Текст книги "Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!"

Папа, мама и контрабас

Начинались шестидесятые годы. На рубеже нового десятилетия произошло важное событие: у Эдди Рознера наконец-то появилась квартира в Москве! Эдди вступил в кооператив. Понятно, что в новую обитель переехала семья из трех человек – Эдди, Галя и Валя. В этом же доме поселились Капитолина Лазаренко, Нина Дорда, саксофонист и аранжировщик Эмиль Гейгнер, саксофонист и кларнетист Александр Ривчун. О «происшествии» столь заметном, пусть даже не для всей столицы, но по крайней мере в артистическом мире Москвы, написала Людмила Петрушевская. Тогда – начинающая журналистка, ныне – признанный классик. Целиком привожу ее репортаж, опубликованный 10 ноября 1960 года в «Советской культуре». Назывался он просто и лаконично: «Новоселье».

Дом в Каретном ряду

«Мы расскажем вам о доме 5/10 по Каретному ряду. Дом 5/10 – постоянное местожительство безымянной музы эстрады и ее жрецов. А сегодня с вводом новой секции квартир список ответственных съемщиков увеличился.

По лестницам ходят люди с озабоченно-радостными лицами. Они несут чемоданы. Они новоселы.

Переступая через стопки и стопки книг, мастер художественного слова Михаил Веревкин хорошо поставленным голосом жалуется:

– Не думал я, что у меня столько литературы. Пока она стояла по полкам, то не выглядела так бесконечно. Хорошо, успел выбрать, что читать на праздники.

Поскольку чтение Веревкина интересует далеко не его одного, то спросим, на чем же он остановился.

– В октябрьских концертах я выступаю с фрагментами из поэмы В. Маяковского “Владимир Ильич Ленин”.

Не многим завершеннее обстановка квартиры Эдди Рознера. Кроме книг, телефона и знаменитой трубы в зеленом футляре, тут еще нет никакой мебели. Когда мы вошли, книги лежали на полу, труба лежала на книгах, хозяин сидел на чемодане и разговаривал по телефону.

– У меня отпуск… (Далее, видимо, последовал вопрос “Отдыхаете?”, однако в тексте его нет. – Д. Др.). Какое там отдыхаю. Устал, переезжаем вот… – он попытался выдержать скептический тон, но улыбка была широкая и радостная. – Я еще здесь все механизирую и автоматизирую, – сказал Рознер, положив трубку. – Только вот скоро отпуск кончается, не до этого будет. Всем оркестром выезжаем в Баку и Кисловодск. Везем обновленную программу. Когда вернемся в Москву, снова станем выступать в мюзик-холле. Приходите во Дворец спорта… Кстати, там же услышите мою новую соседку по дому – Капитолину Лазаренко.

– О, так ее мы тоже поздравим с новосельем. – И мы отправляемся к ней.

– Спасибо, спасибо, – улыбается певица. – Такая радость – переехать в новую квартиру, да еще под праздник! Но домашний уют сейчас не единственная забота. Я подготовила новые песни: “Бульвары” Долуханяна, “Я иду” Островского, “Я не знала” Бабаджаняна и хочу, чтобы они полюбились слушателям.

Из другой квартиры доносится песенка:

 
Новый дом,
Новый дом,
Сколько счастья будет в нем!
 

Насколько известно, эту песню популярной сделала Нина Дорда. И сейчас это поет она.

– С новосельем вас!

Нина показывает нам свою квартиру.

Так входят новоселы в жизнь этого большого дома артистов в Каретном ряду. А сколько отсюда выйдет концертных номеров и целых программ!

Не знаю, как назвать программу, записанную нами сегодня. Собственно, она отражает общую программу нашей жизни. Ведь во сколько тысяч дверей, душистых от свежей краски, можно постучать сегодня, а когда радушные хозяева отворят, то улыбнуться и сказать им: “С новосельем вас!”»

На стадионе имени Кирова в Ленинграде

Ну что ж, можно было обживаться. Сын берлинского каретника поселился в Москве по улице Каретный ряд. Садовое кольцо, шумный перекресток, никаких вам современных стеклопакетов, герметичных пластиковых окон, но шум словно не долетал. Квартира № 120 на четвертом этаже, три с половиной комнаты. Спальня, столовая, кабинет, холл. Просторная кухня – святое дело.

