Текст книги "Здравствуй, 1984-й"

Глава 19

Обернувшись, вижу Фаранову со статной высокой женщиной – ее мамой. Обе в платках и длинных платьях блеклой расцветки. Я все удивлялся, как такая монументальная женщина родила такую тростиночку, как Аленка.

– Привет, Ален, здрасьте, теть Маш, – приветствую обеих. – Зашел, маме свечку поставил, и за малыша найденного.

– Молодец какой! И чего ты с таким хорошим парнем не дружила? – с улыбкой тетя Маша гладит мои вихры.

– Ма-а-ам! – с возмущением тянет ноту протеста Аленка.

– Ладно, пора мне, – пытаюсь закруглить беседу и не смущать девчонку.

– Стой, – строго сказала тетя Маша. – Погляжу, кто на улице идет, а то нас однажды Николай Николаевич увидел.

Через полминуты мне разрешают выйти наружу. Конспирация, однако!

Так, о душе подумал, теперь можно и о теле, тьфу, о деле! Райком комсомола – кирпичное двухэтажное здание, заполненное людьми. Там вовсю кипит работа. Мне нужен конкретный человек, некто Корд Саша – инструктор. Хватаю за рукав смазливую мелкорослую блондинку.

– Извини, как мне Александра Корда найти?

– Не Александра, а Александру, – поправляет меня малышка. – Считай, нашел уже, что хотел?

– Я думал, это парень, извини. Я Анатолий Штыба.

– Поздравляю, – фыркает комсомолка и пытается свалить.

– Да куда ты?! Мне сказали тебя найти! – возмущаюсь я.

– А ты кто? – щурит глаза, очевидно близорукая, красотка.

– Штыба! Анатолий! – терпеливым голосом врача-психиатра повторяю я входные данные.

– Я поняла, не глухая. Для чего тебя вызвали, откуда ты приехал?

– А я знаю для чего? Мне наш комсорг школы Зина сказала, – теряюсь я.

Нет, я не ждал оркестра и хлеба-соли, но такое пренебрежение немного цапнуло мою детскую составляющую души. Взрослая ехидно ухмыльнулась и заметила: «Бардак!»

– А, Зиночка! Так бы сразу и сказал! Да, я ей звонила. А ты, значит, тот самый претендент на поступление в зональную школу? И за какие заслуги? – строго спросила комсомолка.

Мне происходящее активно не нравилось. Что значит претендент? И что за допрос?

– Александра, мне тут в коридоре отчитываться? Ты в курсе, что на допрос повестками вызывают, а не через Зиночку. И что за школа? Можно подробнее? – делаю вид недалекого парня.

– Зональная, в Красноярске. Сегодня утром пришло направление на тебя из обкома комсомола. Не придуривайся! Откуда ты вылез? – почти зло спрашивает она.

– А ты сама, что ли, хотела туда поехать? В Красноярск? «Так там девять месяцев полярная зима, дети рахитами вырастут», – издеваясь над ней, выдаю цитату из кинофильма будущего.

– Есть и другие школы, где девять месяцев лето, – не понимает моей издевки она.

– Харэ! Зачем ты меня вызвала, я понял. Я домой поеду, раз других вопросов нет, – поворачиваюсь к ней тылом и ухожу.

– Стой, – пыхтит она, уцепившись за мои брюки.

Но я сильнее и тащу как паровоз упирающуюся комсомолку к выходу.

– Корд, Саша, а что тут происходит? – удивленно спрашивает высокий парень лет тридцати. – Отпусти парня, что он сделал тебе?

– Жениться не хочу на ней. Вот она меня вызвала и стращает, – моментально жалуюсь ее начальнику.

Малышка ни слова сказать не может на такое наглое утверждение, только рот раскрыла.

– Ладно, это лирика. Штыба приехал? Как приедет, сразу ко мне! – говорит парень, не сильно интересуясь личной жизнью комсомолки.

