Текст книги "Проклятие египетской жрицы"

– А как же ее муж? – после чая Мишель пришла немного в себя.

– Ты видела того мужа? Сначала был мужик как мужик, а сейчас посмотри не него. На зоне был бы первой невестой! Не поверишь, за два года в бабу превратился. Не иначе, дохимичился в своей секретной лаборатории! Целыми днями там со Стивом пропадает! А Марго, шалаве, только этого и надо! И ведь как красиво устроилась, сучка! Когда в биоблоке кто-то работает, над дверями красный фонарь горит, совсем как в публичном доме! – расхохотался Сеня. – Вот она и не теряется. На модуле красный фонарь – у нее публичный дом! Фонарь пожелтел – значит, началась дезактивация и минут через пятнадцать работнички наружу выйдут. Смекаешь?! За это время от любовничков и уже следа не останется!

– А она что, совсем не работает? – голос Мишель стал полусонным, похоже, она опять отключалась.

– Ну, это смотря что называть работой! – гоготнул Сеня. – Если поддержку боевого духа солдатиков нашей точки, – тут он с грохотом поставил локоть на стол, сжал кулак и выразительно напряг руку, – то тут ей равных нет! А если занятие наукой, то это большой вопрос! По мне, так что ей там делать? Она же как закончила фармацевтическое училище, так ее папаша сражу же пристроил в армейское аптечное управление бумажками шуршать! А здесь шуршать нечем, кроме мини-юбки! Хотя как знать, время от времени и она в белом халатике рассекает.

Сеня ткнул бычок в консервную банку и опять уставился в этикетку «шпроты рижские». Он потянул следующую папиросу в рот и замер на полпути.

– А ведь рижанин, следак ейный, – он кивнул на задремавшую переводчицу, – тоже через руки Марго прошел! – и треснул кулаком по столу так, что его импровизированная пепельница подпрыгнула, а беломорина сломалась.

Мишель вздрогнула и неожиданно вспомнила, что не задала мой вопрос.

– Сеня, – сказала она заплетающимся языком, – а почему ты с Рикки париться не пошел?

– Почему? А я объясню почему!

Его громогласные объяснения и удары по столу могли привлечь внимание коменданта. Я показал Сене, что тоже хочу курить и потащил его на крыльцо.

– Ты не обижайся, Микола! – он похлопал меня по плечу. – Тут странные вещи происходят, поэтому береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет! – он рассмеялся и закашлялся.

Выбросив сломанную папиросу, он достал две новые, сунул их себе в рот и обе прикурил.

– Когда это все тут начиналось, рассказывают, что была здесь одна бригада, которая пробы собирала, как и ты, – он дал мне одну из прикуренных папирос, – ушли они на болота с палаткой, с аквалангами, со всеми делами. Ну, в общем, чтобы время на ходьбу туда-сюда не тратить, на болоте жили! Через три дня вернулись со всеми пробами, все чин чинарем, отчитались и в баню. Час их нет, два нет, через три часа хватились, а баня изнутри заперта и не отзывается никто! Дверь выломали, а они все бездыханные на полу скорчились! Кто-то трубу раньше времени перекрыл, вот и угорели. Самый здоровый из них, который аквалангистом был, двух других за ноги мертвой хваткой держал. Те, видать, дверь хотели открыть, а он им не давал, да за ноги оттаскивал. Ну, решили следаки, что один угорел, да с катушек съехал, и остальных за собой потянул. – Сеня замолчал на целых две затяжки. – А я думаю, – продолжил он, – аквалангисту тому еще на болоте крышу снесло, когда он тину черпал! Так что не обессудь, Микола, в баню я с тобой не пойду!

– Что здесь происходит? – послышался за спиной голос коменданта. – Одна там вся в соплях валяется, другой тут чушь несусветную несет!

– Так, это, Сан Саныч, поминки ведь! – Сеня вскочил, плюнул в ладошку и затушил папиросу.

– Где выпивку взяли?

– Так Марго дала, на помин души!

– Которой из них? Ты, небось, тут уже про горы трупов насвистел? Сколько раз тебе говорил, помалкивай в тряпочку – здоровее будешь!

– Так Микола все равно ж по-нашему ни бельмеса, а как же на поминках, да молчком?

– Рикка ладно, а переводчица его?

