Текст книги "Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!"

Интермеццо: Лунный свист

Для того чтобы разглядеть Луну поближе, нужен телескоп. В крайнем случае сойдет подзорная труба.

У Рознера была другая труба. И еще четыре трубы в оркестре. Лунарная тематика, столь популярная в свинговом джазе[32]32
  Вспомним Moonglow, Mooonlight Serenade, Moonlight Coctail, Moonlight in Vermont, Blue Moon, Moon Ray, How High The Moon, Oh, You Crazy Moon, Polkadots and Moonbeams, перечень на самом деле невероятно длинный.


[Закрыть], в конце пятидесятых годов стала «подкрепляться» конкретными свершениями в области науки и техники, в которых лидировала наша страна.

Кстати, автором текста «Серенады лунного света» Гленна Миллера был уроженец Прибалтики Михаил Пашелинский, он же Митчелл Пэриш. Причем Миллер сочинил ее в качестве домашнего задания, когда брал уроки аранжировки у харьковчанина Иосифа Шиллингера – эмигрировавшего в США композитора и лектора первых отечественных джазовых концертов. Как видите, «все дороги ведут в Советский Союз». А Союз дорогами науки и техники прорывался в космос.

Какая кому разница, что вносит разнообразие в рутину освоения околоземного пространства: бесконечная череда рассветов-закатов, нагрузочный костюм или тяжелые частицы – протоны, норовящие невзначай залететь прямо в глаза!

В американских балладах поется о любви. Житель города Нью-Йорка Гленн Миллер своими лунными серенадами и коктейлями прокладывал лирический маршрут. Житель Ленинграда и Москвы Исаак Дунаевский в песенке «Мэри, Мэри, чудеса…» к кинофильму «Цирк» был гораздо ближе теме технического прогресса.

У Рознера – в пору запусков космических спутников, собачек – Белок и Стрелок и прочих замечательных экспериментов – звучат задорные песенки «Мой Вася» Фельцмана («Он первым будет даже на Луне!») и «На Луну», написанная самим Эдди. Песенки непритязательные, не будем преувеличивать. До изысканных свинговых баллад им далеко. Кстати, так уж повелось, что советская песенная антология, посвященная космосу, ведет отсчет от других, более мужественных композиций: «И на Марсе будут яблони цвести…», «Я верю, друзья, караваны ракет» («Песня космонавтов»). Эти музыкальные творения появятся позже. Между прочим, «Песню космонавтов» тоже напишет Оскар Фельцман, причем на слова Владимира Войновича, который уедет в Германию через семь лет после Рознера.

В 50-е Фельцмана сильно ругали за легкомысленность. Особенно досталось «Ландышам», их, как и «Васю», пела Нина Дорда. Любопытно, что «Ландыши» очень скоро подхватили в ГДР, переделав в модный хит, гвоздь сезона Karl-Marx-Stadt. Что касается «Васи», то к нему счет особый. По музыкальной части «Васе» вменяли в вину «надрывную мелодию и «стандартно джазовые, тяжело акцентированные аккорды в аккомпанементе». По части текста дело обстояло еще хуже. Песенки, в которых упоминались имена возлюбленных, суровые критики ненавидели люто. Сколько копий было сломано вокруг «Саши» – чудесного парня, о котором пела Изабелла Юрьева, «Любушки» с «Машей», составлявших алиби Вадима Козина, не говоря уже про всяческих «Татьян», «Марфуш», «Марусь» и прочих девушек «из окружения» Петра Лещенко!

Как бы то ни было, записи многих музыкальных произведений в аранжировках, которые Юрий Цейтлин назвал «ультрасовременными», а пресса тех лет – «нарочито джазированными», в фонотеках отсутствуют. Либо не уцелели, либо не делались вообще. Возможно, некогда было Рознеру. Ведь женщинам, о которых поется в «лунных песнях», тоже нужно уделять время.

