

– Я вижу, – осторожно сказал я. Его глаза блестели. Лицо сияло. Он выглядел как человек, одержимый видениями.

Потом он засмеялся – над собой: – Я понимаю, это звучит странно. Быть телепатом – дерзкоt приключение, Джим, надо включаться в сеть. Но это открывает целый новый мир!

– Ты уже работал на прием?

– Чуть-чуть. Только чтобы они убедились, что связи включились. Джим, я знаю, это звучит глупо, но я делаю самые чудесные вещи! Я пробую ванильное мороженое! То есть кто-то другой его пробует, но я пробую вместе с ней. И я целую рыжую. И нюхаю цветок. Глажу котенка. Кубик льда! Ты когда-нибудь ощущал по-настоящему, что такое холод?

Я покачал головой. Я был поражен изменениями в Теде. Что они сделали с ним? – Э-э, почему? В чем причина?

– Чтобы убедиться, что я могу чувствовать вещи, – объяснил он. Он сказал это спокойно. – Знаешь, пробуем давление, жару, холод, тактильное ощущение, вкус, зрение – все такое. Как только они убедятся, что входные цепи работают удовлетворительно, тогда попробуем широковещание. Только вначале мне надо потренировать естественную способность ощущать живых. Vне нельзя передавать ложные сообщения, если я почувствую себя разболтанно, это должно сказаться на моем восприятии. Поэтому мне надо это преодолеть. Боже, это ужасно! Я люблю это! – Он остановился и посмотрел на меня: – Вот так, Джим. А что у тебя нового?

Я не смог удержаться. И начал хихикать.

– Ну, я убил хторра. Еще одного.

– Да. Я слышал. Видел записи. Они прошли по всем каналам новостей. Ты не поверишь, что началось! Большего гама я еще не видел.

– В самом деле?

– Блеск! Самый забавный политический цирк после того, как вице-президент был найден в постели с генеральным прокурором. Все бегают и вопят, что небеса рушатся, и почему никто ничего не делает? Африканцы расстроены больше всех. Они потеряли самых громких крикунов.

– Вау, – сказал я. – Кого?

– Ну, докторов Т! Кунга и Т! Кая – и доктора Квонга, с кем ты спорил.

Я фыркнул, припомнив: – Поэтическая справедливость. Кто еще? Я видел Лизард в зале. Она не пострадала?

– Кто?

– Майор Тирелли. Пилот чоппера.

– А, она. Нет, я видел ее на похоронах. Для жертв устроили мессу. Останки кремировали из-за опасения, что укусы хторра оставили в них споры.

– О, хорошо.

Мы помолчали немного. Просто глядели друг на друга. Его лицо пылало. Он выглядел как очень застенчивый школьник, пылкий и возбужденный. Он был не похож на себя.

В это мгновение я понял, что на самом деле он мне нравился.

– Ну, вот, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

– Кажется, прекрасно. Оцепенело, – улыбнулся я. – Как сам?

– Очень хорошо. Слегка напуган.

Я изучал его лицо. Он без стыда глядел в ответ. Я сказал: – Знаешь, у нас было не много времени поговорить с тех пор, как мы приехали сюда.

Он кивнул.

– Может, я говорю с тобой в последний раз.

– Да, может быть.

– Да, – сказал я. – Я хочу признаться, что злился на тебя. Я думал, что ты поступаешь как настоящий дурак.

– Забавно. Я думал о тебе то же самое.

– Да. Но мне кажется, я просто хочу, чтобы ты это знал, э-э, я уважаю тебя. Сильно.

Он казался пораженным. – Да. Я тоже. – Потом он сделал нечто для него нехарактерное. Он подошел к постели, присел не нее, наклонился ко мне и крепко обнял. Он поглядел мне в глаза и поцеловал, легко коснувшись губ губами. Погладил мою щеку.

– Если я не увижу тебя снова…. – сказал он, – … а такая возможность есть, если я не увижу тебя снова, я хочу, чтобы ты это знал. Я люблю тебя. Большую часть времени ты просто гнусен, но я люблю тебя вопреки себе. – Он снова поцеловал меня и на этот раз я не устоял. Слезы застили мне глаза, не знаю, почему.

38

Когда я проснулся в очередной раз, был день.

И Его Преподобие Досточтимый Доктор Дэниель Джозеф Форман тихо сидел в кресле, изучая меня.

Я поднял голову и посмотрел на него. Он кивнул. Я оглядел комнату. Шторы были задернуты, послеполуденное солнце просачивалось сквозь узкие вертикальные щели. В лучах танцевали пылинки.

– Какой сегодня день?