– Так ты ж сам, Сан Саныч, видел, что в отключке она! Да не узнает никто ни о чем, чего ты переживаешь? Закроют нас к зиме по-любому, а там хоть трава не расти!

– Закроют, если международного скандала не раздуют! Два трупа-то иностранных! Да еще собутыльника твоего нового Нильс, придурок, на болота отправил!

Я спиной не видел, но комендант, наверное, кивнул на меня.

– Сейчас он там в тине надрызгается, и где нам потом его искать? – Сан Саныч смачно сплюнул. – Из какого омута вылавливать?!

– Типун тебе на язык, начальник! Микола хороший парень! Не чета другим буржуям! Ты ему акваланг не дал и молодец! А в земле пусть копается, авось пронесет!

Я сидел, тянул «Беломор» и боялся обернуться. Они не должны были видеть мои расширенные от ужаса глаза! Если бы не папироса, даже не знаю, как бы я справился со своими нервами.

«Ладно, третий день прошел и хрен с ним! В бане не угорел – уже хорошо! Пока в болоте топиться не потянуло, надо идти Мишель выручать, а то с пьяных глаз ляпнет что-нибудь лишнее!»

Глава 10
Хуторянка

Комендант не соврал. Моя переводчица была конкретно заревана, хотя, когда мы с Сеней уходили, она мирно дремала. Сейчас Мишель сидела, уронив голову на руки и сквозь сон тихо всхлипывала. Из ее тонкого арийского носика свисали прозрачные ниточки.

– Вот это я понимаю! – послышалось за моей спиной. – Настоящие поминки!

– Пусть сами разбираются, – проворчал в ответ комендант. – Отправляйся, Сеня, спать!

– Так у меня там транзистор!

– Какой транзистор в час ночи?!

Когда коридор опустел, я сходил в свою комнату и отыскал носовые платки, которые мать всегда незаметно подсовывала мне в дорогу. Я скомкал один из них и, стараясь не разбудить Мишель, положил на стол возле ее руки. Потом отошел к помойному ведру и с шумом бросил в него злосчастную банку из-под шпрот. За спиной зашевелились, и послышался громкий всхлип. После звука высморканного носа я повернулся к столу.

– Начальство спит – служба идет! – прошептал я и улыбнулся.

– Вы ушли, а мне так хреново стало! Как поняла, что все мечты о нормальной жизни коту под хвост и что жизни этой, нормальной, уже никогда не будет, так себя жалко стало!

Передо мной сидела обычная деваха, без властно сжатых губ и презрения к окружающим, и откровенно жалилась на свою тяжелую женскую долю.

«Рюмка мартини да стопка малиновой эссенции – вот бронебойное средство против снежных королев!» – подумал я и протянул ей руку. – Пойдем, я провожу тебя, а то сейчас Сеня вернется за своим транзистором!

Я взял ее влажную ладонь и повел к выходу.

– Мы куда? К забору? Информацией делиться?

– Забудь! Сегодняшняя информация нам обоим известна, а переваривать ее мы будем завтра, на свежую голову.

Мы вышли на улицу. После спертого и прокуренного воздуха кухни свежая ночь закружила голову. Во всяком случае, Мишель покачнулась.

– Где вы тут моетесь?

– Вон кран под навесом, – показал я на угол барака, – но горячей воды нет!

– Какая есть, мне тушь смыть, а то глаза щиплет, сил нет.

Пока она мылась, я облегчился в кустах, как учил Сеня. На обратном пути я столкнулся с посвежевшей Мишель, которая шла от биотуалета.

– А у Сени разрешение спросила?! – я с наигранным испугом посмотрел на крыльцо.

Она наконец улыбнулась и взяла меня под руку:

– Давай все же пойдем к забору. У меня есть для тебя информация. Пошли, пока я не передумала!

Вдоль забора росла крапива и лопухи с репейником. Тот, кто косил бурьян, а был это, наверняка, работник, на котором здесь все держалось, до самой ограды не доходил. Скорее всего, боялся зацепить косой за железную сетку, а может быть, использовал двухметровую крапиву как естественный камуфляж. Мы прошли вдоль забора метров десять, когда Мишель начала свой рассказ.

– Ты будешь вторым человеком, кому я это рассказываю!

