Текст книги "Как брать интервью. Искусство задавать правильные вопросы и получать содержательные ответы"

8
Перед окончанием интервью и после него
Как правильно завершить работу и обеспечить точность

Хорошие спортсмены всегда чувствуют, сколько осталось играть. Особенно часто, когда до конца четверти остается всего несколько минут, можно увидеть, как баскетболист получает пас после ввода мяча в игру в одном конце площадки и, прежде чем двинуться на противоположную сторону, бросает взгляд на часы. Он или она в этот момент просчитывает, какую комбинацию можно разыграть за оставшиеся минуты или секунды. Количество оставшегося времени напрямую влияет на последующие действия.

Когда хоккейная команда проигрывает на одно или два очка, тренер обычно меняет вратаря. Это означает, что вратарь садится отдохнуть, а на лед выходит другой игрок, чтобы команда могла сделать последнее совместное усилие. Но делается это всего за пару минут до свистка.

В обоих видах спорта команды делают дополнительное усилие, стоит им осознать, что игра подходит к концу.

Вы не поверите: то же самое происходит в интервью.

У всех интервью есть ограничение по времени (по крайней мере, так должно быть!), и ваша прямая обязанность – чувствовать, куда ведет траектория вашего разговора в соответствии с оставшимся у вас временем.

Все мы видели матчи, в которых, казалось бы, вот-вот должно произойти нечто великое и незабываемое, но игрокам просто не хватило времени. И как же это всех расстраивает.

Иными словами, сразу подумайте, как вы собираетесь подводить интервью к концу.

В каждом разговоре вам нужно дать собеседнику шанс подвести итог и при этом оставить возможность для будущих контактов. Важно прояснить те моменты, что остались вам непонятны, и проверить, правильно ли вы расслышали собеседника. Возможно, вам даже понадобится какое-то время на обсуждение того, что можно использовать в материале, а что нет. Все это необходимо уместить в оставшееся до конца разговора время.

ВСЕГДА ЗАКАНЧИВАЙТЕ ИНТЕРВЬЮ ТАК

Если цель интервью по большей части заключается в сборе информации, например для новостного репортажа, я обычно немного подбадриваю собеседника и говорю: «У меня осталась всего пара вопросов». Так человек, с которым я разговариваю, начинает понимать, что моим расспросам рано или поздно придет конец. Напоследок я говорю что-то вроде «Большое спасибо, что уделили мне время!». Тогда интервью по-настоящему можно считать завершенным.

Но даже в ситуациях, когда завершение интервью не вызывает никаких вопросов и сомнений, можно все-таки оставить дверь приоткрытой для дальнейших обсуждений и уточнений информации. Когда я заканчиваю такое «однозначное» интервью, я обычно говорю что-то вроде «Позвольте мне кое-что уточнить перед уходом». После чего быстро задаю всегда одни и те же четыре вопроса. И если вы сделаете то же самое, вполне возможно, ответы собеседника вас удивят.

1. «Не могли бы вы произнести свое имя и фамилию по буквам?» Я однажды попросил комментария у женщины, которую, по-моему, звали Эми, это довольно распространенное в США имя, которое пишется как Amy. Так я услышал, когда она представлялась. Разговор наш происходил сразу после того, как в автокатастрофе погиб ее муж. Но, когда я попросил женщину произнести свое имя по буквам (несмотря на то, что звучало ее имя вполне однозначно), она едва из кресла не выпрыгнула, настолько была мне признательна. Оказалось, что имя ее пишется как Ami. После того как я уточнил написание ее имени, она решила еще немного поговорить со мной, потому что почувствовала, что доверяет мне.

Вам, наверное, этот момент вовсе не кажется таким важным, но позвольте мне подольше задержаться на вопросе написания имени собеседника.