Некоторые лучшие песни из репертуара оркестра Э. Рознера позднее появились на пластинках, но звучали они в сопровождении других музыкальных коллективов.

То же самое можно сказать и о фокстроте Эдди Рознера «Может быть» (1956): Капитолина Лазаренко записала его в сопровождении квартета Евгения Выставкина.

Пройдет восемь лет, и Рознер напишет песню на стихи Евгения Долматовского «Лунный свист». О ней можно с облегчением сказать: сохранились пластинки. Со студийными оркестрантами под управлением Эдди Рознера (на записи дирижировал автор аранжировки Эгил Шварц) поет Лариса Мондрус.

Певице Камилле Кудрявцевой запомнился танцевальный дуэт Юлии Чувелевой, будущей переводчицы с французского, и Давида Плоткина, будущего балетмейстера Московского мюзик-холла. Лунарная тематика получила в их номере оригинальное продолжение:

«Танец строился так: давался голубой свет, сцену покрывали зеленой сеткой, выходила Юля в голубом трико, с голубым лицом, делала классические па, изображая лунянку. Слева из-за кулисы выползал ее партнер-“космонавт” Додик Плоткин – приземистый, коротконогий, невысокого роста человек. Пока она делала батманы и арабески, он успевал прошмыгнуть между ее ног. Юля была очень высокого роста, классическая балерина. Оркестранты между собой шутливо звали ее “стропилой”».

Замечательный ряд получается: «Лунный свет» – «Лунный свинг» – «Лунный свист»…

Пару слов о песне «Может быть»: простое название настолько понравилось, что парфюмерная промышленность Польской Народной Республики стала производить одноименные духи. Кроме того, Людмила Иванова в Москве и Элга Игенберга в Риге написали песни, которые назывались аналогично.

Напоследок отмечу, что мелодия «Может быть» интонационно близка музыке Анатолия Лепина, звучащей в кинокомедии «Карнавальная ночь». А в фильме, как известно, появлялся лектор, чтобы рассказать о том, есть ли жизнь на Марсе.

Глава VIII
Наш ответ Ирвингу Берлину

Маэстро остался за кадром

В 1956 году Эдди Рознеру предложили участвовать в кинофильме «Карнавальная ночь». Это дарило новые перспективы. Выразимся иначе: могло бы принести дополнительные «дивиденды», плоды. Да и фильм обещал стать событием, чем-то вроде «Веселых ребят» на новый лад. Оставим на десерт возможные параллели с «Серенадой Солнечной долины».

Когда картина вышла на экраны, ее успех превзошел все ожидания. Фильм получился веселым, песенным, танцевальным, так или иначе напоминавшим хорошие эстрадные ревю, яркие и зрелищные, которыми ни Москва, ни тем более вся страна еще не успели насытиться за годы эстрадно-джазового воздержания.

«Ты не грусти, пожалуйста». 1950-е

Мы знаем и помним, какой эффект произвел на публику утесовский коллектив в «Веселых ребятах». И ведь поразительное дело! В фильме самого оркестра мало – всего несколько сцен, из которых он, может быть, только в одной по-настоящему демонстрирует свое искусство. Собственно утесовского оркестра нет ни в кадрах, где Леонид Осипович как пастух Костя командует коровами, ни в эпизоде, где он уже дирижирует гигантским коллективом в качестве «иностранного гастролера» Косты Фраскини. Запечатленная репетиция очень быстро перерастает в драку, похоронная процессия лишь частично «выявляет» джазовый колорит. В финальном фрагменте на сцене Большого театра оркестр играет в основном маршевую («Легко на сердце от песни веселой») и квазинародную (куплеты «Тюх, тюх, тюх») музыку. Наиболее эффектные джазовые и околоджазовые темы, умело исполненные и интересно аранжированные (увертюра к фильму, эпизод на пляже, фокстрот «Черная стрелка» («Стрелки»), лирические песни Кости и Анюты), предложены зрителю в качестве закадрового саундтрека-аккомпанемента.