– Ну вот! – я состроил кислую физиономию. – Быть вторым – мой удел!

– Все шутишь! – она грустно улыбнулась. – Ну если тебе так будет легче – ты первый мужчина, которому я это рассказываю!

Сказано это было с такой внутренней болью, что шутить сразу расхотелось.

– Извини! – я легонько похлопал ее по пальцам, лежавшим на моей руке.

– Ничего, я уже начинаю привыкать к тебе. – И быстро поправилась: – К твоей манере общения! Наверное, поэтому я и хочу, чтобы ты знал правду! Да и вообще, сегодняшний вечер мне на многое открыл глаза. Я ведь ехала сюда с одной только целью – убить того, кто убил мою последнюю надежду! – она отвернулась и достала знакомый носовой платок.

Я понял, что она не шутит, но в ее страшных словах не было той злости, с которой они должны были прозвучать.

– Прости, сначала я не думала о тебе, да ты мне, если честно, и не понравился, особенно после твоей выходки в самолете! Потом я решила, что дам тебе уйти с туристами, чтобы тебя не потянули вслед за мной как соучастника. А сейчас, – она запнулась, – никакого убийства не будет!

– Уф-ф-ф! – я не удержался и шутливо смахнул несуществующие капельки пота со лба.

– Не надо! – попросила она. – Я говорю серьезные вещи!

– Прости, сорвался! – теперь я уже не похлопал, а нежно погладил ее по пальцам, лежавшим на моей руке. – Когда я смущаюсь, я всегда прячусь за маской клоуна.

– Ты умеешь смущаться? – она посмотрела на меня. – Вот это новость!

Она споткнулась в темноте и схватилась за меня свободной рукой. Когда мы развернулись и пошли в обратную сторону, она уже держалась за меня обеими руками, сцепленными в замок на моем локте. С каждым шагом я все больше чувствовал ее вес, и рука, на которой она висела, начала предательски разгибаться.

– Ты устала, давай в комнате договорим? – предложил я.

– В комнате я не смогу! Мне некуда будет прятать глаза.

Я молча кивнул и тоже сцепил пальцы замком. Поддерживать ее стало легче. Она, похоже, не замечала моих физических страданий.

– Не знаю, чем могла разгневать судьбу двенадцатилетняя девочка, чтобы наказывать ее в самый светлый праздник?! – она глубоко вздохнула. – Случилось это ровно двадцать лет назад. Вся Эстония тогда справляла Янову ночь. У нас это любимый народный праздник! Его празднуют много-много лет и справляют в самую короткую ночь года. У нас на хуторе зажигали костер, пели, танцевали, качались на качелях, пили домашнее пиво и ели шашлык. А когда наступала полночь, все начинали прыгать через костер. И я прыгала. Уже тогда я была самая ловкая среди детворы. Но с той ночи, – она сделала ударение на слове «той», – я уже никогда не прыгала через костер. А когда стала курсантом полицейской академии, а потом и в самой полиции, я всегда брала дежурство в этот день.

Она надолго замолчала, видно, собиралась с духом. Ее сильные руки больно сжимали мне локоть, но я терпел, боясь нарушить ее рассказ.

– В ту Янову ночь у нас в гостях был друг моего отца с соседнего хутора. У него жена недавно родила двойню, и он оставил семью дома. Весь вечер он не сводил с меня глаз, а я тогда только-только начала заглядываться на мальчишек. В то время мне очень нравился Оскар, студент, работавший у отца на каникулах. Но он меня не замечал, а обхаживал мою старшую сестру. А тут вдруг взрослый дядька – и такое внимание. Я, дурочка, и обрадовалась: «Если я могу нравиться взрослым, значит, и Оскар меня скоро заметит!»

Когда все ушли прыгать через костер, сосед поманил меня. «Ты, – говорит, – такая взрослая уже, а сидишь за детским столом, иди, – говорит, – посиди, как взрослая». И посадил меня к себе на колени. Я как на стол-то глянула с высоты, так и взаправду себя взрослой почувствовала. А он мне еще и пива налил. «Пей, – говорит, – сегодня праздник, в праздник можно, а особенно таким взрослым девочкам, как ты!» Хлебнула я пива, потом еще, и так мне весело стало! «Пойдем, – говорю, – через костер прыгать, пусть Оскар посмотрит, какая я взрослая да ловкая!»