Увидев, что в каком-то материале ваше имя написано неправильно, вы начинаете сильно злиться. Думаете: «Неужели человеку настолько все равно, что он даже не удосужился уточнить, как пишется мое имя?» Вот мою жену зовут Марша. Пишется Marcia, а произносится «Мар-ша». Многие близкие друзья (и даже пара родственников) так и думают, что ее имя пишется как Marsha. Неужели так сложно обратить внимание на ее подпись? И хватит уже цитировать слова из серии «Семейки Брейди», где одна дочь ревнует к своей старшей сестре и обиженно повторяет: «Марша, Марша, Марша»![59]59
  Автор ссылается на один из эпизодов американского комедийного сериала «Семейка Брейди» ((The Brady Bunch) на экранах в 1969–1974 гг.). – Прим. ред.


[Закрыть] Это было смешно в первые тысячу раз. Хотя на самом деле никогда не было смешно.

О большинстве людей в жизни напишут, может быть, раз, максимум два. Не исключено, что ваш материал как раз и станет таким исключительным событием, и вдруг – какая досада, имя написано с ошибкой. Конечно, вы можете позже опубликовать поправку отдельным постом, но, если история вышла в печатном виде, считайте, что вам не повезло.

На практических занятиях по журналистике я ставлю студентам ноль баллов за работу, если в своем материале они допустили ошибку в имени или названии. Ошибаются и в именах источников, и в названиях зданий, компаний, городов. Когда мне попадается неправильно написанное имя, я обвожу его и пишу на полях: «Здесь я закончил читать». Обычно со студентами такое происходит один раз за весь курс обучения. (Исключением стал один парень, который, получив ноль в третий раз за месяц, порвал свою работу на мелкие кусочки, как билет на скачки, в которых он сделал ставку на проигравшую забег лошадь, и вылетел из кабинета, выкрикивая оскорбления в мой адрес и в адрес моих смехотворных правил. По иронии судьбы он в итоге стал замечательным спортивным журналистом.)

Студенты расстраиваются, потому что вкладывают все силы в репортаж и написание истории, но путь к успеху им преграждает такая мелочь, как неправильно написанное имя. «Поставьте себя на место своего собеседника, – говорю я виноватому (и при этом обиженному!) студенту. – Этот человек щедро подарил вам свое время, позволив вам взять у себя интервью, а вы все портите, даже не удосуживаясь проверить его имя. Как вы думаете, что за мнение у них может сложиться об остальном интервью, если вы так невнимательно относитесь к имени?»

Люди, чье имя хоть однажды где-нибудь написали неправильно, не протестуют против моей политики. Они все понимают. Имя Джонатан иногда пишется не Jonathan, а Johnathan. Стивен – не Steven, а Stephen. Карл не всегда Carl, бывает, что и Karl. Смит – не Smith, а Smythe. Джонс – не Jones, а Jonz. Бриттани – не Brittany, а Britney. Том – не просто Tom, а Thom. Бекам иногда не Beckum, а Beckam. Нельсон вовсе не Nelson, а Nelsen, а Марша – не Marsha, а Marcia.

Это самый простой вопрос во всем интервью. И для многих он может быть самым существенным. Если у человека сложное имя или фамилия, а вы ее правильно написали, можете впредь всегда рассчитывать на этот источник информации.

2. «Есть ли что-то, что мне следовало бы спросить, а я не спросил(а)?» Это может предоставить вам такой угол зрения на вопрос, о существовании которого вы даже не догадывались. Предположим, ваш собеседник уже был готов рассказать о том, что лежит немного глубже, но в разговоре с вами речь об этом не зашла, и тогда подобный вопрос с вашей стороны – шанс собеседника высказаться. Представьте, что вы пришли к врачу и в конце осмотра он задает вам вопрос: «Есть ли что-то еще, что вас беспокоит, а мы это не обсудили?» Вы удивитесь, как часто пациент ведет диалог с самим с собой, думая: «Интересно, нужно ли поднимать тему, которую мы еще не обсудили? Нужно ли? Кажется, врач спешит. Наверное, не стоит». И вдруг врач задает этот вопрос, и вы наконец касаетесь проблемы, которая, вполне возможно, оказывается самым важным для вашего здоровья.