В сухом остатке оказывается интермеццо в Большом театре, где Любовь Орлова предстает в образе отечественной Марлен Дитрих.

Тем не менее ситуация с Утесовым выглядела иначе. Утесов – главное действующее лицо. Это становится понятным с первых кадров фильма. Что касается оркестра Эдди Рознера, то он хотя и присутствует в кадре, но главным персонажем не является. Руководит бэндом другой человек – актер Геннадий Юдин, Рознера в фильме просто нет. Таким образом, если в «Веселых ребятах» загорелись две звезды – Утесов и Любовь Орлова, в «Карнавальной ночи» взошла фактически только одна – Людмила Гурченко.

Жаль, что для Эдди Рознера не нашлось подходящей роли, у него мог бы быть свой номер, как у чечеточников братьев Гусаковых, к примеру. Фильм бы только выиграл, если бы его украсило сольное выступление «царя». Но для потомков сохранились надпись в титрах и несколько эпизодов с оркестром в кадре. Когда Рознер уедет в Германию, его имя из титров вырежут. Впрочем, в юбилейной «Карнавальной ночи 2» (2007), отдавая дань прошлому, Эльдар Александрович «разместит в кадре» оркестр и «поставит в уголке» дирижера, издали слегка напоминающего Эдди.

Что ни говори, кино – штука сложная, со своими требованиями. Кто-нибудь воскликнет: «Ну, подумаешь, оркестр Рознера в “Карнавальной ночи” играет без самого Рознера!» Так может сказать только человек, никогда не видевший Рознера в деле, не наблюдавший рознеровский артистизм, а Рознер умел магнетизировать зрителя. Впрочем, оркестр в фильме играет не только без своего шефа. Он играет без Павла Гофмана, Луи Марковича и многих других оркестрантов. В кадре вы их не увидите. Аккордеон Юрия Саульского тоже звучит за кадром. Ничего странного. Можно сослаться на обычную практику, сценарий, киногеничность в конце концов. (Хотя киногеничность Рознера трудно поставить под сомнение. К тому же он шеф коллектива!)

Молодой кинорежиссер Эльдар Рязанов оглядывался на своего ментора – комедиографа тридцатых – сороковых Ивана Пырьева. Не исключаю, что и в работе Анатолия Лепина, автора музыки к фильму, без оглядки на опыт Утесова – Дунаевского не обошлось. Опыт двадцатилетней давности. Недаром музыкальный эпизод, в котором оркестр ветеранов на поверку оказывается молодежным джазом (в нем блистает Борис Матвеев), сильно напоминает и утесовский «Тюх-тюх-тюх», и закадровое звучание оркестра Якова Скоморовского в «Волге-Волге», и некоторые довоенные опусы Цфасмана.

Юрий Саульский:

Однажды, это было летом 1956 года, ко мне на репетицию в клуб МИИТ (Рознера в этот день не было) приехали совсем молодой тогда режиссер Эльдар Рязанов, музыкальный редактор Мосфильма Раиса Лукина и какой-то неизвестный мне полный человек.

К этому времени мы с нотным материалом уже познакомились. Большой радости он у меня не вызвал. Я – поклонник Эллингтона, Гершвина, Стэна Кентона, изысканной французской эстрады… Был полон Прокофьевым, Стравинским. И вдруг – что-то, как мне показалось, старомодное, траченное молью. И на вопрос Лукиной: «Как вам нравится эта музыка?» – не задумываясь, брякнул: «Совсем не нравится. Она какая-то нэпманская, напоминает немецкие шлягеры 30-х годов. Слишком благопристойная…» Все смутились. Чтобы сгладить ситуацию, Лукина заметила: «Какая очаровательная непосредственность!»