«Пойдем, – отвечает, – да только сначала потренироваться надо!» И начал он меня своими крепкими руками подкидывать. А у меня в груди все замирает, и голова кружится. Потом чувствую, что панталончики у меня от подкидываний этих съехали. Я хотела их подтянуть, да чувствую, что их кто-то в обратную сторону тянет!»

Тут Мишель остановилась и тяжело задышала. Она отвернулась в сторону вышки. На фоне светлого неба отчетливо вырисовывался силуэт часового.

– Потом были только боль и стыд! Стыд и боль! – разрыдалась она. – И ненависть ко всем сволочам!

Она вдруг сильно оттолкнула меня и понеслась к нашему бараку. Я не устоял на ногах, и сетчатое ограждение вместе с бурьяном приняли меня в свои объятья. Пока я выбирался из крапивы и вытаскивал из волос репейник, у нашего крыльца зашумела вода. Подойдя поближе, я увидел, что Мишель сидит на корточках под включенным краном. Холодная струя била ее по макушке и стекала по волосам прямо на одежду. Небольшая лужа уже колыхалась в подоле ее юбки.

– Помоги вытащить репейник! – я тоже присел на корточки и повернулся к ней спиной: «Ну, давай же! – внутренне подбадривал ее я. – Выбирайся из своих переживаний!»

Я с облегчением почувствовал ее пальцы на своем затылке. Она нащупала шарик репейника и что было сил дернула.

Я чуть не взвыл от боли, но мужественно стерпел.

– Больно? – дрожащим голосом спросила она.

– Ни капельки!

– А чего дернулся?

– Так капельки!

– Какие капельки?!

– Какие?! Ледяные! С твоих рук и прямо мне за шиворот!

– Извини! – она попыталась вытереть ладони о кофту и застыла, поняв, что кофта вся мокрая.

Я повернулся и протянул ей руку.

– Хватит моржевать! Мне от одного твоего вида холодно!

Хотя здесь я врал. От ее вида меня бросило в жар! Промокшая насквозь кофта облепила ее грудь, проявив то, что должно быть скрыто от чужих глаз. Косые лучи лампы дневного света падали из-под козырька крыльца и усиливали эффект. Смешиваясь с белизной ее кофты, они превращали ее стройное тело в одну из гипсовых девушек, населяющих Летний сад в Питере. В моем далеком отрочестве сувенирные фотографии тех девушек были единственным источником познания обнаженной женской натуры. И вот сейчас, совсем как в моих неприличных подростковых мечтах, одна из них ожила! Она даже взяла меня за руку!

Мишель вылезла из-под бегущей воды и, вся дрожа, попыталась закрутить кран. Я положил ладонь поверх ее трясущейся руки, и вместе мы закрыли воду.

– Ты теплый! – сказала она, но прижиматься ко мне, как это бывает после таких слов в кино, не стала.

– Давай в дом, быстро! – я подтолкнул ее сзади.

В комнате я бросил ей свое полотенце и выдвинул из-под кровати чемодан.

– Бери все, что понравится! Здесь половина вещей еще ни разу не надеванных! А я пока пойду, чайник поставлю.

В комнате Клавдии было все так, как мы оставили, короче, полный бардак. Я прибрал со стола. Хлебец со шпротиной, который предназначался покойному, я кинул в форточку: «Птички съедят!»

Чайник вскипел, а Мишель все не появлялась.

– Гостиничный сервис! – я постучался и зашел к себе.

Мишель лежала на бывшей кровати Марго, натянув до подбородка одеяло. Мокрая одежда висела на спинке и под ней уже образовалась лужа.

– Сходи за моими вещами, – жалобно попросила она, – ключ на тумбочке.

– Пей, пока горячий! – я поставил чай рядом с ключами. – Какая твоя дверь?

– Вторая направо. Чемодан под кроватью.

Я взял ключ, на его место положил свой.

– Закройся, пока я хожу. Не дай бог, Сеня завалится! И перебирайся на мою кровать, эта уже небось вся мокрая!

По пути к американскому модулю я впервые обратил внимание на тусклую красную лампочку над входом в биоблок.

«По уму, надо бы ее на дверь Марго перевесить! – подумал я. – Так было бы правильнее!»