Нельзя заранее узнать, будет ли информация, которую выдаст в ответ на ваш вопрос собеседник, хоть сколько-то важной. Мало кто может сказать: «Готов поспорить, что вы пришли сюда, чтобы поговорить о…» – и сразу после этого выдать вам самые сочные детали. В основном люди не так смелы и уверены в себе. Но многим есть что сказать за пределами темы разговора, но они не говорят, потому что вы не спрашиваете. Дайте им шанс сделать это.

Всегда задавайте этот вопрос.

3. «С кем мне еще поговорить?» Очень важный вопрос, потому что он потенциально выявит людей, которые больше всех осведомлены по вашей теме. Всегда найдется человек, знающий больше, но находящийся «за кулисами», кто-то, кого редко цитируют и к кому редко обращаются. Такие люди – настоящие золотые жилы. Но вы о них никогда не узнаете, если не зададите такой вопрос.

4. «Можно ли мне обратиться к вам чуть позже, в процессе написания статьи, вдруг мне понадобится что-то дополнить или прояснить?» Оставить дверь открытой – ход, который может быть очень полезен во многих смыслах. Если интервью прошло хорошо, ваш собеседник лично заинтересован в результате и хочет, чтобы статья удалась. Он или она не будет против, если вы позвоните или напишете, чтобы рассказ вышел более точным и достоверным. Кроме того, у вашего собеседника появляется время подумать, что еще, по его или ее мнению, вам важно знать, и, скорее всего, он расскажет вам что-то еще.

ИЛИ ЗАБРОСЬТЕ НАЖИВКУ НА БУДУЩЕЕ

Если вы хотите не просто записать рассказ свидетеля или получить специфическую информацию, можете продумать другой вариант окончания интервью. Вам по-прежнему нельзя забывать о времени, но при этом не обязательно ставить точку в конце предложения. Иногда более разумным бывает повернуть разговор к глубоким и менее очевидным темам.

Ближе к концу интервью я обычно пытаюсь заставить приглашенных на симпозиум писателей выйти за рамки заявленной темы, рассказать, какие уроки они смогли извлечь за всю профессиональную жизнь, какой совет они могли бы дать начинающим писателям. Так я даю им шанс поразмышлять не только о том, что они написали, но суммировать свои знания и подарить аудитории вдохновение. Я пытаюсь заставить их выйти на следующий уровень обобщения.

Такой подход полезен и в других ситуациях. Социальных работников, например, интересуют не только факты (хотя они очень важны); они смотрят на умственное, эмоциональное и физическое состояние клиента и его окружение. Специалисты отдела кадров ищут кандидатов не только для того, чтобы те рассказали о способах преодоления стресса на работе; они ищут людей, которые встроятся в корпоративную культуру. Когда врач обсуждает со мной мои мигрени, он пытается не только найти оптимальное обезболивающее. Он задает вопросы, чтобы понять причину мигреней, то есть смотрит на мою историю болезни более широко.

Для писателей более широкая перспектива также представляет больший интерес. Она дает возможность обсудить общечеловеческие вопросы. Например, было очень познавательно ближе к концу интервью узнать от Джозефа Уэмбо, писателя, известность которому принесли романы о буднях американской полиции, что каждую новую книгу ему писать сложнее, а не легче. Для начинающих писателей, которые испытывают то приливы, то отливы энтузиазма, такое откровение оказалось одновременно вдохновляющим («Я не один боюсь и сомневаюсь в себе!») и разочаровывающим («То есть вы хотите сказать, что легче с годами не становится?»). Но это замечательный способ забежать вперед. Сатирик Кристофер Бакли как-то сказал мне, что, если бы он знал, как сложно быть писателем, он выбрал бы другую профессию.