– Вот он и есть Штыба, – сдает меня с потрохами Александра. – Не говорит, за что ему направление дали.

– Саша, ты иди, наверное, по своим делам, – мягко говорит парень и добавляет: – Он за неделю и школу от пожара спас, и вчера вот ребенка нашел украденного. Врачи сказали, что если бы не Толя, малыш бы до утра не дожил. Чем не передовой комсомолец? Жаль, мы тебя поздно заметили, но старшие товарищи помогли.

«Вот чешет, как по писаному», – аж заслушался я.

– Да он… да я… – пыталась вставить слово девушка, но под напором руководителя вынуждена была уйти.

– Не обращай внимания, мы ее раньше планировали в зоналку. Ничего страшного, на следующий год отправим. В армию ей не идти, а год она и здесь поработает. Наберется, может, ума, – пояснил мне Сергей, так парень представился.

Повел он меня в свой кабинет, который не поражал роскошью, но состоял из двух комнат и приемной, маленькой, плохо освещенной лампами, зато с секретаршей. Впрочем, та точно комсомолкой не была по причине предпенсионного возраста. Она осмотрела нас, и я узнал отчество Сергея.

– Сергей Сергеевич, вам опять из нашего горкома звонили. Сказали, наберут через двадцать минут, то есть уже через десять, – сказала тетка, сверившись с записями у себя на столе.

– Ну что, Анатолий, во-первых, я хочу тебе вручить вот эту грамоту за спасение ребенка, – он действительно протянул мне почетную грамоту, которую я мельком просмотрел. – Во-вторых, райком комсомола принял решение тебя, как сознательного и отличившегося комсомольца, отправить на учебу в зональную школу в городе Красноярске. Дорога за наш счет, проживание обеспечат на месте, питание тоже. Но стипендию будут платить с сентября, так что ты уж возьми на карманные расходы деньги.

Беру листок бумаги с четверть обычного и читаю уже подробнее. Да, все верно, к первому августа мне надлежит прибыть для сдачи экзамена в город Красноярск по адресу Ленинградская, 44. Хотя, стоп!

Первого уже экзамен по истории, надо приехать немного раньше, ну или с утра самого.

– А где вопросы взять по истории? И по каким темам спрашивать будут?

– Вопросы обычные, что в школе учили. Вообще, это формальность, и я скажу больше – собеседование важней для поступления. Тут такой посыл. Чтобы ты не думал, что блат и прочие глупости. Райком комсомола тебя рекомендует, и основная ответственность лежит на нас. Но сдать постарайся хорошо, хоть и нет там конкурса, а хотелось бы не краснеть за тебя.

– Собеседование? – удивился я.

– Придется рассказать тебе подробнее. Школа состоит из двух частей. Первая и самая многочисленная – это вечернее отделение, на котором обучается актив города и края, и вторая – это обычная школа, где за три года, помимо среднего образования, вы получите трудовое, нравственное, патриотическое образование. При школе имеется общежитие. Сколько человек примут, я не знаю, мы в первый раз так далеко людей отправляем. Я заканчивал Куйбышевскую зональную школу, там за год обучалось около семисот человек. Наша школа располагалась в Доме молодежи, где были современные учебные аудитории, оборудованные техническими средствами, гостиничные номера, фойе, даже кинотеатр свой!

– А как в Красноярске? – спросил я, видя, что Сергей Сергеевич заткнулся и погрузился, видимо, в свои воспоминания. – И почему три года, а не два?

– Про них скажу, что место там живописное, общежитие новое, а про три года – это понятно же. Вы еще дети и перегружать вас нельзя. Вроде сейчас не более тридцати часов в неделю разрешено, но это время уйдет на школьные предметы, а есть еще и специализированные, например, история КПСС.

– А какая стипендия? – уточняю важный для себя вопрос.