Под красным светом сидел часовой. Заслышав шаги, он встал, но, разглядев меня, снова опустился на ступеньку.

«А как же приказ курсировать между дверями и био– и химблоками?! – подумал я, проходя мимо. – Значит, в мой химблок заходи кто хочет, бери что хочешь?! А у меня там, между прочим, опасные болотные пробы!»

Отчитывая про себя часового, я поднялся в американский модуль. В коридоре горел свет. Первая комната налево была душевая, направо туалеты.

«Хорошее у моей переводчицы соседство! – с сарказмом заключил я. – С одной стороны туалеты, с другой «стриптиз-бар», как я назвал комнату Марго. Теперь понятно, почему Мишель проигнорировала мой вопрос, где ее комната, когда мы шли на коктейльную вечеринку к Марго».

За соседней дверью послышались мягкие шаги.

«Легка на помине!» – Хорошо, что ключ я вертел на пальце.

Быстро отперев дверь, я нырнул в комнату. В коридоре послышался скрип половиц. Я уперся спиной в дверь.

– Что, подруга, тебе тоже не обломилось? – раздался пьяный голос Марго, и по двери пробежала барабанная дробь ее пальцев. – Поделись! Я пойму.

Ручка двери поползла вниз. Я что было сил уперся спиной в дверь, а ногами в пол.

– Ну, как знаешь! А то давай, поможем снять напряжение друг другу! Мальчишечки на вышке такого еще не видели! – с придыханием проворковала она.

Половицы в коридоре опять запищали. Я выдохнул и закрыл дверь на замок. Перед тем как включить свет, задернул шторы. Застеленная кровать была у стены, общей с комнатой Мезиных. Под ней я нашел раскрытый чемодан. Еще по пути сюда я решил, что копаться в нем не буду, а возьму целиком. Я захлопнул его и медленно потянул молнию. До конца застегнуть не получалось. Что-то защемилось, и молнию заело. Разбираться не было времени. Я подошел к двери и прислушался. Марго топталась в своей комнате, но у самой двери. Выключив свет, я на цыпочках подкрался к окну и тут впервые заметил, что на тумбочке что-то моргает. Ноутбук!

«Выйду в скайп, позвоню Танюшке!» – обрадовался я и открыл компьютер.

Рано радовался. Вспыхнувший экран предлагал ввести пароль!

В расстроенных чувствах я закрыл ноутбук и открыл окно. С улицы пахнуло жаром.

«Кондиционеры тут, что ли?»

Поставив чемодан на подоконник, я перекинул ногу на улицу, совсем как неделю назад у Танюшки дома.

«Как она там без меня? Поди, папаша муштрует вовсю! Надо ее спасать из этой казармы!»

Как и неделю назад, я выглянул на улицу. В этот раз не дым курящего Танюшкиного отца, а вид часового на вышке загнал меня обратно. Выбора не оставалось. Я тихо выскользнул в коридор, но не рассчитал. Предательский чемодан подтолкнул дверь, и та распахнулась. Я едва успел поймать ее и не дать стукнуться о стену. Поймать-то поймал, но ключ выронил. Тут чемодан исправился и смягчил падение ключа. Я прислушался. Вроде было тихо, однако поручиться не мог, мешал стук сердца в ушах. Я нагнулся за ключом, стук в ушах усилился. Похоже, дверь стала закрываться и уперлась в мою задранную кверху задницу.

«Хотя погодите! Дверь – вот она! Чемодан ее держит и не дает закрыться!»

– Ты к Мишель переезжаешь? – послышался мягкий голос Марго. Я обернулся и глянул снизу вверх. Она стояла в сногсшибательном пеньюаре, положив обе руки на мои ягодицы. Снизу были хорошо видны ее чуть полноватые бедра. Край шелковой сорочки под пеньюаром закрывал самое интересное, но вид и так был соблазнительный донельзя! Марго как будто поняла, что красота ее тела еще не до конца оценена. Она оперлась о мои ягодицы и приподнялась, чтобы заглянуть в комнату.

– А где же Мишель? – невинно поинтересовалась она, понимая, что приподнялась как раз настолько, чтобы открыть моему взору то, что скрывал подол сорочки.

