Текст книги "Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!"

В репертуар квартета вошли итальянские шлягеры «До свидания, Рим» и «Бездельник», немецкий фокстрот «Люблю» («С тобой было так хорошо»).

В цене была современная джазовая аккордовая фактура. Ошеломлял сам факт, что «мы тоже так можем – умеем, когда захотим». Зрителю оставалось только в удивлении открыть рот и не закрывать его до тех пор, пока девушки в ярких платьях не скроются за кулисами. Даже заскорузлые критики не удержались от высоких оценок: «Красивое сочетание тембров, большое вокальное мастерство и музыкальность заслуживают восхищения».

Растет число поющих девушек… С гитарой – Луи Маркович, за ударной установкой – Борис Матвеев

Впоследствии квартет займет первое место на Международном фестивале молодежи и студентов и… перестанет существовать, дав начало сразу трем коллективам – квартетам «Улыбка», «Советская песня» и «Аккорд».

Вокальный квартет – хорошо. Однако нужна солистка. Такая солистка нашлась в Закавказье. Она тоже начинала свою карьеру в компании других девушек, только не в квартете, а в трио. Певицу звали Гюли Чохели.

Вот что рассказала Чохели в интервью корреспонденту вашингтонского онлайн-издания сорок с лишним лет спустя:

Однажды я услышала пение Эллы Фицджеральд… С тех пор джаз стал для меня смыслом жизни. У меня появились друзья-музыканты, которые давали мне пластинки, ноты. Мы собирались… почти конспиративно и играли… Мне было 15 лет, когда я решила выйти на сцену. Мы выступали в разных клубах, где я пела джаз, совершенно не зная английского языка… Георгий Габискерия организовал в Тбилиси джаз-оркестр Грузии, в котором я была солисткой. Он удивлялся, что я свингую по-американски. Затем в Тбилиси приехал Эдди Рознер… Он… пришел к нам на репетицию, послушал меня и сразу же пригласил к себе в оркестр. Именно тогда я вышла на большую сцену… Сначала Тбилиси, потом Баку… И везде – ошеломляющий успех… Это было чудом! Мы… прятались, были под запретом, и вдруг…

Пройдут годы, и Гюли Чохели станет открытием джазового фестиваля в Праге и фестиваля песни в Сопоте. О песнях Микаэла Таривердиева в ее исполнении будут писать: «В строгих джазовых гармониях звучат и сомнение, и боль, и шум дождя, и вздох человека». Но это позже, а пока начинающий композитор Таривердиев пишет цикл песен на слова В. Орлова, поэта, сотрудничавшего с Эдуардом Колмановским и Юрием Саульским (вспомните «Тишину», «Я жду весну»). Выделялась в этом цикле «Знакомая песенка». Ее включили в свой репертуар и Гюли Чохели, и Майя Кристалинская.

Глава VII
Такая жизнь

Буклет 1950-х

Дела семейные

Мы уже говорили, что главным музыкальным инструментом для Рознера была труба. Но иногда «царь» позволял себе играть и на скрипке или еще на чем-нибудь. Так же у него обстояло и в личной жизни. Как это ему удавалось? Наверное, «царю» везло на мудрых, понимающих и всепрощающих жен, на любовниц, для которых синица в руках была одновременно и жар-птицей в сказке, и журавлем в небе.

Секрет обаяния Эдди заключался не только в том, что он умел вовремя улыбнуться и сделать комплимент, быть предупредительным и аккуратным в деталях. Попробуйте соблюсти со всеми дамами принцип «Джерыджи», расшифровывавшийся Борисом Сичкиным как «джентльмен, рыцарь, джигит». Ни времени, ни энергии не хватит. Каждая женщина требует максимум внимания к себе, каждая уникальна и неповторима.

По словам дочери Ирины, Рознеру трудно давались расставания. Украсив свою жизнь несколькими любящими женщинами, подарившими ему детей, Эдди не хотел их отпускать от себя и, казалось, запутался окончательно.