Вскоре в квартире появились еще три жильца – домработница Фрося, пинчер Джерри и пианино немецкой фирмы Zimmermann. В свое время рояль стоял в крохотном закутке на Трифоновской. Маленькая Валя днем занималась, ночью спала прямо на инструменте, а под роялем хранились детские игрушки. Рознер предложил продать рояль и купить пианино. Позже Рознеры снова купили рояль.

Новоселье праздновали долго и не однажды. Много времени отняла подготовка выступлений в Ленинграде на стадионе имени Кирова, а также нового ревю в Зеленом театре парка имени М. Горького. Зато от гостей отбоя не было. Чаще всего заходили близкие друзья: Павел Гофман, Луи Маркович. Заглядывали Юрий Саульский, Георгий Гаранян. Периодически на пороге возникали студенты из Университета имени Патриса Лумумбы, а иногда даже меховщик из Канады – гость редкий во всех отношениях. Украсила жилище большая библиотека, доставшаяся Рознеру от тещи.

Фрося варила борщ, Валя делала отчиму его любимые мучные оладьи. Нехитрая кулинария на русский лад. То ли дело форшмак или консоме из спаржи.

Нина Бродская впоследствии стала свидетелем сценки, которую Рознер время от времени разыгрывал в присутствии гостей, впервые приглашенных в дом.

– Галичка! Мы сегодня что-то будем есть? – интересовался «царь». – Я не знаю Эдди, надо спросить Фросю, – почти нараспев, с улыбкой отвечала супруга.

– Так спроси ее! У нас в доме сегодня будет какая-нибудь еда?

Гости начинали волноваться.

– Пока наша Фрося поднимет свой тухэс[35]35
  Зад (идиш).


[Закрыть] и приготовит что-то, мы за это время все умрем с голоду! – пытался острить Рознер, как будто нервничая. Некоторое время спустя появлялась невозмутимая Фрося.

– Фрося! Пока ты что-нибудь принесешь, война начнется!

Создавалось впечатление, что не Фрося работает в семье Рознера, а Рознеры у нее. С олимпийским спокойствием подлинной хозяйки она сообщала:

– Сегодня на обед, Эдди Игнатьевич, свекольные котлеты.

– Холера ясна, – возмущался «царь». – Опять свекольные котлеты? Ты что, решила меня этими котлетами уморить?

– Почему опять? – монотонно возражала Фрося с видом Бэрримора, когда он предлагал сэру Баскервилю овсянку. – Вчера, Эдди Игнатьевич, вы ели морковные котлеты, а сегодня свекольные.

– Фрося! Я не вегетарианец Гитлер, я скоро буду ходить в туалет твоими морковными и свекольными котлетами, то ясно пщенще холера! Гости начинали хохотать, а Рознер не унимался:

– Неси уже свои котлеты, все голодные!

Фросины котлеты были лишь затравкой – тремя корочками хлеба из сказки про Буратино, ведь к ним в придачу полагались красная рыба, икра и другие закуски-деликатесы.

Наступало время произнести первый тост, и он у Рознера звучал неизменно: «За Фросю и ее свекольные котлеты!»

В те вечера, когда Фрося отдыхала, Рознер говорил дочке: «Валечка, хочешь, пойдем в ресторан?» И они шли вместе в «Метрополь», «Националь», «Берлин». Семь лет назад родной отец Вали наставлял свою супругу: выводи девочку в свет, приучай к светской жизни, дабы щеголи не вскружили ей голову визитами в злачные места. Завет Владимира Ходеса воплотил в жизнь Эдди Рознер. «Царя» везде узнавали: даже у самого искусного кавалера, который возжелал бы «поразить» девушку особым шиком, шансы таяли на глазах.

Очередные перемены грянули летом 1961 года. В один из жарких летних дней Валя припозднилась. Эдди, заподозрив неладное, отругал дочь. Не покидала мысль, что сердце девушки похитил какой-нибудь оркестрант, кто-то из его, Рознера, подопечных. Ведь в последнее время Валентина особенно зачастила на репетиции и концерты, что делало подобный вариант весьма возможным.