– Раз Мишели нет, идем ко мне? – жарко зашептала она. – Не пожалеешь! – она принялась наглаживать мои ягодицы. – Я знала, что еще увижу тебя сегодня! Это судьба! Не зря мое мартини попросилось наружу именно сейчас!

Тут она изловчилась и засунула руки в задние карманы моих джинсов. Я тут же почувствовал жар ее ладоней.

– Что там у нас лежит? – Марго начала наглым образом ощупывать мой напрягшийся зад, как будто девушкой был я.

«Долго еще будешь стоять раком?» – прикрикнул я на себя и распрямился.

Натяжение джинсов на моей заднице ослабло, и у Марго появилась возможность для маневра. Ее руки заходили ходуном.

– Какая упругая попочка! – задохнулась она от возбуждения.

Я резко развернулся. Соблазнительница ойкнула. Она не успела выдернуть руки из моих карманов, и в коридоре возникла необычная скульптурная композиция. Неестественно изогнутая женщина упиралась подбородком в живот смущенному мужчине и смотрела широко раскрытыми глазами на ажурную лямку лифчика, торчащую из чемодана.

Я подхватил Марго за бок, чтобы она не упала. Лежа на моем локте, она высвободила руки и повернула свое упругое тело так, что ее грудь оказалась в моей ладони. Ее напряженный сосок как будто нажал волшебную кнопочку, и пальцы сами собой сложились в пригоршню.

«Без лифчика! – тупо подумал я. – А ведь когда мы уходили, он был. Точно был!»

– Как хорошо! – выдохнула Марго и прижала мою руку к себе.

Она тут же распрямилась, поймала мою вторую руку и положила на другую грудь. Ключ, который я только что поднял, снова упал, тихо звякнув о деревянный пол.

– Так это, значит, Мишель к тебе переезжает? – заглянула мне в лицо бесстыдница. – Знаешь, а я не против, но право первой ночи мое!

Она взяла меня за руки и, как бычка, завела к себе в комнату, открыв дверь спиной, а захлопнув ногой. Все так же спиной вперед она плюхнулась в кресло, и я приземлился на ее крутые бедра, стукнувшись при этом коленями о подлокотники.

«Похоже, в этот раз танец живота на чьих-то бедрах придется исполнять мне!» – вспомнил я свои невинные шалости в Финляндии.

А Марго уже расстегивала мою рубашку. Ее озорные пальцы проворно бегали по моей груди и животу. Потом спустились вниз и добрались до моих ягодиц.

– Какая попочка! – опять прошептала она.

Я начал съезжать вниз по ее шелковому белью. Выбора не оставалось. Я перестал ласкать ее налившуюся грудь и схватился за спинку кресла. Она тем временем расстегивала мои джинсы. Когда молния наконец поддалась, она подбила мои руки снизу, и я скатился на пол, успев ухватиться за подлокотники. Марго нетерпеливо отцепила мои пальцы, и я завалился на спину. Она встала и без видимых усилий начала вытряхивать меня из джинсов.

Я лежал и завороженно смотрел, как в процессе вытряхивания покачивается ее соблазнительная грудь. Мои мысли были где-то далеко, если в тот момент у меня вообще были какие-нибудь мысли. В забытье я не сразу понял, что прекрасная амазонка уже оседлала меня и готова сдернуть сбрую с моего коня. Я надул живот, стараясь побыстрее коснуться разгоряченной наездницы. Как только я уперся в ее лоно, она простонала и отпрянула назад.

– Нет, я так не могу! Слишком много мартини отвлекает мою девочку! – она с трудом поднялась, на мгновенье сжала покатые бедра и исчезла.

Хлопок двери стал возвращать меня в действительность. Перекрещенные ноги, страдальческое выражение лица, молящий шепот: «Не дави!»

Еще не вполне соображая, я огляделся. Под кроватями было пусто: «Чемодан!»

В одних трусах и рубашке я выбрался в коридор.

– Куда?! – из комнаты с биотуалетами показалась голова Марго.

Я показал на чемодан.

– Никуда он не денется, возвращайся в комнату! – она энергично замахала рукой, жестами загоняя меня обратно в стойло.

Я стоял, слабо соображая, чего она хочет. Тогда она выскочила и затолкала меня в комнату вместе с чемоданом.

– Сидеть! – показала она на кресло и что-то схватила с тумбочки.

