Текст книги "Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!"

Глава IX
Невыносимо легкая музыка

Гастроли в Ростове-на-Дону. 1955

Чей парень ты?

Когда-то кинематограф соединил в себе возможности сразу нескольких разных приспособлений: волшебного фонаря, камеры обскура, целлулоидной пленки. А если вспомнить, что первым в истории звуковым фильмом была американская кинокартина «Певец джаза», получается весьма символично. Со временем в советских кинотеатрах джаз-оркестры и эстрадные ансамбли стали играть перед началом сеансов. В середине века у «важнейшего из искусств» появился серьезный конкурент – телевидение. «Голубым огонькам» еще только предстояло зажечься, когда отдел массовых жанров Центрального телевидения на Шаболовке стал готовить эстрадные программы к торжественным датам и праздничным дням.

Оркестр Эдди Рознера впервые попал в телеэфир в 1957 году.

М. Успенская в журнале «Музыкальная жизнь» так описывала курьезы во время трансляции:

«К сожалению, большинство режиссеров и операторов слабо разбирались в музыке и ее исполнении. Некоторые… подавали с пульта команды…: “Покажи скрипку! Не эту. Большую. Она на полу между ногами… Трубу! Другую, скрученную…” Один режиссер имел обыкновение менять квадропланы оркестра по счету “раз, два, три” (при этом могло исполняться произведение на две, четыре четверти)».

На экране в сопровождении рознеровского биг-бэнда пела джаз Гюли Чохели, исполнила, в частности, свой новый фирменный номер – буги-вуги «Чей парень ты» в обработке Юрия Саульского на слова Юрия Цейтлина. Рознер шел на риск, не известив худсовет-репертком о появлении очередного американского произведения в репертуаре оркестра. За такую премьеру вскоре пришлось держать ответ перед начальством: руководство Мосэстрады наложило вето. Но песня успела прозвучать, а «царь» легко отделался.

Мосэстрада телевизионщикам не указ, у них были свои шефы и свои светлые головы – еще целый год концерты шли в эфир «вживую», кое-что могло проскочить. Между прочим, засечь подозрительную песню даже на репетиции было невозможно – оркестр в телестудии не репетировал. Но живой эфир есть живой эфир: не повторяли ни передачу, ни отрывки из нее. (Кстати, позже, когда появились «Огоньки» в виде субботних телекафе, к живому эфиру ненадолго вернулись.)

«Новогодние огоньки» – отдельная история. Для «наглядности» забежим вперед, в шестидесятые.

В 1962 году на такой огонек, первый по счету, пригласили оркестр Утесова, причем без Леонида Осиповича. В кадре утесовцы играют околоджазовый номер, опознать их можно (как минимум) благодаря присутствию кларнетиста и саксофониста А. Ривчуна – главного солиста утесовского оркестра.

Музыканты, открывавшие праздничную телепрограмму следующего, 1963 года, явно статисты. За кадром звучит большой симфоджаз, в кадре его нет. Зато какой-то лысеющий товарищ с трубой, в черном костюме (на фоне сайдменов в кремовой униформе) слегка имитирует «царя».

Как выразился Аркадий Арканов, Эдди Рознера в народе «знали без всякого телевидения», и «такая популярность чего-то стоила. Она была дорога». А Михаила Жванецкого «из-за Рознера» даже выгнали из института: Михал Михалыч с приятелем «по сходной цене» перепродал билеты на концерт оркестра. Что касается комиков Никулина, Моргунова и Вицина, эти пытались устроиться к Рознеру на работу. Правда, не в реальной жизни, а в «Новогоднем огоньке» 1965 года.