Потом за рояль сел толстый незнакомец, – продолжает свой рассказ Саульский. – В одном месте должны были звучать куранты, и пианист стал советоваться, как их изобразить – может, с помощью уменьшенных трезвучий?» Я снова брякаю: «Неужели Лепин не мог что-нибудь пооригинальнее придумать?»

Толстяк (в отчаянии): «Да это я – Лепин!»

Немая сцена.

К сожалению, о том, как отреагировал сам Рознер, когда увидел ноты Лепина, история умалчивает. Может быть, нечто напоминающее «немецкие шлягеры 30-х гг.» пришлось Эдди Игнатьевичу по вкусу?

На мой взгляд, программа-минимум Анатолию Лепину удалась. Фактически он написал «наш ответ», точнее говоря, «наши ответы» американцам, которых всегда волновал вопрос: «А что же будет звучать в сочельник?» Пока в России народ довольствовался детскими песенками «Маленькой елочке холодно зимой» и «В лесу родилась елочка», за океаном появились замечательный слоу-фокс White Christmas Ирвинга Берлина (выходца из России, кстати) и ему подобные «вечнозеленые» хиты, которые стали крутить на Рождество во многих странах мира. Конечно, Россия всегда могла похвастать зимними романсами, в которых возможен самый доверительный разговор, самое невероятное и рискованное путешествие. Здесь все в наличии: и удаль молодецкая, и неразделенная любовь, и тревога дальнего пути, и холод, и жаркие поцелуи (если едет парочка), и ветер странствий… Но к Новому году романсы имели слишком косвенное отношение. Чаще всего – никакого.

А биг-бэнд Рознера в фильме «Карнавальная ночь» звучал ничуть не беднее какого-нибудь заокеанского студийного бэнда, с которым записывался исполнитель White Christmas Бинг Кросби. Думаю, правоту этих выводов хорошо иллюстрирует такой эпизод.

Пару лет спустя после выхода фильма «Карнавальная ночь» первая труба мира Сатчмо – Луи Армстронг оказался в нью-йоркской студии «Радио Свобода». Там он услышал записи песен из советской кинокартины. Вряд ли Армстронг знал, что оркестром, записавшем эту музыку, руководит тот самый трубач, которому он когда-то подарил свое фото. Скорее всего, Луи вообще не поинтересовался, что это за оркестр. Однако, попав под обаяние саундтрека, Армстронг достал трубу и… начал импровизировать, подыгрывая Людмиле Гурченко.

«Станьте еще лучше!»

В начале декабря 1958 года (на Западе – разгар предрождественских приготовлений) оркестр Эдди Рознера гастролировал в Баку. В одной из местных газет была опубликована рецензия – откликом на состоявшиеся концерты. Упрекая оркестр в отсутствии «политической сатиры», толсто намекая на необходимость «освобождаться от подражания американским образцам, очищать программы от антихудожественных произведений и псевдолирических излияний», от «пропаганды пошлости и мещанства», рецензент писал буквально следующее:

«В программе еще был ряд “родимых пятен”. Исполнялись, например, произведение некоего Гл. Миллера под загадочным названием “Коричневая повозка”[33]33
  Знаменитый Little Brown Jug как только не переводили на русский: «Маленький коричневый кувшинчик», «Рыжая посудина» и т. д.


[Закрыть] и далеко не лучшее произведение мастера джазовой музыки Эллингтона, а ведь его “Караван”, ныне почему-то забытый, всегда будет украшением любой программы эстрадного оркестра…»

Далее придирчивый критик признавал, что «в репертуаре оркестра уже доминируют хорошие, подлинно эстрадные произведения. Побольше бы их да поменьше оглушительной ерунды, а может быть, и вовсе долой ее из репертуара…»

Какие произведения следует считать хорошими и подлинно эстрадными, не уточнялось.