Дверь за ней захлопнулась, два раза щелкнул замок. В тот момент, когда она выскакивала в коридор, ее пеньюар распахнулся, и мой зрительный орган успел зафиксировать приспущенные трусики, растянутые округлыми бедрами. Мозг медленно обрабатывал полученную информацию.

«Танюшка!» – в голове все встало на свои места.

Я быстро натянул джинсы. Не застегиваясь, бросился к выключателю. В наступившей темноте нащупал ручку чемодана. Окно. Подоконник.

«Плевать на охранника на вышке! – я помчался прочь от американского модуля. – Что это было?! Вот и не верь после этого в «Шемаханскую царицу» и женские чары! А ведь я был там настоящим зомби! Если бы не Танюшка, эта хищница съела бы меня с потрохами!»

Рубашка развевалась на ветру. Джинсы спадали, и мне приходилось придерживать их рукой. Я глянул на вышку. Часовой стоял, где был. Прожектор не включился и боевую тревогу никто не объявлял. Однако, огибая спецмодуль со стороны химблока, где не было часового, я на бегу заметил свет, которого не было раньше. Забежав за угол нашего барака, я сразу же выглянул с другой стороны, пытаясь определить его источник. Часовой возле биологического отсека уже был на ногах, и его было видно намного лучше, чем раньше.

«Ага!» – лампочка над ним больше не была тускло-красной.

Как взошедшее солнышко, над часовым сиял оранжевый нимб. Стало понятно, почему бегущий от окна Марго человек не вызвал переполоха: часовые были отвлечены скорым появлением Мезина с американцем!

«Кстати, а что было со шторами, когда меня пытались изнасиловать?! – я покосился на вышку. – А не все ли тебе равно? Ты же не будешь травиться техническим спиртом, даже если Виталик со товарищи видел ваши игрища с Марго?!»

И тут мне пришла неожиданная мысль: «А действительно, какой мужик, ну пусть парень, будет считать зазорным, что на нем покаталась такая женщина?!»

Наконец, отдышавшись, я привел себя в порядок. Подождал выхода Мезина с американцем – теперь я знал Стива в лицо – и пошел к себе. Дверь была не заперта, но я все равно постучался. Мишель все так же лежала на кровати Марго.

– Не спишь? – тихо спросил я.

В ответ донеслось тихое дыхание, иногда прерываемое всхлипами. Я подошел к изголовью. Мишель спала. Ее голова белела в темноте обмотанным полотенцем. Чай был выпит. Ключ лежал там, где я его оставил. Я поставил чемодан и посмотрел на свою кровать. Скрипеть рассохшимися досками не хотелось, да и думалось лучше стоя. Мишель вздрогнула. Похоже, время от времени ее пробивал озноб. Я аккуратно накинул на нее свое одеяло и открыл окно. Жаркий воздух летней ночи тут же зашел в комнату. Я выглянул на улицу. Оранжевый свет погас. В наступившей темноте часового было не видно.

Решение пришло само.

«И Мишель не буду стеснять, и займусь ее работой, пока она недееспособна!»

Я запер дверь изнутри и оставил ключ в замке. Вернулся к окну и вылез на улицу. Прикрыв за собой раму, я в обход отправился в сторону американского модуля. С другой стороны бараков тропинок не было, зато часовой с вышки не мог меня видеть. Я подкрался к крыльцу. В модуле шумел душ. Кто-то прошел по коридору.

«Интересно, куда Марго дела оброненный мною ключ? Что, если она закрыла комнату? – я вспомнил, что оставил окно в комнате Мишель открытым. – Все идет к тому, что я превращаюсь в форточника!»

Я прошмыгнул мимо крыльца и оказался в секторе обзора с вышки. Но поскольку Мезин, скорее всего, не одобрял выставление семейной жизни напоказ, их шторы были плотно задернуты и под окном было темно, насколько может быть темно белой ночью. Часовой поднес бинокль к глазам, но глядел совсем в другую сторону. В дежурке работал телевизор, и можно было смотреть «немое» кино.

