Текст книги "За порогом боли"

Макс опустился на колени перед лужей с густой жижей…

…Во время службы комбат не раз заставлял своих «орлов» подолгу лежать в засаде без движения. Бывало, что он загонял их и в болота, где гнус облеплял их лица живой шевелящейся маской. Чтобы не выдать себя, они не могли шевельнуться. Часами лежа в теплой затхлой воде, вдыхая ядовитые испарения болотной мути, сгоняя комаров лишь движением век, они проклинали причуды командира, думая лишь о предстоящей стирке обмундирования. Стирке, после которой он снова засунет их к черту в задницу. Никогда, даже в страшном сне, Макс бы не подумал, что ему когда-нибудь может пригодиться эта школа…

…Преодолевая отвращение, Макс полной горстью зачерпнул густую грязь с шевелящимися в ней членистоногими, и, закрыв глаза, вымазал этой гадостью лицо. Эта «маска» была и камуфляжем и своеобразным накомарником. Потом он вошел в болото по колено и опустился в воду. Пистолет он положил на кочку, предварительно насадив на ствол пластиковую бутылку, соорудив, таким образом, импровизированный глушитель. С соседней кочки он содрал пласт мха с водорослями и, сцепив зубы, положил эту «шапку» на голову. В нос ударил запах гнили. Макс сглотнул подступившую тошноту и погрузился в воду, оставив на поверхности лишь глаза, ноздри и правую кисть, сжимавшую рукоять пистолета. Пиявки зашевелились вокруг него, бороздя воду гибкими движениями своих скользких тел. Макс начал ждать.

Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Лишь минут через пятнадцать, показавшихся Максу пятнадцатью часами, он заметил движение между стволами деревьев. Викинг шел широким шагом по горячему следу, не забывая зорко глядеть по сторонам. Его волчья поступь была твердой, пружинистой и бесшумной. Он, определенно, не первый раз был в лесу. Вот он еще раз мелькнул между елей и вдруг остановился перед поляной. Макс замер. Его сердце последний раз гулко бухнуло и остановилось, сжавшись в комочек. Струйка пота, смешавшись с болотной водой, стекла со лба. Пальцы на пистолете побелели. Помочь ему могла только госпожа Фортуна. В его руках был чужой пистолет. Он не знал, как этот «ствол» бьет – выше «яблочка», ниже, правее или левее. Может быть он, вообще, из десяти выстрелов делает девять осечек? Жизнь давала ему лишь один шанс. Перезарядить этот пистолет он не сможет. Попадать нужно с первого раза. Стрелять в корпус было рискованно – на Викинге мог быть бронежилет. Да и вряд ли маленькая пулька смогла бы его остановить. Значит – в голову.

На мгновение мелькнула мысль – а вдруг пуля срикошетит от его могу чего лба?

За стволами деревьев Макс видел лишь руки противника и автомат. И вдруг автомат затрясся, издавая плюющиеся звуки, и по пню, за которым хотел спрятаться Макс, застучал свинец. Со свистом срезались кусты, валясь наземь. Во все стороны брызнули щепки, клочья земли. Через несколько секунд все стихло. Мгновенным движением Викинг сменил магазин. Постоял пару секунд. И сделал шаг вперед.

Макс приподнял пистолет, ловя врага в прорезь прицела… … И Викинг понял! Его реакция была молниеносной, как у змеи, но он не мог обогнать пулю. Он уже поворачивался, поднимая автомат, когда Макс нажал на спуск. Как в замедленной съемке бутылка сорвалась со ствола одновременно с негромким «Бумм» и, кувыркаясь, отлетела на несколько метров. Голова Викинга дернулась назад и вернулась на место уже с маленькой круглой дырочкой на переносице. Викинг медленно осел на колени, а потом упал лицом в мох. Пуля вошла в мозг, и он умер раньше, чем его колени коснулись земли.

Макс сделал судорожный вдох и его сердце, после долгих десяти секунд, сделало следующее сокращение. Поскуливая от напряжения, он выбрался из болота, и на подгибающихся ногах подошел к Викингу. Тот был мертв. Мертв на все сто процентов.