Вот вам наглядный пример: за «некоего Гленна Миллера» могли отругать по полной. Хотя, кто знает, уж не лукавил ли автор статьи. Слишком двусмысленно и противоречиво звучат его слова об Эллингтоне. Как понять фразу «далеко не лучшее произведение мастера»? Не спорю, и у мастера бывают проколы, и на Солнце – пятна. Скорпион-рецензент кусает сам себя? Ерничает? Издевается? Не забудем, однако, что именно Рознер славился исполнением «Каравана» в ту пору. Такие абсурдизмы в сочетании с дежурными заклинаниями («к чести оркестра надо признать, что он уже вступил на единственно верный путь») кажутся умышленными.

Неужто с «черным» пиаром дело имеем? С попыткой обратить внимание слушателя на успех концерта, маскируясь критикой? Гленн Миллер официально не поощряется, но Миллера как раз и ждут, хотят услышать. Так вот, знайте, дорогие джазовые друзья, в репертуаре оркестра есть музыка Гленна Миллера, майора американских ВВС. Есть, несмотря ни на что! Даже если она не заявлена в программке.

А в программке, кстати, можно было прочитать такие интересные фразы: «дирекция оставляет за собой право заменить один номер другим», «эпилог – исполняются песни, отмеченные зрителями». К тому же фигурировали только два отделения. Но ведь Эдди Рознер и его оркестр имеют еще кое-что про запас. «Третье отделение» – какая неожиданная игра слов! Лагерное, что ли? Или охранка? Этакий привет Бенкендорфу из двадцатого века.

На третье, разумеется, давали самое сладкое. Некоторые уже покидали зал, торопясь домой, когда Рознер, выйдя на «последний поклон», торжественно объявлял: «Длья тех, кто не побешаль в гардероб за кальошами, мы продольшаем!»

Но сочинял ли кто-то рецензии по заказу самого Эдди, заговорщицки улыбаясь и прищурившись? Вопросов много, и все они без ответа.

В 1959 году в газете «Волжская коммуна» появилась статья о гастролях Рознера и его команды в Куйбышеве. Она написана мягче и менее «глупо», но удивительно похожа на публикацию в бакинской газете. Только подписана другой фамилией[34]34
  Попадаются и одинаковые фамилии: например, М. Викторов и Т. Викторов – в разных газетах и в разные годы. В этом ряду обращает на себя внимание и фамилия Захаров – тоже образованная от имени.


[Закрыть]. За Куйбышевом последовали гастроли в Литве. Литовская рецензия – самая мягкая. Однако прослеживается общий лейтмотив публикаций: «Коллектив, несомненно, талантлив, и он вполне может стать еще лучше», «Новая программа артиста Э. Рознера в целом оказалась очень неплохой, но она может стать еще лучше».

На первый взгляд, типичный производственный конфликт в стиле социалистического реализма, конфликт хорошего с лучшим. Но ведь нет предела хорошему. Или можно пересолить?

В «Карнавальной ночи» директор Дома культуры Серафим Иванович Огурцов в исполнении Игоря Ильинского подчеркивал, что у всякой музыки двойная нагрузка. Мало того что она, музыка, должна человека «вести», важно, чтобы слишком далеко не уводила. Точнее, не уводила куда не надо. Знакомая постановка вопроса. И Рознеру уже приходилось оправдываться. Порой объяснения не помогали. Столичная критика не скупилась на выпады. Выручали эвфемизмы и умолчания. Так обстояло с «Полем Робсоном», с Тео Макебеном, заодно «Румынские напевы» становились «Молдавскими». «Уроки Магадана» не прошли бесследно. Травма лагеря оставила незаживающие рубцы, страх вошел в поры. И все же гораздо сильнее были кураж и воля к жизни, не изменявшие Эдди никогда. На совещании в редакции журнала «Советская музыка» в ноябре 1956 года он говорил:

«Работать в эстрадном жанре нелегко. Трудно, мучительно приходится искать новое, свежее. Мы хотим следовать той тенденции, которая имеет все возможности для успешного развития в будущем. Я не могу не прислушаться к реакции зала. Не приписывать же успех “Сент-Луис блюза” одним стилягам! Полтора месяца играл я его в программе – и всегда зал гремел».