Троица из комедий Гайдая «просочилась» в струнную группу биг-бэнда. Завидев тележку с шампанским, которую куплетисты Рудаков и Лавров выкатили для гостей студии, Трус, Балбес и Бывалый бросили скрипки и сели за столик. Чтобы вернуть дезертиров, Рознер предложил Рудакову раздать шампанское оркестрантам. Вицин вожделенно облизнулся, Рудаков поманил его жестом: остались, дескать, всего две бутылки. Но блеснуть в джазе «трио» не удалось. «Не в той тональности», – прояснил ситуацию Никулин. «Когда?» – невпопад спросил Моргунов. «Не делайте волны», – добавил Вицин.

Как минимум в трех эпизодах этой телепередачи оркестр Эдди Рознера дан крупным планом. В передаче участвовали Аркадий Райкин, Татьяна Шмыга, Иосиф Кобзон, Муслим Магомаев, Лариса Мондрус, степист Владимир Шубарин, вокальный квартет «Аккорд», клоун Леонид Енгибаров, Майя Кристалинская, молодая диктор Светлана Моргунова… Биг-бэнд Рознера темпераментно исполнил джазовую пьесу, аккомпанировал и другим участникам, из которых в кадре с оркестром можно увидеть только Юлию Пашковскую. Пашковская была ученицей Клавдии Шульженко и супругой Ефима Березина, известного всей стране в качестве участника эстрадного дуэта Тарапунька и Штепсель.

Почему «царь» охотно включал в программу вокальные номера, зачастую стилистически весьма далекие от джаза? Вопрос праздный. Ведь если оркестр задействован в эстрадном концерте (джазовых концертов не было и в помине), значит, он должен показать себя универсальным и квалифицированным аккомпаниатором. Процент джаза не просто регламентировался. «Не-наша-музыка» отпускалась населению под строгим контролем в гомеопатических дозах. Наконец, не забудем, что еще польский бэнд Рознера в гастрольных поездках рекламировался как «ревю-оркестр». Песни имели успех, а успех у широкой аудитории всегда был важен для Эдди. Не дешевый успех, но настоящий шел по самой высокой цене, был необходим как воздух, играл роль эликсира, постоянного стимула.

Алексей Баташев заметил однажды, что эстетика Рознера была в чем-то похожа на творческие воззрения и принципы Арти Шоу: из любого материала стремились сделать «шедевр с точки зрения массового джазового вкуса». Не комментируя справедливость подобного утверждения, не вдаваясь в подробности, кроется в нем комплимент или упрек, хочется задать вопрос: так ли уж это плохо? С Арти Шоу, Александром Варламовым, Гленном Миллером нашего героя роднило умение использовать скрипки в джазе (смычковые инструменты для них никогда не были компромиссом или самоцелью, но интересной оркестровой краской). С Миллером объединяла и другая черта, которую Джордж Саймон, биограф великого американца, назвал стремлением быть нужным, востребованным, мастером на все руки.

На рубеже 60-х в стране становятся заметны ростки бардовского движения. Вряд ли многие джазмены проявили внимание к новому жанру. У Эдди такой интерес возник сразу же.

Поэт Инна Лиснянская вспоминала в «Российской газете», что Рознер заинтересовался «Песенкой об Арбате» Булата Окуджавы, которую услышал на магнитофонной ленте. Предложил, однако, написать другую музыку к ней. Окуджава пребывал в сомнениях:

– Как ты думаешь, Инна, отдать «Арбат» или нет? – спросил он Лиснянскую. – Может быть, «Арбат», пусть и не с моей музыкой, пробьет дорогу остальным песням? Есть ли смысл?

Лиснянская возразила:

– Ни в коем случае! Нет никакого смысла!.. Да тебя лет через пять вся страна запоет!

– Запоют меня или нет, музыки своей никому не отдам, – вынес вердикт Окуджава.