Макс попытался вырвать у него автомат, но руки Викинга мертвой хват кой держали оружие. Чтобы освободить его, нужно было полоснуть ножом по запястью, но Макс не смог себя заставить сделать это. Он постоял несколько секунд на четвереньках, приходя в себя.

Надо было спешить. Ребята должны скоро вернуться, а в сторожке их ждет Тайсон-Али. На завтрак он им приготовил лишь «маслины» калибра 7,62.

Макс встал и пошатываясь, на автопилоте, побежал по тропинке к стоянке, оставив свой пистолет у остывающего тела Викинга-спецназовца.

Приблизившись к полянке, Макс перешел на осторожный шаг, а потом и вовсе остановился. Очень осторожно выглянул из-за кустов и никого не увидел. Либо Тайсон был в избушке, либо притаился в засаде где-то в лесу. Позволив себе подумать с минуту, Макс двинулся вперед, ежесекундно ожидая негромкого хлопка со стороны ближайших деревьев, вслед за которым придет боль. Наконец он достиг стены сторожки и привалился к ней спиной, ощущая страшную сухость во рту и отвратительный привкус, от которого мутнело в глазах.

И тут скрипнула дверь. Тайсон решил сменить позицию. «Я же забыл зарядить пистолет!» – беззвучно взвыл Макс, и тут же похолодел – пистолета не было вообше. Он остался у трупа Викинга. У Макса подкосились ноги. Из-за угла показался ствол винтовки Тайсона с глушителем. Ствол выдвинулся сантиметров на тридцать и остановился. Тайсон присматривался к болоту.

Взгляд Макса упал на торчащий из стены туристический топорик. Он оставил его здесь, когда обрубал лапник. Аккуратно он потянул его на себя. Топорик вышел из бревна, но сырое дерево скрипнуло.

Ствол винтовки дрогнул. Времени на размышление не оставалось. Стремительно, как атакующая кобра, Макс выбросил вперед левую руку, схватившись за ствол, и рванул его вверх. В ту же секунду ствол дернулся, посылая пулю в небо. Одним движением Макс вынырнул из-за угла и, описав рукой дугу и надсадно вскрикнув, обрушил топор на голову Тайсона. С глухим стуком лезвие пробило череп и застряло в нем, как в мокром пне.

Макс испуганно охнул и отскочил назад. Тайсон выронил винтовку. Его взгляд остановился и помутнел, но он, пошатываясь, остался на ногах. Кровь сплошным потоком хлынула на лицо, превращая его в кошмарную маску. Нервы Макса не выдержали, и он изо всех сил ударил Тайсона ногой в грудь, опрокидывая его наземь. Зрелище стоящего на ногах трупа было просто невыносимым. Тайсон повалился, как доска, не сгибаясь. Рядом с ним, не удержав равновесия, упал на четвереньки и Макс.

Пятясь, как рак, он стал отползать, но тут на него напала такая сильная икота, что его руки подкосились, и он ткнулся лицом в землю.

В довершение всего, с опушки ударила короткая автоматная очередь. Лишь по счастливой случайности пули прошли справа и слева, не причинив Максу вреда. Подстреленным зайцем Макс взвился в воздух. В кровь одним импульсом ворвалась лошадиная доза адреналина и в наклоне, как спринтер, почти параллельно земле, Макс рванулся в лес.

…Алик матернулся. переводя предохранитель на одиночный огонь. Выстрелом в лесу никого не удивишь, но очень немногие охотники ходят на уток с автоматом, поэтому от стрельбы очередями лучше было выдержаться.

Алик от досады стукнул автоматом по дереву. АКСУ – хорошая пушка для ближнего боя, но из-за короткого ствола его точность оставляла желать лучшего. «Ему, и правда, черт помогает!»

Алик вышел на поляну и снова выругался, рассматривая то, что осталось от его бойца. Что случилось со вторым, он не знал, но иллюзий не строил. «Опасный тип!» – подумал он, но, вопреки здравому смыслу, верх взяла не осторожность, а кипевшее внутри него бешенство и, с налитыми кровью глазами, он бросился туда, где скрылся его соперник. Его враг номер один.