Думаю, что до заказных рецензий сомнительного и рискованного свойства Рознер не опустился бы. Иной раз нелишне посыпать голову пеплом, но делать это регулярно не станешь: поседеть можно, поперхнуться в конце концов, себе навредить. Эдди Игнатьевич Рознер – не унтер-офицерская вдова, сечь самого себя – не в его интересах. Какую бы цель ни преследовали неведомые рецензенты, на защиту Рознера, Лепина и компании встали журналы «Советский экран» и «Искусство кино». Уже в первых номерах за 1957 год можно было прочитать такие строки:

«Озорно смеялся саксофон, напевно звучали голоса скрипок… Неожиданным взмахом палочек ударник разорвал ритм танца, заставил тишину отступить в дальний угол зала и, насладившись своей победой, отдал мелодию трубам, а те подхватили ее и стремительно понесли дальше. Слушая джаз-оркестр, все радостно улыбались».

«Пусть среди композиторов-песенников ведутся какие-то разговоры о якобы незаслуженном успехе музыки к “Карнавальной ночи”– трудно с этим согласиться. Музыки в фильме много, она интересная, разнохарактерная, а главное – веселая и нашла достойных исполнителей в лице вокалистов, танцоров и эстрадного оркестра под руководством Эдди Рознера… Здесь музыка не сопровождает, а ведет действие. Здесь как нигде уместна, оправданна и даже обязательна исключительная яркость, более того – пестрота красок».

Интермеццо: Парень тише воды

Если вы меня спросите, что особенно привлекало публику в репертуаре оркестра Эдди Рознера помимо джазовых шлягеров и «песен народов мира», могу ответить так: жанровые песни.

«Жанровая песня», старорежимная дефиниция, с помощью которой в России долго пытались классифицировать определенный тип шлягера, заимствована у живописи. А что такое жанровая живопись, объяснить несколько легче. Как известно, ее отличает особенное внимание к повседневности, когда художник рисует характеры, выхватывая эпизоды праздников, жизнь улицы, изображая колорит и настроение той или иной сцены, ее героев и антураж.

К жанровым песням следует отнести фокстроты «Тихая вода» (в русском варианте – «Парень-паренек»), «Может быть», вальс «Мандолина, гитара и бас».

Многие российские да и польские слушатели убеждены, что «Тиха вода» появилась еще в довоенной Польше. Это заблуждение.

В действительности автором первоначального русского текста, написанного в сороковые годы на территории СССР (!), был молодой поэт-песенник, журналист Наум Лабковский. Лабковский уже успел хорошо зарекомендовать себя, придумав замечательный джазовый шлягер тех лет «О любви не говори» (слова положил на музыку питерский композитор М. Феркельман).

Существует польский перевод «Паренька» под названием A to zuch! В нем парень договаривается с одной девушкой о рандеву, а другой подмигивает, он опаздывает на свидания, а барышни все равно без ума от парня, в котором «нахальства за двоих».

В русском оригинале Лабковского парень куда воспитаннее и прилежнее. Единственная пикантная деталь: залихватская строчка «дайте только парню срок». К двусмысленной, оставляющей простор для фантазии тираде цензоры почему-то не придирались. Вероятно, потому что у Лабковского парень – на все руки мастер, мечта всех женщин. «И дом построить может, и обед состряпать тоже». А воин-красноармеец из него просто образцовый, о чем свидетельствуют куплет и припев, дописанные во время войны:

 
Нам страна родная дорога,
И поднялись наши парни
Грудью на врага.
 
 
…
Ой, да парень-паренек,
Он и Запад, и Восток от банд очистил вражьих,
Что тут скажешь?
Просто чудо-паренек!
 

Эдди свой срок уже получил, когда польский эстрадный автор Людвик Ежи Керн стал сотрудничать с Краковским театром сатиры. В 1952 году по заказу этого театра Керн подобрал для «Парня-паренька» новые слова.