Неудача с Булатом не обескуражила Эдди. Наверное, можно было попробовать подружиться с Галичем, который напоминал Рознера внешне, или, скажем, с Визбором, объяснявшимся джазу в любви («я сам – поклонник джазовых оркестров»). Однако «царь» включил в репертуар оркестра песню, адекватную собственному прозвищу. Называлась она «Царевна-несмеяна» и вышла из-под пера биолога Гена Шангина-Березовского. Шангин был на четыре года моложе Окуджавы. Выпускник биофака МГУ, путешественник, автор туристских и студенческих песен, он принадлежал к числу первопроходцев жанра. Дружил с Дмитрием Сухаревым, к чьим стихам охотно сочиняли музыку те авторы-исполнители, которые сами редко писали стихи или не писали их вовсе.

Песня Шангина была поручена певице, голос которой для нового жанра подходил идеально. Звали певицу Майя Кристалинская.

«Как-то к нам пришла девушка, инженер-авиаконструктор. Она спела свою “Светлану” так по-особому проникновенно, что захотелось помочь ей стать настоящей певицей», – рассказывал Рознер годы спустя. Рознер не только помог, он отправил Майю к врачу, когда у Кристалинской после гастролей оркестра в Новосибирске и Ленинграде появились первые тревожные симптомы тяжелой болезни. Даром, что ли, «Справочник врача» всегда оставался настольной книгой Эдди.

А в начале шестидесятых в продажу поступила пластинка-миньон. На одной стороне – «Царевна-несмеяна», неожиданная, выбивавшаяся из ряда, очевидный «неформат», выражаясь сегодняшним языком. На другой – замечательная инструментальная джазовая пьеса с восточными интонациями: «Веселая прогулка» композитора Андрея Бабаева, прекрасно демонстрировавшая «летящий почерк» оркестра. (Мимоходом отмечу, что название «Веселая прогулка» было не только незамысловатым, но и расхожим – одноименная пьеса Вадима Людвиковского тогда же войдет в репертуар оркестра Утесова.)

Кристалинская, выпускница МАИ – Московского авиационного института, появилась у Рознера, успев коротко поработать в двух других джаз-оркестрах. Оба коллектива были известны, причем один из них – оркестр Олега Лундстрема – особенно давно, ибо первая завязь этого уникального ансамбля появилась в середине тридцатых годов в Харбине. Рознер сидел на Лубянке, когда Лундстрем получил разрешение переехать со своим оркестром, принадлежавшим к числу редких и наиболее продвинутых биг-бэндов русской эмиграции, из Китая в Советский Союз. Последовали семь – десять лет «анабиоза», фактически коллектив перестал существовать, музыканты использовали это время для учебы в консерватории. Что касается биг-бэнда, в котором состоялся дебют Майи Михайловны Кристалинской, то им был джаз под управлением… Юрия Саульского.

Майя Кристалинская

Вы не ослышались. Пятидесятые годы – время не столько туристических, сколько комсомольских путевок. Такие документы-направления выдавались райкомами комсомола, по этим путевкам осваивали целину, строили Братскую ГЭС. Новый 1957 год Юрий Саульский встречал, имея свою «путевку» в кармане: ЦК ВЛКСМ предложил Юрию взять шефство над молодежным джаз-оркестром Центрального Дома работников искусств.

В оркестре играли пытливые любители. Достаточно сказать, что в группе саксофонов музицировал двадцатидвухлетний Жора Гаранян, студент Станкостроительного института (специализация – инженер широкого профиля). «Помогал» ему выпускник знаменитой московской 110-й школы Леша Зубов, учившийся в университете на физика. Секция тромбонов располагала Костей Бахолдиным, студентом Института связи.

А что же Рознер? Рознер спросил Саульского: «Юричка, холера, что вы уходите? Вы хотите, чтобы я вам прибавил зарплату?» Но Саульский ушел, ушел «на повышение», как говорится, – плох тот солдат, который не хочет. Да и кто откажется от «собственного оркестра»! Казак терпел и атаманом стал.

Эдди ничего не оставалось, как пригласить других. Над аранжировками теперь трудились Даниил Браславский и Владимир Рубашевский. Чуть позже Рознер принял на работу Владимира Терлецкого в качестве музыкального руководителя.