– Четверг, – сказал он. Он носил матовый медно-золотой костюм – почти униформа, но не совсем. Где я ее видел? О, я догадался. Философский кружок Моде.

– Я не знал, – сказал я.

Он поймал взгляд на свою тунику. Понимающе кивнул и спросил: – Как ты себя чувствуешь?

Я огляделся. Ничего не чувствовал. – Пусто, – сказал я. Мне хотелось знать, не нахожусь ли я еще под действием наркотиков. Или их последствий.

– А еще как?, – спросил Форман.

– Голым. Словно меня раздели и выставили напоказ. У меня воспоминания о том, в чем я не очень уверен, или о том, что мне просто приснилось.

– У-гу, – сказал он. – Еще как?

– Злость. Кажется.

– Хорошо. Еще?

– Нет, вроде бы все.

– Великолепно. – Он сказал: – Я здесь, чтобы тебя проинструктировать. Ты готов? – Он выжидательно смотрел на меня.

– Нет.

– Прекрасно. – Он поднялся уходить.

– Подождите.

– Да?

– Я хочу поговорить. У меня есть свои вопросы.

Он поднял бровь: – О?

– Вы ответите на них?

Он сказал: – Да. По правде говоря, я уполномочен ответить на твои вопросы.

– Честно?

Он медленно кивнул: – Если смогу.

– Что это значит?

– Это значит, что я буду говорить тебе правду, как я сам ее знаю. Это годится?

– Годится.

Он глядел нетерпеливо: – Каков вопрос?

– Хорошо. Почему меня послали на смерть?

Форман снова сел. Посмотрел на меня: – Так ли?

– Вы знаете, что так! Предполагалось, что хторр меня тоже достанет. Вот почему я был назначен туда – когда стекло лопнет, я должен был оказаться первым. Предполагалось, что мое оружие не будет в боевой готовности, не так ли? Но я нашел руководство, пошел на полигон и самостоятельно поупражнялся с винтовкой. Поэтому ожидания не сработали, не правда?

Форман глядел печально – не с болью, просто с грустью. Он сказал: – Да. Таковы были ожидания.

– Вы не ответили на вопрос.

– Я отвечу. Но прежде дослушаю остальные.

– Хорошо. Почему хотели, чтобы хторр вырвался? Я видел, как доктор Цимпф проверила с помощником клетку. Они не проверяли ее безопасность. Они убеждались, что она сломается в нужный момент. Когда хторр всем весом вломится в нее. Правильно?

Форман спросил: – И вы это видели?

Я кивнул: – Все эти люди были обречены умереть, не правда?

Форман секунду разглядывал потолок. Сочиняя ответ? Потом посмотрел на меня: – Да, боюсь, что так.

– Почему?

– Ты уже знаешь ответ, Джим.

– Нет, не знаю.

– Повторим заново. Как ты думаешь, почему было инсценировано нападение?

– Постфактум это совершенно очевидно. Большинство этих людей не соглашались с позицией Соединенных Штатов по поводу угрозы хторров, поэтому вы пригласили их самолично убедиться, как один из них питается. Гарантированная шоковая терапия. Она всегда срабатывает. Она сработала на мне, а я видел всего лишь картинки Шоу Лоу. Эти люди получили специальное представление въявь. Было устроено так, что никто из наших людей не был убит или ранен, только те, кто был против нас. – Я изучал его лицо. Его глаза омрачились. – Так и было, да?

– Очень похоже, – сказал Форман. – Ты только забываешь контекст.

– Контекст? Или оправдание?

Форман игнорировал насмешку: – Ты видел как прогрессировал съезд. Ты мог бы предложить мне лучшую альтернативу?

– Вы пытались научить их?

– Да! Ты знаешь сколько времени занимает научить политика чему-нибудь? Трое выборов! У нас нет столько времени! Нам надо достичь нашей цели сегодня!

Я должно быть нахмурился, потому что он сказал: – Ты слышал этих делегатов. Они пропускали все, что видели и слышали, через фильтр представления, что Соединенные Штаты используют опасность хторров как предлог для возобновления эксплуатации остального мира.

– Ну и? Разве это не так?

Форман пожал плечами: – Откровенно говоря, это не относится к делу. Война против Хторра будет продолжаться где то от пятидесяти до трех сотен лет – если мы победим. Таков наш диапазон наилучшей аппроксимации.

– И? Каков наихудший вариант?

– Мы все окажемся мертвы в течении десяти лет. – Он сказал это бесстрастно, но слова разили, как пули. – Ситуация призывает к экстраординарному искусству кризисного управления. Она требует такого рода объединенных усилий, которых эта планета не видела никогда. Нам нужен контролирующий орган, который сможет функционировать свободным от обычной инерции, присущей выборному правительству.