– Вас там кормить будут. Стипендия, думаю, небольшая, не знаю, я ведь на вечернем отделении учился. Короче, покупай билеты и приноси нам, мы тебе денежные средства компенсируем, – завершил разговор Сергей Сергеевич.

Спускаюсь со второго этажа на первый и опять натыкаюсь на Александру Корд.

– Анатолий, ты сейчас домой же? – спросила она и, дождавшись моего утвердительного мычания, продолжила: – Отвези Зинаиде кое-что. Идем со мной.

Саша развернулась и пошла к себе в кабинет, оглядываясь, иду ли я за ней. Методисты сидели не в пример более скромном помещении, чем их руководство. Большой прямоугольной формы кабинет заставлен столами и различной агитацией. Зайдя туда, я сразу попал под прицел четырех пар девичьих глаз. Причем смотрели они с этаким нехорошим интересом, явно что-то предвкушая.

– Вот эту коробку отвези Зинаиде, это краска для оформления наглядной агитации, – приказным тоном просит Саша.

Смотрю на среднего размера коробку и понимаю, что это подстава. Сама коробка не большая и не сильно тяжелая. Вот только нести ее будет трудно, того и гляди развалится хлипкий картон. Заглядываю в коробку и вижу стеклянные банки с краской. Поднимаю, что не донесу ее. А какого, собственно, черта я должен таскаться по автобусам с ней? Я уже вне комсомольцев школы, да и тут в райкоме я не работаю.

– Неудобно ее нести, так что сами доставите, – говорю я и намереваюсь уйти.

– Ой, какой мальчик слабосильный, – немного гнусавым голосом говорит одна из соседок Саши.

– В школе полно здоровых десятиклассников, они вам с радостью помогут, – не ведусь на провокацию я.

– Штыба, стой! Это комсомольское поручение, и ты обязан… – набрав воздуха в легкие, начинает Саша.

– Корд, нет! Не уговаривай, если есть такое поручение, то покажите его в письменном виде, а я пошел. Пока, гражданки.

Девчонка бежит за мной, как хвостик, и трясет за полы пиджака, однако, будучи, очевидно, по жизни невезучей, натыкается опять на комсомольского вожака.

– Корд! Ты от парня отстань, что ты его дергаешь, взрослая девушка ведь, – журит он ее. – Выговор захотела?

– Сергей Сергеевич, он краску не хочет отвезти Зинаиде, – неожиданно заливается слезами блондинка.

Я и Сергей смотрим на нее изумленно, да и прохожие, а вернее, пробегающие, тоже начали оглядываться.

– Да отвезу я краску, если сумку дадите, а то коробка не выдержит и развалится, – вздыхаю я.

– Утром к ним поехала машина. Почему краску туда не положили? – спрашивает у нее руководитель.

– Я забы-ы-ыла, – жалостливо воет Сашок и заливается слезами в искреннем горе.

Я неожиданно для себя обнимаю девушку за плечи, и рыдания постепенно затухают на моей груди. Сергей Сергеевич смотрит на нас насмешливо и идет сам смотреть фронт работы.

– Коробка из царских запасов. Анатолий не донесет даже до остановки, – резюмирует он. – Вы его специально такой глупостью заставили заняться?

Девушки сделали вид, что не поняли вопроса, но за минуту нашли мне две сетки, в которые я погрузил по две трехлитровые банки краски. Сашка уже не ревет, а стыдливо смотрит на окружающих. Прощаюсь со всеми и иду на улицу. Девушка вышла меня проводить.

– Толя, – поднимает глаза она. – Ты извини, если что.

– Не бери в голову, давай лучше в кино сходим? – предлагаю ей, еще раз окинув ее оценивающим взглядом.

Сашка смеется:

– Шустрый ты. Я подумаю.

Бреду с краской на автовокзал, и тут впереди меня останавливается «жигуль», и я слышу голос:

– Толя, садись, подвезем.

Глава 20

Фарановы! Мама и папа – спереди, и Аленка – сзади.