Писательница Энн Ламотт сказала, что у нее по-прежнему есть проблемы с дисциплиной, и уподобила свое писательское «я» собаке, которая гонится за игрушкой в одном углу комнаты, подбрасывает ее в воздух и бежит за ней в другой угол. Еще один ее образ: представим, что у каждого из нас есть сто долларов креативности на день. Как мы потратим эти сто долларов? Если сегодня у нас всего два часа на работу, какое-то время мы потратим на интернет, предположим, это будет эквивалент пятнадцати долларов. Потом мы сможем сосредоточиться на писательстве и с умом потратить оставшиеся шестьдесят пять долларов. Затем нам, возможно, понадобится начальный курс математики, чтобы понять, почему не выходит ровно сто баксов. Сколько бы рабочего времени ни было в сутках, помните, что часть этого времени можно уделить творчеству. Это время нельзя отложить в банковскую ячейку до завтра. Сто долларов у вас есть только сегодня.

Какой хороший совет от человека с богатым профессиональным опытом!

Такие ответы возможны только на отвлеченные вопросы, а к ним обычно переходят ближе к концу интервью, когда между собеседниками установились приятельские взаимоотношения и достаточный уровень доверия. Когда я спросил у Джаннетт Уоллс, автора «Замка из стекла» (The Glass Castle), простила ли она своих родителей за то, что происходило в ее детстве, она дала мне гораздо более проникновенный ответ, чем если бы я спросил об этом в самом начале разговора.

Перенос некоторых тем на конец интервью – это еще один пример сходства между интервью и хорошо написанной историей или материалом. Иногда в статье, вместо того чтобы разрешать конфликты и устранять всевозможные «хвосты», мы отсылаем читателей к тому, над чем они могут задуматься. Мы как бы «забрасываем крючок», чтобы история надолго зацепила читателей. Они не прекращают думать, что же станет с героями даже после того, как дочитают книгу. Если вы видели фильм «Три билборда на границе Эббинга, Миссури» (Three Billboards Outside Ebbing, Missouri), вы знаете, о чем я говорю.

Наверное, вы нередко видели, что новостной репортаж заканчивается цитатой одного из ключевых источников информации. Это явление того же порядка: цитата требует других знаков препинания, не безоговорочной точки. Когда я закончил репортаж о стрельбе в школе цитатой из интервью с одной девочкой, которая находилась в школе во время трагедии и только что вышла из кабинета психолога – «Сегодня я повзрослела слишком быстро», – я преследовал одну-единственную цель. Я хотел, чтобы у читателя осталось длительное послевкусие. Такое окончание статьи выводит читателя на более глубокий уровень, чем если бы я просто привел в завершение сухой факт, скажем, «подросток, обвиняемый в убийстве школьников, взят под стражу». В первом случае в конце мы слышим эхо. Во втором – глухой удар.

Или другой пример. Историю о Мерите Шабиу из Косова я закончил цитатой из разговора с ее отцом. На вопрос, считает ли он, что убийцу Мериты стоит подвергнуть смертной казни, он ответил, что слез одной матери достаточно. Я надеялся, что читатель сам себе задаст тот же вопрос. Так моя статья задержится в голове читателей, заставит их думать о сложности и неоднозначности задаваемых в ней вопросов.

Некоторые интервью очень похожи в этом на письменные материалы и статьи. Интервьюер может закончить разговор дерзко, ярко, увлекательно для собеседника. После беседы с социальным работником, психотерапевтом, медсестрой или специалистом отдела кадров кто-то может остаться с ощущением более широкой перспективы, а возможно, даже найти решение своей проблемы.

По своему опыту скажу, что интервью с более открытой концовкой оставляет тему для дальнейших обсуждений. Когда я разговариваю с писателями, я предпочитаю оставить и им, и моей аудитории скорее определенное впечатление, чем ощущение окончательности ответа.

НО КОГДА НА САМОМ ДЕЛЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ИНТЕРВЬЮ?

Понятие конца интервью – это тоже интересная этическая головоломка. Я говорил об этом ранее, пришло время более подробного объяснения. Представьте: вы выключили диктофон, закрыли блокнот, поднялись, поблагодарили собеседника за уделенное вам время – и вдруг он или она сообщает вам еще что-нибудь полезное. Можно ли использовать эту информацию?