Я пошире открыл раму и нырнул в окно переворотом через голову, как когда-то учили морпехи. Не будучи щепетильным, как Мишель, я завалился на ее кровать и с облегчением стянул джинсы. Жесткая, еще не разношенная ткань натерла нежные части тела, и теперь они горели. Пошарив в тумбочке, я нашел какой-то крем. В темноте прочитать не смог, но пах он вкусно. Выдавив полную пригоршню, я с наслаждением стал наносить прохладную массу на внутреннюю поверхность бедер.

За этим занятием меня и застал приглушенный голос Мезина. Я не разобрал, что он сказал, зато тирада Марго долетела до меня полностью.

– Сколько можно полуночничать с этим Стивом! Тебя жена дома ждет, истосковавшаяся по мужскому теплу!

Ответа носителя мужского тепла я не разобрал.

– Хватит шептать! Нет там никого! Эта немчура слиняла к своему финну! Вон, даже ключ оставила!

За стеной произошло какое-то движение. Минутой позже раздался звук вставляемого в замок ключа. Я вмиг оказался на полу и закатился под кровать.

Дверь открылась.

«Джинсы! – вспомнил я. – Остались в ногах кровати!»

Мезин свет включать не стал. Вошел. Постоял посередине комнаты. Открыл обе тумбочки. Достал какие-то бумаги и отошел к двери. Минут пять я слышал их шуршание. Потом опять появились ноги Мезина, и бумаги вернулись на место. Дверь захлопнулась. Снова стало темно.

– Ну что?! – встретила мужа Марго.

– Странно все это! – сказал Мезин в полный голос. – У нее полно записей на каком-то скандинавском языке.

– Чего странного?! Они финны!

– Странно то, что слишком часто там встречаются имена Иманд и Герхард!

«Нехорошо получилось! – думал я, прижимая ухо к плинтусу. – Подставил я Мишель с этой катавасией с ключом!»

Слышимость здесь была отменная. Я увидел место, где из-под плинтуса пробивалась полоска света, и переместился туда.

– Забудь! Тебя жена хочет!

– Как бы проверить, откуда она? Ты заметила, у нее почти нет акцента! Интересно, где она изучала русский?

– А тебе не все равно? Герхарда она знала только потому, что на экзамене русского перевода ей попалась статья про самого геройского полицейского Таллина! Ты этого героя видел! С дамой двух слов связать не может!

– Не мог! – поправил ее Мезин. – Ну ладно, с Герхардом более-менее понятно, а Иманд здесь каким боком?

– Ну, тут совсем все просто! Он же сын известного миллионщика! Про него не только эстонские газеты писали, а наверняка, и финские!

– Может быть, может быть, – задумчиво произнес Мезин.

– Может быть, твоя жена сейчас сгорит от страсти! – послышались мягкие шаги. – Милый, ты можешь отвлечься от дел хоть на минуту?

– Посмотри на часы! Я устал!

– Да тебе ничего делать не придется! Я все устрою сама!

За стеной возникла какая-то возня. Минут через десять раздраженный голос Мезина прозвучал совсем близко:

– Я же говорил, я устал!

– А когда ты не устал?! У тебя это «устал» уже полгода длится!

– А ты думаешь, чего я в лаборатории целыми сутками пропадаю?! Вот получу нужные антитела, и все снова заработает, как раньше!

– А языку твоему тоже нужны антитела?! Он без них тоже не работает?!

Чем закончились переговоры, я слушать не стал, но, судя по начавшимся охам и вздохам, Марго добилась своего.

Я стянул с противоположной кровати матрас и подушку и устроил себе лежбище около облюбованной щели под плинтусом.

Больше разговоров за стеной не было, и я с чувством выполненного долга заснул.

На рассвете мне приснился кошмар.

– Мне сто раз надо! – кричала разъяренная Марго, и ее пеньюар развевался от бешеной скачки на мне.

Я проснулся в поту, но сон не прекращался.

– Мне повторять сто раз не надо! – кричал все тот же голос. – Да за эти деньги его уже десять раз заказать можно было!

– Вокруг нас и так уже полно трупов! – молил Мезин.

– И что?! Одним больше, одним меньше! Кто их считает?

– Успокойся, скоро все прекратится! Мы отсюда уедем, и все пройдет как страшный сон! Будем в Штатах как сыр в масле кататься! Совсем немного осталось! Но чтобы все сложилось, как мы задумали, он должен молчать, хотя бы до осени! Делай что хочешь, но он должен молчать!