– Я с удовольствием, – отвечаю на приглашение подвезти. – Только у меня тут краска в банках. Дядь Миш, что с ней сделать? В багажник?

– В ноги ставь, – вздыхает Фаранов. – В багажнике разбиться может.

Он, по-моему, не сильно рад нам с краской, но перечить жене и любимой дочке не может. Я не тушуюсь, ведь лучше в авто с красивой девочкой, чем в автобусе с храпящей бабкой, заваливающейся поминутно тебе на плечо. Чё? Так и было, пока я ехал сюда! Аленка уже без платка помогает разместить краску у нас между ног. Одну сетку держит сама, вторую я.

– А мы тебя ждали! – радостно палит родителей «бэшка» (так мы называли учеников из параллельного класса).

– Вот, смотри чего дали, – протягиваю бумажку Аленке, затем показываю и родителям.

А пусть не думают, что я мышей не ловлю.

– Красноярск! – ахает она. – Я думала, ты ближе будешь учиться, – грустнеет ее мордашка. – Там холодно!

– Красноярск? – заинтересовался дядя Миша. – На КАТЭК дали путевку?

– Нет, в комсомольскую школу. А что за КАТОК? – прикалываюсь я, хотя отлично знаю.

– Канско-Ачинский Топливно-энергетический комплекс, – важно говорит дядя Миша. – Комсомольская стройка! Всесоюзная! Уже лет пять строят разрез, город и ГРЭС. У меня свояк там вкалывает, экскаваторщиком.

– Это Петька? – вступила в беседу тетя Маша.

– Он денег зарабатывает, как мы с мамой вместе, даже больше, – хвастается батя Аленки.

Причем делает это без зависти, с гордостью. Так немногие могут, только очень хорошие люди, по моему мнению.

– Да я пока в школе буду учиться, мне же еще десять классов заканчивать.

– Толя, а верно, что ты математику на пятерки сдал? – меняет тему тетя Маша.

– Сдал, меня даже в Москву доцент приезжий заманивал, – не без гордости ответил я.

– Молодец, парень, – похвалил отец.

– А я в медицинский хочу, – попыталась вернуть к себе часть внимания Аленка.

– А какое сейчас самое серьезное заболевание? – поддержал я тему.

– Рак, наверное, но его не лечат, только ранние стадии, – грустно сказала девчонка.

– Значит, надо обследоваться регулярно, и желательно полностью, – категорично утверждаю я.

– Это конечно, – соглашается Аленка, чем радует меня.

Может, года через три уговорю ее на серьезное обследование.

– Дождь, что ли, собирается? – озабоченно заметил дядя Миша.

И действительно, небо впереди стремительно чернело, а поскольку ветер дул на нас, то стало очевидно, что скоро будет дождик.

«Хм, дождик. Ничего себе дождик!» – думал я через десять минут, сидя в машине, стоящей на обочине дороги под проливным ливнем.

Мои попутчики также были удивлены таким количеством воды.

– Льет-то как. Надо с дороги съехать совсем, а то мало ли кто въедет, – озабоченно пробормотал наш водитель и осторожно выехал на обочину дороги подальше от проезжей части.

Тем временем стена дождя уже закрыла обзор и видимость упала метров до десяти. Звуки дождя убаюкали Аленку, и она уснула на моем плече. Хоть было и неудобно сидеть, я ее не будил. Фарановы разговаривали о своих домашних делах, а мне оставалось тупо смотреть в окно. Вдруг машина, скрипнув, поехала боком куда-то вниз. Дядя Миша встревоженно пытался рассмотреть, куда мы едем, но ничего не было видно, ясно только, что нас несло с обочины в овражек.

«Только бы машина не опрокинулась», – встревоженно подумал я, представляя, что будет с салоном, если вдруг банки с краской разобьются. Для автомобилиста теперешних времен это будет вселенское горе.