На следующий день, репетируя, Эдди обратил внимание на странное поведение контрабасиста: стоило Эдди посмотреть в его сторону, как тот либо отводил глаза, либо пытался укрыться за грифом своего контрабаса. Контрабас – большой инструмент, в нем можно спрятать даже статую, украденную в музее, но гриф – не забор, не дзот и не бруствер, он не настолько велик, чтобы сделать тебя незаметным. Рознер в присущей ему манере решил пойти ва-банк, взять парня «на арапа».

В паузе «царь» подозвал контрабасиста к себе и шепнул ему фразу, которая должна была сработать безотказно: «Валя мне всё рассказала». Контрабасист раскололся, контрабас остался цел, но музыкант в этот же день получил расчет. Вечером Валерий – так звали молодого человека – приехал за Валей. Эдди не подозревал, что на самом деле Валера и Валя едва знакомы. Их вчерашняя встреча, заронившая сомнения в душу «царя», была первым настоящим свиданием, классическим добропорядочным рандеву без всякого секса.

Валентина Владимирская-Рознер:

Это была любовь с первого взгляда – когда Валера после своего неожиданного признания в разговоре téte-a-téte с Эдди приехал к нам, я не на шутку разволновалась и сказала, что провожу его до такси. Он не должен был заходить к нам во избежание скандала.

И Валя исчезла. Долгое время никто не знал, где она, что с ней.

Галина Дмитриевна в тревоге за дочь чуть не попала в больницу. На след беглецов напала бабушка, мать Галины Ходес, разыскав адрес Валерия через Росконцерт: там ей сообщили, где молодой человек прописан.

Валера привез меня на квартиру своего друга и запер там. Потом мы вдвоем отправились в деревню Расторгуево под Москвой. О том, как мы приехали в эту его «губернию», в сельскую избушку, можно кино снимать. Представьте себе маленькую комнату, печку, возле печки сидит пожилая женщина и курит то ли «Беломор», то ли «Север». Курит в печную заслонку. В комнате кроватка с ребенком стоит. И дед сидит седой. Собственно говоря, они не были такими уж пожилыми, какими показались мне.

И тут Валерий меня представил, употребив тираду, от которой я вздрогнула: «Вот это моя жена. Если услышу хоть одно недоброе слово в ее адрес, разнесу всю вашу избу к ядрене матери».

Пожилая женщина оказалась матерью Валеры, более того, она была из дворян, княгиня Елена Сергеевна Степанова. Дочь расстрелянного помещика, который, кстати, пошел в революцию, отдал имение свое крестьянам. Муж ее, Владимирский, был тоже выходцем из мелкопоместной знати.

Жили на перекладных. Сначала в деревне. Потом приехала моя бабушка и забрала нас к себе на Трифоновскую. Когда я родила Вадика, пришлось комнату снимать в коммуналке. Валера искал работу. Насилу нашел, никуда не мог устроиться.

Я была избалована хорошей жизнью, а тут попала в такие условия! В коммуналке с утра в туалет не зайдешь. Денег не было. Со мной случались голодные обмороки. К тому же во время родов произошла травма – разошлись кости таза. В результате я какое-то время лежала в гипсе, а затем еще долго не могла ходить по лестнице. Молоко пропало. Бабушка приходила, приносила молоко и кефир. Один раз ее прихватило. Я вызвала тут же врача. Инфаркт. Комната узкая и длинная, как автобус. Кровать и стол. Бабушка лежит на кровати. Мы сидим на полу, караулим ее.

Из Валеры мог получиться хороший брат милосердия. Он все делал, гулял с ребенком, меня таскал, с бабушкой возился. Поговаривали, что у него есть еще кто-то. Но я не ревнива, не обращала внимания. Хуже было другое: временами он уходил куда-то, и такое исчезновение, как правило, сопровождалось уходом в запой.

Наше с ним медленное расставание началось в 1963 году, и года через два мы жили врозь.

К этому моменту я уже была обладательницей собственной жилплощади. Эдди купил мне кооперативную квартиру в Химки-Ховрино, по улице Дыбенко, что возле Речного вокзала, пятнадцать минут пешком. Вадик там вырос. Там прекрасная природа лес, снежные горки зимой. Мама и Эдди приезжали и жили у нас летом как на даче. Сейчас в тех местах всё перестроили, и Вадим, приехав тридцать лет спустя, ничего не узнал.