К середине января оркестру надлежало выехать в Ленинград по случаю длительных зимних гастролей в городе на Неве и Кронштадте. Любопытно, что концерты должны были состояться исключительно во дворцах и домах культуры – имени Горького, Кирова, Выборгском…

С 15 января по 1 марта оркестру предстояло дать больше сорока концертов! Выступления каждый день, в некоторые дни по два концерта – днем и вечером. 2 и 3 марта оставались про запас, в резерве, но и они пошли в гастрольный котел: клуб МВД. Этим дело не ограничилось. 5-го поступило приглашение от Товстоногова из Большого драматического театра, 10-го Рознер обещал дать дополнительный концерт в «Промке» – знаменитом на весь Питер ДК промкооперации.

Этот клуб на Петроградской стороне вскоре переименуют в ДК имени Ленсовета, который не только приютит местный джаз-клуб, но и станет одной из главных площадок нового джаз-оркестра Иосифа Вайнштейна. Именно в пятьдесят седьмом – пятьдесят восьмом к Вайнштейну придут лучшие молодые музыканты города. Не пройдет и десяти лет, как большинство из них вольется в рознеровский биг-бэнд.

Споры о том, у кого оркестр круче – у Рознера, Лундстрема или Вайнштейна, – еще впереди.

Чем отличается корнет от клаксона

Рознер не дорожил вниманием стиляг с четной стороны Невского. И вообще, откуда есть-пошли стиляги? Может быть, от постового? Композитор Александр Зацепин в своей книге «Есть только миг…» описывает такой эпизод: «В сорок первом году, когда мне было пятнадцать лет, с приятелем… мы любили промчаться на велосипедах мимо милиционера-регулировщика. Он был в желто-оранжевых, почти красных форменных ботинках американского производства. Машины тогда в городе тоже были американские – студебеккеры, виллисы».

Все бы ничего, вот только с американскими машинами в начале войны в Советском Союзе обстояло паршиво. Их почти не было. (Да и поставлять их в СССР начали только в 1942 году – тут мемуариста, видимо, подвела память. – Прим. ред.) Как не было и у Рознера в 1957 году автомобиля «Форд 8» (он упоминается в литературе о нашем герое). Была у Рознера «Победа». «Форд 8» – слишком старая модель, причем совсем из другой оперы: с его помощью передвигалась по Америке легендарная чета гангстеров – Бонни и Клайд. Иные главари преступных синдикатов питали слабость к искусству, чаще всего – музыкальному. Американские мафиози участвовали и в жизни Cotton Club, и карьере некоторых весьма уважаемых вокалистов.

В опасных связях Эдди Игнатьевич замечен не был, однако авантюризма ему было не занимать. А любовь к автомобилям настигла «царя» еще в середине 20-х. Как и страсть к легкой музыке. Как любовь к женщинам. Эдди любил легковые машины. Скорость и комфорт. Кайф! Может быть, в этом он наследовал своему отцу-каретнику? Ведь даже если Игнацы воспринимал «железного коня» в качестве конкурента, лишавшего его надежного заработка, мог ли он в принципе не питать теплых чувств к средствам передвижения? Все-таки автомобиль принял эстафету у брички в новых исторических условиях.

Однако к чему это отступление об автомобилях?

В начале июля 1957 года оркестр Эдди Рознера осваивал новую концертную площадку – Лужники. Сообщение о встрече Эдди с румынскими музыкантами попало на страницы «Московской правды». Приближался Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Торжественному открытию, намеченному на 28 июля, предшествовали международные молодежные фестивали во всех уголках страны.

Нужно было отыграть концерты в Одессе. Назад торопились: предстояло закрытие сезона в эстрадном театре «Эрмитаж» и участие в столичных фестивальных мероприятиях. Галя и Валя решили возвращаться домой поездом. На освободившиеся посадочные места в машине Рознер взял администратора Мишу Сантатура – сына Деборы Марковны Сантатур и тромбониста Андрея Хартюнова.