Скорость сползания нарастала, и дядя Миша крикнул:

– Ребята, держитесь, можем перевернуться.

Машина действительно попыталась перевернуться, но лишь немного завалилась набок, столкнувшись с чем-то вроде дерева. Аленка, проснувшись, с изумлением обнаружила, что буквально лежит на мне лицом к лицу, и вообще, что-то поза у нас странная.

– Па-а-ап! Что с нами?

Батя ее тем временем придавил маму, упав на нее, и пытался вылезти, открыв дверь. Дверь, очевидно, заклинило, и у него ничего не получалась. Тетя Маша, хоть и ругалась вполголоса, но, похоже, не пострадала.

– Алена, попробуй открыть дверь, тебе ближе, – прошу я уже окончательно проснувшуюся девчонку.

– Толя, с ума сошел, нас зальет сразу, – отпирается она.

– Она права, – откуда-то из-под папы говорит мама.

– Машина может и на крышу перевернуться, тогда кузов поведет, ремонтировать устанем, – приводит довод отец, а автомобиль и вправду покачивается.

– Алена, дуй к нам, а ты, Толя, попробуй открыть дверцу, – командует тетя Маша.

Сверкнули ловкие девичьи ножки, порхнул подол, слегка оголив коленки, и я, встав во весь рост, с трудом открываю дверь машины. Хлынувший поток воды меня не смутил, и я, повиснув на руках, наконец шлепаюсь в траву. Пиджак я снял, а вот брюкам капец! Следом за мной лезет дядя Миша – им там тесно втроем в одной половине машины. Ему, по причине роста, висеть на руках не надо, он спрыгивает легко, как кузнечик, одарив меня в благодарность камуфляжем из грязи. Сквозь потоки воды наблюдаю картину – машина съехала в кювет, где росли деревья, но зацепившись за одно из них и встав на бок, свой путь закончила. Пока закончила, но ветер и шевеления женского пола в машине грозили дальнейшими неприятностями с переворотом на крышу и прочими радостями.

– Ну-ка тихо там! Машка, вылезай! Потом ты, доча, – неожиданно строгим голосом сержанта крикнул отец и муж и потом дал команду мне: – Ты слева, я справа. Держи, чтобы машина не завалилась.

Что? Держи? Я что ему, Сизиф – тяжести поднимать? Взор падает на сломанный машиной ствол дерева, отрываю до конца деревцо и в один момент подпираю свой край этой лесиной. Дядя Миша доблестно зашел в тыл машины и держит свой край руками. Я не такой дебил и стою у капота, толком не держа автомобиль. Притихшие дамы выбираются из кабины, и теперь максимум, что грозит семейству Фарановых – это починка авто. С помощью тети Маши и еще какой-то матери мы опрокидываем машину назад на колеса. Аленка мокнет в одиночестве на приличном расстоянии от машины, меня Фарановым жалко значительно меньше. Лезть назад в кабину не решаемся, она хоть и стоит на четырех колесах, но и овраг приличной глубины, а ну как заскользит ниже? Бредем с тетей Машей к дороге, искать помощь, оставив дядю Мишу караулить свое транспортное средство, а Аленку не взяли по причине ее якобы бесполезности. Ну-ну. В мое время бесполезными были бы мы трое, а Аленка бы запрягла в помощь первого встречного. Тонкое платье облегало ее ладную фигурку, и создавалось полное впечатление, что девушка голая. Округлый зад, небольшая грудь, стройные ноги, облепленные платьем, – загляденье.

По дороге тупо никто не едет, стоим уже минут десять, между прочим. Вдруг слышим звук трактора. К нам, сверкая фарами, на скорости километров десять в час подваливает тракторишка ДТ-75. Тетя Маша, активно размахивая руками, останавливает этот мини-танк и просит помочь. Я слышу почему-то показавшийся мне знакомым голос тракториста, который отказывает по причине срочного вызова на ремонт моста.