Валера заходил к нам, против чего категорически возражала моя мама. Напрасное беспокойство! Ведь сумасшедшей любви уже не было, осталась даже не привязанность, а любовь к прежнему чувству. Я часто болела. Как-то гляжу в больничное окно и вижу: с одной стороны идет мама, с другой стороны – он. Это чтобы друг другу на глаза не попадаться.

Я никогда больше замуж не вышла. А в конце шестидесятых неожиданно выяснилось, что Валера женился на Наталье Розинкиной – бывшей солистке оркестра Рознера, которая была старше его лет на двадцать.

При этом Валера ревновал меня. Когда мы уезжали за границу и для Вадика требовалось разрешение от отца, я даже друга своего выставляла из дома.

А еще он присылал стихи. Однажды к моему дню рождения подписал открытку: я не жалею о том, что прошло, жалею о том, что не сбылось…

Камилла Кудрявцева:

Одно лето Эдди Игнатьевич с Галей и ее маленьким внуком Вадиком отдыхали в селе Троице-Лыково (сегодня это уже Москва), где работала врачом моя мать. Они очень любили ходить в лес гулять. Эдди Игнатьевич очень хорошо относился к мальчику, всегда сам возил его в прогулочной колясочке, весело играл с ним. Говорил: «Вырастет – сделаю из него трубача».

Моя мать, хорошо знавшая всех местных жителей, помогла им снять дом по соседству. Хозяйка дома, который они снимали, была женщиной бедной, забора почти не было, и местные женщины, проходя мимо, смеялись при виде необычного «господина». А Эдди Игнатьевич, подперев голову рукой, лежал на раскладушке в огороде, заросшем лопухами и крапивой, и весело шевелил усами. Картина была довольно живописная.

Иногда Эдди Игнатьевич заходил к нам на участок. Участок тогда еще только осваивался, но на грядках уже росла клубника, и мой отец приглашал Эдди Игнатьевича с Галей и Вадиком на чай. Он ставил на стол большой старинный самовар с медалями (угли в нем раздувались старым сапогом, оставшимся чуть ли не со времен Первой мировой войны) и миски с клубникой. Разговоры за столом велись на «плодово-ягодные» темы, и, что удивительно, Эдди Игнатьевич живо в них участвовал.

Была у нас в селе очень удобная прогулочная детская колясочка. Мои дети к тому времени из нее уже выросли, и отец одолжил ее Эдди Игнатьевичу для Вадика, которого он сам любил возить на прогулки в лес. А лес в то время (кольцевой дороги вокруг Москвы еще не построили) был замечательный! Полон грибов, ягод и всякой живности. Водились в нем тогда не только кроты, белки и ежи, но даже зайцы, а на просеку иногда выходили огромные лоси.

Дочери Рознера Валентина и Ирина единодушны во мнении, что Эдди оберегал их от общения с «лабухами».

Ирина Прокофьева-Рознер:

Мне было четырнадцать лет, у меня был неплохой голос. Как-то раз, когда я залезла на сцену и начала песенку петь, а оркестранты мне стали подыгрывать (была пауза во время репетиции), он вбежал в зал и уже с заднего ряда кричал мне: «Немедленно слезай со сцены!» Все испугались и удрали тут же.

Между тем жизнь в квартире на Каретном ряду возвращалась в нормальное русло. Рознер набрасывал карандашом очередную мелодию, по Садовому кольцу неслись машины, заслышав на лестнице чужие шаги, хрипло лаял пес Джерри.

Нина Бродская:

Одно ухо у пса висело, а второе словно силилось приподняться. Однако чаще всего Джерри дремал на диване, устроившись по соседству с хозяйкой дома, которая свое свободное время посвящала вязанию. Галя кропотливо работала над изделием, редко получавшим законченный вид. Полная и морщинистая домработница Фрося неуклюже хромала, седые волосы ее вперемежку с темными выглядели слегка растрепанными. Она медленно передвигалась из комнаты в комнату, на что внимательный Рознер порой реагировал ворчливыми, но беззлобными фразами.