Свидетельства разнятся. Согласно воспоминаниям Рут Каминской, Рознер – в одном из адресованных ей весной 1954 года писем – просил помочь с приобретением двух билетов на самолет из Магадана в Москву. Причем деньги Каминска намеревалась одалживать у друзей:

«Когда мы снова смогли переписываться после тюрем и ссылок, он присылал ободряющие, полные любви письма. Я посылала ему такие же. Теперь… он собирался вернуться в Москву, ведь я была вновь прописана здесь. Я должна была помочь ему ради дочери».

Ирина Прокофьева-Рознер:

Освободившись, Эдди дал два концерта со своим оркестром и так заработал деньги на авиарейс. Хотя, может быть, денег не хватило. Отправив меня и маму в Москву, он отправился туда кружным путем через Хабаровск.

Рознер надеялся отыскать в Хабаровске Антонину Грачеву с сыном, не предполагая, что живут они снова в Комсомольске. Он увидится с ними лишь через пять лет.

Ирина Прокофьева-Рознер:

Отец говорил позже, что он в большом долгу перед мамой и никогда не забудет того, что она сделала для него. Так оно и было. Особое отношение к моей матери не исчезло даже после официального расставания в 1956 году. Вернувшись в 1952 году из Кокчетава, Рут смогла лишь год спустя переехать в Москву (до этого были Гомель и Рязань). Теперь вместе с дочерью она проживала у Деборы Сантатур.

Отец приехал в Москву позже мамы. Поначалу они вместе жили в гостинице «Москва». Моя мать была поражена в правах: в течение пяти лет после освобождения из лагеря ей не разрешалось селиться в Центральной России. Администрация гостиницы не собиралась закрывать глаза на постоялицу с «волчьим билетом», и отец с матерью уехали в Николаев, к моей бабушке. Там отец оставался примерно до середины сентября, после чего вернулся в Москву. В октябре он начал собирать оркестр и репетировать с новым составом. Он жил в гостинице, но часто бывал у Сантатуров, чтобы видеться с Рут и Эрикой. Вместе с тем он регулярно летал в Николаев. Так продолжалось до 1956 года. В тот год Рут и Эрика уехали в Польшу, а Эдди сочетался законным браком со своей новой избранницей. Моя мать уехала со мной в Магадан. А в 1959 году меня снова привезли в Николаев, к бабушке.

С Эрикой и Рут. Москва, 1954

Рут Каминска:

Эдди прибыл ранним утром, любящий и нежный. Чемодан его был полон семейных вещей. Он отправил их в ее (имеется в виду Марина Прокофьева-Бойко. – Д. Др.) родной город. Она всегда знала, что он вернется ко мне, и согласилась на такие условия. Эрика, конечно, была счастлива, что папа вернулся, и мы, естественно, всё скрыли от нее. Ради нее Эдди побыл немного с нами, а затем переехал в гостиницу «Москва». Мы сказали дочери, что папе нужен покой, потому что он создает джаз-оркестр, а нам из-за ее школы лучше пока остаться у себя.

Эдди действительно поручили организовать новый оркестр. Он с триумфом возвратился на сцену и снова начал зарабатывать большие деньги. У него уже завязался новый роман, но это не помешало ему навещать нас почти каждый день и уговаривать меня вернуться к нему…

Я знала, что он по-своему любит меня…

Мне предстояла еще одна трудная задача – объяснить Эрике мое решение расстаться с Эдди. Я надеялась, что она сама догадается обо всем. Я сказала, что мы можем остаться в Советском Союзе, если она этого хочет, однако это не означает, что мы будем жить вместе с папой. Но отец всегда будет для нее отцом и она сможет видеться с ним. На следующее утро, вся в слезах, она сказала мне: «Мама, я знаю, что ты никогда не сделала бы этого про сто так. Придет время, и я смогу лучше всё понять. Но что бы ни случилось, куда бы ты ни поехала, я буду следовать за тобой».

«Когда он… вернулся, я была удивлена, что он почти не изменился. Только пахнул по-другому», – рассказывала Эрика Дариушу Михальскому.