– Не растаете тут под дождем, а там мост! Он всем нужен, – слышу я, подходя ближе.

Мама Аленки огорченно вздохнула, развернулась и пошла ко мне, а бульдозер затарахтел и приготовился продолжить путь, однако внезапно заглох.

– Толя, ты, что ли, тут? – удивился бульдозерист.

– Я! А вы кто? – подхожу ближе, не понимая, откуда он меня знает – знакомых трактористов нет у меня.

– В гости к тебе приезжал, забыл? Магнитолу тебе за внука подарил! – радостно щерится дед спасенного мальчика.

«Да ну нах!» – больше мыслей в башке нет.

– Ну, показывай, девушка, где ваша машина, будем думать, как вытащить, – обняв меня за плечи, говорит мужик Фарановой-старшей.

Девушка лет сорока, оглядев меня как-то по-новому, пошла показывать фронт работ. Нашелся и трос, у обоих причем, и через двадцать минут машина уже стояла на дороге, только что не заводилась.

– Не беда! – сказал дядя Сема. – Я вас до моста дотяну, а там и до поселка недалеко.

Самое приятное было то, что краска не разбилась! Умели банки делать в СССР! Дверки с трудом, но открывались, царапины на машине если и были, мы их не искали. Меня посадили на почетное место рядом с водителем, я подозреваю, для того, чтобы не смущать мокрую девчонку, около которой хлопотала курицейнесушкой ее мама. До моста ехали часа полтора, за это время дождь не прекратился, и по пути нам ни одна машина не попалась, да и не обогнал никто.

Аленка начала шмыгать носом, приведя в панику почему-то дядю Мишу. А нет, все верно! Кранты дяде Мише! Жена начала его пилить, что он не там поставил машину, что чуть не убил нас троих и прочее, прочее. Моя роль, наоборот, подчеркивалась – я-де и машину держал, и подпереть деревом догадался, и знакомые у меня хорошие. Что заставляло уже нервничать меня – жениться я не собирался, и не потому, что рано, а вообще не хотел. Даже на Аленке, даже на Верке, даже на обеих сразу.

С горем пополам доехали до места, и дядя Сема бодро включился в производственную планерку около сломанного моста. Речка Неглюйка была речкой очень редко, только весной и в период сильного ливня, как сейчас. Подъем воды снес часть деревянного моста совсем не новой постройки. Пешком еще можно пройти, а вот проехать нет. На том берегу уже маячит автокран, на самом мосту копошатся рабочие, не ремонтируя, а пока просто оценивая объем работ.

– До ночи провозимся! – сообщает как-то излишне радостно дядя Сема, впрочем, легкий алкогольный выхлоп причину хорошего настроения объясняет.

Дядя Миша тоже был не против тяпнуть, это было видно по его оживлению, но мешала жена.

– Так, девочки и Толя! Идите пешком, дождик утих немного, тут всего километров пять до поселка, – командует он.

– У меня краска с собой, будь она неладна, – кривлю физиономию я.

– Да отвезем краску сами, кому там? Этой рыжей? – говорит тетя Маша. – Идем уже, в машине сыро, а девочка моя уже простыла.

И побрели мы, дождем заливаемы, ветром сносимы, к мосту.

А перейти мостик – еще та задачка! Мостик был однополосный с перилами по краям. Так вот, с одной стороны перил не было совсем, а оставшиеся выглядели ой как ненадежно. Может, веревкой связаться вместе?

– Иди, Толя, первый, – говорит тетя Маша, подтверждая мою версию о том, что меня не жалко.

Иду осторожно, стараясь не наваливаться на перила и глядя под ноги. Плавать я не умею и смотрю на поток воды под мостом неприязненно. Уже пройдя самую опасную часть и видя приближение берега, я расслабил булки и тут же получил ответку. Внезапный поток ветра так мотнул меня, что я полетел на деревянный настил.