– Вы оправдываете диктаторский режим?

– Не слишком. Я оправдываю всеобщую воинскую службу для каждого мужчины, женщины, ребенка, робота, собаки и компьютера на планете. Это все. – Он позволил себе кривую улыбку: – Однако, едва ли это диктаторский режим, не так ли?

Я не ответил. Он встал, подошел к окну и выглянул. – Ирония ситуации, – сказал он, – в том, что единственно выжившие институты, у которых есть ресурсы, чтобы справиться с ситуацией, как раз те, что наименее способны применить эти ресурсы – а это величайшие мировые технологические нации. На конференции доминируют представители четвертого мира, у которых все еще пред-хторрово сознание, ты его знаешь: «Они взяли свое, теперь моя очередь». И они не дают нам играть в другую игру, пока смотрят на себя, как на неравных партнеров. Хторры находят их очень вкусными, а им все равно!

Форман повернулся глянуть на меня. Он возвратился к креслу, но не сел. – Джим, каждый день, который проходит без программы совместного сопротивления вторжению хторров, отодвигает дату возможной победы еще на две недели. Мы быстро подходим к точке, за которой эта дата становится совершенно недостижимой. У нас нет больше времени. Они заняли позицию, что их врагом являются Соединенные Штаты, которые хотят использовать любые окольные пути, чтобы их эксплуатировать. Они не желают отказаться от этой позиции, потому что отказаться – значит признать, что они были неправы. А самая тяжелая вещь для человеческого существа в этом мире – быть неправым. Разве ты не знаешь людей, для которых лучше умереть, чем быть неправым?

Я снова представил хторра, льющегося со сцены. Услышал крики ужаса. Почувствовал запах крови. Эти люди умерли, потому что были неправы? Я посмотрел Форману в лицо. Он глядел напряженно. Его глаза причиняли боль.

Я понял, что это неправда, прежде чем произнес, но все же сказал: – Так они неправы – а вы правы?

Форман покачал головой: – Мы сделали, что надо было сделать, Джим, и единственный способ объяснить это так неудовлетворителен, что я даже не стану пытаться.

Я обдумал это. – Все же попытайтесь, – сказал я.

Он выглядел несчастным, приступая: – Хорошо, но тебе это не понравится. Это другая игра, с другими правилами, и одно из наиболее важных звучит так: «Все предыдущие игры более не действительны». И тот, кто пытается играть в старую игру посередине новой, стоит на пути. Понял? Поэтому мы усадили все наши главные проблемы в передние ряды. Нам это не нравилось, но это было необходимо.

– Вы правы. Мне это не нравится.

Он кивнул: – Я предупреждал. Но, Джим, каждый, кто выжил, теперь увидел войну с близкого расстояния. Теперь это не просто другая политическая позиция. Теперь это – кровавый шрам в душе. Люди, вышедшие из этой аудитории, теперь знают, кто их враг. То, что ты видел, в чем участвовал, была весьма необходимая часть шоковой терапии сообщества мировых правительств.

Он снова сел, наклонился вперед и положил руку на меня: – Мы не хотели делать это, Джим. В самом деле, до самой последней недели мы решили не делать. Надеялись, что самих фактов достаточно, чтобы убедить депутатов. Мы были неправы. Фактов оказалось недостаточно. Ты продемонстрировал это, когда выступил перед всей конференцией. Именно ты продемонстрировал нам, как полностью закристаллизировалась позиция четвертого мира.

– О, конечно – это верно, – сказал я. – Теперь всему виной я!

Форман наклонился вперед и сказал напряженно: – Джим, заткнись и послушай. Перестань показывать свою глупость. Знаешь, что ты дал нам? Уровень, на котором надо сооружать массовую перестройку политических целей. Видеозаписи конференции разошлись по общественному каналу. Весь мир увидел, как хторр атакует полный зал их высших лидеров. Весь мир увидел, как ты завалил этого хторра. Ты знаешь, что ты герой?

– Э-э, дерьмо.

Форман кивнул: – Я согласен. Ты совсем не тот, кого нам следовало бы выбрать, но ты тот, кого мы получили, поэтому мы просто наилучшим способом используем тебя. Послушай, публика теперь встревожена – мы нуждались в этом. Прежде у нас такого не было. В этом разница. Мы видим, как некоторые влиятельные люди внезапно объявили своими целями военизировать все необходимые ресурсы для сопротивления вторжению хторров.