На этот счет существует несколько мнений. Одни говорят, что существует неписаное правило: интервью заканчивается тогда, когда интервьюер встает и больше не пользуется блокнотом и записывающим устройством. Ваш источник информации предполагает, что все, что он произносит после этого, говорится «не для записи» и, следовательно, это нельзя использовать[60]60
  О терминах «не для записи», «интервью для справки» и «слова без ссылки на источники» я подробно расскажу в главе 10.


[Закрыть]. Справедливо ли это правило? Некоторые репортеры с ним соглашаются. Интервью уже окончено, говорят они. Ожидается, что вы как бы распадаетесь на двух людей, рядом с одним из которых собеседник может полностью расслабиться и забыть о бдительности.

Вот как я сам смотрю на этот вопрос. Отложив в сторону инструменты журналиста, вы не прекращаете им быть. Если собеседник говорит вам что-то полезное и важное в дверях кабинета или по пути к лифту, то, по моему убеждению, это все еще входит в рамки интервью. Именно поэтому я фактически никогда не выпускаю блокнота из рук. Я пользуюсь такими небольшими блокнотиками, которые можно держать в одной руке, а второй делать заметки. Он лежит у меня в руке, когда я иду к машине, – как раз на случай, если возникнет такая ситуация. Стоит человеку от меня отойти, как я воссоздаю высказанные им или ею мысли и делаю пометку вверху страницы: «По дороге к лифту» или «Пока шли к машине». Вам я тоже советую так делать: сразу фиксируйте, когда, где и как что-то было сказано.

Как-то раз один политик много чего рассказал мне, провожая до двери своего кабинета, а потом даже позвонил, пока я шел к парковке, чтобы поделиться тем, что его беспокоит и расстраивает. Потом он очень удивлялся, когда увидел все это в моей статье. Думал, что мы просто болтали. Не-а. Он, политик, болтал со мной, репортером. Все это время.

Некоторым кажется, что неэтично использовать информацию, полученную после того, как официально оговоренное время интервью подошло к концу. Я не из числа этих людей. Если человек не хочет, чтобы что-то появилось в газете, не нужно было об этом говорить. Перефразируя знаменитый стишок Доктора Сьюза «Зеленая яичница с ветчиной»[61]61
  В этом популярном стишке некто Сэм предлагает ребенку съесть зеленую яичницу с ветчиной, а тот долго отказывается, перечисляя все места, где он ни за что не станет их есть. – Прим. ред.


[Закрыть] (Green Eggs and Ham), ни в кабинете, ни на парковке, ни в туалете, ни в столовке. Пользуйтесь тем, что удалось раздобыть.

КАК ГАРАНТИРОВАТЬ ТОЧНОСТЬ

В главе 9 я подробнее рассмотрю вопрос конспектирования и записи интервью на диктофон. Сейчас же я хотел бы объяснить, что нужно делать со своими заметками и записями, когда вы сядете писать материал.

После того как интервью закончилось и вы подготовили черновик статьи, очерка, главы в книге или любого другого текста, в котором содержатся собранные вами сведения, вам необходимо принять решение по поводу использованных вами цитат. Если записать разговор на диктофон не получилось, у вас есть несколько вариантов на выбор: а) вы можете довериться своим конспектам и исходить из того, что вы правильно зафиксировали слова источника; б) можете позвонить ему, зачитать цитаты и просто уточнить, верны ли они; или в) отправить собеседнику цитаты, которые вы планируете приводить в своем тексте, и спросить, точно ли вы записали его слова.