Дальнейшее можно обрисовать телеграфно. Шоссе близ Днепропетровска, гужевая повозка, которая долго плелась перед машиной Рознера. Эдди решил обогнать ее… Итог был весьма печален. Гибель Миши Сантатура, многочисленные переломы у Рознера и Хартюнова, которые чудом остались живы. В таких случаях принято говорить, что «Победа», «толстостенная, луженая и тяжелая», спасла седоков, ехали бы на «Жигулях»… По словам дочери Валентины, Рознеру помогла его привычка держать руль сверху сразу двумя руками. Невдалеке от шоссе находилась больница, куда и определили маэстро. Пока суд да дело, труба нашего героя и некоторые личные вещи исчезли с места происшествия.

Едва прибыв в Москву, Галина помчалась в Днепропетровск. Фестиваль открылся без Эдди.

На восстановление ушли месяцы. Перелом ребер и раздробленная коленная чашечка правой ноги – проблемы серьезные. Куда более серьезная проблема – зубы. Рознер без трубы – не Рознер, а что такое трубач без четырех передних зубов? Разрушительную работу цинги довершил грузовик, с которым столкнулась «Победа».

Скрипач Борис Соркин вспоминает:

«То, что произошло потом, я не могу назвать иначе, как подвиг. Рознер заново научился играть на трубе, применяя так называемую “бесприжимную постановку”, то есть без опоры на зубы».

«Если летчик Маресьев научился танцевать на протезах, то я смогу играть со вставными зубами», – думал «царь».

Эдди упражнялся, готовя себя к очередному «дебюту», но никак не мог решиться на него.

Юрий Диктович:

После аварии он даже не брал трубу на сцену. А у нас работал танцор Гриша Зернов. В одном из концертов, когда оркестр играл «Сент-Луис блюз» и уже близились такты, в которых Рознер раньше играл свое соло, «царь» услышал, что кто-то его окликнул из-за кулис. В кулисе стоял Зернов. Крикнув: «Эдди, Эдди, лови», он бросил Рознеру трубу. Рознер поймал инструмент и… заиграл. Все получилось! Публика пребывала в полной уверенности, что так и было задумано.

Впоследствии некоторые коллеги Эдди по джазовому цеху, например работавший на Всесоюзном радио один из первых руководителей будущего ансамбля «Мелодия» Владимир Чижик, специально приходили послушать Рознера, чтобы восхититься тем, как играет «беззубый» трубач.

Врачи помогли «царю» сохранить и фирменную улыбку, и фирменный стиль… Только верхние ноты все чаще отказывали в верности тому, кто раньше так легко покорял их…

Вокальный квартет 4Ю. Слева направо: Ю. Диктович, Ю. Бронштейн, Ю. Маковеенко, Ю. Осинцев

Накануне фестиваля 1957 года чиновники от культуры шарахались из стороны в сторону: что делать с джазом? Больше джаза – небезопасно, меньше джаза – иностранцы не поймут. Ведь даже товарищам огурцовым хочется, чтобы их подопечных хвалили. Похвалят подопечных – перепадет и начальству. Тем более когда все флаги в гости к нам, и не дошлый американец с камнем за пазухой, а безобидный скандинавский пианист, какой-нибудь Герд-Уве Андерсен в газетном интервью невзначай обронит:

– У нас существовало мнение, что в СССР не играют джазовой музыки. Но мы убедились, что это не так. То, что довелось услышать, превзошло все наши ожидания. Огромное впечатление производит то, что все оркестранты играют очень точно без нот. У нас тоже иногда оркестры играют без нот, но обычно это длится не более 15–20 минут. А здесь исполнение длилось с 8 до 11 часов вечера. Большое впечатление производит сама обстановка концерта, его оформление, а игра Э. Рознера на трубе – мировой класс.