Я откинулся в постели и сложил руки на груди: – Так Соединенные Штаты выиграли в конце концов, правда?

Форман покачал головой: – Это шутка, сынок. Возможно, не будет даже Соединенных Штатов, когда закончится война – даже если мы победим. Все необходимое для человеческого вида, чтобы победить хторров, имеет такую колоссальную важность, что выживание любой нации как нации становится неважным. Каждый из нас, кто принимает участие в этой войне, понимает, что выживание любого является важностью второго порядка, когда противостоит выживанию вида.

Он снова откинулся в кресле. Я ничего не сказал. Говорить было нечего. Потом я подумал кой о чем: – Я понимаю, это ваша позиция. А теперь, как оправдывается включение меня? Вспомните, предполагалось, что я тоже буду убит, а не стану героем.

Форман не выглядел смущенным. Он сказал: – Это верно. И тебя вообще не предполагалось спасать. Это сиделка, Динни – она иногда может быть хорошей занозой в заднице – спасла твою жизнь. Она отключила двух морских пехотинцев, которые пытались оттащить ее.

– Они пришли убить меня?

– Не совсем так. Это просто похоже на, э-э, политику не спешить тебе на помощь. Но никто не сказал ей это. Когда они попытались ее оттащить, она их покалечила. Одному разбила коленную чашечку, другому сломала ключицу, руку и грудную кость. Она оставалась с тобой все время, не подпуская близко никого, кого не знала лично.

– А что произошло в операционной?

Форман поразился: – Ты и об этом знаешь?

Я кивнул.

– Старший офицер намекнул, что твоя операция должна быть… отложена. Она предложила ему покинуть операционную. Он отказался. Она дала ему выбор: или он уходит сам, или по-другому. Если по-другому, она обещала, что ему не понравится. Она оказалась права. Ему не понравилась. Сейчас она арестована…

– Что?

– Охранный арест. Пока кое-что не упорядочится. Я обещаю тебе, что с ней все будет в порядке. Но вначале мне и тебе надо было вот так немного поболтать.

Тогда до меня кое-что дошло: – Почему вы и я? Где дядя Айра? Разве не с ним мне следовало поговорить?

Форман поколебался: – Сожалею. Полковник Валлачстейн погиб. Он не выбрался из аудитории вовремя. – На его лице было страдание.

– Нет!…. – закричал я. – Я не верю! – Я чувствовал, словно мне в грудь ударил кирпич…

– Он пропустил вперед троих, вытолкал перед собой. Один из них я. И вернулся еще за кем-то. Я ждал его у двери. Он не вышел.

– Я… я не знаю, что сказать. Я едва знал его. Я не знаю, нравился ли ему, но я его уважал.

Форман отмел это: – Он тоже уважал тебя за то, что ты убил четвертого хторра. Он говорил мне. И он подписал тебе премиальный чек в субботу утром, прямо перед сессией.

– Премиальный чек?

– Ты не знаешь? Миллион кейси за каждого убитого хторра. Десять миллионов – за живого. Ты теперь миллионер. Дважды. Я подписал тебе второй чек. Теперь я взял некоторую ответственность за агентство. Вот почему разговор вели ты и я.

– О! Теперь вы – мой командир?

– Скажем просто, что я твой, э-э, связник.

– С кем?

– Тебе нет необходимости знать имена. Это люди, которые работали с дядей Айра.

– Люди, решившие, что я должен быть убит?

Форман выдохнул с тихой досадой. Он положил руки на колени и собрался. Посмотрел мне в глаза и сказал: – Тебе надо кое-что понять. Да, предполагалось, что ты умрешь. Люди, на которых ты работал, приняли такое решение.

– Любезный народ, – сказал я.

– Ты был бы удивлен.

– Извините, но, похоже, это не те люди, на которых я хотел бы работать. Может, я и дурак, но не до глупости.

– Это еще поглядим. – Форман спокойно продолжал: – До вечера субботы, все, что можно было сказать о тебе – пассив. Никто не думал, что ты завалишь хторра. Сознаюсь, я все еще удивлен, но раз ты сделал это, ты перестал быть пассивом и начал быть героем. Теперь ты актив, сынок. Субботние фотографии продемонстрировали, что человеческое существо может остановить хторра. Миру необходимо знать это. Ты стал весьма полезным орудием. Мы хотим использовать тебя – если ты хочешь быть использованным. Ранее принятое решение теперь недействительно. Можешь поблагодарить Динни за это. Она предоставила тебе достаточно времени, чтобы мы смогли прийти к такому выводу. Хм, – добавил он, – нам стоит завербовать и ее.