На мой взгляд, звонить источнику и проверять точность цитат – очень благородная привычка. Я не всегда это делаю, но стараюсь поступать именно так в случае, когда работаю над глубокими и сложными историями. Это кажется мне частью процесса проведения интервью. Однако, как вы можете сами догадаться, это дело рискованное. Плюсом можно считать то, что, если вы что-то неправильно записали, источник предупредит вас об ошибке до публикации или трансляции. Вряд ли вашей целью является некорректная передача вырванных из первоначального контекста сведений. За годы работы журналистом я много раз звонил своим собеседникам и произносил один и тот же текст: «Я хотел бы зачитать вам некоторые цитаты из ваших ответов, чтобы удостовериться, что они не искажены. Я вовсе не призываю вас менять формулировки только ради благозвучия». Затем я зачитываю цитаты и спрашиваю: «Точно ли я передаю ваши слова?» Иногда ситуация бывает неловкой, потому что вашему собеседнику, например, не нравится то, что он сказал в интервью. Но чаще всего источники одобряют то, что вы зачитываете, и подтверждают, что вы все верно поняли. Минусом же является то, что иногда ваши источники могут вдруг сказать: «Нет, я совсем не это вам говорил» – и начнут отрицать свои слова. В этот момент вам необходимо решить, можете ли вы на сто процентов доверять своим записям (а человек просто пытается спасти свое лицо) или вы на самом деле что-то недопоняли.

Я уже рассказывал вам о случае с Тони Камполо. Я тогда взял длинное телефонное интервью с главой очень важной и авторитетной религиозной организации, в которой решили исключить Камполо из списка выступающих на крупном религиозном событии в Вашингтоне. Он рассказал мне, что вовсе не хотел отказываться от поддержки Камполо. Они были друзьями, и мой собеседник втайне разделял многие провокационные взгляды Камполо и его политические воззрения. Но на кону стояло все мероприятие. Оно вообще могло бы не состояться. Кроме того, львиная доля финансовой поддержки его собственной организации тоже оказывалась под вопросом, если бы он не примкнул к стану противников Камполо. Он ощущал себя в финансовой и этической ловушке, и разговор со мной полностью отразил его противоречивое положение.

Когда я написал черновой вариант материала и уже знал, какие из его цитат планирую включить, я позвонил ему с предложением зачитать его слова и проверить их точность. Казалось, он был очень благодарен мне за звонок, и тогда я начал читать. Сам материал я читать не стал. Не хотел, чтобы он решил, что обладает правом вето в отношении выводов, к которым я прихожу. Так что я зачитал только цитаты.

Все время, пока я говорил, в трубке слышались стоны. Сначала я подумал, что моего собеседника тошнит или у него выходит камень из почки или что-то в этом роде, но потом понял, что это были стоны раскаяния. Когда я читал слова критики в адрес одной религиозной организации, которые звучали так: «Они верят в пластмассового Иисуса, который выпрыгивает с витрины прямо вам в сердце», его стенания звучали так, будто у него был приступ пульпита.

– Я только хотел проверить точность своих цитат, – сказал я.

И, к чести его будь сказано, мой собеседник ничего не отрицал.

– Я все это говорил, и говорил вполне серьезно, – сказал он, все еще охая. Я воображал себе, как он во время разговора со мной стоит на крыше небоскреба, собираясь прыгать. – Но это дорого будет мне стоить. Мои прихожане ядом будут плеваться. И главы тех других миссионерских организаций тоже. Возможно, на кону стоит сама моя работа. – Долгая пауза.

Я не сомневался, что он смотрит на поток транспорта внизу, стоя на самой кромке крыши. Помните, я говорил, как ценю молчание? Вот и в тот раз я решил сохранять спокойствие.

Наконец он спросил:

– Чего вам будет стоить отказ от использования этих цитат?

Я понял, что мне доставляет удовольствие мысль о том, что религиозные лидеры открыты к сделкам.

– Единственный сценарий, при котором я могу представить, что не использую эти цитаты, – это если вы мне предложите что-нибудь получше, – сказал я.

Снова тишина. Постепенно подступает головокружение.

– Можно перезвонить вам через пару часов? Надо собраться с мыслями.

Я не обещал ему отказаться от уже имевшихся цитат. Я пообещал выслушать то, что он еще сможет рассказать.