Срывая дыхание, сипя охрипшим горлом, Макс бежал, лавируя между деревьями, проламываясь сквозь кусты. Футболка зацепилась за ветку, и Макс избавился от нее, разодрав от ворота до низа. Он уже выдыхался – подводило дыхание, подкашивались ноги, туманом в глазах отзывалось дикое нервное напряжение. Ни о каком отрыве теперь не было и речи, и Макс понимал, что Алик его нагонит. Нагонит и прикончит.

Выскочив на просеку, Макс побежал было по ней, но силы были на исходе, и открытое пространство не давало преимущества. Остатки работающего соображения подсказали ему выход. Не выход даже, а лазейку, оттяжку неминуемого конца на несколько минут. Макс сделал заячью «сметку» – вернулся по следу назад и, собрав все силы, прыгнул через кусты.

Тяжело рухнув на сухие сучья, Макс перевернулся на живот и, постанывая, подтянул ноги, принимая позу эмбриона и дрожа каждой клеточкой. Нет, не от страха – бояться у него не было сил. Просто руки и ноги дергались сами по себе, и это было больше похоже не на дрожь, а на судороги. Кусты, за которыми он прятался, были откровенно жидковатыми, но Максом овладела странная апатия. Даже лежа на рельсах, он бы сейчас не сделал даже слабой попытки отползти в сторону, чтобы пропустить приближающийся поезд. Как во сне он увидел, что из леса выбежал Алик, треща ветками и ревя от возбуждения. Об осторожности он и не помышлял. Впрочем, Макс был в таком состоянии, что не справился бы и с ребенком.

Алик пронесся мимо, даже не взглянув на кусты, где прятался беглец. С большим трудом Макс заставил себя встать и, пьяно шатаясь, побежал в противоположную сторону. Он не видел цели. Куда он бежит? Скоро Алик поймет, что потерял след и вернется назад. И тогда…

Позади Макс услышал взбешенный рев и оглянулся. Метрах в двухстах по просеке стоял Алик и целился в него. Неизвестно, откуда взялись силы на следующий рывок, но и их, все равно, хватило лишь на то, чтобы обогнуть находившиеся впереди кусты.

Просека кончилась. Она упиралась прямо в речку, перед которой теперь оказался преследуемый. Макс споткнулся и ползком добрался до речки. Сполз в воду, чувствуя, как она леденит разгоряченное тело так, что сердце готово было остановиться. Не вполне отдавая себе отчет в том, что он делает, Макс перебрался под небольшой обрывчик, над которым нависали ветки ивы. Ногами Макс уперся в какую-то подводную корягу, а руками вцепился в корни, торчавшие из земли над его головой. Телом он вдавился в обрыв, стараясь вжаться, а лучше всего – раствориться в нем.

Через несколько секунд над головой послышался тяжелый топот ног – Алик добрался до берега. Тяжело дыша, он оглядывался, стараясь сообразить, куда же делся тот, кого он уже, казалось, настиг.

Тело Макса было натянуто, как лук. Чтобы удержаться в неудобном положении, нужно было напрягать все мышцы, а сил и так почти не оставалось. Сухожилия были готовы лопнуть от перегрузки. Несмотря на то, что весенняя вода северной реки была обжигающе холодна, пот крупными каплями катился по лбу и, сливаясь в ручейки, стекал на вздувшиеся мышцы.

Неприятный привкус во рту разросся, сводя судорогой лицо. Это был привкус страха. Жуткого животного страха. Смерть стояла в двух шагах и искала его.

Те чувства, которые Макс пережил в предыдущих переделках, можно было назвать легким стрессом по сравнению с тем, что он ощущал сейчас.

…Что-то похожее переживают парашютисты. Почти никто не боится прыгать в первый раз – все вытесняет чувство восторга от свободного полета. Лишь на второй-третий раз приходит понимание того, что ты с невообразимой скоростью падаешь с ужасной высота, а за твоей спиной лишь кусок материи, которому ты доверил свою жизнь. Страх приходит с осознанием того, что ты на пороге смерти…

…Невыносимо медленно тянулись секунды. Макс краем глаза видел преследователя, стоявшего в пяти-шести метрах слева. Он выжидал. Макс с тоской смотрел на полосу мутной воды, тянувшуюся вниз по течению от того места, где он стоял. Оставалось только молиться, чтобы Алик не обратил на это внимание.