Глава X
Как делается шоу

Гастроли на Камчатке. 1962

Только в мюзик-холле

Не думайте, что сочинять на пару с приятелем проще пареной репы. Но одна золотая голова хорошо, а хороший тандем способен родить целых «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» в придачу. Парным сочинительством в Советском Союзе занимались не только блестящие сатирики Ильф и Петров. Когда-то на отечественной эстраде были очень популярны дуэты. Незаменимыми специалистами по части писания интермедий считались драматурги Масс и Червинский, Бахнов и Костюковский, Дыховичный и Слободской. А исполняли эти интермедии артисты эстрады: Миров и Новицкий, Шуров и Рыкунин, наконец, Тарапунька (Тимошенко) и Штепсель (Березин) – пожалуй, самый популярный эстрадно-разговорный дуэт 1950–1970-х гг. Со временем вдвоем остались только Вадим Тонков и Борис Владимиров, выступавшие в качестве «старых» русских бабок Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны, а также Карцев и Ильченко, «открытые» Жванецким.

Почти как в бродвейском спектакле

Постоянными авторами программ оркестра Эдди Рознера были Масс и Червинский – маститые эстрадники. С «царем» они познакомились в годы войны, сочинив слова к песенке Рознера «Только ты» (до появления американского хита Only You оставалось еще целых десять лет). В Госджазе БССР балладу «Только ты» исполняла Зоя Ларченко. После возвращения Рознера из мест отдаленных эту лирическую вещь включила в репертуар солистка оркестра Наталья Розинкина, но не сразу. Видимо, поэтому Масс и Червинский, уже не надеясь услышать «Только ты» с эстрады, решили отдать свой текст Дунаевскому, чтобы Исаак Осипович использовал его в либретто «Белой акации». Так появился «Дуэт Кости и Ларисы». Рознер в долгу не остался: в песне «На Луну» (поет Нина Пантелеева), написанной им в конце 50-х гг., слышатся отголоски другой легендарной композиции Дунаевского – «Лунного вальса».

Тогда же, в конце 50-х, появился другой авторский дуэт – Борис Рацер и Владимир Константинов.

Одержав победу во Всесоюзном конкурсе эстрадных произведений, Рацер и Константинов были замечены руководством Московского театра эстрады в лице старейшины жанра Николая Смирнова-Сокольского. А тот в свою очередь пригласил Бориса и Владимира в 1959 году писать текст – конферанс, интермедии, остроты, репризы для дивертисментной программы-обозрения «Московские окна». Кстати, именно в этой программе впервые прозвучала бессмертная песня Хренникова с тем же названием.

Кордебалет. Под такую музыку танцевать можно! 1961

В обозрение «Московские окна» Рознера не позвали: в программе был задействован Утесов, а два медведя в одной берлоге… Зато новое шоу, затеянное другим мэтром – Львом Мировым, премьера которого намечалась на лето 1960 года, предполагало участие и «царя», и его джаза. Да и как было не пригласить Рознера, если Миров задумал возродить в Москве мюзик-холл! Лев Борисович сам когда-то начинал в мюзик-холле и понимал, что хорошо забытое старое несомненно привлечет публику. Без малого четверть века прошло с того момента, когда мюзик-холлы закрыли по всей стране. Однако идея нашла горячий отклик у гвардии майора в отставке Александра Павловича Конникова. Майор Конников был выпускником ГИТИСа, фронтовиком, имевшим ранения и боевые награды. День Победы праздновал в Вене. Первый раз он слушал Рознера «живьем» на закрытом вечере в Доме актера. А когда «царь» шел по этапу от Хабаровска до Комсомольска, Александр Павлович работал тоже далеко от Москвы – в Ташкенте. В начале 50-х годов Конников пришел на эстраду, связав с ней всю дальнейшую жизнь. Вначале он был главным в театре «Эрмитаж», где еще недавно Александр Цфасман руководил своим последним оркестром, позже отвечал за режиссуру в Мосэстраде. Утесов был обязан Конникову несколькими эстрадно-оркестровыми представлениями. А еще он одним из первых, если не первым, стал устраивать концерты на стадионах. Ну и, наконец, самое главное: начиная с 1955 года Александр Павлович ставил почти каждую программу оркестра Эдди Рознера.