В воспоминаниях о Рознере курсирует красивый апокриф – откровенная и доверительная беседа между Эдди и Рут, «вечер взаимных признаний», окончательно перечеркнувший возможность совместной жизни. Нина Бродская передает ее содержание следующим образом:

В тот вечер они сидели рядом друг с другом. Грустные оттого, что волей судьбы были разлучены на долгие годы и уже многого не изменить. Пили вино и плакали, как маленькие дети, вспоминая хорошее прошлое, когда были вместе, рассказывая о том, что с каждым из них за эти годы происходило, как жилось им обоим по разным сторонам жизни…

– Я должен тебе признаться, – начал Эдди. – Видишь ли… В лагере, где я находился…

Но слова у него начали путаться и сбиваться в общую кучу.

– Знаешь, Рут, – он попытался снова заговорить.

Рут, решив, что Эдди не может вспомнить то, о чем хотел бы ей рассказать, пыталась перевести разговор на другую тему. Но Рознер, взяв ее нежно за руку, тихо продолжил:

– Рут! Дорогая! Там, в лагере, я умирал от голода и цинги, и меня спасла женщина, которой я буду благодарен до конца своих дней. Понимаешь ли ты это?

Рут грустно посмотрела на Рознера.

– Эдди, ты много мне рассказывал о себе, но ни разу ты не спросил о моей личной жизни, как я жила все эти годы! Теперь сядь и послушай мою исповедь. Я не в состоянии больше скрывать от тебя. У меня больше нет сил! Знаешь, мне тоже, как и тебе, было нелегко. Я тоже голодала и страдала от тоски и одиночества. Там, в Казахстане, за мной стал ухаживать один приличный человек. Он был доктором из Польши. Я очень обрадовалась, что у нас с ним оказалось много общего, друзей, знакомых. Знаешь Эдди, оказывается, он был твоим поклонником!

– Перестань, Рут! – прервал ее Рознер. – Что ты собираешься мне сказать? Что этот поляк стал твоим любовником?

Разговор оборвался.

В ту тяжелую минуту он чувствовал, что новое расставание будет необратимым. В какой-то момент Эдди взглянул на Рут, но, увидев в ее глазах слезы, быстро скрылся в темноте комнаты. Она стояла в дверях, не спешила уходить, возможно, все еще надеялась, что он окликнет ее и скажет словами танго: «Останься!» Но этого так и не произошло…

Через какое-то время жизнь его стала обретать новый смысл. Рознер опять влюбился. Он устал от одиночества. Ему хотелось не только женского тепла, но и домашнего уюта. Голубоглазая танцовщица стала ему верной спутницей до конца дней.

О какой избраннице и голубоглазой танцовщице говорили Нина Бродская и Ирина? Рознер не просто формировал оркестр, он собирал большой коллектив по всем бродвейским правилам! А это значит, в программе должны быть каскадные танцевальные номера. Или какое-то их подобие. Поначалу Эдди увлекся хорошенькой молодой девушкой из кордебалета, пока среди солисток, как отмечал Юрий Цейтлин, шла глухая «борьба за право назваться первой леди джаза». А Рознер «был со всеми одинаково мил, кокетничал и капризничал, зная, что ему все простится. И поверьте, он имел право на это обожание».

Кордебалетом Эдди не ограничился, обратившись в администрацию ВГКО с просьбой прислать балетную пару. Дуэт, который, прикомандировали к оркестру, оказался с сюрпризом: в паре с Николаем Хрипуновым танцевала… Галина Ходес. Та самая, с которой Рознер был знаком во время войны.

Валентина Владимирская-Рознер (приемная дочь Эдди Рознера): Отец умер в 1953 году. Женихи к маме ходили стаями. На даче, которую мы снимали в Малаховке, они без конца сидели, чай пили. Приходили и на репетиции. Но к маме было не подступиться. У Галины Дмитриевны были необыкновенные глаза, голубые, искрящиеся, и взгляд особый, удивительный взгляд.