Нога начала соскальзывать с коряги. Макс пошатнулся и, ища опоры, наткнулся правой рукой на нож, все это время висевший у него на поясе Пальцы намертво вцепились в рукоятку. Можно было метнуть нож – Макс это умел – но он еще никогда не бросал его на поражение, и не знал, что последует за этим. Каков эффект от этого он знал лишь по фильмам, но никак не из практики. Риск был слишком велик. Да и промахнуться в его состоянии было легче легкого.

Нога продолжала терять опору. Макс напрягся изо всех сил, стараясь подтянуть ее не производя шума, но тщетно. Сейчас он упадет, подняв тучу брызг, и тогда… Макс заплакал от бессилия. Жгучие злые слезы смешались на щеках с таким же едким потом.

Алик все медлил, и через секунду Макс понял почему. Из-за поворота реки послышался скрип уключин и тихий плеск. Ребята возвращались. Алик понял это раньше и теперь дожидался их. Сейчас лодка появится и тогда заработает автомат…

Из-за зарослей ивы показался нос моторки. На носу сидел Ринат, а Кирилл был на веслах.

Макс почувствовал движение Алика, вскидывавшего свою смертоносную игрушку, и отчаянным жестом взмахнул рукой. Холодной молнией сверкнуло на солнце лезвие брошенного ножа, и Макс обрушился в воду, тут же потеряв всякое ощущение действительности.

Нож вошел Алику точно между ребер, в левую часть груди. Он тихо охнул и, непроизвольно качнувшись, нажал на курок. Пуля вспорола воду, и в следующее мгновение Ринат с испуганным воплем выстрелил. Заряд утиной дроби с пяти метров разворотил Алику живот, бросив его на землю.

Макс, едва не захлебнувшись, ползком выбрался на берег, издавая нечленораздельные звуки, и, вскарабкавшись на пригорок, уткнулся носом в землю. Ринат подошел к телу Алика и, выронив ружье, потерянно побрел в лес. Лайка, обнюхав труп, убежала за ним. Лишь Кирилл сохранил самообладание. Он пришвартовал лодку, стащил с Макса мокрые штаны, отвел его как ребенка к избушке, которая оказалась всего в ста метрах вниз по течению, заставил выпить полный стакан водки, уложил на нары и вернулся к трупу. Оттащил его в кусты и обыскал, забрав деньги, документы и карту. Извлек из раны нож, пристально посмотрел на кровь, стекавшую с клинка, пригляделся к ране и, удовлетворенно хмыкнув, оттащил тело подальше в лес. Возле избушки он проделал то же самое с трупом Тайсона и начал заниматься обедом.

Макс лежал на нарах в избушке, стеклянно глядя в темный потолок. Сначала все тело судорожно подергивалось, нервный тик поминутно искажал лицо. Воспаленный мозг изнутри жег черепную коробку, не в состоянии избавится от нечеловеческого напора эмоций. Даже полный двухсотграммовый стакан «Русской», налитый Кириллом, не помог. Расслабилось только тело, мышцы стали дряблыми и обвисли, а на лбу выступила испарина. Макс никак не мог собрать свои мысли. Они бессвязными роями носили в его голове и ускользали, не давая зацепиться ни за одну. Это были даже не мысли, а горячий набор видений, таких ярких, что они граничили с галлюцинациями, и неуловимых, как сновидения. Минут через десять Мане провалился в сон, больше похожий на обморок…

Кирилл колдовал над ухой. Он сварил рыбу, аккуратно извлек ее из котелка и, завернув в лист лопуха, отложил в сторону, бросил в жирный, но прозрачный бульон крупно порезанную картошку, потом кругляшки лука и горсть пшена, а «под занавес» добавил грамм пятьдесят водки, зелени и специй, и отставил в тень остывать. Позади скрипнула дверь, и Кирилл бросил, не оборачиваясь:

– Ну, что? Оклемался?

Макс хрипловато усмехнулся:

– Да уж! Еще немного, и мне уже никогда не надо было бы бриться.

Что-то в его тоне не понравилось Кириллу. Он обернулся, посмотрел на Макса, и, наткнувшись на горящий воспаленный взгляд с темными провалами вместо зрачков, нахмурился. Он уже видел такой взгляд. Видел не раз, там, «за речкой», как они говорили. И ничего хорошего такой взгляд не сулил.