Когда он перезвонил, я был рад, что не стал играть в крутого парня и не сказал: «Извини, чувак. Цитата есть цитата. Ты сам это сказал, и все эти слова скоро окажутся в моем материале». Он на самом деле рассказал мне кое-что получше: о том, под каким финансовым и политическим давлением находятся эти организации, чтобы удовлетворять потребности своих прихожан, вне зависимости от того, как хотят действовать сами организации. Новые цитаты были не такими провокационными, не такими сочными, но при этом отличались большей глубиной и сложностью. Вместо цитат, дававших «огонь ради огня», которые были у меня в активе изначально, я получил цитаты, в которых огонь был ради света. Замена того стоила. Материал стал более основательным, а я приобрел лояльный источник информации и друга на всю жизнь.

Помните, что я мог бы взять и изначальные цитаты. Мой собеседник подтвердил, что все это сказал. Но путем переговоров я получил кое-что получше.

Некоторые журналисты отправляют на проверку цитаты в текстовых сообщениях или электронных письмах. Вполне приемлемый способ, но я нередко видел, как его автоматически воспринимали как разрешение исправлять или даже вычеркивать часть цитат, чтобы «лучше звучало». Вам очень важно отчетливо проговорить, что от собеседника требуется только ответ «да» или «нет» на вопрос «Вы это говорили?». Ваши источники могут почувствовать необходимость модифицировать цитату, но воспользоваться ли этими изменениями – это исключительно ваш выбор. Это ваша статья, а не их. По моим наблюдениям, когда кто-то возвращает цитаты в «причесанном» виде, из них пропадает все человеческое, и слова начинают звучать так, как будто вы разговаривали с роботом. Вам же наверняка хочется, чтобы какие-то события или явления комментировал человек. Я еще позднее вернусь к вопросу редактуры цитат. Но из-за всех этих спорных моментов я лично предпочитаю сверять точность цитат по телефону. Слишком уж просто «подлатать» собственные цитаты, когда они присланы по электронной почте. Даже если вы прямо говорите человеку, что отправляете цитаты только ради того, чтобы гарантировать их точность, собеседник часто относится к подобной ситуации как к возможности подшлифовать собственный образ. Это путает вам все карты.

Но бывает, что вы звоните человеку, чтобы проверить точность цитат, а он начинает опровергать все, что вы ему говорите. Тогда нужно вступать в переговоры, возможно, даже включать запись и прокручивать ее прямо в трубку телефона. Обычно я говорю так: «Здравствуйте, я Дин Нельсон из такой-то газеты (и называю издание, для которого пишу). Неделю назад я брал у вас интервью и теперь звоню, чтобы зачитать вам цитаты, которые планирую использовать в статье. Я хочу удостовериться, что цитирую вас корректно. Вы не могли бы уделить мне пару минут? Я зачитаю цитаты. Хочу проверить, верно ли я вас понял».

Люди пишущие всегда очень чувствительны (и это правильно) к ситуациям, когда их собеседники утверждают, что их неправильно процитировали. Поэтому хорошо бы записывать интервью на диктофон, а также научиться быстро конспектировать. Обе эти темы я подниму в следующей главе.

Бывает, что мы и правда неточно записываем цитату. Неправильно расслышали, неправильно записали, неправильно запомнили. По моим наблюдениям, журналисты и писатели очень редко делают это нарочно. Те, кто считает журналистов врагами народа, разумеется, с этим утверждением не согласны и твердо заявляют, что мы постоянно неправильно цитируем и подтасовываем факты. Известны случаи, когда работающие на крупные таблоиды журналисты признавались в подтасовках и искажениях информации, и это время от времени происходит с более серьезными СМИ (спасибо, Джейсон Блэр, Патрисия Смит, Стивен Гласс, Rolling Stone, Дженет Кук, Джек Келли и все остальные), но основная масса нас, журналистов, работает в этой области достаточно давно и относится к точности как к чему-то священному. Особенно к точности цитат.