Многие красотки вешались на Рознера, надеясь пробудить в нем симпатию. Я уже не говорю о том, что гастролирующих музыкантов можно сравнить с моряками в дальнем рейсе. В каждом городе по подруге. Я была свидетелем тому, как по приезде в Ленинград, Саратов, Новосибирск оркестрантов на вокзале встречали женщины, некоторые из них с детьми. А в Москве жены остались.

Но Галина держалась независимо, несмотря на то что со времени их первого знакомства прошло уже больше десяти лет. Это подогревало его интерес. Мама была мудрым и очень сильным человеком и впоследствии никогда не устраивала Эдди ни скандалов, ни сцен ревности. А он всегда знал, что у него есть тыл, надежная пристань.

Объяснение в любви состоялось в подмосковном Пестове летом 1955 года. Галина с дочерью жила в главном корпусе пансионата, который еще до войны построили для артистов, режиссеров и прочих театральных работников, служивших во МХАТе. Эдди остановился в отдельном дощатом домике базы отдыха – их соорудили в конце сороковых годов. Место поистине живописное и прекрасно подходящее для романтических историй. Водохранилище с собственным полуторакилометровым пляжем, лодочная станция, теннисный корт, лес, холмы.

Однажды Рознер забыл в домике трубу и попросил двенадцатилетнюю Валю принести ему инструмент. Валя выполнила задание, но по дороге присела на лавочку, чтобы выяснить, что собой представляет эта диковинная труба, которая, по слухам, сделана из чистого золота. Открыла Валентина футляр, достала трубу, оказавшуюся на удивление маленькой, повертела в руках, подула в нее, положила на место, а футляр не закрывается. Делать нечего, пришлось в открытом футляре трубу нести. Девочка нервничала, что Рознер ее сейчас отругает, но все обошлось.

«Впредь я часто таскала футляр с трубой. И не только. Заваривала для Эдди чай в антрактах концертов. Наша квартира, отдельная (редкость в ту пору), но очень маленькая, находилась около Рижского вокзала, на Трифоновской. Эдди попеременно жил с нами или мы у него в гостинице “Москва”. Я в Германии очень давно, и все равно дом на Трифоновской остался в памяти подлинным домом», – резюмирует Валентина.

Николай Хрипунов расстроился. По словам Юрия Цейтлина, он ходил за Галей по пятам. Как пишет певица Камилла Кудрявцева, «у них был чудесный номер – легкий, веселый “Матросский танец” с чечеткой. Коля был одинокий человек, красивый такой, с русской внешностью. Хорошо танцевал. Раньше он много пил. В коллективе знали об этой его слабости и запрещали его угощать. Даже пивом. Закон этот соблюдался. Мне рассказывали, что в то время он приходил к Эдди Игнатьевичу и просил: “Отдай мне мою Галю!”»

Утром в газете…

У критиков свои законы. Чтобы полнее себе представить, как они освещали выступления нового оркестра Эдди Рознера, лавируя между личной симпатией и официальными установками, приведу две статьи тех лет. Одна из первых, положительных и наиболее интересных публикаций, принадлежала перу молодого музыковеда Александра Медведева, выпускника Гнесинки, заведовавшего отделом в журнале «Советская музыка» (приводится в сокращении):

«Программа оркестра Э. Рознера, на наш взгляд, наиболее цельная, содержательная среди многих эстрадных программ, прошедших нынешним летом в Москве (речь идет о выступлениях оркестра Л. Утесова, оркестра Венгерского радио и польского “Голубого джаза”, групп норвежских и шведских артистов). Это не значит, конечно, что в концерте нет недостатков. Они есть, и подчас даже серьезные. Но отдельные срывы не меняют общего хорошего впечатления. <…>

Музыкальное обозрение на темы песен И. Дунаевского (композиция Ю. Саульского) поставлено по типу ревю, с непрерывной сменой номеров, с выходом солистов, небольших вокальных ансамблей, балетной пары. Но во всем этом красочном “шествии” любимой, хорошо знакомой музыки найдено сквозное развитие, яркие контрасты. Обозрение слушается и смотрится легко, с неослабевающим интересом. <…>

Мастерски оркестрованная “Чаплиниада” – не просто сюита знакомых по чаплинским фильмам мелодий. Это попытка дать своего рода “музыкальный портрет” великого артиста. Мелодии проходят и развиваются в такой последовательности, которая напоминает нам о различных гранях творчества Чаплина. Музыкальное повествование строится на резком, неожиданном контрасте драматических, комических и лирических образов. Кажется, будто мелькают кадры из чаплинских фильмов.