…На войне не бывает легко. Но самые тяжелые бои – это первые и последние. Последние – потому что боишься нарваться на пулю, уже ступив одной ногой на порог своего дома. И этот безотчетный страх ломал даже железных парней, опытнейших бойцов. Мудрые командиры, не желая калечить психику солдат, за месяц до дембеля аккуратно переставали брать их на задания, находя достойные занятия в расположении части. А первые бои…

Как бы человек ни готовил себя к войне – тренируясь, читая книги и смотря фильмы – действительность потрясает его существо своей ужасной непохожестью на все, самые яркие и страшные, свидетельства. Огонь, страх, кровь, чужая и своя боль, отвратительная, совсем не похожая на киношную, смерть, крики, стоны, грохот, дым, пыль, пот, полная потеря ориентации, чувства времени и действительности, непреодолимое желание упасть, закрыть голову и закричать, чтобы сгинул этот кошмар!

Разные люди по-разному проходили этот экзамен. Кто-то срывался в пропасть страха, едва успев зацепиться за край. Они начинали бояться всего, но опытный наставник /жаль, что таких было мало/ мог вытащить их и заставить идти прямо. Другие ходили по краю пропасти, балансируя, они становились осторожными расчетливыми бойцами, и выживали чаще других. А кто-то падал в эту пропасть и разбивался, сходя с ума. Кто-то замыкался в себе, кто-то страстно влюблялся в жизнь, кто-то уходил в религию или в анашовые райские сады. А были такие, в ком человек внезапно пропадал, уступая место зверю. Не тигру, не медведю и не волку, а жестокому оборотню. Лихорадочный блеск в глазах на жестком суровом лице, твердость и спокойная холодность стекла, которая всегда готова разбиться и разлететься осколками бешенства при самом незначительном точке. Вот приметы этих людей.

И вот такой взгляд Кирилл сейчас видел перед собой. Он внутренне напрягся, но Макс сел у костра и закурил. Руки Макса не дрожали. Он был спокоен. Слишком спокоен для человека, который час назад голыми руками убил несколько человек.

Кирилл еще раз внимательно посмотрел на друга. Что и говорить, нехорошие симптомы. Впрочем, и не самые худшие. С такими людьми вполне можно иметь дело, если уметь контролировать их эмоции. Короче, поживем – увидим.

– Что скажешь? – нарушил молчание Макс.

– Твои действия обсуждать не будем – все грамотно. Того, с автоматом, завалил ты. Точно в сердце. Смерть мгновенная и почти безболезненная. Даже жалко. Но Рината надо «привязать», так что будем считать, что смертельный выстрел сделал он. Макс с удивлением посмотрел на «афганца».

– Он слабак, может расколоться, а так… – начал объяснять Кирилл.

– Это я понял, но…

– Ты что, даже не слышал, как Ринат стрелял? – развеселился Кирилл. – Ну, ты даешь!

– Да ладно… – сконфузился Макс.

– Ладно, так ладно, – примирительно кивнул Кирилл. – Это не главное. Нужен план. Надо убрать два трупа…

– Три, – поправил Макс. – Там, на тропке, еще один.

– Угу, – согласился Кирилл. – Значит три трупа. Надо разобраться с оружием. «Стволы» хорошие, грех бросать. И вот еще… – Кирилл придвинулся поближе, доставая карту Алика. – Смотри, здесь кое-что помечено. Думаю, есть смысл прошвырнуться, а? А вдруг клад?

3а «кладом» вышли на следующее утро. Ринат остался в лагере, ошарашенный и пришибленный сообщением, что он – убийца.

– Молодец, хорошо среагировал, – «ободрил» его Кирилл. – Если ты с ФСБ связан, то это у тебя, наверное, не первый случай. Да, если и первый – привыкай, служба такая.

Из дальнейшего разговора, вернее из обрывочных, как бы между делом, фраз, Ринат извлек, что нож Макса попал в ребро, а он довершил дело. И что крутить бесполезно – два свидетеля и дробь из его ружья – улики неоспоримые. Не мог же знать этот фантазер, что баллистическая экспертиза ничего не даст, так как дробь не сохраняет примет ствола, ее пославшего.