Чуть позже появилась запись, которую на Варшавской фабрике граммофонных пластинок сделал Збигнев Куртыч. Тогда и стал «мальчик девочкой», «Парень-паренек» – «Тихой водой». Сегодня песню впору назвать не просто вечнозеленой, но народной – ее знает едва ли не каждый поляк. И как это обычно случается с народными песнями, имена авторов ушли в тень.

Сам Куртыч утверждает, что во время войны его пути пересеклись с путями Госджаза БССР и мотив будущей «Тихой воды» он придумал вдвоем с Эдди (причем первоначальный вариант текста приписывает Юрию Благову).

Что касается текста «Тиха вода», то если перевести его на русский язык, может получиться примерно следующее:

 
Ручеек бежал через лесок,
На пути валежник очень был высок.
Может, бурелому вышел срок,
Но давно исчез валежник,
А ручей бежит как прежде.
 
 
Припев:
Тихо воды в берег бьют,
Будто песенку поют.
Необъяснимое терпение,
И где найти источник
Той воды, что камень точит?
Тихо воды в берег бьют,
Будто песенку поют.
Недаром омуты любой реки
Бесконечно глубоки.
<…>
 

В 50-е годы в оркестре Рознера «Тиху воду» исполнял Павел Гофман.

По-прежнему звучала в программах и другая «жанровая песенка» из репертуара белорусского Госджаза – «Мандолина, гитара и бас», с тем же распределением ролей: скрипач Гофман держал в руках мандолину, трубач Цейтлин – гитару, гитарист Маркович обнимал контрабас. Трио Гофман – Цейтлин – Маркович распалось в 1959 году: современному джаз-оркестру всё меньше требовались специфические минстрел-шоу знаменитой троицы. Первым оркестр покинет «гитарист» Цейтлин: сосредоточится на сочинительстве. Позже «мандолинист» Гофман уйдет работать в цирк. В биг-бэнде останется только Луи Маркович, «исполнитель на контрабасе».

Заводной фокстрот «Может быть», упоминавшийся мной в «лунном контексте», был выстрелом в десятку. Его Рознер сочинил во время очередных гастролей в Сочи, утром на репетиции. Днем была готова аранжировка, вечером «Может быть» уже звучала со сцены. За песню Эдди попало по первое число. Об очередном разносе в печати позаботились завистливые и особенно рьяные коллеги. В редакцию «Правды» принесли обличительное письмо певицы из ВГКО – Всероссийского гастрольно-концертного объединения. Обвинение звучало «до боли знакомым образом»: пошлость! Разборки продолжались на собрании вокального отдела Мосэстрады. Час от часу не легче – если не редакционная статья, то письма читателей…

Стоявшая в одном интонационном ряду со шлягерами Анатолия Лепина из «Карнавальной ночи» песня обнаруживала нечто общее с «Тихой водой». Помогли отнюдь не искусные хитросплетения, но «устойчивые мелодические обороты», основанные на традициях таких отечественных эвергринов, как «Саша» Бориса Фомина, «Дружба» Владимира Сидорова, «Грустить не надо» Матвея Блантера. В самом начале фокстрота автор слов Юрий Цейтлин фактически цитировал Михаила Исаковского, «танцуя» от фразы «Полюбила я парнишку» (из одноименной песни Блантера, звучавшей в исполнении Эдит Утесовой), как от печки. Но если скромная героиня Утесовой стеснялась своего возлюбленного, которого «не завлекла», боясь открыться (тот же прием Исаковский применил в «Ой, цветет калина»), то героиня фокстрота «Может быть» пусть и не разбитная баба, однако за свое счастье постоять может: «Полюбила, и не надо мне другого!» К тому же новый шлягер Рознера будто полемизирует со старым: паренек из русского текста «Тихой воды» был «хоть куда», а в этом – «достоинств особых нет».