Я сейчас выскажу непопулярное мнение, и многие со мной не согласятся. Ничего страшного. Хотя никакого научного исследования я не проводил и основывался на опыте коллег и своем собственном опыте нескольких десятилетий работы журналистом, я могу поручиться, что, когда человек заявляет, что его неправильно процитировали, на самом деле он говорит вот что: «Черт. И зачем только я это все наговорил? Как бы мне теперь избежать репутационных потерь? Конечно! Обвиню-ка я во всем репортера! Скажу, что он меня неправильно процитировал!»

Как я уже говорил, так бывает не всегда. Но существует ведь старинная традиция убивать гонца. Она восходит к античным легендам о том, что недовольный новостями об исходе битвы король убивал того, кто приносил эти вести. В нашем обществе гонцов убивают редко (хотя в последнее время это происходит все чаще и чаще); мы скорее пытаемся дискредитировать и/или засудить гонца (и уничтожить его карьеру или подорвать доверие публики к его словам). Когда человек видит свою цитату в статье, ему может показаться, что она отличается от того, что он говорил, он начинает сожалеть, что сказал те или иные вещи, и решает пойти в наступление. Переложить вину на чужие плечи.

Один человек из руководства университета как-то сказал кое-что очень неумное насчет этнокультурных различий студентов на кампусе, и один юный репортер из студенческой газеты воспользовался его словами. Тот мужчина пришел в бешенство, разразился тирадой о том, как неэтично «придумывать фальшивые цитаты», и запретил кому-либо другому из руководства разговаривать с тем репортером.

Тогда я спросил этого парня, как он мог быть уверен, что использовал точные цитаты и не напутал контекст, и он ответил, что записал интервью на диктофон. Парень дал мне прослушать интервью, и все сомнения отпали: слова действительно были сказаны. Комментарии того чиновника звучали не менее глупо, чем выглядели в статье[62]62
  О пользе записи на диктофон я расскажу в главе 9, но это важное замечание!


[Закрыть]. Во время следующей встречи с этим человеком я упомянул случившееся. Сначала он сопротивлялся, но я повторил, что слышал запись. Чиновник замолчал, но запрет на общение с этим юным журналистом так и не снял. Разве не забавно? Вас ловят, а вы не можете выкрутиться. Подобно лисе в капкане, многие люди скорее станут грызть собственную ногу, чем признаются, что их просто поймали на слове.

Мой любимый пример на эту тему – как спортсмены Чарльз Баркли и Дэвид Уэллс оба заявили, что их неточно процитировали. Когда же им аккуратно указали на то, что журналисты взяли эти цитаты из автобиографий спортсменов (где, как вы понимаете, ребята сами написали то, что хотели сказать; именно на это намекает корень «авто» в слове «автобиография»), оба подошли к вопросу весьма оригинально и заявили, что они сами себя неверно процитировали. Идеально! Как можно поспорить с таким ловким поворотом сознания? И какого гонца тут прикажете убить?

При этом я считаю, что жалобы некоторых интервьюируемых на то, что журналисты вынули их слова из контекста, часто бывают законны. Много лет назад программу «60 минут» поймали на том, что они «приставили» ответ одного гостя к вопросу, который в корне отличался от заданного ему на самом деле вопроса. Вот это неправильно. Это фальсификация и обман. Никогда так не делайте.

СЖАТЬ, НО НЕ ИСКАЖАТЬ

Иногда мы выдираем какие-то слова из контекста неумышленно, и такое нельзя спускать с рук. Сейчас я расскажу, как такое становится возможным.

Вполне приемлемой в журналистике практикой является конспектирование. Представьте, что вы во время интервью написали целую страницу цитат, а потом «сжали» все в одну мысль. Основная идея одного предложения случайно оказалась связанной с идеей из другого конца конспекта, и получилось одно предложение, хотя между этими частями конспекта изначально находилась целая череда других предложений. Но конспект на то и конспект, мы экономим место в блокноте, и, на мой взгляд, в этом нет ничего страшного.