Все фантазии, которыми он жил, вдруг ужаснейшим образом обратились в явь и оказалось, что приключения, о которых он так мечтал, вещь не такая уж интересная, и лучше бы обходиться без них. Но обратной дороги нет. Он убийца. И черт бы побрал этих двух придурков – спокойного, как удав, «афганца» и этого слабака-журналиста. Даже нож бросить не может! И ни слова благодарности, а ведь Ринат ему жизнь спас!

Ринат и понятия не имел о еще двух трупах, лежащих сейчас в болоте, привязанными к корягам…

Парни уже не первый час плутали по лесу. Два крестика на карте-десятиверстке оставались неуловимыми. Друзья перебрались через холодный ручей и вошли в густую поросль кустарника и молоденьких деревьев. Когда-то, наверное, лет пять-семь назад, здесь горел лес. Вокруг торчали обгорелые стволы. А на месте пожарища щедро удобренная пеплом земля выплеснула из себя новую порцию жизни.

Все это росло так густо, что идти было почти невозможно. Макс запутался в ветвях и, подергавшись, вдруг заревел и рванулся с силой раненого самца гориллы. Он выхватил нож и стал рубить направо и налево, одним взмахом срубая по два-три ствола приличной толщины. Кирилл сокрушенно покачал головой и двинулся следом.

Наконец Макс вырубился на прогал между зарослями. Одним концом прогал упирался в ручей, который они только что форсировали, а в другом конце стояла огромная сосна. Кора ее была опалена, но ветви зеленели свежей хвоей. Огонь не смог победить этого лесного патриарха.

Парни подошли к дереву и повалились на траву. Они молча покурили минут десять и, вдруг, Кирилл сузил глаза и, отбросив окурок, подошел к дереву. Он несколько секунд внимательно присматривался, а потом подцепил пальцем пласт лишайника, росшего на стволе, и поднял его, как занавеску. Лишайник закрывал расщелину между могучими корнями сосны.

Макс заинтересованно подошел поближе, а Кирилл, опустившись на колени, засунул руку в отверстие и поочередно вытащил пистолет и два больших полиэтиленовых пакета. В одном из них оказался целлофановый мешок с бурой массой.

– Анаша, анаша, до чего ж ты хороша, – тихонько спел Кирилл и, помяв траву в пальцах и понюхав, добавил. – Среднеазиатская.

– Чуйка?

– Сиди уж, знаток, – иронично посмотрел на него Киря. – Нет, это или таджикская или, скорее всего, «афганка».

Содержимое второго пакета заставило обоих ошарашено присвистнуть. Один целлофановый мешок был туго набит пятидесятитысячными купюрами образца девяносто третьего года, а сквозь прозрачные стенки второго проглядывали серьезные лица американских президентов.

Кирилл опустился на колени и, немного нервничая, вспорол ножом запаянный пакет с деньгами. Достал одну пачку, перетянутую резинкой, отделил несколько купюр и, глупо улыбаясь, посмотрел на Макса:

– Я же говорил – клад! Макс протянул руку, взял другую пачку и принялся ее рассматривать.

– В пачке пять «лимонов», а их здесь не меньше тридцати, это… блин… это же, – голос «афганца» дрогнул. – Это значит…

– Ничего это не значит, – прервал его Макс. – Этими бумажками можно печку растапливать.

– Что?

– Липа. Туфта. Фуфло. Фальшивка, короче.

– Почему? – не поверил Кирилл.

– Смотри, – Макс сложил новенькую купюру пополам и несколько раз с силой провел ногтем по сгибу. Когда он развернул ее, на купюре осталась белая полоса. – Краска осыпается. Это «чеченские» деньги.

– Чеченские? – Кирилл никак не мог поверить, что «клад» обернулся пшиком.

– Ну, так говорят. В Чечне чуть не в каждом колхозе был свой «монетный двор». Поэтому фальшивки сейчас часто называют «чеченскими рублями».

Кирилл расстроено бросил деньги на траву. Макс, тем временем, добрался до мешка с долларами и распотрошил его.

Кирилл грустно следил за его манипуляциями. Макс достал несколько бумажек, долго их рассматривал, тер в руках, щупал, смотрел на свет и на сгиб и, наконец, улыбнулся:

– Что скис, кладоискатель?