Своего помещения у нового мюзик-холла не было, и местом премьеры был выбран Зеленый театр Центрального парка культуры и отдыха имени Горького. В «феерию в двух отделениях» пригласили кордебалет – танцевальный ансамбль «Радуга»: двадцать четыре девушки, все как на подбор, в костюмах от Бориса Георгиевича Кноблока. Стоявший на пороге своего шестидесятилетия «кутюрье» Кноблок был опытнейшим сценографом. В прошлом он оформлял театральные спектакли, физкультурные парады, праздничные народные гулянья, театрализованные концерты и другие массовые зрелища. Между прочим, именно Борис Георгиевич придумал живые картины на стадионах, которые с тех пор практикуются в церемониях открытия Олимпиад и прочих спортивных состязаний. Балетмейстером феерии был ровесник Кноблока – Николай Сергеевич Холфин.

В программе выступили известная пародистка Кира Смирнова, Капитолина Лазаренко, чечеточники братья Гусаковы, Марк Бернес, дебютировала победительница 3-го Всесоюзного конкурса артистов эстрады Тамара Миансарова.

Конферансье Миров то и дело отсылал зрителя к Ильфу и Петрову, громогласно объявляя, что и командовать парадом будет, и шахматный турнир проведет. Особенно интересно проводить турнир по шахматам, когда на каждой клетке огромной доски стоит прекрасная девушка. В конце концов смущенный Миров, как Чацкий – карету, потребовал себе живую лошадь.

Первое мюзик-холльное представление получило обширную прессу. Интересно, что длинноногие герлс скандала не вызвали. «Царь» уже пять лет назад ввел кордебалет в программу своих выступлений. Критика и раньше не знала, какой вердикт наиболее уместен в этой связи, помните туманную фразу Александра Медведева: «Впервые в эстрадном концерте мы увидели женский балетный ансамбль. К сожалению, в его выступлении мало свежести, новизны». На сей раз девушки устроили решительно всех.

Наиболее придирчивым зрителям не хватило сюжета. Коллективные старания Мирова и Конникова, Рознера и Рацера показались, несмотря на всю изобретательность, концертным чередованием номеров.

Работа над партитурой. Второй слева – Борис Матвеев, первый справа – Владимир Терлецкий

Вскоре за музыку в мюзик-холле станут отвечать Саульский и Рубашевский, а Рознер привлек Бориса Рацера и Владимира Константинова к написанию интермедий и реприз для концертов оркестра. Увы, после суда над разведчиком Пауэрсом и случившегося два года спустя пленума Союза композиторов РСФСР, который обсуждал вопросы легкой музыки, критикуя все «завозное», очередной всплеск охранительных тенденций не заставил себя ждать. Текст Рацера – Константинова не преодолел строгих барьеров, воздвигнутых реперткомом.

С Борисом Михайловичем Рацером я познакомился в Германии, где прославленный комедиограф живет с начала 90-х гг.

Борис Рацер:

В программе, которую мы писали для джаза Эдди Рознера, не оставили вообще ни одной фразы. Помнится, сидели мы на репетиции на эстраде Зеленого театра Московского ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха), как вдруг появился человек в штатском и объявил: «Константинов и Рацер – с вещами!» Этим приказом, очень напоминавшим тридцать седьмой год, мы со своими произведениями вызывались «на ковер» к начальству. Результат вам уже известен. А Эдди Рознера… они уговаривали исполнять только советские песни.

Когда Рознер начал выводить на своей золотой трубе рулады в песне Долуханяна «Ой, ты, рожь!», публика засвистела и начала покидать зал. А в антракте утешать Рознера прибежал чиновник из Министерства культуры Холодилин, в подчинении которого были все концертные организации): «Поздравляю вас, Эдди Игнатьевич! Сегодня вы одержали победу над кучкой стиляг и хулиганов!» «Еще один такой побед, – ответил Рознер, – и у меня не будет публикум!»

Антракт закончился, однако не успел Рознер выйти на сцену, как с дальних рядов послышались возгласы: «Джаз, джаз давай!» Музыканты были в замешательстве. Но вот уже звучит привычная фраза «царя» Smiling! Рознер поднимает бровь, в левой руке – флюгельгорн, правая на отлете – готова подхватить инструмент. «Царь» в форме. «Холера ясна, jetzt werden wir sie fertig machеn! («Сейчас мы их сделаем». -нем.) – успевает процедить Рознер и, сделав сигнал оркестру играет «Караван», а вслед за «Караваном» другие свинговые стандарты – пьесы Гленна Миллера, Гарольда Арлена, Уильяма Хенди, Ричарда Роджерса.