Пьеса Ю. Саульского для солирующих ударных инструментов в сопровождении оркестра успела вызвать ропот некоторых музыкальных “пуристов”: это, мол, чересчур “джазово”, эксцентрично. Нельзя согласиться с подобной оценкой. Во-первых, здесь есть яркий мелодический образ; во-вторых, это не стандартная джазовая пьеса, приспособленная для танца, а произведение со своим логичным внутренним развитием, кульминацией. Что же касается джазовых приемов, к которым прибегнул композитор, то это хорошие, выразительные джазовые приемы, которые использованы уместно, с пониманием их жанровой природы. Почему в поисках, столь необходимых в советской легкой музыке, наши композиторы должны избегать ярких и броских приемов джазового письма только потому, что они найдены в иных национальных культурах? <…>

В программе привлекает выступление певицы Нины Дорда, с успехом исполняющей лирические песни “Без тебя” Д. Львова-Компанейца, “Мой Вася” О. Фельцмана и “Может быть” Э. Рознера. Молодая артистка держится очень просто, она находит в исполнении тонкие штрихи, шутливые оттенки, так радующие слушателей. <…>

Всем известно высокое мастерство игры на трубе, которым славится Эдди Рознер. Он в совершенстве владеет так называемой “блюзовой” манерой игры, свободно и легко импровизирует, никогда не повторяясь даже в исполнении одной и той же пьесы (например, в обработке знаменитого “Сан-Луи блюза”). Отлично исполняет Э. Рознер сольные эпизоды в различных номерах программы, часто и охотно играя по просьбе слушателей на бис свои коронные номера – “Караван”, “Голубой прелюд” и др. Артистическое обаяние Э. Рознера во многом способствует успеху не только его выступлений, но и всей программы. Не без интереса услышали мы на этот раз игру Э. Рознера на скрипке…

…Впервые в эстрадном концерте мы увидели женский балетный ансамбль. К сожалению, в его выступлении мало свежести, новизны.

Гораздо интереснее номера балетной пары Г. Ходес и Н. Хрипунова, танцующих темпераментно, мастерски.

Оркестр в целом звучит слаженно, четко. Однако хотелось бы слышать больше тембрового и ритмического единства, столь важного в эстрадном оркестре. Отметим выразительное звучание медной духовой группы. Мы, например, услышали настоящий crystal chorus (своеобразный джазовый тембр: сочетание четырех саксофонов с кларнетом в верхнем регистре). Появился sub tone (приглушенный звук), сама манера игры медных, фразировка стала свободнее, чище. Особую мягкость звучанию оркестра придает довольно большая группа струнных.

Последнее время в наших эстрадных оркестрах заметно стремление к групповым оркестровкам, к массивным звучаниям tutti. В оркестре Э. Рознера сделана попытка больше выделять солирующие инструменты (например, трубу, скрипку и даже ударные). Эта тенденция заслуживает дальнейшего развития. В эстрадном коллективе солировать могут и должны все инструменты, вплоть до контрабаса.

Какие же выводы рождает просмотр новой программы? У нас есть силы, способные двинуть вперед легкую музыку. Оркестр Э. Рознера – один из коллективов, которому такая задача по плечу».

Джазовая музыка в программе государственного эстрадного оркестра чем-то самим собой разумеющимся не являлась. Для джазовых вещей в программе нужно было подбирать объяснения, защищаясь «ответно и превентивно». Статья Медведева сразу же выдает специалиста. Внимательный читатель, тем более привыкший читать между строк, заметит, как аккуратно, но настойчиво защищает музыковед джазовые приемы выразительности, упоминает кристал-хорус – оркестровое звучание, придуманное Гленном Миллером, а под тенденцией «выделять солирующие инструменты» подразумевает необходимость давать больший простор для импровизации.