– Очень хотелось стать богатым, – невесело пошутил Кирилл.

– Ну, так будь. «Баксы» настоящие.

Кирилл сердито посмотрел на Макса, думая, что тот издевается. Потом взгляд его стал меняться. На лице последовательно сменились недоверие, надежда, опаска и, наконец, восторг. Кирилл взвизгнул и кинулся на Макса.

Как два щенка они катались по траве и волтузили друг друга кулаками, смеясь в голос. Потом, встав и обнявшись, исполнили какой-то дикий ритуальный танец и, наконец, обессилено повалились на землю.

– Ништяк… – блаженно пробормотал Кирилл. – Сколько там?

– Не знаю. Десятки и двадцатки. Судя по объему, тысяч семьдесят-восемьдесят. А может и больше. Пакет-то здоровый.

– А Ринат говорил, что он оружием торгует. Хренушки. «Бумага» и «трава» – это тоже «бабки», и не меньшие.

– А может трава для личного пользования?

Кирилл посмотрел на Макса, как на больного.

– В этом мешке килограмма три. Знаешь, сколько лет они бы это курили?

– Не-а, я не пробовал.

– Поверь мне на слово – это товарная партия.

– Что со всем этим барахлом будем делать? – спросил Макс после небольшой паузы.

– Что? – Кирилл подумал. – Возьмем «баксы» и грамм сто-двести дури, а остальное спрячем в заначку. Вот только куда?

– Сюда же и спрячем, – решил Макс. – Эти трое никому ничего не скажут. А Быня такой пенек, что ему никто такие тайны не доверит.

– Логично, – согласился Кирилл. – Давай «бабки» сочтем?

– Как тебе чешется! – улыбнулся Макс. – Ну, давай!

Еще минут двадцать они потратили на бухгалтерию.

– Ровно сотня, – констатировал «афганец» и нервно почесал кадык.

Макс поднялся на ноги, при этом, громко пукнув, а через секунду оба уже валялись на земле, корчась от смеха.

Парни аккуратно уложили невостребованные трофеи на место, после совещания добавив к ним двадцать тысяч долларов, на черный день, а сверху положили заряженный пистолет.

– Мало ли что? – убедительно мотивировал эти действия Кирилл.

Затем они аккуратно уничтожили все следы своего пребывания на поляне и собрались в путь.

– За вторым «кладом»? – поинтересовался Макс.

– Не стоит, наверное, – возразил Кирилл. – Дело к вечеру, а нам еще домой надо. А сюда мы еще вернемся. В другой раз. Пусть это сюрпризом останется.

«Дорога, дорога, ты знаешь так много…» – насвистывал Макс, вглядываясь сонными глазами в бетонную ленту «московской» трассы. Было пять утра, и минут десять назад они выехали из села. Макс был за рулем. Ленка сидела сзади и потешалась над трофеями охотников – двумя утками, которых они подстрелили уже возвращаясь из своего «сафари». Кирилл вяло огрызался на Ленкины шпильки.

Навстречу то и цело проносились тяжелые лесовозы и разноцветные магистральные тягачи-дальнобойшики. Несмотря на раннее время, трасса была оживленной. «Дорога, дорога, осталось немного. Я скоро приеду домой…»

В зеркале заднего вида показалась красная точка и стала быстро увеличиваться в размерах.

Попутных машин почти не было, и Макс стал приглядываться к догоняющей их машине. Далеко-далеко впереди, на прямой, как воздушная трасса, дороге, прорезающей лес по кратчайшему расстоянию, показалась колонна тягачей, которые теперь даже днем старались не ездить в одиночку.

Красное пятно становилось все больше и больше и, наконец, сформировалось в красный «Джип Чероки».

Без всякого перехода в висках Макса вдруг забухали кузнечные молоты, пальцы на руле хрустнули, и сердце стадо биться короткими мощными толчками.

«Чероки» приблизился. Макс вдавил педаль в пол, и «восьмерка» резко увеличила ход.

– Куда гонишь? – поинтересовался Кирилл, но Макс статуей сидел за рулем, ни на что не реагируя.