«Стараемся, создаем настроение», – мог бы ответить С. И. Огурцов. Но Эдди нет на фестивале…

В фестивальных рамках, как вспоминает музыковед Аркадий Петров, «состоялся Международный конкурс эстрадных оркестров, в котором участвовали также околоджазовые и чисто джазовые коллективы». Пока Рознер лежал в больнице, молодежный джаз-оркестр ЦДРИ под руководством Юрия Саульского удостоился серебряной медали.

В литературе иногда встречается другое название этого биг-бэнда – «Первый шаг» («Первые шаги»). На самом деле так называлась экспериментальная студия художественной самодеятельности при Центральном Доме работников искусств. В нее, несмотря на колоссальный конкурс, удалось поступить многим: Савелию Крамарову, который тогда учился в лесотехническом, вокальному ансамблю «Четыре Ю» – квартету будущих летчиков. «Потом из этого, казалось бы, абсолютно самодеятельного коллектива вышло звезд больше, чем из соответствующих институтов», – комментирует участник квартета Юрий Диктович.

Молодые оркестранты ЦДРИ (биг-бэнд был составной частью студии) тоже делали свои первые – музыкальные – шаги, и это были семимильные шаги в сторону профессионального и современного джазового исполнительства. Однако суть не в названии. Второй шаг биг-бэнду сделать не дали. В прессе появилась статья Марины Игнатьевой «Музыкальные стиляги», после которой оркестр был расформирован. Разгромная статья напоминала разнос Грошевой. Два года Саульский не мог никуда устроиться, выйдя на «вольные хлеба».

Тем временем в стране произошли кое-какие примечательные события. Летом 1959 года по случаю визита вице-президента США Ричарда Никсона в Сокольниках организовали американскую национальную выставку. Посетив экспозицию, Хрущев пообещал вице-президенту в недалеком будущем показать оригинальное художественное творение – «кузькину мать». Осенью американцы особенно опасались кузькиной матери, полагая, что она прибудет вместе с Хрущевым. Однако за все время поездки первого секретаря ЦК КПСС по североамериканским Соединенным Штатам кузькина мать так и не появилась. Вместо ответного визита американского президента Эйзенхауэра американцы прислали самолет-разведчик. Самолет, разумеется, сбили, пилота Пауэрса отдали под суд. Выражаясь в духе Жванецкого, какой там джаз, когда такое обострение международной обстановки!

Следующим сигналом была маленькая заметка В. Зака в журнале «Советская музыка». В ней оркестру Рознера вменялось старое прегрешение: пошлость. У рецензента самого главного музыкального журнала страны не нашлось для Эдди почти никаких добрых слов. Всё не нравилось суровому критику: «претенциозный опус современного американского композитора», «унылая песенка “Ты ждешь меня”, воскрешающая стиль давно отзвучавших граммофонных шлягеров 20-х годов, набивший оскомину интимный шепоток в песне Рознера “Не знаю” (неужели красивая и новая джазовая баллада “Ты как песня” с развернутым соло трубы, ее пели Майя Кристалинская и позже – Нина Бродская, успела набить оскомину?), назойливое “Восточное танго” (без автора) навевает тоску».

Дальше в том же духе: в джазовых инструментальных пьесах «неприятно подавляет крикливая, порой грубая звучность медных духовых». Фантазия на темы Дунаевского, которую еще недавно так хвалил Александр Медведев, «сыграна небрежно».

В разительном контрасте с упомянутой публикацией была рецензия на гастроль оркестра в Новосибирске: «Хорошо продуманная программа, не отягощенная длинными конферансами и скучными песнями, несколько по-настоящему оркестровых номеров – все это производит отрадное впечатление».

Но до Москвы сибирские слухи не долетали.

В оркестре Рознера играют без нот! Зал театра «Эрмитаж». Август 1958