Парад статей продолжает публикация Е. Дружининой «Слушая новую программу» («Музыкальная жизнь», 1958). Сентенции, которые даны жирным шрифтом, выделены мной.

«Афиши, известившие москвичей о но вой программе эстрадного оркестра под художественным руководством и при участии Эдди Рознера, привлекли внимание многочисленных любителей лег кой музыки. Зал театра “Эрмитаж”, где с 25 августа по 21 сентября вы ступал оркестр, был всегда полон.

Что же показал коллектив столичным зрителям, какова его новая про грамма?

Центральное место в репертуаре оркестра занимают три фантазии – на темы популярных песен В. Соловьева-Седого, И. Дунаевского и на темы произведений Ф. Шопена. В них введены вокальные номера, исполняемые за сценой, и танцевальные эпизоды (балетмейстер В. Варковицкий). Последние не всегда удачны: несколько надуманным кажется танец в фантазии на темы Соловьева-Седого, слишком много суеты в матросском танце из “Вольного ветра” Дунаевского. Тем не менее попытка создать новую форму эстрадного представления интерес на и заслуживает внимания. <…>

Оркестровые пьесы чередуются в программе с советскими и зарубежны ми песнями, интермедиями и балетны ми номерами. <…>.

Приятное впечатление производит молодая эстрадная певица И. Бржевская. В ее репертуаре —“Песня пер вой любви” А. Бабаджаняна, песенка “Мари на прогулке” французского композитора М. Шеклера, “На бульваре” Э. Рознера и веселая немецкая полька “В воскресный вечер”. Поет она выразительно, тонко передавая настроение каждой песни.

С успехом выступают в комических номерах старейшие артисты оркестра П. Гофман, Л. Маркович и Ю. Цейтлин (хотя первому из них предоставлена неоправданно большая роль в программе). <…>

Оркестр, в котором многие музы канты отлично владеют несколькими инструментами, исполняет всю программу наизусть. Нельзя не радоваться стройности ансамбля, чистоте звучания каждой оркестровой группы, мягкой, чуткой игре пианиста В. Терлецкого, виртуозности ударника Б. Матвеева и, конечно, мастерству самого Э. Рознера – дирижера и солиста.

Тем не менее, когда задаешь себе вопрос, всё ли понравилось в концерте, того ли надо было ждать от одно го из лучших наших эстрадных оркестров, возникает ряд серьезных соображений, которыми хочется поделиться.

Как ни искусно преподнесена про грамма, от слушателя не может укрыться основной ее недостаток – почти полное отсутствие новых оригинальных произведений советских композиторов.<…>

В некоторых произведениях, написанных специально для оркестра, чувствуется влияние дурных образчиков американского джаза. Оно сказывается и в излишне резких звучаниях, и в чрезмерно большой роли медных духовых, и в недостаточном использовании скрипичной группы. Даже в “Румынских напевах” (обработка Г. Ляховского), где участие скрипок подсказа но самой природой национальной музыки, им отведено лишь очень небольшое место. А какими образами навеяна оглушительная дробь барабана, которой начинается шопеновский полонез?

Недоумение вызывает обработка пес ни «“Люблю”, выполненная Ю. Саульским (автор песни в программе почему-то не назван). Нарочито джазированное, лишенное лиричности вступление и несколько изощренная манера, в которой написана музыка, противоречит здесь теплым поэтическим словам о красоте природы и о первом признании в любви. <…>

…Нельзя сказать, что коллектив, руководимый Э. Рознером, остановился в своем творческом развитии. За время существования оркестра стиль его исполнения претерпел значительную эволюцию. Красивее, богаче стало звучание, отличающееся подчас кристальной прозрачностью в сопровождении вокальных номеров. Но поиски коллектива в области репертуара еще слишком робки и нерешительны…»