Он вдруг увидел, что все вокруг темнеет. Белая бетонная трасса посерела, голубое небо стало лиловым, а ярко зеленые придорожные кусты налились густой синью. И что-то багровое стало опускаться сверху, давя тяжестью веки. «Еще не все, еще не все…» – бормашиной сверлила мысль. Он почувствовал, как холодеет все тело, от пальцев до груди. И лишь голова оставалась горячей и тяжелой, как чугунок с давленой картошкой. Кисти заледенели так, что, казалось, пальцы могли поотламываться, как сосульки. В сердце кольнула ледяная игла ярости.

– Су. С-суки! – прохрипел он, задыхаясь.

– Что? – не понял Кирилл, и начал озираться.

К Максу частично вернулась механическая способность оценивать происходящее. Джип, конечно, не бог весть, какая быстроходная машина, но на переполненном шоссе продолжать гонку не имело смысла. Куда здесь оторвешься?

Макс заметил проселок, уходящий в лес и, чуть сбавив газ, крутанул руль. Машина, едва не перевернувшись на вираже, круто свернула с трассы. Ленка визжала, Кирилл матерился, ничего не понимая.

«Чероки» проскочил поворот, резко, до дымка из-под «гудиеровских» шин, затормозил, с прокруткой сдал назад, и свернул вслед уходящей в лес «восьмерке». Макс вел машину на грани фола, скользя на сыром грунте, подскакивая на корнях деревьев, в считанных сантиметрах пролетая возле стволов, не обращая внимания на крики и брань, наполнившие салон машины. Страха не было. От одной стенки черепа к другой, в вязкой тине злости, вольфрамовой нитью вибрировала мысль: «Дело нужно довести до конца». Они достали его. Достали донельзя. Он не собирался никому причинять боль, и за это его травили, как зайца. Для него даже не предусмотрели возможности защищаться. Просто гнали на «номера» и хладнокровно расстреливали. Он чудом выжил, оказывая сопротивление за гранью нормальных человеческих возможностей. Теперь он хочет уехать, но ОНИ снова хотят его крови. Хрена они угадали! Разъяренный заяц может загрызть волка! Тем более, что он не заяц.

Машина вылетела на поляну, и Макс ткнул ногой тормоз, чуть подкрутив руль. «Восьмерку» занесло так, что Кирилл ударился головой о дверцу. Макс выбрался из машины и пошел навстречу остановившемуся чуть сзади джипу.

Из джипа вывалился Быня. Он упал, поднялся и, достав из машины двустволку, попер на Макса. Ленка и Кирилл увидели, что он взъерошен, помят, лицо залито слезами, глаза опухли, а толстые губы трясутся, как у малыша. Но Макс этого не видел. Ни одной мысли – только глухая чернота и четкая цель в перекрестье прицела.

– Падла! – истерично закричал Быня, держа ружье за ствол, как дубину. – Где Алик, падла?! Что ты с ним сделал? Убью, сволочь! Где он?!

Глаза застилали слезы. Алик был его кумиром, идеалом. Это он вытащил мешковатого нескладного десятиклассника из школьных чмырей. Четыре года возился с ним, учил жизни, натаскивал в спортзале. В люди вывел. Дал работу, деньги, силу. Те девчонки, которые раньше над ним смеялись, теперь ложились под него одна за другой, и хвалились этим друг перед другом, как ночью с Владом Сташевским. Даже отец не значил для Быни столько, сколько Алик. Когда интересы Алика были задеты этим заезжим недоноском, Быня воспринял это как личный вызов. Честный и благородный, как Дата Туташхия, Алик отказался от Быниной помощи. Здесь были замешаны «дела сердечные», и Алик хотел все сделать сам. Он ушел в лес, чтобы договориться с этой сволочью, и не вернулся…

Ленкино лицо исказила гримаса страха и сострадания. Кирилл пытался выбраться из машины, но кусты мешали открыть дверцу. Заплаканный Быня и стремительно идущий Макс быстро сближались. Быня продолжал что-то выкрикивать. Наконец их траектории пересеклись. Ленка только и смогла, что вскрикнуть: «Не надо!»

Быня размахнулся и ударил ружьем сверху вниз. Макс чуть отшагнул влево, и приклад просвистел мимо. Больше шансов у Быни не было. Макс бил коротко, жестоко, наверняка.